|
|||
Сказка Рыжего. Бабушка МаняСказка Рыжего Бабушка Маня Я приехал ненадолго — дня на три. Редко я навещаю свою бабушку — работа, а я живу в другом городе. Хотел забрать ее к себе — не едет. А старенькая уже — девяносто три года, и все сама потихоньку живет. Думаю, что мама, в конце концов, не выдержит и переедет жить к ней. Она-то и возит ей продукты и уборку генеральную каждый месяц делает. В общем, я тут редкий гость. Сегодня матери не было, и я сам закупил продуктов и помыл окна. Да-да, что их мыть — пшикнул моющим средством и протер. Сегодня быт адаптирован под мужиков. Бабуля странная, весь день собирала очистки от овощей, которые я чистил, и складывала в кастрюльку. Я спрашиваю: «Зачем?» Говорит: «Для птицы». Ну, какая птица в квартире? Никак бабуля потихоньку съезжает с катушек. Жалко, конечно, добрая у меня бабуля, ласковая. Да видно удел всех стариков... Вечером она принялась эти очистки варить, тьфу ты господи! И крупы в них добавила — прямо наваристая каша вышла, хоть сам ешь, если забыть про очистки. И конечно, на вопрос: «Зачем?», она ответила: «Птицу пойду кормить». Тьфу, ты елки! Бабуля в войну работала на птицеферме. Курей выращивала и даже дослужилась до директора. То есть в самый голод она была ответственна за выживание всего поголовья птицы. А на фронте воевал ее любимый, мой дед, а дома сидело трое малых детей. И она знала: не выживет птица — мужу и детям шибко голодно будет. И что бы вы думали, бабушка Маня, тогда Мария, ходила на болото и собирала с него тину — этим кормила птицу. Поголовье выжило — фронт и дети были накормлены. А бабушка получила медаль, и о ней написали небольшую, но патриотическую книжку «Мария». Так что дал я бабушке доварить ее кашу и даже не препятствовал, когда она обулась, бросила на голову шаль и пошла со своей кастрюлей и черпаком на улицу. Ну, свихнулась и свихнулась! Свихнешься тут! Пусть накормит, наконец, своих птиц вволю. Пойду с ней. Вышли мы во двор. Идет бабушка шаркает. Все с ней здороваются, на кастрюлю посматривают и спрашивают: «Кормить, бабушка, идете?», «А что уже кормить пора?». Видимо, у нее это уже давно. Интересно, мама в курсе? А она все отвечает: «Кормить, кормить, милочек», «Пора, уже восьмой час». Все улыбаются ей, ну хоть за это спасибо. Дошли мы до плиты, что трубы с горячей водой закрывает. На таких плитах зимой снега нет и сухо, на них собаки ночуют или греются. Забралась она на такую плиту, а мне рядом стоять велела. Ну, стою. А бабушка как закричит: «Цып, цып, цып!» И давай половником по кастрюле стучать. А народ останавливается, глазеет. Тут я не выдержал, хотел ее домой уводить. Да смотрю… Со всех ближайщих многоэтажек голуби рванули, и все вниз к нам. И с соседних дворов летят, и отовсюду, где слышно бабушку, торопятся птицы. И летят они тучами, и кружат вокруг меня, зевак, и садятся у ног бабушки. А она наложит горсточку и чуть дальше вторую кладет, третью — так и раскладывает кашу по всей плите. А птицы наедались и отлетали. Всего несколько штук не наелось — топчутся. Так она из кармана хлеб вынула, тот, что сегодня за обедом припрятала, и крошит им. А тут еще какие-то дети подбежали, тоже подоставали кто откуда хлеб и крошат, и я понимаю, что они с самого утра с этим хлебом ходят, чтоб кормить птиц вместе с бабушкой. Стою я, глаза на лоб вылезли, рот приоткрылся, а прохожие расходятся и нет-нет, да шепнут мне: «Хорошая у Вас бабушка, настоящая».
|
|||
|