Примечания 25 страница

Семейные нравы Добролюбов ставил в связь с общим характером господствующих общественных порядков и взаимоотношения в семье рассматривал как неоспоримый показатель подлинного уровня общественной воспитанности. «В семье совершается самое полное и {522} естественное слияние собственного эгоизма с эгоизмом другого и полагается основание и начало того братства, той солидарности, сознание которых одно только и может служить прочною связью правильно организованного общества» (3, 223).

Картины семейной жизни, представленные Островским, где «одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений» (5, 38), — последовательно включались в общую мысль Добролюбова о «неестественности общественных отношений, происходящей вследствие самодурства одних и бесправия других» (5, 71 – 72).

Таким образом, подход к критике действительности с точки зрения интересов угнетенной личности, обнаружение деспотизма во всем укладе бытовых отношений, раскрытие антигуманной сущности в затвердевшей и привычной морали, во всех представлениях о жизни и жизненном благе, преследование всех проявлений деспотического или корыстного пренебрежения к духовным запросам личности, протест против всякого произвола и насилия — у Островского и Добролюбова было общим.

Смысл этой критической стороны творчества Островского Добролюбов лишь расширил, распространил, дал понять, что зло деспотизма, пронизывающее весь быт, коренится в общих основаниях самодержавно-крепостнического строя.

В ином соотношении статьи Добролюбова находятся с тем, что у Островского касается положительных указаний на возможность выхода и преодоления существующего зла.

Островский или совсем не указывал выхода («Семейная картина», «Свои люди — сочтемся», «Воспитанница»), или отдаленно указывал на облагораживающую силу просвещения («В чужом пиру похмелье») или на возможность изменения «общественного мнения», в котором принципы честности и справедливости в конце концов должны найти себе моральную поддержку («В чужом пиру похмелье», «Доходное место»).

Во всем этом выхода, конечно, никакого не было, и Добролюбов не мог признать это выходом. Так он и писал: «Выхода из “темного царства” мы не нашли в произведениях Островского» (5, 135).

Надежды Островского дальше задач перевоспитания общественной нравственности, в сущности, не шли. Показать {523} несправедливость, обнажить ужас в положении зависимой личности, стесняемой и угнетаемой в лучших и естественных человеческих чувствах, показать страдание, вызванное жестокостью, грубым эгоизмом, бездушием и нравственной слепотой господствующих нравов, возбудить внимание к душевному благородству человека и всем этим в конце концов вызвать у читателя и зрителя сочувствие к жертвам и гнев к их угнетателям — в этом состояла основная патетическая направленность пьес Островского.

Все это имеется и в статьях Добролюбова. Но, кроме этого, они содержат в себе призывы к революционной борьбе и обоснование веры в успех борьбы.

Добролюбов выступает как политический мыслитель, стремящийся учесть не только то, что отягощает и уродует жизнь народа, но и общественные возможности, которые должны привести к освобождению от этих уродств. Добролюбов анализирует пьесы Островского с высоты своих революционных ожиданий. Ощутив в нравах, изображенных Островским, отражение и выражение основного зла самодержавно-крепостнических отношений — непризнание человеческой личности, угнетение, самодурство, — Добролюбов тут же стремится указать на те силы, которые, по всем законам жизни (в его понимании), смогут и должны ниспровергнуть это зло: «Закон времени, закон природы и истории берет свое, и тяжело дышат старые Кабановы, чувствуя, что есть сила выше их, которой они одолеть не могут» (6, 327).

Добролюбов снимает всякие надежды на перевоспитание самодурства, на возможности улучшения средствами сердечного смягчения самодура. Он не верит в такое смягчение и разъясняет, что самодурство вызывается и держится самим положением самодура (власть, безответственность и имущественное превосходство). Просветы благодушия у отдельных самодуров могут быть, но капризы и привычки распоряжаться другой личностью все же и тут остаются. В этом смысле характеризуются Добролюбовым моменты «великодушия» у Большова, у Русакова, у Гордея Торцова, у Петра Ильича, у Брускова. «Исправить» самодура можно только путем лишения его того особого положения, которое он занимает. «В примере Торцова (Любима), — пишет Добролюбов, — можно отчасти видеть и выход из “темного царства”: стоило бы и другого братца, Гордея Карпыча, {524} так же проучить на хлебе, выпрошенном Христа ради, — тогда бы и он, вероятно, почувствовал желание “иметь работишку”, чтобы жить честно» (5, 137).

В освещении угнетенной стороны между Островским и статьями Добролюбова тоже имеется различие. Островский центр внимания сосредоточивает на самом положении угнетенности, вызывая сочувствие и сожаление к самому факту скованности естественных и законных человеческих чувств. Добролюбов, не расходясь с Островским и вместе с Островским, разъясняет весь ужас этого положения вещей. Но для него обнажение таких положений является лишь начальным, отправным возбудителем протеста. Одновременно с раскрытием «ненормальности» и «неестественности» такого положения он ведет оценку сложившихся сил с точки зрения будущего, со стороны предстоящей революционной борьбы. Поэтому его сочувствие к угнетенным жертвам не во всем является безусловным. Предпочтительное внимание свое он направляет к тем жертвам, которые еще не утратили в себе чувство личности, самостоятельности и способности к сопротивлению. И наоборот, пассивные, хотя и страдающие, липа вызывают с его стороны решительное осуждение (Дуня, Любовь Гордеевна, Даша и др.). Добролюбов ищет «смелости добра» (5, 108), внутреннего, ничем непоколебимого «сознания в правоте дела» (5, 101), «решимости на борьбу» (б, 328), непримиримости и готовности на всякие жертвы, лишь бы не жить «при тех началах, которые противны» (6, 337)

У Островского столь резкого разграничения в авторских симпатиях к страдающим жертвам нет. Нет у него и столь прозрачных по мысли намеков, какие делает Добролюбов, указывая на внутреннее бессилие самодурства и на неизбежность его падения, если бы оно не поддерживалось слепотою и инертностью самих угнетенных, нет разрушения старого «чувства законности», нет столь явственного предупреждения, что «Дикой и ему подобные вовсе не способны отдать свое значение и свою силу без сопротивления» (6, 338), — одним словом, нет ничего, что в какой-нибудь степени содержало бы в себе и приоткрывало революционную мысль о том, что «выходом» из темного царства может быть только возмущение самих угнетенных.

В этой решающей мысли Добролюбова с Островским никакой общности не было. Наталкивая читателя {525} на революционные выводы, Добролюбов добавлял Островского.

Огромную историческую заслугу Островского Добролюбов видел в том, что он ясно отразил в своих пьесах самый вопрос, самую тему угнетения: «… он захватил такие общие стремления и потребности, которыми проникнуто все русское общество, которых голос слышится во всех явлениях нашей жизни, которых удовлетворение составляет необходимое условие нашего дальнейшего развития» (6, 316).

В содержании пьес Островского Добролюбов указал на то, что действительно находилось в центре писательского сознания драматурга: обнаружение невнимания к человеку, защита человека от всяких форм угнетения. Общность с Белинским в антикрепостнических и гуманистических тенденциях 40‑х годов привела Островского к общности с Добролюбовым.

По связи с антикрепостническими, освободительными идеями Белинского творчество Островского в его критическом содержании имело самую живую и передовую актуальность в обстановке освободительной борьбы конца 50‑х и начала 60‑х годов. С этой стороны оно и было поддержано и разъяснено Добролюбовым.

Идейная преемственность между 40‑ми и 50 – 60‑ми годами, осуществленная Островским, была обозначена самим Добролюбовым. Сказав о том, что проблема личности стояла перед русским обществом издавна, что «наша история до новейшего времени не способствовала у нас развитию чувства законности… не создавала прочных гарантий для личности и давала обширное поле произволу» (6, 317), что в настоящее время «стремление к новому, более естественному устройству отношений» проявляется во все большем «пробуждении личности» и в «протесте против насилия и произвола» (6, 318), что эти общенародные требования времени с особенной полнотой и силою сказались в комедиях Островского, Добролюбов пишет: «Но не в одной только степени силы достоинство комедий его: для нас важно и то, что он нашел сущность общих требований жизни еще в то время, когда они были скрыты и высказывались весьма немногими и весьма слабо. Первая его пьеса появилась в 1847 году…» Далее, отметив, что в годы реакции, после 1847 года, «даже лучшие наши авторы почти потеряли след естественных стремлений народных» {526} и «почти никогда не умели найти для них истинного и приличного выражения», Добролюбов продолжает: «Общее положение отразилось, разумеется, отчасти и на Островском; оно, может быть, во многом объясняет ту долю неопределенности некоторых следующих его пьес, которая подала повод к таким нападкам на него в начале пятидесятых годов. Но теперь, внимательно соображая совокупность его произведений, мы находим, что чутье истинных потребностей и стремлений русской жизни никогда не оставляло его; оно иногда и не показывалось на первый взгляд, но всегда находилось в корне его произведений… Эта черта удерживает произведения Островского на их высоте и теперь» (6, 320).

Этими словами Добролюбов суммирует свое восприятие творчества Островского не только в теоретическом, но и в историческом плане. Сказанное о 40‑х годах содержит в себе напоминание о времени Белинского, когда в литературе впервые стала высказываться мысль, положенная в основу произведений Островского. По общему контексту видно, что при этом Добролюбовым имелась в виду именно мысль об угнетении личности. Тот же контекст указывает, что в развитии именно этой идеи как выражения «естественных стремлений народных» Добролюбов видел центральный и важнейший стержень исторической преемственности между 40‑ми годами и своим временем. Добролюбов выделяет Островского из ряда других писателей в том отношении, что эта идея никогда им не утрачивалась, хотя носила «долю определенности» на время, в период реакции. И, наконец, ясно сказано, что именно этою чертою произведения Островского отражают интересы передовой общественности, современной Добролюбову.

Все это позволяет сделать последний вывод.

То, что в творчестве Островского Добролюбовым было выдвинуто как важнейшая и определяющая черта, то, что позволило Добролюбову на материале произведений Островского глубоко осветить угнетение как коренное зло крепостнической русской жизни, то, что в произведениях Островского прозвучало для Добролюбова как «требование права, законности, уважения к человеку» (6, 317), — все это Островский мог осуществить благодаря коренному и основоположному воздействию, полученному от идей Белинского.

{527} Примечания

Настоящий сборник — первое посмертное издание работ А. П. Скафтымова. Они группируются по тематическому принципу. Внутри тематических циклов расположение статей хронологическое.

Ссылки на источники во всех случаях, когда это возможно, переведены на современные издания.

В подготовке сборника и составлении примечаний принимали участие сотрудники кафедры русской литературы Саратовского государственного университета Т. М. Акимова, Г. Н. Антонова, Н. М. Белова, Б. И. Лазерсон, Г. В. Макаровская, А. П. Медведев, И. В. Чуприна.

¹ Впервые опубликовано в сб. «Творческий путь Достоевского». Под ред. Н. Л. Бродского, изд‑во «Сеятель», Л. 1924, стр. 131 – 185, откуда и перепечатывается.

² Дальнейшее исследование поэтики «Идиота» автором осуществлено не было.

³ Цитата из «Фауста» Гете.

⁴ А. П. Скафтымов здесь полемизирует с В. Переверзевым, например, с таким его высказыванием: «Художник создает живые лица, характеры, а не системы идей, и анализ художественного произведения должен быть анализом живых образов, а не поиском взглядов и идей» (В. Переверзев, Творчество Достоевского, ГИЗ, М. 1922, стр. 65).

⁵ А. А. Смирнов писал: «Под содержанием мы разумеем то совершенно своеобразное и целостное нашего переживания, которое {528} выражается через произведение и что никаким иным образом выражено быть не может <…> Всякое целостное внутренне-индивидуальное переживание содержит в себе этический момент как существенный» (А. А. Смирнов, Пути и задачи науки о литературе. — «Литературная мысль», 1923, № 2, стр. 103, 134).

⁶ Точное название статьи А. П. Скафтымова — «К вопросу о соотношении теоретического и исторического знания в истории литературы».

⁷ Мысль о «раздвоенности» «Идиота» укрепилась в декадентской критике, полагавшей, что романы Достоевского — объективация его собственной души. По Мережковскому, например, «в “Идиоте” не разрешен вопрос о двух правдах, от начала мира существующих — Христе и Антихристе», то есть «противоречие божеской любви и человеческой свободы» (Д. Мережковский, Л. Толстой и Достоевский, т. II, СПб. 1902, стр. 319, 513).

⁸ Впервые опубликовано в журнале «Slavia», 1929, вып. VIII, кн. 1, стр. 101 – 117; кн. 2, стр. 312 – 339, откуда и перепечатывается с учетом позднейшей авторской правки.

⁹ Эту же точку зрения и почти теми же словами Л. Гроссман высказал и в своей последней работе о Достоевском (Л. Гроссман, Достоевский, «Молодая гвардия», М. 1962, стр. 299).

¹⁰ А. С. Долинин повторил свои высказывания о «поправении» автора «Записок из подполья», связав концепцию этого произведения с реакционными общественно-политическими и моральными идеями Н. Страхова (А. С. Долинин, Последние романы Достоевского, «Советский писатель», М.‑Л. 1963, стр. 324, 332, 343).

¹¹ Имеется в виду один из важнейших этических принципов славянофилов: «высокое сознание» проявляется в добровольном отказе личности «от своей исключительности для согласия общего» (К. Аксаков, Краткий исторический очерк земских соборов. — Полн. собр. соч., т. 1, М. 1861, стр. 292. Ср. его же, О древнем быте у славян вообще и у русских в особенности. — «Московский сборник», 1852; «По поводу VI тома “Истории России” г. Соловьева». — «Русская беседа», 1856, т. IV, и др.). Ср.: А. Хомяков: «… всякая искренняя самозабывающая себя любовь есть приобретение, {529} и чем шире ее область, чем полнее она выносит человека из его пределов, тем богаче становится он внутри себя. В жертве, в самозабвении находит он преизбыток расширяющейся жизни и в этом преизбытке сам светлеет, торжествует и радуется» (По поводу отрывков, найденных в бумагах И. В. Киреевского, — «Русская беседа», 1857, т. I, стр. 34; Письмо к издателю Т. И. Филиппову. — «Русская беседа», 1856, т. IV, стр. 98 – 99).

¹² См.: И. Киреевский, Обозрение современного состояния литературы. — «Москвитянин», 1845, № 2, стр. 74; А. Хомяков. О возможности русской художественной школы. — «Московский ученый и литературный сборник на 1847 год», стр. 345 – 346.

¹³ Впервые опубликовано под названием «Диалектика в рисунке Л. Толстого» в сб. «Литературные беседы», вып. I, Саратов, 1929, стр. 15 – 41. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, Саратовское книжное издательство, 1958, стр. 258 – 281.

¹⁴ Позднее в статье «К постановке вопроса о романтизме Пушкина» А. П. Скафтымов так развивает мысль о «местном колорите» в романтических произведениях: «В описании особенностей стран, мест романтизм действительно имел пристрастие ко всему яркому, резкому (экзотическому), в описании человеческих переживаний впадал в непомерный гиперболизм, в изображении характеров предпочитал исключительность. Все это потом, при завоеваниях реализма, стало восприниматься как дурная искусственность и риторика. Но в свое время, когда в способах мышления и в самом восприятии мира, вопреки прежнему рационалистическому подходу, только еще начиналось различение индивидуального и своеобразного, вся эта экзотическая резкость красок вызывалась тем, чтобы в этом своеобразном и индивидуальном обозначить наиболее заметное, т. е. то, чем данное местное или личное наиболее резко {530} отличалось от иного и общего. Это были первые подступы к “Местному колориту”, когда в “местном” замечалось прежде всего особенное, резкое. Впоследствии реализм научился видеть индивидуальное и особенное и в обыкновенном. Но это лишь впоследствии. При историческом взгляде на дело, в том, что было осуждено впоследствии, для своего времени открывается наличие новых и положительных завоеваний. Нельзя отрицать, что в этих первых подступах к выявлению индивидуального эти поиски “местного колорита” прокладывали дорогу реализму» («Научный ежегодник СГУ за 1955 год, филологический факультет», Саратов, 1958, стр. 11 – 12).

¹⁵ Термином «остранение» В. Шкловский в позднейших работах не пользуется.

¹⁶ Впервые опубликовано в сб. «Литературные беседы», вып. II, Саратов, 1930, стр. 64 – 80. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 282 – 294.

¹⁷ Опровергая положение о сходстве стилей Л. Толстого и Стендаля, А. П. Скафтымов имеет в виду статью Л. Гроссмана «Стендаль и Толстой» («Русская мысль», 1916, июнь) и книги Б. М. Эйхенбаума: «Молодой Толстой», Петербург — Берлин, 1922, стр. 95 – 100, и «Лев Толстой. Книга первая. Пятидесятые годы», «Прибой», Л. 1928, стр. 181.

¹⁸ А. П. Скафтымов продолжает исследование мировоззрения и художественного метода Стендаля в статье «Творчество Стендаля» («Литературная учеба», 1930, № 6).

¹⁹ Впервые опубликовано под тем же названием в журнале «Русская литература», 1959, № 2, стр. 72 – 94, откуда и перепечатывается.

²⁰ Б. М. Эйхенбаум придерживался точки зрения о влиянии на философско-исторические взгляды Толстого М. Погодина и С. Урусова и в своей последней книге «Лев Толстой. Семидесятые годы», «Советский писатель», М. 1060, стр. 108.

²¹ {531} Впервые опубликовано в сб. «Н. Г. Чернышевский. Неизданные тексты, материалы и статьи». Под общей ред. проф. С. З. Каценбогена, Саратов, 1928, стр. 223 – 243. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 203 – 227.

²² О списке вещей, рукописей и книг, принадлежавших Н. Г. Чернышевскому в Петропавловской крепости, и тех, которые он намеревался взять с собой в Сибирь, см.: Н. М. Чернышевская, Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского, Гослитиздат, М. 1953, стр. 276 – 279, 333; см. также публикацию списка вещей в статьях: 1) В. Н. Курганов, Новые документы о пребывании Н. Г. Чернышевского в Петропавловской крепости. — В сб.: «Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы», вып. 3, изд. Саратовского университета, 1962, стр. 298 – 303; 2) «Чернышевский в Петропавловской крепости (новые документы)». Вступительная статья В. П. Барцевича. Публикация В. Н. Курганова. — В сб.: «Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы», вып. 4, изд. Саратовского университета, 1965, стр. 234 – 236.

²³ См. об этом в сб. «Идеи социализма в русской классической литературе», «Наука», Л. 1969.

²⁴ Впервые опубликовано в сб.: «Н. Г. Чернышевский. Сб. статей к 50‑летию со дня смерти великого революционера-демократа», Саратов, 1939, стр. 161 – 202. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 161 – 202.

²⁵ В Петропавловской крепости, кроме беллетристических произведений, Чернышевским была написана «Автобиография» в двух редакциях, переводились XV и XVI тома «Всемирной истории» Шлоссера, VII и VIII тома «Истории Англии» Маколея, «История XIX века» Гервинуса, «История Соединенных Штатов» Неймана, «Исповедь» Руссо с заметками для его биографии, отрывки из «Записок» Сен-Симона, из «Автобиографии» Беранже, начало книги Крике «Племена и народы», с использованием книги Кинглека составлена обширная история Крымской войны (см.: Н. М. Чернышевская, {532} Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышевского, Гослитиздат, М. 1953, стр. 274, 276, 280, 289, 292, 302, 305, 306, 312, 315, 318 и др.).

²⁶ См. также: «Дело Чернышевского. Сборник документов». Подготовка текста, вступительная статья и комментарии И. В. Пороха. Приволжское изд‑во, Саратов, 1968.

²⁷ Издавна принятое в литературе мнение о том, что М. А. Обручева, П. И. Боков и И. М. Сеченов явились прототипами героев романа, документально опровергнуто. (См.: С. А. Рейсер, Легенда о прототипах «Что делать?» Чернышевского. — «Труды Ленингр. библ. института имени Н. К. Крупской», т. 2, 1957, стр. 115 – 125.)

²⁸ Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского педагогического института», вып. V, 1940, стр. 3 – 31. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 228 – 257.

²⁹ Об истории написания «Пролога» см.: А. Скафтымов, История текста романа и принципы настоящего издания. Комментарий. Исторические пояснения к персонажам романа. — В кн.: Н. Г. Чернышевский, Пролог, «Academia», М.‑Л. 1936, стр. XV – XXII, 479 – 533. См. также: А. Скафтымов, Историческая действительность в романе Чернышевского «Пролог». — В кн.: Н. Г. Чернышевский, Пролог, Саратов, 1937; Н. Г. Чернышевский, Пролог, Саратов, 1948, и А. П. Скафтымов, Примечания к роману «Пролог». — В кн.: Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. XIII, 1949, стр. 886 – 901.

³⁰ Все эти отрывки хранятся в ЦГАЛИ, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 218 («Очерки содержания всеобщей истории человечества»); ед. хр. 244 («Рассказы А. М. Левицкого. Рассказ первый. В гостиной, за чайным столом», копия); ед. хр. 240 («Очаровательная любимица вечно весеннего солнца»); ед. хр. 242 («Гимн Деве Неба», 2‑я ред.)

³¹ {533} Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского педагогического института», вып. VIII, 1946, стр. 3 – 38. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 356 – 390.

³² Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского педагогического института», вып. XII, 1948, стр. 71 – 89. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 295 – 312.

³³ Имеются в виду статьи Н. Страхова: «Ренан» («La réforme intellectuelle et morale», Paris, 1872). — Сборник «Гражданина», 1872, кн. 1, стр. 87 – 138; «Историки без принципов» («Заметки о Ренане и Тэне»). — «Русь», 1885, № 8, стр. 7 – 8; № 9, стр. 4 – 7; «Несколько слов о Ренане» (1892), «Отзывы Ренана о славянском мире» (1892). — В кн.: «Борьба с Западом в нашей литературе», кн. 3, изд. 2‑е, Киев, 1898.

³⁴ Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского государственного университета», т. XX, 1948, стр. 158 – 185. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 313 – 338.

³⁵ Имеются в виду статьи. М. Юрьев, К теории чеховской драмы. — «Рампа и жизнь», 1914, № 26, стр. 7 – 8; М. Григорьев, Приемы сценического воздействия на зрителя в пьесах Чехова. — «Горн», кн. V, 1920.

³⁶ См., например, рецензии: Скиба, Пьесы г. Чехова. — «Новости и Биржевая газета», 1897, № 187; Т. Полнер, Драматические произведения А. П. Чехова. — «Русские ведомости», 1897, № 273; В. Шулятиков, Критические этюды. О драчах г. Чехова. — «Курьер», 1901, №№ 65, 70 и др.

³⁷ {534} А. П. Скафтымов имеет в виду оценку пьес Чехова А. Ленским и В. Немировичем-Данченко, высказанную ими в письмах к Чехову.

³⁸ Эти аналогии проводились А. П. Скафтымовым в его статье «О повестях Чехова “Палата № 6” и “Моя жизнь”».

³⁹ Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского педагогического института» вып. XII, 1948, стр. 53 – 71. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов, Статьи о русской литературе, стр. 339 – 355.

⁴⁰ См. об этом подробнее: А. П. Скафтымов, Работа Чехова над пьесой «Иванов». — «Ученые записки Ленинградского педагогического института имени А. И. Герцена», т. 67, 1948, стр. 202 – 211. См. также: А. П. Скафтымов, Редакция текста и комментарий к пьесе А. П. Чехова «Иванов». — В кн.: А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем, т. 11, Гослитиздат, М. 1948, стр. 509 – 544.

⁴¹ Имеются в виду выступления критиков и рецензентов «Осколков», «Русских ведомостей», «Живописного обозрения», «Артиста», «Русской мысли» и др. Об откликах критики на пьесу «Иванов» см. в кн.: А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем, т. 11, Гослитиздат, М. 1948, стр. 540 – 544 (комментарии А. П. Скафтымова).

⁴² Впервые опубликовано в «Ученых записках Саратовского государственного университета», т. XXXI, 1952, стр. 49 – 110. Печатается по тексту кн.: А. П. Скафтымов. Статьи о русской литературе, стр. 104 – 160.

⁴³ А. П. Скафтымов цитирует рецензию на роман О. Голдсмита «Векфильдский священник», напечатанную С. Венгеровым в Полн. собр. соч. В. Г. Белинского, т. XI, 1917, стр. 46 – 55. Однако эта рецензия принадлежит А. Д. Галахову. (См.: В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. XIII, Изд‑во АН СССР, 1959, стр. 266.)

⁴⁴ Имеется в виду брошюра К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя “Похождения Чичикова, или Мертвые души”», М. 1842.

⇐ Предыдущая 37 38 39 40 414243 44 45 46 Следующая ⇒