Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Тихонравов, Ю. В. 25 страница



Утверждение принципа формального равенства в праве позволяет выдвинуть идею примата права и правового госу­дарства. Поскольку все участники правового общения по­ставлены в равные условия, право получило возможность вьфажать более или менее адекватно общие интересы, необ­ходимые для соблюдения баланса различных социальных сил, достижения согласия в обществе. Это, конечно, не исключает острой социальной борьбы на определенных эта­пах развития буржуазного общества, противостояния по­литических позиций. Однако там, где приоритет правовых начал восторжествовал, были созданы условия для социаль­ного реформирования, согласования интересов, утверждения солидарности72.

Именно правовой принцип формального равенства спо­собствовал обеспечению связанности политической власти

Дюги Л. Социальное право, индивидуальное право в преобразование го­сударства.- М,-1909.- C.V.

71 См.: Нерсесянц B.C. Наш путь к праву. От социализма к цивилизму.-М.-1992.-С.7.

72 Теория права и государства... - С Л 07.

правом. Правовые нормы выступают в качестве равного масштаба, формы, измерителя свободы всех участников общественных отношений73. Политические нормы обеспечь вают формальное равенство далеко не всегда. В общест­венной жизни сталкиваются различные политические по­зиции и нормы, выражающие противостояние тех или иных социальных групп и движений, остро конкурирующих между собой. Существенный отпечаток на политические нормы накладывают личные амбиции лидеров, включенных в политическое противоборство. П.Новгородцев, отмечая такие тенденции, цитирует видного политического деятеля XIX в. Коузна, который говорил о своих противниках: "Я ставлю на первое место либеральные принципы, они - либе­ральную партию; для меня имеют значение меры, для них -лица". Предпочтение партийной организации и отдельных лиц политическим принципам П. Новгородцев связывал "с общим понижением уровня политической жизни"74.

Тем не менее, конкуренция политических норм и принци­пов - нормальное, естественное состояние политического процесса в демократическом обществе. Только тоталитаризм делает политическую жизнь одномерной, выдвигая систему непреложных, незыблемых, не подлежащих критике прин­ципов и норм. В условиях демократии разнообразие полити­ческих норм может ограничиваться только правом75.

Политические нормы воплощаются не только в опреде­ленных институтах власти, в законодательно урегулирован­ной деятельности субъектов политических отношений, но и активно включены в динамику политических процессов, определяемых стихийной активностью широких масс (последнее особенно характерно для переходных периодов)76. Чем дифференцированное общество, тем более разнообраз­ными могут быть массовые политические настроения, ак­тивнее притязания на власть различных субъектов политиче­ского процесса. Любой политический режим ищет поддержки

73 См.: Нерсесянц B.C. Указ, соч.- С.5-10.

74 См.: Новгородцев П. Кризис современного правосознания.* М.- 1909.-С.136-137.

75 Теория права и государства...* С. 108.

76 См.: Ольшанский Д.В. Массовые настроения переходного периода // Во­просы философии.-1992.- N4.- С.З.

у различных слоев населения, а стихийные массовые полити­ческие действия порой стремятся выйти за рамки легально­сти. Только в стабильной политической ситуации жизнь людей нормирована и урегулирована. В переходные периоды в массовой психологии возникают тенденции правового ни­гилизма, стремления любыми путями реализовать свои по­литические притязания и пристрастия. В этих условиях пра­вовые нормы призваны обеспечивать "равновесие институтов и настроенческих факторов"77, предотвратить возможные со­циально-политические катаклизмы.

Таким образом, в политических нормах в отличие от пра­вовых неизменно присутствует конкуренция идей и про­грамм. Среди политических норм нет нормы, обладающей силой высшего авторитета, способной сдерживать противо­борство интересов и целей различных социальных групп. Такая сила находится вне политических норм. Это право78.

Изменчивость фундаментальных характеристик политики, являющейся атрибутом государства, подрьюает положение о монополии государства как источника правовых установле­ний. Очевидно, что деятельность государства не всегда ру­ководствуется идеалами политической справедливости, а по выражению Августина: "Государства без справедливости -что это, как не большие шайки разбойников?" (О Граде Бо-жием, IV, 4).

В вопросе Августина не содержится утверждения, что го­сударства, в том или ином отношении противоречащие спра­ведливости, вообще не являются государствами. Такие госу­дарства нравственно предосудительны (corruptionas regnorum), но их ни в коей мере нельзя назвать "не­государствами". Высказывая сомнение в возможности опре­делить государственно-правовой порядок "без справедливо­сти", Августин представляет не жесткий, а смягченный ва­риант правового морализма. Такой порядок был бы неотли­чим, по Августину, от разбойничьей банды. Банды высту­пают по отношению к своим жертвам как чисто властные ор­ганизации, которые с позитивистской точки зрения ничем не отличаются от государства.

См.: Там же.-С. 15.

См.: Теория права и государства...- С. 109.

Государство есть лишь наиболее сильная организация в данном обществе, благодаря своей силе получившая верхов­ную власть на данной территории (суверенитет). В любой момент любая организация может принять на себя функцию государства. Вчера партия большевиков была лишь марги­нальным политическим клубом, а сегодня ее нормы выше любого правосудия; вчера исполнение церковных норм - су­губо частное дело, завтра происходит теократический пере­ворот и эти нормы возводятся в ранг общеобязательных. В истории имеется масса случаев, когда функции государства берет на себя банда (недаром Августин называл государство большой разбойничьей шайкой) или, например, междуна­родная организация (попытка прямого управления ООН в Сомали).

Таким образом, можно сделать совершенно четкий и кате­горичный вывод о том, что право не является прерогативой государства, но может иметь и иные источники в лице лю­бых корпораций.

Если можно говорить о корпоративной религиозности, корпоративной морали и корпоративных обычаях, то можно говорить и корпоративном праве.

Теория корпоративного развития общества, как, собст­венно, и его практика, не является изобретением нашего времени. Корпорация как сравнительно самостоятельная и независимая социальная группа в рамках государства и обра­зованная по семейным, профессиональным, религиозным или иным признакам существует с незапамятных времен и имеет столь же древнее происхождение, что и государство. Длительную историю имеет и теория корпоративного устрой­ства государства. Этой теории было нелегко утверждать себя в условиях господствовавших взглядов на государство как некую совокупность атомизированных, случайно сцеплен­ных индивидов без каких-либо посредствующих звеньев ме­жду ними. Корпорация же как понятие служила главным образом предметом осуждения и критики, а то и просто по­ношения. Тем не менее, учение о корпорации медленно, но верно пробивало себе путь и утверждало свое место в ряду других теорий. Свое развитие оно получило уже у Брдена в

XVI столетии, затем у немецкого юриста конца XVI - начала

XVII вв. Иоганнеса Альтузиуса, у которого он нашло систе­матическое и законченное выражение. Альтузиус в соответствии с духом времени придерживался, в целом, теории есте­ственного права и договорной теории. По Альтузиусу, чело­веческое общество в самом широком смысле состоит из большого числа ассоциаций, развивающихся согласно уве­личивающейся степени сложности: от семьи, через корпо­рацию, коммуну, провинцию, к высшей своей точке госу­дарству. Из этого же следует и Альтузиус вновь и вновь под­черкивает данный момент, что члены государства это от­нюдь не индивидуумы, проживающие в его пределах, а ме­нее крупные, чем государство, корпорации и ассоциации (города и провинции), с которыми государство находится в договорном союзе и через них обретает свое подлинное бы­тие79.

Опираясь на учение Альтузиуса, уже в наше время теорию корпорации развил немецкий правовед Отто Гирке. Он рас­сматривал в качестве высшей корпоративной единицы госу­дарство, под надзором которого, но независимо от него нахо­дятся другие корпорации. Вне этого надзора корпорация со­храняет свободу самоуправления как выражение своей свобо­ды в качестве коллективной личности80.

Корпорация была предметом внимания и таких известных правоведов, как Савиньи, Эрлих, Дюги, Дюркгейм и дру­гие. Опираясь на их основные выводы, мож"но говорить о существовании права государственного и права корпоративно­го. К корпоративным нормам относят те нормы, которые ре­гулируют отношения, складывающиеся между членами, уча­стниками общественных объединений (общественных орга­низаций, фондов, политических партий, профессиональных союзов, добровольных обществ и др.)81. Корпоративные нор­мы закрепляются в уставах (иных документах) общественных объединений, принимаемых на общих собраниях, конферен­циях, съездах.

Сфера действия корпоративных норм обусловлена тем, что они выражают волю участников (членов) общественных объединений и имеют для них обязательное значение. Кор­поративные нормы имеют определенное сходство с юридиче-

Dunning William A.A. History of Political Thinking from Luther to Montesquieu.- New York.- 1953.- P. 62-63.

80 8)

См. подр.: Gierke O. Op. cit.- 1950.

См.: Общая теория права и государства. Учебник / Под ред. В.В.Лазарева. - 2-е издание, перераб. и доп. - М.: Юристъ, 19%.- С.114-115.

скими. Они, так же как и правовые, документально зафик­сированы, в известной степени детализированы. Так, устав общественного объединения закрепляет перечень прав и обя­занностей его членов, определяет меры воздействия к ним, которые во многом сходны с мерами дисциплинарного и мо­рального воздействия. В частности. Устав ЛДПР содержит положение о том, что "член партии может быть исключен из ЛДПР за действия, порочащие партию или наносящие ей вред".

Признание правового статуса корпоративных норм влечет за собой возникновение проблемы взаимоотношений госу­дарственного и корпоративного права.

Чаще всего государство не стремится или не может контролировать все отношения, складывающиеся в данном обществе, и благодаря этому складываются независимые от государства правовые нормы, подкрепленные реальной вла­стью негосударственных организаций или балансом сил сто­рон конкретных отношении. Наименее масштабным, но в то же время наиболее характерным примером таких отношений является пари. Условия пари могут поддерживаться исклю­чительно нормами чести, то есть, собственно, нормами обы­чая, однако в некоторых ситуациях, характерных, кстати, для современной России, осуждение с точки зрения личной чести может быть заменено силовым давлением. С отвлеченно-формальной точки зрения в этом случае нормы пари уже яв­ляются правом, однако с точки зрения государственного пра­ва силовое принуждение к выполнению условий пари являет­ся противозаконным. Между тем, в отечественной цивили­стике существовала дискуссия о включении подобных норм в сферу опеки государства. Так, по мнению некоторых теоре­тиков гражданского процесса82, в целях показа доступности судебной защиты в нашей стране, судам следует принимать к производству с последующим отказом в иске такого рода требования, как о взыскании карточного долга, пари и т.п.

Корпоративные нормы могут выступать как автономная часть государственных норм, если государство выступает конечным гарантом некоторых норм негосударственного пра-

82 См.: Елнсейкин П.Ф. Защита субъективных прав и интересов и концеп­ция суда в советском гражданском процессе // Ученые записки Дальнево­сточного государственного университета (Вопросы государства и права).-Т.31.- Ч.1.- Владивосток.-1969.- С.124-125.

ва. В этом случае влияние государственного права на корпо­ративное определяется характером и пределами регулирова­ния им организации и деятельности общественных объедине­ний. Например, положения, содержащиеся в Конституции РФ (ст.ст. 6, 7, 30, 52, 96 и др.), федеральном законе "Об общественных объединениях" и других законодатель­ных актах, определяют сферы действия корпоративных норм, их гарантируемость. В частности, закон предусм^г-ривает, что несоблюдение уставных норм либо осуществле­ние объединением деятельности, противоречащей нормам устава, является основанием для приостановления и даже ликвидации общественного объединения.

Если государство гарантирует своей силой выполнение корпоративных норм и не позволяет корпорациям собствен­ными силами отстаивать свои же установления, то в обще­стве существует только одно - абсолютное государственное право. В этом случае вопрос о примате государства действи­тельно теряет свою силу, и все теории монополии государст­ва в правовой сфере становятся ситуативно-истинными.

Понятие юридического позитивизма сегодня столь же размыто, как и понятие естественного права. Какие только философско-правовые концепции не приписьюают к этим на­правлениям. В частности, часто путают юридический пози­тивизм с установкой на позитивную юриспруденцию. Юриспруденция как позитивная наука призвана изучать неза­висимую от человека часть культурно-исторической реально­сти, оказывающую на человека воздействие, подкрепленное силами тех или иных организаций (государства, сообщества государств, различных негосударственных корпораций). Та­кой статус позитивной юриспруденции совместим с любой философско-правовой позицией, поскольку предметом фи­лософии права являются совсем иные реалии - не зависи­мость человека от права, а зависимость права от человека. Сущность классического юридического позитивизма сводится к тому, что сверх позитивного знания о праве ничего знать нельзя, что познание не может двигаться дальше явления позитивного права и искать его истоки и смысл. Это особая философская позиция, идентичная общему отношению пози­тивизма ко всем наукам, и только эту позицию можно на­звать собственно юридическим позитивизмом. Все остальные позиции, в которых так или иначе высказываются мнения относительно истоков и смысла права как такового, нельзя относить к юридическому позитивизму. Так, позитивистские мотивы, несомненно, присутствуют в теориях Петражицкого и Тимашева, которые в ряде случаев пытаются интерпрети­ровать право как часть биопсихической реальности. Однако здесь они лишь указывают на действительный механизм де­терминации, существующей между отчужденной от человека правовой реальностью и столь же отчужденной от него ре­альностью биопсихической. При этом они не отказываются от дальнейшего познания, переходящего границы явления права и затрагивающего его сущность,- напротив, они пыта­ются объяснить происхождение права. Правда, при этом они придерживаются позиций биопсихического детерминизма, указывая, что сущность права лежит не в сфере свободы и духа, но в сфере естественной необходимости. Это, конечно,

достаточно жесткая естественнонаучная (с некоторыми ого­ворками можно сказать, материалистическая) позиция, но далеко не позитивизм.

Юридический позитивизм сформировался в середине XIX в. на основании идей Д.Остина и К.Бергбома.

Развитие товарообмена, конкуренции, кредита и т.п. предполагало установление сложных договорных отношений, издание большего числа норм, их регламентирующих. Поя­вились новые правовые институты, и отпочковались новые отрасли права, возникла потребность в систематизации и ко­дификации законодательства. Опираясь на исходные прин­ципы позитивистской философии, были выдвинуты поло­жения о том, что право по своей природе явление чисто эм­пирическое; оно слепок со сложившихся экономических и политических отношений, их форма, внешняя оболочка. В мире фактов не должно быть места идеализированному по­нятию о праве, вытекающему из естественной природы чело­века; такие понятия относятся к области метафизики, а не ре­альной действительности.

Юридический позитивизм конечную цель юридической науки видел в том, чтобы вывести теорию права из об­ласти метафизических спекуляций, очистив ее от застывших идей и идиллических представлений о вечных и неизменных правовых принципах. Следовательно, с позиций позитивизма отбрасывалась и сама концепция естественного права, расце­ниваемая скорее в виде "утопии", идеальной модели, чем в виде реально осуществимой и апробированной на практике теории.

Юридический позитивизм, продолжая традиции фор­мально-логической обработки правового материала, стре­мился рассматривать право как самодовлеющую форму в отрыве от содержания. Научные исследования сфокусирова­лись на текстах права, на его источниках. Преимуществен­ное значение отводилось изучению законов, а юридическая наука превращалась в догму, в комментирование и логиче­ское объяснение текстов норм, их описание, обобщение, типологизацию и классификацию. Юридические дефиниции и конструкции целиком выводились из текстов, а все аксио­логические, оценочные аспекты права, так же как и его связь с социальными явлениями и процессами, игнорировались.

Со временем широко применяемый позитивистами фор­мально-логический метод, по существу, стал формально-догматическим, а правовая форма постепенно приобрела как бы вневременное, абсолютное значение. В конечном счете, это привело юридическую мысль к фетишизации правовой формы, то есть право стало рассматриваться в отрыве от жизни, от реальной действительности, что не могло не озна­чать застоя в развитии правоведения.

Положительным в позитивизме, несомненно, было то, что на ранней стадии своего развития он способствовал укре­плению демократической законности по принципу "суд толь­ко применяет, но не создает права". В свою очередь, со­блюдение законности способствовало укреплению политиче­ской власти буржуазии, поскольку методы и пределы господ­ства фиксировались в законодательной форме1.

В целом юридический позитивизм условно может быть подразделен на три большие группы учений, теорий, док­трин, существующих в разных странах и возникших в разное время:     государственно-институциональный

(этатический), социологический и антропологический (психологический и биологический). Эти группы различа­ются ориентацией на особые сферы правового опыта2. Этати­ческий позитивизм за исходное берет опыт функциониро­вания государственных институтов - законов, прецедентов, судов, парламентов, правительств, чиновников, полицей­ских и т.д. Право здесь мыслится как порождение и инстру­мент государства; оно, таким образом, этатизируется, под­вергается огосударствлению, рассматривается как форма осуществления государственной политики.

Социологический подход относится к феноменологии: смешение этих подходов - распространенная ошибка.

Принципиально иной характер имеет правовой опыт, на который ориентируется антропологический позитивизм. Са­мо сочетание терминов "антропологизм" и "позитивизм" может показаться неожиданным. Антропологический под-

1 Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология.- М.-1987.- СЛ61-237.

2 При выделений разновидностей правового позитивизма учитывались клас­сификации, приведенные в ряде западных работ. Наиболее близка к пред­ложенной схеме классификация немецкого юриста Отга. См.: Ott W. Der Rechtspositivismus. Kritische Wurdigund auf der Grundlage eines jurismchen Pragmatismus.- Berlin.- 1976.-S.22-24.

ход к обществу и законам общественной жизни требует поиска константных черт, общезначимых человеческих ка­честв, что связано с процессом абстрагирования, противопо­казанного положительному (позитивному) знанию. Юриди­ческий позитивизм действительно имеет мало общего с фи­лософской антропологией как материалистической (Л.Фейербах, Н.Г.Чернышевский и др.), так и идеалистиче­ской (Ф.Ницше, М.Шеллер и др.). Мало подходит ему и ре­лигиозная антропология, ее учение о душе. В сущности, пласт реальности, который изучает юрист-антрополог пози­тивистской ориентации, представлен эмоциями, пережи­ваниями, подсознательными реакциями, интуицией, гене­тическими программами человеческого поведения (филогенетическими и онтогенетическими). Все это является объектом естественнонаучного знания в области психологии, психиатрии, медицины, биологии, генетики и т.д. Не мно­гие из таких знаний, и притом с огромными трудностями, могут превратиться в правовые. В этом драматизм судьбы антропологического позитивизма, вынужденного прибегать к натяжкам, постоянно нарушать правила построения положи­тельной юридической теории. Самая крупная в истории юридической науки попытка создать психологическую тео­рию права принадлежит Л.И.Петражицкому, но его пример как раз и свидетельствует об ущербности антропологических подходов к праву. Л.И.Петражищшй был крайне недоволен состоянием современной ему психологической науки, пытал­ся сам начертать основы эмоциональной психологии в соот­ветствии с собственной теорией права3. Опыт не мог быть ус­пешным. Подобные трудности ожидают и тех, кто в наше время стремится положить в основу общего взгляда на право, например, "психоанализ", этологические схемы поведения человека и животных, то есть конструкции, эксперименталь­но выработанные естественными науками.

В прошлом веке этатический позитивизм начинал, ка­залось бы, с малого - обоснования неограниченности госу­дарственного суверенитета внутри страны. Но практически это означало лишение общества права устанавливать какие-либо ограничители для государственной власти, тогда как за

См.: Петражицкнй Л.И. Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психология.- Спб.-1907.- Гл.II, III.

государством признавалась возможность делать все, что оно считает необходимым. Поясняя эту мысль "яркими приме­рами",      русский юрист Г.Ф.Шершеневич писал: "Гипотетически государственная власть может установить законом социалистический строй или восстановить крепост­ное право; издать акт о национализации всей земли; взять половину всех имеющихся у граждан средств; обратить всех живущих в стране иудеев в христианство; запретить все церк­ви; отказаться от своих долговых обязательств; ввести обя­зательное всеобщее обучение или запретить всякое обучение, уничтожить брак и т.п."4. Такими примерами, граничащими, как он полагал, с абсурдом, юрист хотел сказать, что все это юридически возможно, хотя практически, мол, неосущест­вимо из-за противодействия социального материала, с кото­рым имеет дело государство. С тех пор как были написаны эти строки, произошли известные события в России, Европе и мире, которые показали, что при изощренной системе идеологического и юридического оправдания для государства фактически нет ничего невозможного.

Этатинеский позитивизм показательно и мрачно выразил­ся в фашистских концепциях государства и права. Они начи­наются с мифа о государстве как воплощении духа нации; "Государство есть духовное и моральное учреждение, - по­учал своих приверженцев Б.Муссолини, - оно есть действи­тельная политическая, правовая и экономическая организа­ция нации, а такая организация по своему происхождению и развитию является выражением духа"3. В фашистском праве подтверждается авторитет государства как организатора и защитника всех национальных интересов6. Абсолютизация государства посредством возведения его в "национальный дух" далее по логике вещей требует обеспечения его могуще­ства, чточи привело к созданию чудовищных тоталитарных систем двадцатого века.

Теперь уже на основе богатого и горького исторического опыта мы можем сказать, что там, где поднимается вопрос

4 Шершеневич Г.Ф, Общая теория права.- Вып.1.- М.- 1910.- С.217.

5 Цит. no: Del Vecchio G. Lehrbuch der Rechisphilosophie.- Berlin.- 1937.-S.386.

6 См., например: Faschismus und Recht.- Wien.- 1938.- S.4-5; Maier D. Gruiidlagen des nationalsozialistischen Rechtssystem:      Fuhrerprinzip, Sonderredn, Einheitspartei.- Stuttgart.- 1987.

о ценностном абсолютизме государства, люди утрачивают иммунитет к авторитаризму и тоталитаризму, этим серь­езным политическим заболеваниям нашего времени. В канун второй мировой войны Йохан Хейзинга, размыш­ляя над духовными недугами эпохи, отмечал опасность доктрины государственного имморализма. Это знакомые юристам идеи - "для государства нет ничего юридически не­возможного", "государство имеет право делать все что угод­но", дополненные утверждениями о том, что государство выше морали и к его действиям неприменимы критерии че­ловеческой нравственности. "По собственному усмотрению, если потребуют интересы его господства, оно может нару­шить верность клятве и совершить вероломство. Никакая ложь, никакой обман, никакая жестокость в отношении чу­жих или собственных граждан не могут быть поставлены в упрек, если оно тем самым приносит себе пользу117. Таковы следствия абсолютизации государства, через которую док­трина государственного имморализма может соединяться с этатическим позитивизмом.

Далеко не все разновидности этатического позитивизма могут быть увязаны с авторитаризмом. Многие из них, ухо­дя от глобальных политико-правовых проблем, скромно за­нимались юридико-техническими вопросами и достаточно в этом преуспели. Но даже и версии, наиболее подозреваемые в авторитаризме, не порождали его с неизбежностью. Они действительно расставляли указатели на пути к авторитариз­му, но не от них зависело, пойдет ли по нему государство. В рамках этатического позитивизма развивались направления с различным отношением к государству и его политике. На­пример, крупный юрист-позитивист Карл Шмитт считался ведущим теоретиком фашистского права, а другой знамени­тый позитивист Густав Радбрух вынужден был эмигрировать из нацистской Германии. Все это говорит о том, насколько внутренне дифференцирован мир юридического позитивизма. Здесь трудно использовать общие оценки и характеристики, а тем более применять категорию ответственности8.

Хейзннг И. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня,- М.- 1992.- С.317. 8 Теория права и государства / Под ред. Г.Н. Манова. Учебник для вузов.-М.: Изд-во БЕК, 1996.-С.50.

Юридический позитивизм возник в XIX столетии в двух версиях, и по сей день остающихся достаточно распростра­ненными и влиятельными. Одна из них базировалась на правовом опыте континентальных европейских стран и рассматривала в качестве определяющего элемента закон, законодательство, систему нормативно-правовых актов. Это был "позитивизм законов" (der Gesetzespositivismus), или "законнический позитивизм". Вторая отражала опыт систем общего права в Англии, США и исходный материал правово­го анализа видела в юридических решениях, судебных пре­цедентах, приговорах и т.д. Эта был "аналитический пози­тивизм", или "позитивизм решений" (der Urteilspositivismus). Обе версии прочно стояли на почве государственной практики и являлись, безусловно, этатическими. Для нас наиболее интересна первая версия этатического позитивизма, посколь­ку ее традиции на протяжении почти целого века оказывают влияние на российскую правовую действительность9.

Законнический позитивизм тесно связан с формально-догматической юриспруденцией (юридической догмой) и предполагает широкий круг условностей и допущений, кото­рые прочно вошли в юридическое мышление нашего века. В его рамках вырабатываются различные определения права, но все они в принципе отражают некоторую единую модель, включающую в себя известные обязательные элементы. К ним относятся10:

а) понимание права как совокупности норм, которые уста­навливаются государством в форме закона (писаного норма­тивного акта, адресуемого государством обществу);

§) отождествление юридической силы закона со способно­стью государства обеспечивать его своим принуждением;

в) признание закона юридически действительным с мо­мента его официального установления (позитивации) и утра­чивающим силу после его официальной отмены;

г) включение в предмет юриспруденции только законов, то есть издаваемых государством нормативно-правовых ак­тов;

д) ограничение круга задач юристов-практиков проблема­ми применения норм права (законов).

4 Там же. -С.50-51. 111 Там же. - С,51.

В зависимости от того, каким образом теории, при­надлежащие к законническому позитивизму, представляют законы в качестве предмета правовой науки, они могут быть отнесены либо к "юриспруденции понятий" (der Bergiffsjurisprudenz), либо к "юриспруденции интересов" (der Interessenjurisprudenz). Различия между ними приняли вполне оформившийся вид в Германии во второй половине прошло­го и в начале нынешнего века.

Юриспруденция понятий работает с текстом закона, рас­сматривая в качестве фундаментального правового материала Содержащиеся в нем конструкции и дефиниции, которые должны быть приведены в беспробельную, непротиворечи­вую систему. Представители юриспруденции интересов тяго­теют не к логической интерпретации понятий законов, а к со­циологическому анализу целей, потребностей и задач законо­дательной деятельности, исторической и социальной дина­мики интересов, вызвавших к жизни тот или иной закон. Не­которые конструкции юриспруденции интересов заходят так далеко, что теряют связь с законническим позитивизмом, удаляясь от него в сторону позитивизма социологического".

То, что в Германии называли юриспруденцией понятий, хорошо известно и в других странах, в том числе и России, как "формально-догматическая юриспруденция". Право в ее представлении - особый мир мыслительных конструкций и логических форм, не смешивающийся с реальной действи­тельностью, которая познается принципиально неюридиче­скими методами. Этот мир абстрактных категорий, поня­тий, схем имеет свои границы, указанные в законах. Все выходящее за них относится к разряду метаюридических яв­лений. Юрист же должен постоянно оставаться в сфере пози­тивного права, не пытаясь перешагнуть границы, очерченные законами. Зато внутри них он способен бесконечно углублять свой предмет, интерпретируя содержащиеся в законах поня­тия так, чтобы более общие категории использовались для построения схем разных степеней конкретности. Высочай­шими достоинствами права и юридического мышления яв­ляются последовательность и непротиворечивость: "Задача юристов, - писал Георг Еллинек, - не в том, чтобы конста­тировать столь важные для всеобщности человеческого



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.