Часть четвертая 3 страница

– Эдвард, а мы ведь могли бы действовать сообща, – воззвал он, простирая ко мне руки. – Мы могли бы стяжать власть для себя и поставить на колени все эти жалкие империи.

Он качал головой, словно я – его блудный сын, доставивший ему немало огорчений.

«Нет, приятель. Я перестал быть блудным сыном».

– Эдвард, в тебе столько нераскрытых возможностей, – продолжал Торрес. – Есть столько дел, которые ты бы мог осуществить. Я мог бы показать тебе так много интересного. Открыть тайны мироздания, которые ты даже и представить себе не можешь.

Нет. Он и его собратья заботились не о моем развитии. Они стремились всячески ограничить мою свободу и убивали моих друзей. И началось это с поджога родительской фермы. Собратья Торреса не принесли мне ничего, кроме несчастий.

Я вонзил в него лезвие скрытого клинка. Торрес застонал от боли. Его рот наполнился кровью. Она сочилась из губ.

– Убив меня, ты испытаешь удовлетворение? – слабеющим голосом спросил он.

(Нет, убив его, я не испытал никакого удовлетворения.)

– Я всего лишь стремлюсь доделать свою работу до конца, – ответил я. – Ты бы на моем месте сделал то же самое.

– Думаю, мы это уже сделали. – Слова давались ему с трудом. – У тебя больше нет ни семьи, ни друзей, ни будущего. Твои потери намного превосходят наши.

– Возможно, и превосходят, но твое убийство исправит гораздо больше ошибок, чем я совершил.

– Ты искренне в это веришь?

– Ты и твои собратья загнали бы все человечество в чистенькую, уютную тюрьму. Там бы господствовали трезвость, безопасность и невероятная скука, забирающая у человека все жизненные соки. Учитывая все, что я узнал за последние годы… да, я искренне в это верю.

– Ты тверд в своих убеждениях, – сказал Торрес. – Они тебе к лицу…

Я находился словно в трансе. Гудение Обсерватории, грохот падающих камней, отчаянные крики солдат, пытающихся выбраться наружу… пока я говорил с Торресом, все это как будто притихло. Только сейчас, когда Великий магистр испустил дух и его голова запрокинулась, окружающий мир снова напомнил о себе. Кажется, снаружи шло сражение, в котором гибли испанские солдаты. Неожиданно в зал вбежали Энн, Адевале и А-Табай. С их мечей капала кровь. Дула пистолетов дымились.

– Торрес сделал что-то страшное с Обсерваторией, – сказал я А-Табаю. – Думаешь, мы в безопасности?

– Будем, как только вернем устройство на его место, – ответил он, указывая на древний череп.

Энн стояла с открытым ртом, удивленно разглядывая зал. Даже поврежденный камнепадом, он производил сильное впечатление.

– Как называется это место? – шепотом спросила она.

– Причуда капитана Кенуэя, – ответил Адевале, подмигнув мне.

– Мы запечатаем это место и выбросим ключ, – провозгласил А-Табай. – До тех пор пока не появится новый Мудрец, эта дверь останется закрытой.

– В прошлый раз я видел здесь кубы с образчиками крови, – сказал я ему. – Робертс говорил, что это кровь людей древней расы. А сейчас они куда-то исчезли.

– Значит, нам нужно обязательно их разыскать, – вздохнул А-Табай. – И сделать это раньше, чем о них пронюхают тамплиеры. Ты бы мог нам в этом помочь.

Мог бы. Конечно мог бы. Но…

– Только после того, как я исправлю все, что наворотил дома, в Англии.

Старый ассасин кивнул. Потом, словно вспомнив о чем-то, порылся в кармане плаща и достал конверт:

– На прошлой неделе получили.

Все трое отошли, не мешая мне читать письмо.

Думаю, радость моя, ты уже догадалась о его содержании?

Октябрь 1722 г.

У нас был солидный повод для праздника, и мы его устроили. Однако новые знания, приобретенные мной, существенно уменьшили тягу к попойкам. И потому я отдал устройство праздника в руки команды «Галки». Матросы развели на берегу костры и жарили кабанов. Они горланили песни и плясали, после чего в изнеможении падали там, где стояли, и засыпали, а чуть проспавшись, тянулись к ближайшей бутылке, и все начиналось заново.

Я в это время сидел на террасе своего дома в компании Адевале и А-Табая.

– Ну что, господа, как вам здесь?

Я предложил ассасинам сделать остров своей базой.

– Нам отлично подойдет это место, – ответил А-Табай. – Но в дальнейшем мы должны распространить наше кредо по всему миру. Жить и работать среди тех, кого мы защищаем, как некогда советовал Альтаир ибн Ла-Ахад.

– А пока распоряжайтесь этим местом по своему усмотрению.

Я встал, собираясь пойти к Энн, но меня окликнул Адевале:

– Эдвард…

– Да?

– Неприятная новость: капитан Вудс Роджерс сумел выжить после ран, которые ты ему нанес, – сказал он.

Я выругался. Новость и впрямь не из приятных.

– Потом Роджерс вернулся в Англию. Опозоренный, по уши в долгах, но все еще опасный для нас.

– В Англии я исправлю свою оплошность. Даю слово.

Он кивнул. Мы обнялись, и я пошел к Энн.

Некоторое время мы с ней сидели молча, слушая песни и улыбаясь голосам подгулявших матросов.

– Через несколько месяцев я отплываю в Лондон, – сказал я ей. – Буду только рад, если и ты отправишься со мной.

– Для ирландки Англия – неподходящее место, – засмеялась Энн.

Я кивнул. Возможно, так будет лучше.

– Значит, останешься с ассасинами? – спросил я.

– Нет, – покачала головой она. – В моем сердце нет такой убежденности, как у них. А ты?

– Может быть, когда-нибудь потом, когда разум успокоится и кровь остынет.

Издали донесся крик – известие о корабле, входящем в бухту. Мы переглянулись, поскольку оба сознавали: с приходом этого корабля и для меня, и для нее начиналась новая жизнь. Я по-своему любил Энн. Думаю, и она меня любила. Но пришло время расстаться, и мы на прощание поцеловались.

– Ты – хороший человек, Эдвард, – сказала Энн, и ее глаза блеснули. – И если ты научишься жить на одном месте дольше недели, ты станешь и хорошим отцом.

Оставив ее, я поспешил на берег, где к причалу швартовался большой корабль. Спустили сходни. Появился капитан, держа за руку очаровательную девятилетнюю девочку, которая вся светилась от радости.

«Вылитая мать», – глядя на тебя, подумал я.

Ты была прекрасным видением, моя маленькая Дженнифер Кенуэй, моя дочь, о существовании которой я даже не подозревал. Ты храбро отправилась в далекое путешествие по морю. Твой дед был категорически против, но твоя бабушка благословила тебя, и ты поплыла, чтобы разыскать меня и сообщить запоздалую и очень печальную весть.

Моя любимая Кэролайн умерла.

(Наверное, тебя удивило, почему тогда, на причале Инагуа, я не проронил ни слезинки, услышав об этом. Дженни, я и сам удивлялся почему. Честное слово.)

Нам с тобой предстояло плавание в Англию, и за это время я рассчитывал получше тебя узнать. Я многое тебе рассказал, однако кое-что был вынужден утаить, поскольку у меня еще оставалось достаточно незавершенных дел. Кажется, я тебе говорил о незавершенных делах, которые мне обязательно нужно довести до конца? Что ж, предстояло сделать еще немало.

В плавание к английским берегам я взял горстку матросов, выбрав самых надежных. Пересечение Атлантического океана было тяжелым. Нам пришлось сделать остановку на Азорских островах и дожидаться благоприятной погоды. Оттуда мы взяли курс на Англию, на Бристоль. Я плыл в родные края, где меня не было более десяти лет и куда мне категорически запретили когда-либо возвращаться.

На подходе к Бристольскому каналу мы сняли с мачты «Галки» черный флаг и надежно спрятали в сундуке моей каюты. Вместо него мы подняли британский торговый флаг. Этого было вполне достаточно, чтобы позволить нам войти в гавань. Убедившись, что «Галка» не является военным кораблем, портовые власти Бристоля разрешили судну встать у причала, а мне – сойти на берег.

После долгого отсутствия я вновь очутился в гавани Бристоля. У меня перехватило дыхание. Я успел полюбить Кингстон и Гавану, не говоря уже о горячей любви к Нассау. Но вопреки всему, что здесь когда-то случилось, а может – благодаря тем событиям, Бристоль по-прежнему оставался моим домом.

Я шел по причалу, и люди оборачивались мне вслед. Естественно, я не был одет как пират, но меня окружал ореол таинственности. Возможно, те, кто постарше, помнили меня. Торговцы, которым я сбывал овечью шерсть и мясо. Завсегдатаи таверн, с кем я выпивал накануне отплытия и кто слышал мою хвастливую болтовню. Людскую молву не удержишь, и вскоре по городу распространится весть о моем возвращении. Как скоро об этом узнают Мэтью Хейг и Уилсон? А Эмметт Скотт? Поймут ли они, что Эдвард Кенуэй не просто вернулся, нарушив запрет? Он стал сильнее и могущественнее и намерен расквитаться с ними за старое.

Ночь я провел в одном из городских пансионов. Наутро, раздобыв лошадь и седло, я отправился в Хэзертон. Я скакал без остановки, пока не оказался на месте старой отцовской фермы.

Зачем я сюда приехал? Этого я сам толком не знал. Думаю, просто захотелось взглянуть на родные места. Спешившись, я долго стоял в тени дерева, глядя на свой старый дом. Разумеется, его отстроили заново, и он лишь отчасти был похож на тот, в котором я вырос. Но пристройка к дому ничуть не изменилась. Она выглядела как во времена совместной жизни с Кэролайн. И ты, Дженнифер, была зачата именно в этой пристройке.

Я поехал обратно и на полпути между Хэзертоном и Бристолем остановился еще возле одного хорошо знакомого места. Я говорю о таверне «Старая дубинка». Я привязал лошадь, не забыв дать ей воды, затем открыл дверь и… Все выглядело так, как я помнил: низкий потолок, сумрак, сочащийся прямо из стен. И здесь я не был более десяти лет. Мой прошлый визит сюда закончился убийством. Моим первым убийством. Не берусь считать, скольких я лишил жизни после.

И их список придется продолжить.

За стойкой я увидел женщину пятидесяти с лишним лет. Она наливала эль. Я подошел. Женщина выпрямилась и устало посмотрела на меня.

– Здравствуй, мама, – сказал я.

Мы сели у стены, подальше от любопытных глаз немногочисленных посетителей таверны.

– Так, значит, это правда? – спросила мать.

В ее длинных волосах появились седые прядки. Лицо исхудало; с него не сходило выражение усталости. Мы не виделись всего (всего?) десять лет, а выглядела она постаревшей на все двадцать или даже тридцать (если не больше).

И в этом была исключительно моя вина.

– Что правда, мама? – осторожно спросил я.

– Что ты – пират?

– Нет, мама. Я не пират. Уже не пират. Я вступил в орден.

– Так ты монах? – спросила она, приглядываясь к моей одежде.

– Нет, мама. Не монах. Это другой орден.

Она вздохнула. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. У таверны был новый хозяин. Он шумно вытирал кружки, зло поглядывая на нас. Ему явно не нравилось, что моя мать отлучилась из-за стойки, но свое недовольство он держал при себе. С пиратом Эдвардом Кенуэем шутки плохи.

– И ты решил приехать домой? – продолжала мать. – Я слышала про твое возвращение. Говорили, ты вчера приплыл на сверкающем галеоне и сошел на берег, как король. Знаменитый, гордый собой Эдвард Кенуэй. Ведь ты всегда этого хотел?

– Мама…

– Разве не об этом ты постоянно мечтал с ранних лет? Тебе всегда хотелось куда-то отправиться, разбогатеть, подняться в обществе, стать достойным человеком. И неужели ради всего этого нужно было становиться пиратом? – язвительно усмехнувшись, спросила она.

Никогда прежде я не видел, чтобы она усмехалась с такой язвительностью и презрением.

– Тебе повезло, что тебя не вздернули на виселице.

«Если поймают, то вполне могут и вздернуть».

– Все не так, мама. Я вернулся, чтобы исправить ошибки прошлого.

Мать скорчила гримасу, словно ей в рот попало что-то тухлое. И таких гримас я у нее раньше не видел.

– Надо же. И как ты собираешься их исправлять?

– Для начала избавлю тебя от необходимости работать в этом месте, – сказал я, махнув в сторону стойки.

– Я, молодой человек, работаю там, где хочу, – огрызнулась мать. – Напрасно ты думаешь, что я соглашусь взять твое краденое золото. Золото, которое ты отобрал у других, угрожая их убить, если не отдадут. Что? Скажешь, ты не так добывал свое богатство?

– Нет, мама, все было по-другому, – прошептал я, вдруг снова почувствовав себя мальчишкой.

Пират Эдвард Кенуэй куда-то исчез. Я совсем по-иному представлял себе встречу с матерью. Мне виделись слезы, объятия, извинения, обещания… Совсем иные речи.

– Пойми, мама. Я не хочу, чтобы все было так, – прошептал я, подавшись вперед.

Мать снова наградила меня презрительной ухмылкой:

– Я хорошо помню твой главный недостаток, Эдвард. Ты никогда не умел довольствоваться тем, что имеешь.

– Нет… – Я чувствовал, как запутываясь в объяснениях. – Я имею в виду…

– Знаю, что ты имеешь в виду. Сначала ты натворил чудовищных бед и сбежал, оставив нам разгребать твое дерьмо. Потом ты приоделся, в карманах денежки забренчали. И ты решил, что можешь вернуться и просто заплатить мне за все причиненные тобой страдания. Ты ничем не лучше Хейга, Скотта и их своры.

– Мама, все не так, совсем не так.

– Я слышала, ты привез с собой девчонку. Дочка твоя?

– Да.

Мать поджала губы и кивнула. В глазах промелькнуло что-то, похожее на сочувствие.

– Это она рассказала тебе про Кэролайн?

– Да, она, – ответил я, стискивая кулаки.

– Она тебе рассказывала, как ее мать заболела оспой, а дед не пускал врачей и не давал лекарств? Вот так Кэролайн и сгорела в их проклятом доме на Хокинс-лейн. Ты это слышал?

– Да, мама. Слышал.

Мать почесала в затылке и отвернулась.

– А я любила ее. Кэролайн. По-настоящему. Она мне как дочь была, пока не вернулась к родителям.

Мать бросила на меня еще один укоризненный взгляд. «И это тоже твоя вина», – говорил он.

– Я пошла на похороны. Надо же было отдать ей последний долг. Так и стояла у кладбищенских ворот. Скотт и его прихвостни – Мэтью Хейг и этот Уилсон… Они прогнали меня. Сказали, мне тут не рады.

– Мама, они заплатят за это, – сказал я сквозь зубы. – И за все, что сделали.

– Да? – переспросила мать, мельком взглянув на меня. – И как же, Эдвард, ты заставишь их платить? Убьешь? Пронзишь мечом? Застрелишь из пистолетов? Я тут слышала… те, кого ты ищешь, заблаговременно попрятались.

– Мама…

– Ты вел счет убитым тобой? Сколько пало от твоей руки?

Я молча посмотрел на нее. Точного числа я не знал, но много. Очень, очень много.

Я вдруг заметил, что мать дрожит. Ее трясло от ярости.

– И ты думаешь, это делает тебя достойным человеком?

Слова матери ранили меня куда сильнее любого меча или клинка.

– Знаешь, сколько человек убил твой отец? Ни одного. Он не отнял ничьей жизни. А уж если говорить о достоинстве, тебе с отцом не тягаться.

Меня передернуло от ее слов.

– Мама, не надо так говорить со мной. Я сознаю, что тогда мог бы вести себя по-другому. Я хотел бы по-другому. Но я вернулся и намерен исправить все то зло, что наворотил.

– Нет, нет, – замотала головой она. – Ты не понимаешь, Эдвард. Больше нечего исправлять. Исправлять нужно было десять лет назад, когда ты уплыл. Когда мы с отцом копошились на пепелище нашего дома и пытались все начать заново. Тогда нужно было исправлять. Случившееся состарило твоего отца. Видел бы ты, как он постарел. Исправлять содеянное тобой нужно было, когда никто не желал иметь с нами дело. А от тебя – ни весточки, ни слова. У тебя дочь родилась, у тебя отец умер, но великому мореплавателю было не до таких пустяков.

– Ты не все знаешь. Они мне угрожали. Угрожали вам с отцом. И предупреждали: если я вернусь, они сделают вашу жизнь невыносимой.

Мать ткнула пальцем в мою сторону:

– Ты, сын мой, причинил нам гораздо больше зла, чем все они, вместе взятые. И теперь ты вернулся, чтобы разбередить старое зло и пустить его по новому кругу?

– Ошибки прошлого должны быть исправлены.

Мать встала:

– Только меня к своим исправлениям не приплетай. Впредь я не желаю иметь с тобой никаких дел.

Она говорила все громче, обращаясь уже не ко мне, а к посетителям таверны. Их было немного, но вскоре ее слова станут известны далеко за пределами «Старой дубинки».

– Слушайте все! Я отрекаюсь от него. Великий и знаменитый пират Эдвард Кенуэй мне больше не сын.

Она оперлась о столешницу и, наклонившись ко мне, прошипела:

– А теперь пошел прочь, мне-больше-не-сын! Убирайся, пока я не позвала солдат и не сказала, где им искать пирата Эдварда Кенуэя.

Я ушел. Весь обратный путь до бристольского пансиона я смахивал слезы с мокрых щек. Я позволил себе расплакаться и был благодарен за это. Благодарен за то, что никто, кроме лошади, не видел моих слез и не слышал моих стенаний.

Итак, виновные попрятались. Да, были и другие, например Кобли. Но что толку убивать выполнявших чужие приказы? Моей целью являлись те, кто эти приказы отдавал: Хейг, Скотт и, конечно же, тот, кто оставил на мне след в виде эмблемы тамплиеров. Уилсон.

Теперь они прятались от меня. Одно это неопровержимо доказывало их вину. Хорошо. Пусть пока посидят в своих норах, дрожа от страха. Если все сложится благополучно, нынче вечером Скотт, Уилсон и Хейг повстречаются со смертью.

Но они знали о моих намерениях, а потому мне надо было действовать более скрытно и осмотрительно. Утром, покидая пансион, я знал, что ускользнул из-под носа тамплиерских шпионов. Я зашел в таверну, знакомую мне с юности. Зато мои преследователи едва ли знали, что там на задворках есть отхожее место.

Возле двери я затаил дыхание. Вонь ощущалась уже здесь. Толкнув дверь, я вошел и переоделся в то, что захватил с «Галки». Эту одежду я не надевал очень давно: длинный камзол с обилием пуговиц, бриджи по колено, белые чулки и поношенная треуголка. В таком виде я покинул таверну, выйдя на другую улицу другим человеком. Обычным торговцем, направлявшимся на рынок.

Ее я встретил в условленном месте. Надо было подать ей знак, и я слегка качнул корзинку, висевшую у нее на руке.

– Я получил твою записку, – шепнул я из-за ее спины.

– Хорошо, – не поворачивая головы, ответила Роуз.

Она делала вид, будто рассматривает цветы на прилавке. Затем, оглянувшись по сторонам, сняла с шеи платок и повязала на голову.

– Ступайте за мной.

Вскоре мы с Роуз добрели до пустынного уголка рынка. Там стояло обветшалое здание конюшни. Мельком взглянув на него, я вспомнил это строение. Много лет назад и я оставлял здесь лошадь, приезжая на рынок. Тогда конюшня была совсем новенькой. Ее и строили для удобства торговцев. Но в последующие годы рынок со всеми его прилавками и лотками сместился в сторону, и конюшней перестали пользоваться. Нынче сюда забредали лишь те, кто слонялся без дела или устраивал тайные встречи, как мы с Роуз.

– Вы ведь уже встретились с маленькой Дженнифер, не так ли? – спросила она.

Роуз передвинула корзинку, чтобы та не так давила на руку. Когда я впервые увидел ее в «Старой дубинке», она была дерзкой молоденькой девушкой. По возрасту она и сейчас была еще молодой, но уже без прежних бунтарских замашек и жажды приключений, заставившей ее тогда убежать из хозяйского дома. Десять лет тяжелой, монотонной работы не прошли для Роуз бесследно.

Но подобно тому, как в догорающем костре еще вспыхивают яркие искры, так и в характере Роуз сохранились прежние черты. Она послала мне записку, предложив встретиться, и теперь была готова кое-что рассказать. Я надеялся узнать от нее, где прячется ее хозяин со своими дружками.

– Да, встретился. Дженни сейчас на моем корабле. Ей там ничего не угрожает.

– У нее ваши глаза.

Я кивнул, добавив:

– А красотой она пошла в мать.

– Чудесная девочка. Мы все ее очень любили.

– Но своевольная. Согласна?

– Это да, – улыбнулась Роуз. – Когда в прошлом году мистрис Кэролайн отошла в мир иной, Дженни заявила, что обязательно должна увидеть своего отца.

– Удивляюсь, как Эмметт ей это позволил.

– А он и не позволял, сэр, – сухо рассмеялась Роуз. – Все устроила его домоправительница. Они с мисс Дженнифер обдумали каждую мелочь. Однажды утром он проснулся и узнал, что мисс Дженнифер исчезла. Потом об этом узнало и его окружение. Не скажу, чтобы он был счастлив. Совсем наоборот, сэр.

– Он с кем-то встречался?

– Можно сказать и так, сэр, – ответила Роуз.

– Скажи, кто к нему приходил?

– Мастер Хейг…

– И Уилсон?

Она кивнула.

«Все заговорщики».

– А где они теперь?

– Этого я толком не знаю, сэр.

Я разочарованно вздохнул:

– Тогда зачем ты назначила мне встречу, если толком ничего не знаешь?

Роуз выдержала мой взгляд:

– Сэр, я хотела сказать, что не знаю, где они прячутся, но мне известно, где мистер Скотт намеревается быть нынче вечером. Мне велели отнести чистую одежду к нему на службу.

– Это на склад?

– Да, сэр. Ему там что-то нужно взять для своих дел. Он собирался туда пойти ближе к вечеру. А мне сказал, чтобы приходила, когда стемнеет.

Я окинул ее долгим, пристальным взглядом:

– Скажи, Роуз, почему ты взялась мне помочь?

Она снова оглянулась по сторонам:

– Потому что однажды вы спасли меня от участи, которая хуже смерти. Потому что мистрис Кэролайн любила вас. И еще потому…

– Почему еще?

– Потому что ее отец… он же ее и погубил. Он не давал ей нужных лекарств. Ни своей дочери, ни миссис Скотт. Они обе болели. Но миссис Скотт выздоровела, а миссис Кенуэй не сумела.

Меня удивило, что Роуз назвала Кэролайн миссис Кенуэй. Давно я не слышал, чтобы мою покойную жену так называли.

– А почему он не давал им лекарств?

– Гордость не позволяла, сэр. Он и сам переболел оспой, но поправился. Потому решил, что миссис Скотт и миссис Кенуэй тоже должны поправиться без всяких лекарств. А у миссис Кенуэй по всему лицу пошли такие страшные волдыри. Думаю, сэр, вы ничего подобного вовек не видали.

Я взмахнул рукой, требуя, чтобы Роуз замолчала. Я не хотел портить облик Кэролайн, оставшийся у меня в памяти.

– В Лондоне была эпидемия. Мы думаем, там мистер Скотт и заразился. Даже королевская семья боялась заболеть.

– А тебя, стало быть, оспа миновала.

Роуз виновато посмотрела на меня:

– Слугам, сэр, делали прививки. Старший дворецкий позаботился. Но велел нам молчать об этом.

– Молодчина он у вас, – вздохнул я. – Избавил тебя от страшных страданий.

– Да, сэр.

– Значит, нынче вечером? – еще раз спросил я.

– Да, сэр. Нынче вечером.

Оставалось дождаться вечера.

– Так вы и есть Эдвард Кенуэй? – спросила хозяйка пансиона.

Ее звали Эдит. Она постучала в дверь моей комнаты и остановилась на пороге, явно не желая входить. На лице Эдит не было ни кровинки, голос дрожал, а пальцы беспокойно теребили край фартука.

– Эдвард Кенуэй? – с улыбкой переспросил я. – А почему это вас интересует?

Эдит откашлялась:

– Говорят, в Бристоль приплыл один человек. Одет почти как вы сейчас, сэр. И этого человека звать Эдвардом Кенуэем. Прежде он жил где-то вблизи Бристоля. – Пока она говорила, на ее щеки вернулся румянец. Постепенно у нее раскраснелось все лицо. – А еще говорят, что Эдвард Кенуэй вернулся, чтобы с кем-то расквитаться, и те люди от него попрятались. Но поскольку люди эти могущественны, они позвали себе подмогу против вас… я хотела сказать, против него.

– Понятно. И какая же это подмога? – осторожно спросил я.

– В Бристоль направлен отряд солдат, сэр. Их ожидают нынче к вечеру.

– Ясно, – кивнул я. – Не сомневаюсь, что отряд направится прямо ко временному пристанищу этого Эдварда Кенуэя. И тогда Эдварду Кенуэю придется защищаться. Сражение, конечно же, будет кровавым, со множеством убитых и значительными разрушениями. Так?

– Да, сэр, – ответила Эдит, глотая слюну.

– Можете не беспокоиться, Эдит. В вашем пансионе ровным счетом ничего не случится. Я уверен, что Эдвард Кенуэй об этом позаботится. Вы можете ему верить, Эдит. Некогда он был пиратом и успел натворить немало бед, но затем он избрал совершенно иной жизненный путь. Теперь он знает: чтобы видеть мир в ином свете, мы должны мыслить по-иному. И он поменял свое мышление.

– Приятно слышать, сэр, – пробормотала Эдит, не понимая, куда я клоню.

– А сейчас я соберусь и покину ваш пансион. Сюда я уже не вернусь, будьте уверены.

– Замечательно, сэр.

На кровати лежал узел с моими вещами. Я подхватил его и перекинул через плечо, затем, подумав, вытащил оттуда самое нужное: череп и кошелек с золотыми монетами. Его я вложил в руку Эдит.

– Сэр, это более чем щедро с вашей стороны.

– Эдит, вы были очень добры ко мне, – сказал я.

Она отошла в сторону:

– Сэр, я провожу вас к задней двери.

Я вошел в таверну, где в ожидании распоряжений должен был находиться рулевой «Галки».

– Бёртуисл, – подозвал я его.

– Да, сэр.

– Сегодня вечером подведи «Галку» к причалу. Мы отплываем.

– Слушаюсь, сэр.

Далее я отправился в ту часть города, где находились склады. Мой путь пролегал по задворкам и крышам. Я держался в тени, незаметный для чужих глаз.

«Эх, Мэри, если бы ты видела меня сейчас», – подумал я.

Склад Скотта был одним из многочисленных строений такого типа, прилегающих к порту. Над крышами виднелись мачты кораблей. Большинство складов уже закрылись до утра. Признаки жизни подавал лишь его склад. Факелы бросали оранжевые отсветы на погрузочную площадку. Рядом стояли пустые телеги. У закрытой двери торчали двое караульных. Не солдат. («Интересно, солдаты уже добрались до города?» – подумал я.) Это были местные громилы с дубинками в руках. Вероятно, они думали, что их позвали для легкой работенки, которая скоро кончится и можно будет промочить горло элем.

Я не торопился вылезать на свет и пока следил за дверью. Скотт уже внутри или пока не подошел? Я решал для себя: продолжать ли наблюдение или начинать действовать. В этот момент появилась Роуз. Тот же платок на голове. Корзина была набита одеждой для Эмметта Скотта – ее ненавистного хозяина и господина.

При виде Роуз громилы у двери похотливо облизнулись и шагнули ей навстречу. Я приклеился к стене соседнего склада. Оттуда мне было слышно, о чем они говорят.

– Мистер Скотт уже здесь? – спросила Роуз.

Один из громил заулыбался:

– Смотря кто его спрашивает, красотка.

Судя по выговору, он был из западных графств.

– Я принесла ему одежду.

– Так ты служанкой его будешь?

– Да.

– Тогда поторопись. Он, поди, тебя заждался.

Я видел, как Роуз закатила глаза. Стражники отошли, пропуская ее внутрь.

«Отлично. Скотт уже в своем логове».

Я проверил скрытый клинок. Пожалуй, особо торопиться не стоит. Я не буду убивать Скотта сразу. Прежде чем умереть, он мне кое-что расскажет.

Я тихонько выглянул из-за стены склада. От караульных меня отделяло несколько метров. Теперь нужно выбрать удобный момент и…

Изнутри донесся крик. Роуз. Мне стало не до выбора удобного момента. Нужно было действовать. Я выскочил из темноты. Одному караульному я полоснул клинком по горлу раньше, чем успел стихнуть крик Роуз. Второй, бормоча ругательства, взмахнул дубиной, но я схватил его за руку, впечатал лицом в стену и ударил клинком в бок. Он еще сползал по стене, когда я поднял засов дверцы в складских воротах и распахнул ее.

Меня встретили мушкетной пулей. Она просвистела над головой, едва я вбежал внутрь. Я оказался в помещении, заставленном ящиками с чаем. В дальнем конце темнел помост с несколькими служебными комнатенками.

На площадке помоста я увидел троих. Один стоял прямо на балке, словно намеревался прыгнуть с шестиметровой высоты.

Я спрятался за грудой ящиков. Моя попытка осторожно выглянуть оттуда спровоцировала второй выстрел. На этот раз пуля ударила в соседний ящик, осыпав меня щепками. Но мне хватило нескольких мгновений, чтобы составить общее представление о месте, куда я попал. Итак, наверху действительно были трое. Один из них – Уилсон – стоял с пистолетом, нацеленным в сторону моего укрытия. Рядом с ним потный Эмметт Скотт дрожащими пальцами лихорадочно пытался перезарядить второй пистолет, чтобы затем отдать Уилсону.

А выше, на другом ярусе помоста, покачивалась на нетвердых ногах перепуганная Роуз. Рот у нее был в крови. Наказание за предостерегающий крик. Руки служанки были связаны, на шее болталась петля. Роуз они поставили на узенький выступ, и в этом шатком равновесии ее удерживала только левая рука Уилсона.

Если он уберет руку, петля на шее Роуз затянется.

– Не приближайся, Кенуэй, – крикнул мне Уилсон, дождавшись, пока не уляжется пыль. – Иначе смерть этой девки будет на твоей совести.

Я догадывался об их дальнейших действиях. Они намеревались разоружить и убить меня, а потом повесить Роуз за предательство.

Что ж, придется спутать им карты.

Я вытащил из-за пояса пистолет, проверив заряд и пулю.

– Уилсон, это ведь ты тогда привел шайку мерзавцев на нашу ферму? Ты был главарем? Прятал лицо под капюшоном?

Я должен был это знать. Знать наверняка.

– Да, это я, – усмехнулся телохранитель Хейга. – И если б решать позволили мне, вы бы все трое сдохли той ночью.

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒