Кобзев А.И. – Китайский эрос 36 страница

Там, за башней, дикого гуся раздался вдруг крик, Печаль неизбывную во мне он разбудил, Стражи тянутся, нет им конца.

Не заметила, как светильник потух И ароматные свечи сгорели, а я очей не сомкнула.

Где спит он так безмятежно и сладко?

Ин Боцзюэ: - Вот глупая-то! А кто же ему мешает спать спокойным сном? Его никто забирать не собирается. Он спит себе спокойно. Это ты в чужом доме скры- ваешься и дрожишь день-деньской, как свечка. Вот уж из столицы привезут вести, тогда и успокоишься. Гуйцзе не выдержала и обратилась к Симэню: - Батюшка, ну что он ко мне пристал, Попрошайка? Покою не дает.

- Что? Батюшку пришлось вспомнить? - издевался Боцзюэ.

Гуйцзе, не обращая на него внимания, опять заиграла на пипа и запела парные строфы: Как вспомнится он, Как вспомнится он, Так сердце мое защемит...

Боцзюэ: - Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет - защемит. Гуйцзе: Когда наедине останусь, Когда наедине останусь, Так жемчужинами слезы потекут...

Боцзюэ: - Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель и ложится у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ. Глядит: подстилка мокрая, хоть выжимай. "Это от- чего?" - спрашивают. Он не растерялся. "Всю ночь, - говорит, - пропла- кал. Слезы желудком и вышли". Так вот и ты. Пред ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.

Гуйцзе: - А ты знаешь? Ты видал? Эх ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.

Его во всем виню, Его во всем виню, О нем всего не скажешь...

Боцзюэ: - Что ж не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра вы- манила, а? Да, а теперь вот скрываться приходится, заработки упускать.

"О нем всего не скажешь". Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.

Гуйцзе: Кто б знал, он меня первый бросил...

Боцзюэ: - Вот я и говорю: поймала да из рук и выпустила. Гуйцзе: Теперь себя ругаю я.

Зачем ему так верила тогда?

Боцзюэ: - Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в "Южной ветке" говорится. Как раз о твоих похождениях идет речь: Не узнать, кто честен, кто фальшив.

Ловчить мастак в наш век любой.

Все внешне искренни, правдивы, А про себя готовы человека загубить.

Старуха-сводня мошну старается набить, Прославиться стремится юная красотка.

Ей тяжко - хоть в омут головой.

Чашу горькую испить - ее удел.

Легче спину гнуть, как лошадь иль осел, Нежели жизнь такую влачить!

Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.

- Чтоб тебе, сукин сын, подавиться! - засмеялся Симэнь. - Поедом ест.

Эдак и человека погубить можно. - Он обернулся к Гуйцзе: - А ты пой, не обращай на него внимания.

- Брат Ин, ты сегодня уж совсем разошелся, - заговорил Се Сида - За- чем мою дочку обижаешь, а? Типун тебе на язык! Гуйцзе немного погодя опять взяла пипа и запела на мотив "Бамбуковой рощи": Кругом толкуют: честен он...

Ин Боцзюэ хотел что-то вставить, но Се Сида вовремя закрыл ему рот.

- Пой, Гуйцзе! - говорил Сида. - Не гляди на него. Гуйцзе продолжало: А он меня увлек обманом, Глаза его горели.

Говорил одно, желанья были другие...

Только Сида отнял руку, Боцзюэ опять стал перебивать: - Если бы ты говорила то, о чем думаешь, ничего бы с тобой не случи- лось. Только в пасти тигра ты откровенничаешь, да и то больше намеками.

- Откуда ж ты знаешь, красные твои глаза? - спросила Гуйцзе.

- Да как же мне не знать! - отвечал Боцзюэ. - В "Звездах радости" бы- вать приходилось.

Все вместе с Симэнем рассмеялись.

Гуйцзе: Клялся, уверял в любви, А сам обманывал.

Из-за него чуть было Не заболела от тоски...

Боцзюэ: - Тоже мне! Ты других опутывать горазда, а себя в обиду не дашь. Та- ких, как ты, тоска не иссушит!

Гуйцзе: Обманщик!

Как ты притворялся!

Грядущее расписывал все мне.

Боцзюэ: - Да, насчет грядущего трудно загадывать. Впрочем, он на днях, может, и полководцем станет. Гуйцзе запела на мотив "Янтарной кошечки": С каждым днем мы дальше друг от друга, Когда ж теперь настанет встречи час?

Зачем меня заставляет томиться и ждать?

Боцзюэ: - Обожди денек-другой. Небось, не опоздаешь. Вот в столице уладят, и вернешься к себе в кромешный ад. Гуйцзе: На Уской горе свиданью не бывать!

Обрек на страданья, изменник!

Феникс бросил подругу свою, Бросил феникс подругу.

Заключительная ария: Какой неверный ты!

Заставляешь страдать одинокую.

Любовь и ласки - все прошло, Остались одни воспоминанья.

- Чудесно! - воскликнул Се Сида и позвал Хуатуна: - Возьми пипа, а я поднесу чарочку Гуйцзе.

- А я закусочками ее попотчую, - подхватил Боцзюэ. - Не в моем это, правда, обыкновении, ну да ладно уж! За твое усердие потружусь.

- Убирайся, Попрошайка! - крикнула Гуйцзе. - Не нуждаюсь я в твоем внимании! Сначала изобьет, потом синяки разглаживать начинает.

Сида поднес Гуйцзе три чарки подряд.

- Нам еще партию в двойную шестерку доигрывать надо, - сказал он Боц- зюэ.

Они сели за игру, а Симэнь, подмигнув Гуйцзе, вышел.

- Брат! - крикнул Боцзюэ. - Принеси ароматного чайку. А то после чес- ноку изо рта больно несет.

- Откуда я тебе ароматного чаю возьму?! - воскликнул Симэнь.

- Меня, брат, не обманешь! - не унимался Боцзюэ. - Тебе ж экзаменатор Лю из Ханчжоу вон сколько прислал. Хочешь один наслаждаться? Нехорошо так, брат.

Симэнь засмеялся и пошел в задние покои. За ним последовала и Гуйцзе.

Она нарочно остановилась у причудливого камня, делая вид, будто срывает цветок, и исчезла.

Между тем Боцзюэ и Сида сыграли три партии, но Симэнь все не возвра- щался.

- Что там батюшка в задних покоях делает? - спрашивали они Хуатуна.

- Сейчас придет, - отвечал слуга.

- Придет? А где он все-таки? - не унимался Боцзюэ и обратился к Сида: - Ты здесь побудь, а я пойду поищу.

Сида с Хуатуном сели играть в шашки. Надобно сказать, что Симэнь за- шел на короткое время к Пинъэр, а когда вышел, у аллеи вьющихся роз за- метил Гуйцзе и повел ее прямо в Грот весны. Они закрыли дверь и, усев- шись на постель, принялись весело болтать. Надобно сказать, что Симэнь заходил к Пинъэр принять снадобье. Он обнял Гуйцзе и показал свои доспе- хи.

- Это от чего? - спросила она, устрашенная.

Он рассказал о снадобье чужеземного монаха и попросил ее наклонить голову и поиграть на свирели. Потом осторожно взял то, что любят тысячи, чем наслаждаются десятки тысяч, - ее маленькие, как раз в полшпильки, в три вершка золотые лотосыножки, остроносые, как шило или нежные ростки лотоса, ступающие по ароматной пыльце и танцующие на рассыпанной бирю- зе...

Она была обута в ярко-красные атласные туфельки на толстой белой по- дошве. Повыше виднелись подвязанные шелковым шнурком узорные штаны с зо- лотою бахромой. Симэнь посадил Гуйцзе на стул, и они принялись за дело.

Тем временем Ин Боцзюэ обыскал все беседки и павильоны, но Симэня нигде не было видно. Миновав небольшой грот в бирюзовой горе, он вошел в аллею вьющихся роз, а когда обогнул виноградную беседку, очутился в гус- тых зарослях бамбука, укрывших грот весны. Откуда-то доносились едва уловимые смех и шепот. Боцзюэ подкрался ближе, отдернул занавес, скры- вавший дверь в грот, и стал прислушиваться (илл. 121).

Из грота слышался дрожащий голос Гуйцзе, во всем потрафлявшей Симэню.

- Дорогой мой! - шептала она - Кончай быстрей, а то еще увидят.

Тут Боцзюэ с оглушительным криком распахнул дверь и предстал перед любовниками.

- А-а-а!.. - кричал он, - Воды скорее! Сцепились, водой не разольешь!

- У, ворвался, как разбойник! - заругалась Гуйцзе. - До чего же напу- гал!

- Быстрее, говоришь, кончай, да? - начал Боцзюэ. - Легко сказать, да нелегко сделать. Боишься, значит, как бы не увидали? - А я вот и увидел.

Ладно, кончайте. Я подожду. Я с тобой потом займусь.

- Убирайся сейчас же, сукин сын! - крикнул Симэнь. - Брось дура- читься! Еще слуги увидят.

- Уйду, если потаскушка попросит, как полагается, - заявил Боцзюэ. - А то так заору, что и хозяйки знать будут. Они ж тебя как дочь приняли, приют дали, а ты с хозяином путаешься. Тебе это так не пройдет!

- Ступай, Попрошайка! - крикнула Гуйцзе.

- Уйду. Поцелую тебя и уйду.

Он привлек к себе певицу, поцеловал и вышел.

- Вот сукин сын! - крикнул ему вслед Симэнь. - И дверь не закрыл.

Боцзюэ вернулся.

- Делай свое дело, сын мой! - приговаривал он, закрывая дверь. - На меня внимания не обращай.

Боцзюэ вышел было в сосновую аллею, но вернулся опять к двери.

- Ты ж мне ароматного чаю обещал, - сказал он.

- Вот сучье отродья - не выдержал Симэнь. - Да погоди же! Выйду и дам. Отстань!

Боцзюэ расхохотался и ушел.

- Вот противный! Какой нахал! - говорила Гуйцзе.

Симэнь с Гуйцзе наслаждались в гроте, должно быть, целую стражу, ла- комились красными финиками, прежде чем настал конец утехам.

Тому свидетельством стихи: Передаст художник, Как иволги на яблоне порхают, Как щебечут ласточки под сенью бамбука.

Лишь юную красотку не в силах он писать.

Вскоре они поправили одежду и вышли из грота, Гуйцзе залезла к Симэню в рукав, достала целую пригоршню ароматного чая и сунула его себе в ру- кав. Покрытый испариной Симэнь, тяжело дыша, пошел по нужде к клумбе.

Гуйцзе достала из-за пояса зеркальце, поставила его на окно и принялась поправлять волосы, после чего пошла в задние покои. Симэнь направился к Пинъэр мыть руки.

- Где же ароматный чай? - опять спросил Боцзюэ.

- Ну что ты пристаешь, Попрошайка негодный? - одернул его Симэнь. - Чтоб тебе подавиться!

Симэнь дал ему щепотку чаю.

- Это всего? - не удовлетворился Боцзюэ. - Ну ладно уж. Погоди, я у Ли - потаскушки еще выпрошу.

Пока шел разговор, появился Ли Мин и отвесил земной поклон.

- А, Ли Жисинь! - протянул Боцзюэ. - Откуда пожаловал? Не с новостями ли пришел? Как поживаешь?

- Батюшку благодарить надо, - начал певец. - Никто эти дни нас по де- лу Гуйцзе не беспокоил. Ждем из столицы известий.

- А потаскуха Ци Чан появилась? - спросил Боцзюэ.

- Все у Ванов скрывается, - отвечал Ли Мин. - А Гуйцзе у батюшки спо- койно. Кто сюда за ней придет!

- То-то и оно! - поддакивал Боцзюэ. - Нам с дядей Се спасибо должна говорить. Знаешь, сколько нам батюшку пришлось уговаривать. Без наших хлопот где бы ей голову приклонить?!

- Что и говорить! - вторил ему певец. - Без батюшки горя бы хлебнула.

На что у нас мамаша, и та ничего бы не сделала.

- Да, у вашей хозяйки, кажется, скоро день рождения? - подхватил Боц- зюэ. - Я батюшку подговорю, мы вместе придем ее поздравить.

- Не извольте беспокоиться! - говорил певец. - Как дело уладится, ма- маша с Гуйцзе всех вас пригласят.

- Одно другому не мешает. Поздравить и лишний раз стоит, - продолжал свое Боцзюэ и подозвал Ли Мина: - На, выпей за меня чарочку. Я нынче це- лый день пил, больше не могу.

Ли Мин взял чарку и, встав на колени, выпил до дна. Се Сида велел Циньтуну поднести ему еще.

- Ты, может, есть хочешь? - спросил Боцзюэ. - Вон на столе сладости остались.

Се Сида подал ему блюдо жареной свинины и утку. Певец взял блюда и пошел закусывать. Боцзюэ подхватил палочками полпузанка и сунул ему со словами: - Сдается мне, ты таких кушаний в этом году и не едал. На, попробуй.

- Ну дай же ему все, что есть, - вмешался Симэнь. - К чему на столе оставлять?

- Ишь какой! - возразил Боцзюэ. - После вина проголодаюсь, сам еще съем. Ведь рыба-то южная. В наших краях в год раз и бывает. В зубах застрянет, потом попробуй понюхай - благоуханье! Отдай - легко сказать.

Да такую и при дворе вряд ли пробуют. Только у брата и доводится лако- миться.

В это время Хуатун внес четыре блюдца - с водяными орехами, каштана- ми, белыми корнями лотоса и мушмулой. Не успел Симэнь к ним притро- нуться, как Боцзюэ опрокинул блюдце себе в рукав.

- Мне-то хоть немножко оставь, - сказал Се Сида и высыпал в рукав во- дяные орехи.

Только корни лотоса остались на столе. Симэнь взял корешок в рот, а остальное отдал Ли Мину. Он наказал Хуатуну принести певцу еще мушмулы, Ли Мин спрятал ее в рукав, чтобы угостить дома мамашу. Полакомившись сладостями, он взял гусли и заиграл.

- Спой "Там, за перилами, цветы и радость", - заказал Боцзюэ.

Ли Мин настроил струны и запел: У пруда на свежей травке По перилам нервно я стучу, Кому сердечные муки поведать?

Молчат цветы И мотыльки безмолвны.

Разлука мне душу терзает.

Дух Весны, почему милого не задержал?

Мне тяжело: опадают цветы, летит ивовый пух, Нежно льнут к цветам мотыльки, Все как и прежде кругом, Жизнь ликует, как и всегда.

Какая тишина! Был бы милый рядом!

Помню: в начале весны мы расстались.

Яблони только начинали цвести, Едва-едва раскрывались бутоны.

Неожиданно разнеслось гранатов благоуханье, Погрузился красный лотос в глубину пруда.

Пришла жара. Без веера ни шагу, А вот и ветер налетел на золотые хризантемы, Сорвал листья, оголил платаны.

Зимние сливы уже зацвели, падают снежинки.

В теплых дворцах благовонья струят аромат.

Сколько за год дум! Сердце гложет досада.

Где мой милый, узнать бы, Страдает один-одинешенек, Где томится в тоске?

Радость первой встречи, потом тяжкие вздохи.

Упускают молодые юные годы любви.

Пока весна, мы все безмятежны, Но страшит нас сумерек приход.

Нас посещает в сумерки досада.

Тосковать несчастной мне одной, Благовония курить, С кем ложе мне делить?

Ночь бесконечно длинна, А постель холодна, холодна.

Я, как и ты, почиваю одна.

Надеюсь на свиданье лишь во сне.

На мотив "Коробейника": Сбудется когда-нибудь жизни мечта, Мы, Небу благодарные, свадьбу сыграем.

В этой жизни нам обоим Союз счастливый предначертан, А пока мы в одиночестве тоскуем, Печалью жжет наши сердца.

Заключительная ария на мотив "Сладостной мечтой упоена": За прошлые грехи страдаю, Терзает душу мне тоска.

Помню, клялся горячо под звездою Юноша пылкий, бросивший меня.

Когда в любви сольемся однажды, Устроим счастья пышный пир.

Не расстанемся навек мы тогда.

Под пологом рядом забьются сердца.

Не забудь же, как страдала я!

В тот день пропировали до самых фонарей. Боцэюэ и Сида дождались, когда им подали горошек с рисом, стали собираться.

- Ты завтра занят, брат? - спросил Боцзюэ.

- Да, с утра еду на пир в поместье смотрителя гончарен Лю, - отвечал Симэнь. - Их сиятельства Ань и Хуан вчера приглашали.

- Тогда Ли Чжи и Хуан Пин пусть послезавтра придут, - говорил Боцзюэ.

Симэнь кивнул головой в знак согласия. - Только пусть после обеда приходят, - добавил он.

Боцзюэ и Сида ушли. Симэнь велел Шутуну убрать посуду, а сам напра- вился к Юйлоу, но не о том пойдет речь.

Симэнь встал рано, позавтракал и, нарядившись в парадное платье, с золотым веером в руке верхом отбыл не в управу, а на пир к смотрителю гончарен Лю, который жил в поместье в тридцати ли от города. Хозяина сопровождали Шутун и Дайань, но не о том пойдет речь.

Воспользовавшись отсутствием Симэня, Цзиньлянь договорилась с Пинъэр, чтобы та добавила к трем цяням, полученным от Цзинцзи, своих семь цяней.

Они велели Лайсину купить жареную утку, пару кур, на один цянь закусок, а также жбан цзиньхуаского вина, кувшин белого вина, на один цянь пирож- ков с фруктовой начинкой и сладостей, а его жене приказали готовить стол.

- Сестрица! - обратилась Цзиньлянь к Юэнян. - Тут как-то падчерица выиграла у зятя три цяня. Сестрица Ли семь добавила. Вот мы и решили угощение устроить. Сестрица, приглашаем тебя в сад.

Сначала Юэнян, Юйлоу, Цэяоэр, Сюээ, падчерица и Гуйцзе пировали в крытой аллее. Потом вино и закуски перенесли в самую высокую в саду бе- седку спящих облаков, где одни играли в шашки, другие метали стрелы в вазу. Юйлоу с Цзяоэр, падчерицей и Сюээ поднялись в терем любования цве- тами и, опершись на перила, смотрели вниз. Их взору предстали цветник из пионов, клумбы гортензий, яблоневая веранда, беседка алых роз, беседка вьющихся роз и розарий. Словом, тут всегда благоухали цветы, круглый год ликовала весна.

Когда они вышли из терема в беседке спящих облаков, Сяоюй с Инчунь продолжали угощать Юэнян.

- Что ж мы зятюшку-то не позвали? - вдруг вспомнила она.

- Его батюшка за город отправил, - пояснила падчерица. - К Сюю за деньгами поехал. Скоро, наверно, воротится.

Немного погодя появился Чэнь Цзинцзи. Одет он был в легкий халат из темного шелка, обут в прохладные туфли, над которыми виднелись светлые чулки, на голове красовались четырехугольная шапка с кистью и золотая шпилька. Поклонившись Юэнян и остальным хозяйкам, он сел рядом с женой.

- Я от Сюя серебро привез, - докладывал он хозяйке. - Две с половиной сотни лянов в пяти слитках. Юйсяо убрала.

Налили чарки. Вино обошло несколько кругов. Царило веселое настрое- ние. Юэнян с Цзяоэр и Гуйцзе сели за шашки. Юйлоу, Пинъэр, Сюээ и Цзинц- зи с женой пошли любоваться цветами. Лишь Цзиньлянь, укрывшись за горкой в банановой чаще, с белым круглым веером развлекалась ловлей бабочек.

Неожиданно сзади нее очутился Цзинцзи.

- Вы ловить не умеете, матушка, - вдруг сказал он. - Давайте я вам поймаю. У бабочек ведь тот же нрав, что и у вас. Тоже мечутся вверх-вниз, покоя не знают.

Цзиньлянь обернулась и косо поглядела на Цзинцзи.

- Ах ты, разбойник! - заругалась она, шутя. - Что тебе, жить надоело?

Кто тебя просит учить? А кто увидит, что тогда будешь делать? Знаю, тебе сейчас и смерть нипочем. Напился, вот и храбришься. Ну, платки купил?

Цзинцзи засмеялся.

- Вот тут твои платки, матушка, - говорил он, - шаря в рукаве. - Как благодарить меня будешь, а?

Он прильнул лицом к Цзиньлянь, но она его отпихнула. Тут из сосновой аллеи показалась Пинъэр с Гуаньгэ на руках. За ней следовала кормилица Жуй. Пинъэр заметила Цзиньлянь, когда та взмахнула белым веером. Она и не подозревала, что рядом с ней был и Цзинцзи.

- А, тут мама бабочек ловит, - говорила Пинъэр. - Поймай для Гуаньгэ, а!

Цзинцзи, опустив глаза, бросился за горку.

- Тебе зятюшка отдал платки? - нарочно спросила Цзиньлянь, думая, что Пинъэр заметила и его.

- Нет еще, - отвечала Пинъэр.

- Он их с собой принес, - говорила Цзиньлянь. - Только при жене да- вать не хотел. Мне незаметно сунул.

Они сели на террасу среди цветов и разделили меж собою обновки. Гу- аньгэ лакомился сливой. На нем красовался белый с бахромою платок.

- Это твой? - спросила Цзиньлянь.

- Да, ему матушка Старшая повязала, - пояснила Пинъэр. - Чтобы он со- ком не обкапался.

От солнца их укрывали банановые листья.

- Как тут прохладно! - заметила Пинъэр. - Давай посидим, а? - Она позвала Жуй: - Ступай, скажи Инчунь, пусть принесет детскую подушку с тюфячком да нам домино незаметно захватит. Мы тут с матушкой поиграем, а ты дома оставайся.

Жуй ушла. Немного погодя Инчунь принесла все, что просили. Пинъэр уложила Гуаньгэ на тюфячок с подушкой, а сама пристроилась с Цзиньлянь рядом и стала играть в домино. Инчунь пошла заваривать чай.

Тут из терема сияющих облаков вышла Юйлоу и поманила Пинъэр рукой.

- Тебя матушка Старшая зовет, - крикнула Юйлоу.

- Я сейчас приду, - сказала Пинъэр и попросила Цзиньлянь поглядеть за ребенком.

Но Цзиньлянь было не до Гуаньгэ. Цзинцзи скрылся в гроте, и она бро- силась туда.

- Выходи! - крикнула она. - Все ушли.

- Иди сюда! - позвал ее Цзинцзи. - Полюбуйся, какой тут огромный гриб вырос.

Обманутая Цзиньлянь вошла в грот. Цзинцзи встал перед ней на колени и умолял позволить насладиться ее прелестями. Они слились в поцелуе, и са- мо Небо, казалось, покровительствовало им (илл. 128).

Пинъэр поднялась в терем.

- Сестрица Мэн проиграла Гуйцзе, - обратилась к ней Юэнян. - А ну-ка ты попробуй метни стрелу в вазу.

- У меня ребенок без присмотра остался, - заметила Пинъэр.

- Ничего страшного не случится! - заверяла ее Юйлоу. - Сестрица Пань поглядит.

- Сестрица Мэн, ступай пригляди пока за ребенком, - посоветовала Юэ- нян.

- Принеси его сюда, будь добра, если не трудно, - попросила ее Пинъэр и обернулась к Сяоюй: - А ты забери тюфячок с подушкой.

Сяоюй с Юйлоу пошли под тенистый банан, Гуаньгэ корчился на тюфячке и сильно плакал. Цзиньлянь рядом не было. Невдалеке стоял огромный черный кот. Заметив приближающихся, он бросился прочь.

- А где же сестрица Пань? - удивилась Юйлоу. - Ой-ой-ой! Бросила ре- бенка, а его кот напугал.

- Как бросила?! - говорила она. - Я все время тут была. Только руки обмыть ходила. Какой еще кот напугал? Что вы глаза-то вытаращили?

Юйлоу взяла Гуаньгэ на руки и успокаивала, как могла. Они понесли его в терем спящих облаков. Сяоюй шла сзади с тюфячком и подушкой. Опасаясь разговоров, Цзиньлянь тоже последовала в терем.

- Что случилось? - спросила Юэнян. - Почему ребенок так плачет?

- Его большой черный кот напугал, - объяснила Юйлоу. - Подхожу я, гляжу: сидит прямо рядом с Гуаньгэ.

Так я и знала! - воскликнула хозяйка.

- За ребенком ведь сестрица Пань присматривала, - вставила Пинъэр.

- Сестрица только в грот помыть руки отошла, - пояснила Юйлоу.

- Чего ты болтаешь, Юйлоу! - выступив вперед, заговорила Цзиньлянь. - При чем тут кот? Проголодался ребенок, вот и плачет. Нечего на других сваливать.

Инчунь внесла чай, и Пинъэр послала ее за кормилицей Жуй. - Ребенка покормить надо, - сказала она.

Цзинцзи, убедившись, что никого нет, вынырнул из грота и, осторожно пробираясь вдоль сосновой аллеи, обогнул крытую аллею и поспешно вышел из сада через калитку.

Да, Он меж жизнью и смертью дорогу выбирал, И все же удалось ему вылезть сухим из воды.

Ребенок плакал и не брал грудь.

- Унеси его домой, - посоветовала Юэнян. - Уложи и пусть поспит как следует.

Пир на том и кончился. Все разошлись.

Цзинцзи так и не пришлось разделить утехи с Цзиньлянь. Они пощебета- ли, как иволги. Мотылек едва лишь коснулся цветка. Удрученный неудачей, Цзинцзи направился к себе во флигель.

Да, Делать нечего! Цветы увяли.

Согласье получил, да ласточка скрылась в гнезде.

Тому свидетельством романс на мотив "Срываю ветку корицы": Ее прическу украшали цветы, Ветку она, улыбаясь, крутила.

На алых губах Помады не было ни следа, Но будто помады слой.

А день бежит за днем.

Кажется, она меня любила, Не вижу я любви ее.

Желал встреч, Но так и не встречались.

Как будто отвергла, Но не отвергала никогда.

Когда будет свиданье?

Когда настанет встреча?

Пока не видимся, Страдает.

А встретимся, Страдаю я.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ПРИМЕЧАНИЯ

К главе 51 1. "Алмазная сутра" (кит. "Цзинь ган цзин") - один из классических и наиболее популярных буддийских текстов.

2. Имеется в виду узелок с набором сексуальных приспособлений.

3. У Юэнян, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр - жены Симэня, первая из кото- рых являлась старшей, а две остальные, соответственно, - пятой и шестой.

4. Мэн Юйлоу - третья жена Симэня.

5. Имеется в виду Ли Пинъэр.

6. Имеется в виду вторая жена Симэня - Ли Цзяоэр.

7. То есть праздник лодок-драконов, один из трех самых больших празд- ников старого Китая, справлявшийся в разгар лета, пятого числа пятого месяца по лунному календарю (июнь-июль), в основном на воде. Символизи- ровал он апогей развития мужской силы ян, после которого должно неминуе- мо наступить торжество женской силы инь, что сопровождается трагическими пертурбациями. Поэтому, в частности, и происхождение праздника связыва- ется с самоубийством бросившегося в реку величайшего древнекитайского поэта Цюй Юаня (IV-III вв. до н.э.).

8. Инчунь - служанка Пинъэр, находившаяся в интимной связи с Симэнем.

9. Сяоюй - служанка Юэнян.

10. Циньтун - слуга, вошедший в дом Симэня вместе с Пинъэр.

11. Инь - мера емкости для сыпучих тел, в описываемую эпоху (начало XII в.) - равнявшаяся примерно 266 л.

12. Сюэ - одна из монахинь, пришедших на день рождения Ли Цзяоэр.

13. Монахини, как и монахи, брили головы.

14. В старом Китае из серебра не отливали монеты, а использовали его в качестве слитков, которые, естественно, приходилось взвешивать.

15. Чуньмэй - служанка, сначала Юэнян, а затем Цзиньлянь, любовница Симэня.

16. Имеется в виду снадобье для любовных утех (афродизиак), данное Симэню индийским монахом. Оно состояло из желтых, напоминающих куриное яйцо, пилюль и розоватой мази. По словам монаха, это снадобье готовил сам основатель даосизма Лао-цзы по рецепту Си-ван-му.

17. "Звонкоголосая чаровница", или снасть с вибрирующим звуком, - од- но из сексуальных приспособлений Симэня.

18. Стража - одна двенадцатая часть суток, т.е. два часа.

19. Цянь и цзинь - меры веса, в описываемое время примерно равны 4 и 400 г соответственно.

20. Серебристый фазан - отличительный знак чиновника пятого ранга.

21. Неточная цитата из главы 23 основополагающего даосского трактата "Чжуан-цзы".

22. Сюцай - низшая из трех ученых степеней.

23. Сунь Сюээ - четвертая жена Симэня.

24. Желтые истоки - метафорическое обозначение того света.

25. Татхагата (санскр.) - одно из наименований Будды.

26. Гуаньинь - женское благоподающее божество, китайская ипостась ин- дийского бодхисатвы ("стремящегося к просветлению", т.е. к состоянию будды). Авалокитешвары, мужского божества, олицетворяющего сострадание.

27. Преподобный Пан-Пан Юнь (IX в.), прославившийся тем, что добро- вольно утопил свои сокровища.

28. Шутун - слуга и любовник Симэня.

29. Чэнь Цзинцзи - зять Симэня, муж его дочери, ставший затем любов- ником его жены Цзиньлянь.

К главе 52

1. Серное кольцо и серебряная подпруга - два предмета из набора сек- суальных приспособлений Симэня. Конструкция второго предмета, по-видимо- му, представляющего собой нечто вроде подпирающего кронштейна или подно- сика, не вполне ясна. Напротив, функции и конструкция пенисного кольца (см. изображения на обложке и внутри настоящего издания) хорошо извест- ны. Сдавливая половой орган, оно увеличивает эрекцию и, кроме того, про- изводит дополнительную стимуляцию вульвы. В нем может иметься дырочка для привязывания к телу и полусферический (жемчугоподобный) выступ для давления на клитор. Проблему же составляет эпитет "серное". Сера тут предназначена или для раздражения кожи и повышения ее чувствительности, или для сужения "нефритовых врат" женщины (ср. соответствующие рецепты в эротологических трактатах второй части данной книги), или для того и для другого.

2. День жэнь-цзы - сорок девятый (49 = 7х7) в шестидесятеричном цикле отсчета дней, накладывающемся на их помесячный отсчет.

3. Гуаньгэ - сын Симэня и Пинъэр, вскоре умерший.

4. День гэн-сюй - сорок седьмой в шестидесятеричном цикле. В универ- сальной систематике китайского мироописания ему соответствует металл (из пяти элементов) и собака, или пес (из двенадцати зодиакальных животных).

Лоу ("Оковы") - шестнадцатое (из двадцати восьми) зодиакальное созвез- дие, входящее в "западный дворец" (сектор) неба и тождественное трем звездам (Альфе, Бете, Гамме) Овна.

5. Жуи - кормилица детей Симэня и его любовница.

Перевод В. С. Манухина при участии А. И. Кобзева и В. С. Таскина; примечания А. И. Кобзева.

www.e-puzzle.ru

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 32 33 34 353637 Следующая ⇒