Примечание редактора: орфография и пунктуация автора сохранены без изменений. В произведении использованы стихи А.Апухтина, М.Цветаевой, В.Высоцкого, цитаты из Лопе де Веги, сюжетные идеи Шекспира без указания авторства, что остается на совести автора.

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 55Следующая ⇒

Я недругов смертью своей не утешу,

чтоб в лживых слезах захлебнуться могли.

Не вбит еще крюк, на котором повешусь.

Не скован. Не вырыт рудой из земли.

Я встану над жизнью бездонной своею,

над страхом ее, над железной тоскою…

Я знаю о многом. Я помню. Я смею.

Я тоже чего‑нибудь страшного стою…

Ольга Бергольц

Равиль себе цену знал, знал, что красив. Тонкий, звонкий: казалось, тронь ‑ искры посыплются! Гибкий, как змея, с плавной грацией кошки и огромными темными очами «с дымком». Буйный каскад каштановых кудрей до пояса даже красить не надо было ‑ промыл хной, и золотой отлив проступал ярче, играл в свете ламп, струился шелковым водопадом, когда точеное тело выгибалось на ложе с призывом… Штучный товар!

Хозяин Сайдах его не каждому даже показывал, приберегал для особо дорогих гостей. Холил и баловал, так что мальчишка не то что о первых своих слезах не помнил, ‑ не каждый принц так живет! Все заботы ‑ ноготок не поломать, что масло опять розовое подали, а хочется миндального, а господин Фазиль грубый, вот листочек из охряной веточки на бедре стерся…

Школа, она на то и школа, а не бордель, что хороший хозяин к каждой шкатулочке свой ключик подбирает. Конечно, не всегда получается, не до каждого руки доходят, но Равиля господин Сайдах абу Утба как индийский алмаз гранил! До одиннадцати лет парнишка вообще не знал, что такое мужчина, хотя и знал, для чего его готовят. Опять же, его к этой мысли приучали исподволь, ненавязчиво, не давя, а лаской и разговорами. И растягивали, готовили долго, так что в первый раз боли и не было почти.

Своего первого мужчину Равиль на всю жизнь запомнил, какой он был нежный и ласковый, плавно скользил внутри, поглаживал спинку, говорил какой он красивый и какой хороший. И не страшно было совсем, не больно. Неприятно немного, так ведь и потерпеть можно. Жалко, лицо не разглядел хорошенько… Долго хотелось, чтобы еще пришел. Равиль обиделся даже, что не купил себе сразу: разве он плохо старался!

А потом решил, что наверное слишком старался. Евнухи шептались, что хозяин Сайдах за его первую ночь очень большие деньги взял, может, только на одну ночь и хватило…

Сейчас от этих воспоминаний только смех разбирал ‑ злой смех, нехороший.

Когда его наконец продали, Равилю исполнилось тринадцать. Так и начались разочарования. Хозяин его был знатен и богат, до удовольствий всякого рода охоч. Равиль себя сам дорогим бриллиантом мнил, да только у нового господина таких «бриллиантов» всех возрастов и расцветок ‑ хоть завыбирайся!

И понеслось ‑ драки, пакости, хитрости… Драки ‑ так чтобы не дай бог лицо не испортили и синяк не поставили, а то хозяин побрезгует. Пакости? Разве что ядом друг друга не травили, да и то потому что достать неоткуда. Хитрости… Тут уж кто во что горазд, иные евнухов ублажали, чтобы господину напомнил. Равиль до такого не опускался, ограничивался подкупом. Два с половиной года как миг пролетели, зато изменили полностью.

Когда ставка жизнь, учишься быстро.

То, что сладкая его жизнь кончилась, Равиль в серале понял скоро. Даже самая красивая игрушка может быстро наскучить капризному ребенку. Однако именно в тот момент, когда это случилось, мальчик впервые узнал, что есть что‑то кроме постели.

Его наставником в сложной науке выживания для ординарного наложника стал Мирза, болезненного вида юноша лет уже девятнадцати, не отходивший от кальяна дольше минуты. Равиль его боялся: вечно отсутствующего выражения на лице, мертвых пустых глаз… и того как он мгновенно мог перейти от этого сонного состояния к бешенству, размахивая немаленькими ножами, с которыми не расставался вопреки всем правилам.

Мирза был безумен и страшен. Но по какой‑то причине, господин все еще звал его к себе иногда. И по какой‑то неведомой причине Мирза иногда давал советы младшему собрату по участи. Дельные советы. Хотя и жестокие.

Равиль не следовал им до тех пор, пока однажды не послушавшись снова, едва не присоединился к троице, которых господин приказал удавить. Тела не убирали из сада, напоминанием о повиновении и послушании, сладковатый аромат тления преследовал Равиля до тех пор, пока он не приобрел новые кошмары.

С тех пор расслабиться он мог только в присутствии Мирзы. Равиль часто оставался у него спать, а безумный юноша со своей жутковатой улыбкой гладил его, пропуская сквозь прозрачные пальцы с выступающими узлами суставов живой шелк волос.

Где‑ то спустя пол года Мирза просто не вернулся от господина, и Равиль даже не смог увидеть, проводить, оплакать своего друга… Любимого?

Он запретил себе задавать этот вопрос.

Он был даже рад, когда вместо удавки, хозяин подарил его управляющему. Во‑первых, тот был исключительно занятой человек и просто не имел лишнего времени на забавы. Во‑вторых, это был семьянин, который не склонен к подобного рода развлечением. Если бы Равиль не был подарком, он наверняка избавился бы от навязанного юноши… А Равиль отдыхал.

Его просто не трогали. Ни о какой роскоши, не приходилось говорить, но Равиль научился ценить малое. Да и в своем месте больше не сомневался.

Пару раз хозяин его звал, он даже не пытался стараться. Просто терпел. Даже не так как с прошлым хозяином, ублажая его, чтобы выжить. Терпел и все. Становился на четвереньки и дожидался, пока в него кончат…

А потом хозяин умер. Жены поделили имущество, а вот наложнику там, само собой, места не нашлось. Так, в шестнадцать лет Равиль оказался на рынке, ни на что особо не надеясь. Агент тоже, потому, несмотря на хороший внешний вид раба, цену сбавлял.

И досбавлялся. Караваны, перекупщики, изнурительное плавание, новые агенты…

Цена падала все ниже. Равиль знал, что исхудал, бледен, как привидение, а роскошные волосы остригли, когда выводили вшей после очередной портовой перевалки.

Его все‑ таки купили, и он, дурак, радовался! То, что последовало потом Равиль просто отбросил от себя. Когда его продали в следующий раз ‑следующий раз! ‑ надеяться он вообще уже не мог себе позволить.

Когда он попал опять к перекупщику, то в таком виде его на живодерню не приняли бы. А он был еще живой… Своими ногами шел.

Странно сказать, но за пару месяцев в рыночном бараке, Равиль отъелся, поправился и уже не смахивал на воронье пугало.

Агент обратил на него внимание и придержал немного для себя. Никогда еще Равиль не сосал с таким усердием мужской член! Знал, что зря, ‑ но надеялся, что агент все же оставит его себе. Знал, что былую красоту не вернуть, но старался, как мог, выглядеть соблазнительно хоть немного…

Агент придержал его еще месяц, отмыл, откормил, почти не трогал, только в рот… И выставил на помост.

Это был конец. Равиль просто ждал, когда афера откроется: прямо на рынке ‑ забьют, чтобы оправдаться в глазах покупателя. У хозяина…

Юноша прикрыл глаза, не слыша вопросов о своем возрасте, умениях. Но вбитая наука дала свое.

‑ И массажу таких обучают?

‑ Разумеется, господин! Конечно, господин!

‑ Я делаю массаж, ‑ Равиль поднял голову, взглянув на франка сквозь ресницы.

Франк!!! Он ведь может не знать, не понять…

‑ …так хорошо, как только можно… ‑ многообещающая улыбка.

‑ Ну, тогда беру эту штучку!

Шквал облегчения!

«Пожалуйста… Пожалуйста, только массаж!»

Равиль и не помнил уже ничего из школы, но надеялся на вдохновение: жить захочешь, еще не такое сделаешь!

Может больше ничего и не будет… Может голым его хозяин вовсе не увидит!

Очередным разочарованием стало, что хозяином оказался совсем не франк, и таким взглядом одарил его господин, что Равиль обомлел ‑ знает! Неведомо откуда, но знает!

Спать не мог, ‑ колотило в ознобе. Единственной отдушиной стал старик‑распорядитель: вроде как приберегал его, прятал от глаз… Равиль от такого отвык, потому заметил сразу.

И задумался: старику от него никакой выгоды не было. Заметно, что он здесь служит едва ли не дольше, чем самому дому лет, значит с хозяином отношения куда как прочные, но что такое радоваться без оглядки Равиль уже давно забыл и держался настороженно.

Плохо было в новом доме. Дни и ночи были наполнены изматывающим ожиданием: если знает господин про него ‑ почему еще держит у себя? Если не знает, ‑ как быстро это случится?

Только о том, что последует потом Равиль не гадал ‑ не зачем.

Единственным шансом без преувеличения остаться в живых он увидел для себя в том, чтобы расположить к себе больного «гостя». Хозяин дома на него надышаться не мог, пожелай тот ‑ за снегом бы побежал!

Шанс безусловно не плох, да возможности подступиться так и не представилось. Господин к своему мальчишке не подпускал никого, а когда Равиль их тайну услышал ‑ вовсе подумал, что убьет на месте! Был бы он поглупее, может и раскрыл бы рот, но Равиль был каким угодно, только не глупым. По глазам видно было, что за своего Айсена лекарь глотку перекусит, не задумываясь, какой уж тут шантаж…

Сидел, ждал, что хозяин решит. Тоскливо и горько было ‑ почему так? Кому воля, кого на руках носят, а кому лишний денек бы пожить!

Но навстречу хозяину встал с улыбкой. Не играть он уже не мог, а услышав, что хозяин его другому дарит, не знал толи горевать начинать, толи наоборот от счастья в пляс идти. Массажем и мелкими поручениями с франком дело точно не ограничится, с другой стороны франк мог и не знать, что за знак он носит на теле…

А прежде предстояло пережить еще одно испытание. К кораблю Равиль пробирался как сквозь строй, ежесекундно ожидая разоблачения, хотя ни одной минутки, ни одной монетки лекаря зря не потратил. Он благоухал горьковато‑миндальной свежестью, обнаженный торс был гладким от всевозможных притираний, рубцы на сосках скрывали прихотливые булавочки. Тонкая прозрачная кисея обволакивала длинные грациозные ноги, колыхалась при движении, открывая сияющие белизной бедра и ягодицы, а над широким поясом посверкивала жемчужинка в пупке. Густо подведенные глаза казались еще больше, манили загадками, алые губы сводили с ума, приоткрываясь в легкой улыбке… Он проплыл нездешним видением, обдавая ароматом благовоний, как будто вовсе не касаясь земли. Райская птичка. Нелепостью было предположить, что это небесное создание может спуститься с пьедестала к убогим смертным!

А у самого внутри все дрожало мелкой дрожью: да, он еще может выглядеть привлекательно, но то, что он прячет ‑ не грязь, ее не отмоешь!

***

Сказать, что при виде него, торговец удивился, значит ничего не сказать! Франк сначала письмо прочитал, а потом пригляделся, узнал… И расхохотался почти до слез.

Равиль только побледнел слегка, не решаясь гадать, чем этот смех мог быть вызван. А что если и он знает? Купил специально, чтобы лекарю гадость сделать, а задумка не удалась… Или удалась? Голова кружилась от страха.

‑ Ох, а господин Фейран у нас оказывается человек с юмором! ‑ отсмеялся торговец, и снова зашелся непонятно. ‑ А ведь он о нашем с Айсеном уговоре знать не знает! Вот оно как довелось, каждый свою часть выполнил, да не так как думал… И что ж мне с тобой делать теперь, подарочек?

У Равиля давно уже пол из‑под ног ушел.

‑ Все, что будет угодно господину! ‑ многозначительно проворковал юноша, хлопнув пару раз ресницами и сделав взгляд таким жарким, как только мог.

Ошибиться он не мог: франк на него на рынке не просто так, как на средство для своих планов, смотрел.

Мужчина хмыкнул:

‑ Так уж и все? ‑ выгнул бровь, приподнимая голову юноши за подбородок.

‑ Все… ‑ выдохнул Равиль, соблазнительно поведя губами.

‑ Горячая штучка? ‑ предположил Грие. ‑ Ну‑ну… Подожди меня тут.

Когда дверь захлопнулась, Равиль с облегчением выдохнул ‑ похоть в светлых глазах мужчины ему не примерещилась. И заметался вдруг: подожди… Что это значить может?

Отступать ему было некуда, ‑ либо пан, либо пропал! Равиль мгновенно избавился от того немногого, что на нем было одето и вытянулся на постели. Рука скользнула к паху, вторая ‑ поглаживала живот, грудь… Скривившись, Равиль безжалостно зажал ногтями соски и выкрутил, провернул булавки ‑ боль пройдет, зато соски припухнут и будут выглядеть ярче.

Больно все‑таки! Изогнувшись юноша массировал свой вход, лаская, а заодно тщательно растягивая и хорошенько смазывая припасенным маслом. Яростно теребил мошонку и вялый член, пытаясь добиться хотя бы подобия эрекции ‑ хозяевам нравится, когда их хотят без обмана, но вот о возбуждении и речи не велось. Нет, и все.

Ерзая по покрывалу, Равиль толкал пальцы в себя, жалея, что не додумался раздобыть что‑то более подходящее, чтобы достать до заветного местечка в глубине ‑ тогда бы наверняка встало. Прикрыв глаза, представлял, что сейчас придет тот, первый, самый ласковый… Член наконец соизволил дрогнуть и немного подняться. Юноша тихонько постанывал, возбуждая себя все больше, но так, чтобы не кончить раньше времени…

Голос прозвучал как гром среди ясного неба:

‑ Да… ‑ протянул стоявший в проеме Ожье. ‑ Давненько я подобного выступления не видел!

Равиль вздрогнул, но тут же изогнулся, гладя себя, и раздвинул ноги еще шире, выставляя идеально выбритую промежность.

‑ Не терпится? ‑ с мягкой небрежностью поинтересовался мужчина.

‑ Господин… ‑ Равиль прикусил губку, посылая умоляющий взгляд из‑под ресниц.

Мужчина скривился и отвернулся, бросив через плечо:

‑ Оденься! Не выгоню я тебя, не дрожи… Мы вообще уже в море вышли.

За несколько дней Равиль совсем извелся, не видя для себя выхода. Он не понимал ничего, не знал, что ему ждать от хозяина. Прятался, забиваясь в уголок в тень, и наблюдал выжидающе, думал, что теперь делать. То, что торговцу такой «подарочек» без надобности ‑ тут дурак бы догадался! Лишний балласт.

Но ведь хотел! Если хотел, почему не взял? Равиль бы понял, если б новый господин отымел бы его в свое удовольствие, а потом бы команде отдал, или отымел бы и перепродал.

К великому сожалению, в его случае первый вариант был наиболее вероятен… А вместо этого, хозяин о нем просто забыл.

То есть на самом деле забыл, не замечал даже, в упор не видел.

Ну, хоть не гнал! Равиль старался особо о себе не напоминать, пока не понял, как дальше выкручиваться. Еду ‑ таскал украдкой, из каюты выбирался только, когда совсем прижмет: пусть думают все, что хозяин его на самом деле при себе держит.

Да так держит, что он встать лишний раз не способен! Глядя на франка ‑ верилось без труда.

А иначе, долго б он по палубе проходил в своей прозрачной тряпочке, если б знали, что он вроде как бесхозный? Правильно, зажали бы где‑нибудь и пустили по кругу. Моряки, они народ может временами выдержанный ‑ до поры, ‑ а потом, как сорвет крышу ‑ в такие тяжкие пускаются, только дым идет! Когда за борт полутрупом скидывать стали бы, уже поздно было бы что‑то придумывать и хитрить.

Только сколько веревочке не виться… Где гарантия, что он все равно этим же не закончит, даже через хозяина? От таких мыслей, все нутро сжималось в судороге: непонятно, толи от усталого страха, толи желудок от голода подводило все сильнее. Юноша с тоской прикидывал, что скоро вся с таким трудом наведенная красота опять сойдет, и никто кроме исскучавшейся хоть по какой‑нибудь дырке матросни в его сторону не посмотрит. И хитрить уже будет без толку.

А жить хотелось ‑ отчаянно, страшно, до колотья в груди и темноты в глазах! Может, кто другой на его месте в ноги бы бросился господину и слезами бы их умыл… Может, и бросился бы, и умыл ‑ жалко что ли! Если б точно знал, что это поможет. Иначе, слезы для хозяев лишняя морока, а мороки господа не любят ‑ это Равиль выучил. Слава создателю, хоть это выучил не на своей потрепанной шкурке.

Голос господина снова заставил вздрогнуть от неожиданности: вот как у него так получается ‑ несмотря на немалые габариты, ни шороха не услышишь!

‑ Держи.

Равиль вскинул голову от колен и едва ли не носом уткнулся в… мясо.

Вырезка. Отборная. Целый ломоть!

Подкопченая, с перчиком и чесноком. Когда он подобное в последний раз видел, нюхал, а не то, что ел ‑ не вспомнить уже!

Мясо вместе с прилагавшимся хлебом исчезло мгновенно. Хотя юноша старался быть максимально утонченным и элегантным, по привычке играя на своего единственного и самого важного зрителя.

‑ Благодарю, господин, ‑ Равиль изобразил самую очаровательную улыбку, но сбился невольно, торопливо облизнув губы.

‑ Запей, ‑ коротко посоветовал Грие, дернув ртом.

Глоток вина заставил замереть и забыться…

Вино Равиль пробовал не впервые и даже приучил себя к мерзостному вкусу: просто приходилось иногда и то, старался не проглатывать. Однако такое не пробовал раньше ‑ сладкое, но с легкой кислинкой… Терпкое, густое, ароматное ‑ вкусное!

‑ Хватит, ‑ мужчина отнял кубок, оценив моментально запылавшие губы и раскрасневшиеся щеки.

Признаться, через пару дней его даже разобрал интерес, сколько парень продержится и что еще выдумает. Отворачивался, уходил, заметив, что мальчишка ест через день ‑ только то, что ухватить успел, да и то так, чтобы было незаметно. А сегодня не выдержал! Таких грехов, как голодом человека уморить ‑ за ним тоже еще не водилось.

Правда ситуация определенно была идиотской: он, уважаемый и состоятельный буржуа Ожье ле Грие, акула торговых дел, сидит на корточках в углу, почти под столом, и кормит с рук, как приблудившуюся дворнягу, невероятно соблазнительную «штучку», едва в какой‑то дребедени на бедрах… Причем явно неадекватную штучку!

Екарный гафель! Рю тебе в гик!

‑ Ну‑ка заканчивай свое великое сидение! ‑ мужчина дернул за руку свое приобретение.

Равиль гибко распрямился навстречу, тряхнув волосами, отчего кудри рассыпались по плечам, и послал мужчине взгляд из‑под ресниц.

Тот только вздохнул тяжело. Взял блюдо, покидал на него всякого разного из своего ужина и сунул мальчишке.

‑ Ешь. Да не торопись, не отберу.

Юноша снова стрельнул на него глазами и не заставил себя упрашивать, усевшись прямо на пол. Ожье хмыкнул, с интересом за ним наблюдая.

Паренек на самом деле смотрелся хорошо: высокий лоб, густые, красиво изогнутые брови, большие глаза в обрамлении загнутых длиннющих ресниц, прихотливо очерченные губки ‑ не пухлые, не узкие, а золотая середина. Легкая горбинка нисколько не портила аккуратного носа. Волосы ‑ настоящее богатство: темные крупные кольца на солнце переливались золотом. Изящные запястья с выступающей косточкой и тонкие кисти с ровными пальцами, чистая линия подбородка и шеи, разворот плеч как у античной статуи и прямая, несмотря на ошейник, спина. Бедра узкие, а ягодицы маленькие, но округлые и крепкие… Мужчина оборвал себя, вернувшись к тому, с чего начал: фигура у мальчишки изумительная, ‑ не хилая, а именно стройная и вполне развитая, хотя при ближайшем рассмотрении парень худоват даже для своего сложения, и цвет лица за эти дни стал ближе к зелени, чем к своему естественному состоянию. Ему бы отдохнуть немного ‑ вообще загляденье будет!

‑ Сколько тебе лет? ‑ поинтересовался торговец.

‑ Семнадцать, ‑ неохотно признался юноша, но глупо было бы прикидываться невинным отроком.

Господин лишь кивнул чему‑то своему. Семнадцать это хорошо. Ожье в последнее время откровенно предпочитал мальчиков, но не понимал занятия любовью с маленьким ребенком. Пусть даже наложник вполне растянут и ему не больно, послушно двигает попкой, но смысл примерно тот же как если бы он в собственную руку спустил, ведь мальчик старается не потому, что ему нравится, он еще физически не дорос до того, чтобы получать удовольствие от секса, а потому что он раб.

‑ Как твое имя? ‑ продолжил расспросы мужчина, снова наливая юноше вина.

‑ Равиль.

‑ Красивый ты парень, но… Ты что‑нибудь еще умеешь делать, Равиль, или только господам в свой хорошенький задик давать?

Равилю не понравился смысл вопроса и как он прозвучал. Он не понимал хозяина, а это было плохо, потому что каким будет его будущее и будет ли вообще, ‑ сейчас зависило от этого человека.

‑ Ртом я тоже многое умею, ‑ томно протянул юноша и облизнул губы уже намеренно, пытаясь свести игру к тем правилам, которые он знал.

‑ Все с тобой ясно, ‑ вздохнул Ожье, и вместо того, чтобы отобрать кубок, подлил мальчишке вина опять, хотя у Равиля уже подозрительно поблескивали глаза, а щеки ярко пылали. ‑ Массаж еще делаешь. А там, петь, танцевать, на дуде играть?

Юноша наконец понял, что над ним насмехаются, но от упоминания о танцах похолодел.

‑ Нет, господин, ‑ свою панику Равиль скрыл за очередным долгим глотком вкуснейшего вина.

‑ Да ну! Не поверю, что тебя танцам не учили! ‑ Грие подлил еще добавки в почти опустошенную чашу. ‑ Вон какой ты гибкий и ладненький.

‑ Мне жаль, господин, ‑ Равиль уткнулся в кубок, изобразив самое искреннее расстройство по поводу того, что разочаровал хозяина в таком животрепещущем вопросе.

‑ Действительно жаль, жаль… ‑ покивал Грие.

Все, что он видел и слышал до сих пор, говорило, что прикажи он стихи на китайском читать ‑ Равиль выполнил бы: и язык бы придумал, и стихи написал, и декламировал бы с выражением. А уж за возможность исполнить эротический танец малец должен был обеими руками уцепиться, даже если на самом деле ничего не умеет! И вдруг такой категоричный отказ…

‑ Жаль, ‑ с нажимом повторил Ожье.

Равиль сидел ни жив, ни мертв, мелко выцеживая ароматный напиток, и понимал, что пропал. Хозяин сменил гнев на милость, а он не может этим воспользоваться! Может, отговориться отсутствием музыки? А если господин устроит и музыку либо скажет обойтись так… И в танце никак не получится скрыть незначительную, но роковую часть его тела.

Вино кончилось, а никакой идеи так и не пришло. Господин налил снова. В голове уже приятно шумело, было жарко. Равиль знал, что должен сохранить ясное сознание, но хозяевам не отказывают, когда они угощают, а выплеснуть под пристальным взглядом мужчины было некуда…

К счастью, невольно ему на помощь пришел старпом, отозвавший Грие по какой‑то надобности, и мужчина ушел, сунув юноше попавшуюся под руку айву.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мальчишка явно был не так прост, как хотел казаться, и докопаться до сути для Ожье стало делом принципа. В конце концов, именно он зацепил эту ниточку в узоре судеб, ему и приходилось разматывать клубочек дальше, а Фейран только удачно свалил заботу с больной головы на здоровую. С Равилем надо было что‑то определять, определять не откладывая… хотя очевидное решение прямо‑таки напрашивалось само собой ‑ провести с ним время в свое удовольствие и при первой возможности пристроить в хорошие руки.

Мысль напоить парня пришлась весьма кстати: если мальчишка спит и видит, как забраться кому‑нибудь в штаны ‑ в данном случае, понятное дело, своему хозяину ‑ и только, то когда хмель уберет страх и добавит азарта, естественно Равиль повторит свою попытку. Это обещало быть забавным: Равиль в одиночестве и трезвым устроил представление, какое в цирке не увидишь, а пьяному ‑ море по колено.

К тому же, в опьянении, чем больше мальчишка будет стараться что‑то скрыть и отнекиваться, тем вероятнее проболтается и выдаст себя.

Однако на пути коварных планов стали непредвиденные обстоятельства. К тому времени, когда угрожающий корабль скрылся на горизонте и мужчина вернулся в каюту, юноша беспробудно спал, растянувшись на полу там же, где и сидел. Залп из всех орудий его никак не побеспокоил, и сколько Грие его не тряс, Равиль только сладко посапывал. Ожье было заподозрил притворство, но даже тяжелая пощечина от души не привела его в сознание, а видимого смысла изображать из себя дохлую макрель у юноши не было.

Мужчина лишь крякнул в сердцах: напоил? Напоил! Правда, мальчишка оказался послабее, чем можно было предположить, глядя как он спокойно доканчивает литр не самого слабого вина.

И что теперь с этим хладным тельцем делать?

Между тем, тени у него вокруг глаз отнюдь не от размазавшейся краски. Грие сплюнул с досады и кликнул кого‑то из ребят, чтобы повесили гамак, куда и сгрузил соблазнительную, но бесчувственную тушку в нежно‑сиреневых штанишках ‑ не на полу же оставлять!

Подумал и накинул покрывало: а он, вот, разве что еще с мертвецким телом не совокуплялся!

По всем признакам, предстояла веселая ночка.

***

Равиль проснулся оттого, что стало совсем плохо. Вскинулся, запутался, барахтаясь, и грохнулся на пол, приложившись локтем так, что испугался, будто сломал. Юноша задержал дыхание, но грохот не разбудил мужчину, и с облегчением выдохнув, Равиль почти ползком выбрался из каюты.

Перегнувшись через борт до того, что рисковал в любой момент быть смытым волной, юноша отчаянно боролся с собственным дурацким организмом, ни за что не желавшим расставаться с тем, что в него однажды попало. Он и прядь волос засовывал, и пальцы едва не полностью со всей ладонью запихивал, и чуть ли не пол бочки воды выпил, надеясь, что его вычистит, и это отвратительное состояние пройдет хоть немного.

Без толку. Желудок упорно не хотел расставаться с прилагавшейся к вину едой, намекая хозяину, что прежде чем опустошать его подобным варварским способом, следовало бы позаботиться о его регулярном заполнении. Равиль сдался первым. Он просто умылся, подумал и кое‑как обтерся целиком, после чего сполз на доски и сидел, вдыхая прохладный ночной воздух, пока не начало потряхивать от легкого ветерка.

Юноша опять раздумывал: как он отрубился, он не помнил. Однако потом почему‑то вместо того, чтобы окунуть его за борт и хотя бы по щекам отхлестать за вопиющее нахальство, его аккуратно переложили в гамак и даже укрыли покрывалом… Это было что‑то такое, чего в его жизни не было вечность, а потому больше тревожило, чем умиляло. То, что нужно срочно действовать, Равиль чувствовал своей многострадальной задницей ‑ мужчина смотрел на него с недвусмысленным желанием, настаивал на откровенном танце, и видимо, по природе своей человек не злой, а значит, у него есть шанс этим воспользоваться и повернуть ситуацию в свою пользу, чтобы, когда все раскроется, у него осталась возможность попросить о пощаде. Выход казался очевидным: все, что ему нужно сделать ‑ это как можно быстрее расположить хозяина к себе.

Что ж, была ‑ не была! За жаркими ласками дело не станет, а сейчас подобраться к торговцу самое время. Со сна, он вряд ли успеет настолько взять себя в руки, чтобы отказаться от предложенного. Да и нужную позу будет занять легче.

Равиль бесшумно скользнул обратно в каюту и уже собрался было нырнуть под бок к мужчине, как понял, что где‑то оборонил пузырек с маслом. Юноша шарился в потемках, безуспешно пытаясь отыскать необходимое, проклиная все на свете, и вдруг сообразил, что звук дыхания спящего изменился. Равиль замер как стоял ‑ на четвереньках.

Выжидающая тишина. Юноша плюнул на все, быстро скинул штаны и осторожно пролез под одеяло так: не сахарный, потерпит, бывало и хуже!

Ловкие ручки проворно пробрались к искомому… Равиль обомлел. Похоже, терпения ему понадобится немало! Франк оказался гигантом во всех смыслах, и пробуждавшийся от мастерских прикосновений орган, показался юноше размером с корабельную пушку. По спине пробежал неприятный холодок, когда он представил в себе это бронебойное орудие, однако, сцепив зубы, отважно не отступил от задуманного.

Внезапно, его резко смяли, опрокидывая на постель. Равиль панически дернулся, но тут же задавил порыв, обвивая мужчину руками и ногами, и потираясь о него всем телом. Ожье, уже довольно долгое время с интересом наблюдавший за его действиями, беззлобно усмехнулся:

‑ Пришел все‑таки…

‑ Пришел, ‑ сдавленным шепотом согласился Равиль, снова переставая понимать происходящее.

‑ Ну, тогда держись! ‑ пообещал Ожье.

Юноша охнул от подобного заявления и сжался беспомощно, ощутив широкую ладонь у себя между ног, накрывшую мягкий член и мошонку. Не то чтобы он действительно настолько испугался: боялся бы ‑ не пришел. Просто знал, что будет больно: и потому что член у хозяина под стать всей могучей фигуре, а он отвык за время у агента, не растянул себя нисколько и не смазан, и потому, что намеревался возбудить господина и сесть сверху так, чтобы тот не смог видеть его со спины… В прочем, что касается последнего, поза навзничь еще лучше, хозяин даже рукой случайно не проведет там, где не надо. А боль… Перетопчется! И не такое терпеть приходилось.

Между тем, мужчина вовсе не торопился набрасываться на распластавшегося под ним мальчика, неторопливо лаская губами и языком его шею, нежную ямочку у ушка, несильно покусывая мочку, вылизывал соски, заставляя затвердеть крошечные комочки плоти. В тоже время широкая ладонь гладила стройные бедра, властно сжимала и перекатывала яички, осторожно массировала член.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒