Пятнадцать

Пятнадцать

Лени снилось, что она стоит под проливным дождем на берегу реки. Мокрые волосы слиплись, все расплывается перед глазами.

Река поднялась, оглушительно затрещала и вскрылась. От ледяного щита откололись огромные глыбы и, покачиваясь, поплыли по течению, увлекая за собой все, что попадалось на пути, — деревья, лодки, дома.

Надо перебраться на другой берег.

Лени не поняла, кто это сказал, она или кто-то другой. Она понимала одно: надо перейти на другой берег, пока лед не утащил ее в реку, пока вода не хлынула в легкие.

Но переходить было негде.

Ледяные волны вставали стеной, земля уходила из-под ног, с грохотом падали деревья. Послышался крик.

Это она кричала. Река ударила ее, словно лопатой по голове, и Лени покачнулась.

С воплем взмахнула руками и почувствовала, что падает.

«Сюда!» — крикнул кто-то.

Мэтью.

Он ее спасет. Тяжело дыша, Лени пыталась выкарабкаться на лед, но что-то вцепилось в ногу и тянуло все ниже и ниже, пока она не задохнулась. Все поглотил мрак.

Лени проснулась, хватая ртом воздух, и увидела, что она в безопасности, у себя на чердаке, со стопками книг и тетрадей с рисунками у стены, рядом коробка писем Мэтью.

Дурной сон почти тут же забылся. Кажется, мне снилась река, подумала Лени. Ледоход. Еще одна смертельная опасность, которая подстерегает на Аляске.

В школу она надела джинсовый комбинезон и клетчатую фланелевую рубашку. Волосы убрала с лица и заплела в колосок. Зеркал в доме за эти годы не осталось (папа все перебил), так что Лени не могла оценить, как выглядит. Она привыкла смотреть на себя в осколках стекла. Видеть себя по частям. Пока Мэтью не вернулся, ей вообще не было до этого дела.

Лени спустилась на кухню, положила стопку учебников на стол и села. Мама поставила перед ней тарелку с колбасками из оленины, оладьи с мясной подливой и миску черники, которую они летом собрали на песчаных утесах над заливом Качемак.

Лени завтракала. Мама за ней наблюдала.

— Ты вчера целый час таскала воду, чтобы помыться. Волосы заплела. Красиво, кстати.

— Ну, мам, это же обычная гигиена.

— Я слышала, Мэтью Уокер вернулся.

Лени следовало догадаться, что мама сообразит, что к чему. Порой из-за папы и прочего Лени забывала, до чего мама умна. И проницательна.

Лени жевала, стараясь не встречаться глазами с мамой. Она и так знала, что мама ей скажет, а потому не собиралась ни в чем признаваться. На Аляске места много, наверняка отыщется укромный уголок, чтобы спрятать такую малость, как дружба.

— Жаль, что твой отец так ненавидит его отца. И что твой отец так несдержан.

— Это так теперь называется?

Лени почувствовала, что мама не сводит с нее пристального взгляда, как орел, который высматривает в волнах серебристую рыбку. Лени впервые скрыла что-то от мамы, и ей было неловко.

— Тебе почти восемнадцать. Юная женщина. И за последние годы вы с Мэтью написали друг другу сотню писем.

— А это здесь при чем?

— Гормоны — как форсаж. Одно прикосновение — и ты в космосе.

— Что?

— Я говорю о любви, Ленора. О страсти.

— О любви? Фу-ты ну-ты! Я вообще не понимаю, почему ты об этом заговорила. Тебе не о чем беспокоиться.

— Вот и хорошо. Будь умницей. Не повторяй моих глупых ошибок.

Лени подняла глаза:

— Каких ошибок? Ты о папе? Или обо мне? Ты…

Открылась дверь, вошел отец. Утром он вымыл голову, надел относительно чистые коричневые холщовые штаны и футболку. Отец ногой закрыл дверь и сказал:

— Как вкусно пахнет! Доброе утро, Рыжик. Ну как, хорошо тебе спалось?

— Ага, — ответила Лени.

Он чмокнул ее в макушку.

— Тогда поехали. Отвезу тебя в школу. Ты готова?

— Я на велике доеду.

— Да неужели я в такой солнечный денек не отвезу мою вторую любимую девочку в школу?

— Ладно, — согласилась Лени, подхватила учебники, коробку для завтрака (все ту же, с Винни-Пухом; теперь она ей очень нравилась) и встала из-за стола.

— Будь повнимательнее в школе, — напутствовала ее мама.

Лени не обернулась. Вслед за отцом она вышла во двор и села в машину.

Папа сунул в проигрыватель кассету и прибавил громкость. Из динамиков понеслась песня «Лживые глаза»^[56].

Папа принялся подпевать, сперва тихонько, потом громче.

— Подпевай, — сказал он Лени, свернул на главную дорогу и поехал в город. И вдруг резко затормозил. — Вот мудак.

Лени чуть не слетела с сиденья.

— Мудак, — повторил отец.

Под грубо оструганной аркой над дорожкой к дому Уокеров стоял хозяин собственной персоной. На верхней доске было вручную вырезано название: «Гостиница и парк приключений в бухте Уокеров».

Папа рывком передвинул рычаг в нейтральное положение, вышел из машины и направился к мистеру Уокеру, даже не пытаясь обходить лужи на ухабистой дороге.

Мистер Уокер, завидев его, остановился и сунул молоток за пояс, точно пистолет.

Лени подалась вперед, силясь разглядеть сквозь заляпанное грязью ветровое стекло, что же там происходит.

Папа орал на мистера Уокера, а тот улыбался, скрестив руки на груди.

Такое ощущение, подумала Лени, будто джек-рассел-терьер с тявканьем рвется с поводка на ротвейлера.

Наконец мистер Уокер повернулся к отцу спиной, не обращая внимания на крики, подошел к арке и продолжил работу.

Папа с минуту стоял как вкопанный. Потом вернулся к фургону, уселся и захлопнул дверь. Резко включил передачу и нажал на газ.

— Давно пора поставить этого мудака на место. Знавал я таких во Вьетнаме. Засранцы и трусы. Посылали лучших ребят на верную погибель, а им за это медали на грудь.

Лени благоразумно помалкивала. Всю дорогу до школы отец бормотал себе под нос: «Сукин сын, самодовольный мудак, считает, что он лучше нас…» Лени догадывалась, что от школы он рванет к Харланам и будет вместе с ними поносить мистера Уокера. А может, на этот раз дело не ограничится разговорами.

Отец остановился возле школы:

— Я сегодня еду в Хомер. Заберу тебя в пять после работы.

— Ладно.

Лени взяла учебники, коробку с завтраком, вылезла из машины и, не оглядываясь, пошла к школе. Отец на прощанье не нажал на гудок. Он так врезал по газам, что гравий брызнул из-под колес.

Лени вошла в класс и увидела, что все уже здесь. Миссис Роудс писала на доске: «Пятистопный ямб у Шекспира».

Мэтью повернулся к ней. Его улыбка притягивала, точно в фантастических романах. Лени быстренько села рядом.

Мэтью смотрел на нее. Наверно, вот так папа смотрит на маму, подумала Лени. Иногда. При мысли об этом ей стало не по себе, тревожно.

Мэтью вырвал из тетради листок, написал записку и передал ей. Можешь после школы прогулять работу? Сходим кое-куда.

Надо бы отказаться, подумала она, но вместо этого ответила:

— Папа заедет за мной в пять.

— То есть ты согласна?

— Ага, — улыбнулась она.

— Здорово.

До конца уроков Лени в волнении предвкушала прогулку. Ей не сиделось на месте, она толком не могла ответить ни на один вопрос о «Гамлете», хотя читала вслух фрагменты и конспектировала за учительницей. Когда уроки закончились, она первая выскочила из-за парты, выбежала из школы, помчалась к магазину, влетела в узкую дверь и крикнула:

— Мардж!

Марджи-шире-баржи разбирала коробку с туалетной бумагой, которую, как и все товары, покупала в Солдотне, писала на упаковке цену и выставляла на продажу.

— Чего?

— Я сегодня не выйду.

— А. Ну ладно.

— И ты даже не спросишь почему?

Марджи-шире-баржи улыбнулась, выпрямилась и уперлась ладонью в поясницу, словно у нее заломило спину.

— Не-а.

Звякнул колокольчик. В магазин вошел Мэтью.

— Говорю же, я не хочу ни о чем знать. — Мардж повернулась спиной к Лени и Мэтью, прошла вдоль заставленных товарами полок и скрылась за стопкой ловушек для крабов.

— Пошли, — сказал Мэтью. — За мной.

Они выскользнули из магазина, прошмыгнули мимо рабочих у «Лягающегося лося» и поднялись на холм к православной церкви. Здесь их никто не заметит.

На мысе отыскали полянку. Внизу на голубой воде залива Качемак качалось с десяток лодочек.

Из ножен на поясе Мэтью достал большой нож с зубчатым лезвием, нарубил охапку лапника, устроил что-то вроде шалаша. От свежих веток приятно пахло хвоей.

— Вот, садись.

Лени села; гибкие ветки пружинили под ней.

Мэтью опустился рядом, заложил руки за голову и улегся на спину.

— Смотри.

Она уставилась на небо.

— Нет, ты ляг.

Лени последовала его примеру. Над ними по ясному небу плыли белые облака.

— Видишь пуделя?

И действительно, Лени заметила облако, похожее на аккуратно постриженного пуделя.

— А вон то — как пиратский корабль.

Она следила, как по небу медленно плывут облака, меняют форму, на глазах превращаясь во что-то новое. Вот бы и люди так же просто менялись.

— Как тебе Фэрбанкс?

— Толпы народа. По крайней мере, мне так казалось. Наверно, я просто люблю пустоту и тишину. А там все какие-то дикие. Рабочие с нефтепровода вечно перепьются и лезут в драку. Но тетя с дядей замечательные, ну и приятно, что Али была рядом. Она за меня очень переживала.

— Я тоже.

— Я знаю. И я хотел перед тобой извиниться, — сказал он.

— За что?

— Помнишь, когда мы ездили на экскурсию, я тебя толкнул… мне тогда казалось… что я и сам справлюсь. Ну, то есть это, конечно, не так, но тогда мне так казалось.

— Да я понимаю, — ответила Лени.

— Откуда?

— Папе после войны снятся кошмары. Иногда он из-за этого сам не свой.

— Я ее видел. Маму. Подо льдом, она проплывала у меня под ногами. Волосы тянулись по воде. Она царапала лед, пыталась выбраться. А потом исчезла. — Он судорожно вздохнул, и Лени поняла, что ему сейчас не до нее. Он погрузился в печальные, мучительные воспоминания. Но потом очнулся. — Без сестры я бы точно не справился… и без твоих писем. Я понимаю, звучит глупо, но это правда.

Лени почувствовала, как земля куда-то уплывает, совсем как в том сне. Теперь она знала о многом, о чем в четырнадцать лет даже не подозревала: и о льде, и о смерти, и даже о страхе. Невозможно было представить, каково это — потерять маму, но чтобы вот так, видеть, как она плывет подо льдом, а ты не можешь ее спасти…

Лени повернула голову, посмотрела на профиль Мэтью, его точеный нос, короткую светлую щетину, изгиб губ. Заметила шрамик, рассекший бровь пополам, коричневую родинку на лбу у самых волос.

— Хорошо, что у тебя есть Алиеска. Повезло тебе с сестрой.

— Ага. Она раньше мечтала устроиться в «Вог» или в какое-нибудь такое место. Теперь хочет вернуться и работать с папой. Они собрались сделать на участке гостиницу. Чтобы и следующее поколение Уокеров жило на той же земле. — Мэтью рассмеялся.

— Ты против?

— Да нет, что ты, — тихо ответил он. — Я хочу научить своих детей тому же, чему меня научил папа.

После этих слов Лени отодвинулась от него. Эту мечту она разделить не могла. Она снова уставилась в небо. На пуделя, который успел превратиться в ракету.

— Я тут прочитал классную книгу, называется «Конец детства»^[57]. Там про последнего человека на земле. Интересно, каково это. И каково провидеть будущее…

Он взял ее за руку, и Лени не отдернула ладонь. Держаться за руки с Мэтью, касаться его — что тут такого?

* * *

Вскоре Лени поняла, что влипла. Она все время думала о Мэтью. На уроках следила за каждым его движением, наблюдала за ним, как за дичью, стараясь по действиям догадаться о намерениях. Порой он касался ее руки под партой или, проходя мимо в классе, дотрагивался до ее плеча. Она не знала, были ли эти мимолетные прикосновения намеренными или случайными, но тело ее инстинктивно отзывалось на каждое из них. Как-то раз она даже привстала со стула и вжалась плечом в его ладонь, как кошка, которая просит ласки. Она не думала, что так случится, не сознавала, что ей этого хочется. Приподнялась, и все. А иногда во время разговора вдруг заглядывалась на его губы и гадала, смотрит ли он так же на ее губы. Она поймала себя на том, что украдкой изучает его лицо, запоминает каждый холмик, углубление, впадину, точно исследователь, открывший неизведанную землю.

Она беспрерывно думала о нем — и в школе, когда полагалось читать, и дома, когда нужно было заниматься делами. Она сбилась со счета, сколько раз маме приходилось повышать голос, чтобы привлечь ее внимание.

Она могла бы поговорить с мамой, расспросить о снедавшем ее беспокойстве, признаться, что ей снятся прикосновения и поцелуи, а проснувшись, она не знает, что и думать, ей чего-то хочется, а чего — сама не понимает, но папе явно становилось хуже, и под их крышей сгущались тучи. Не стоило добавлять маме тревог, и Лени молчала о странных, необъяснимых желаниях, пытаясь во всем разобраться самостоятельно.

Сейчас Лени, мама и Тельма стояли у стола из нержавейки во дворе у Харланов, потрошили рыбу, резали длинными ломтями. Потом эти ломти несколько дней помаринуют и минимум тридцать шесть часов будут коптить.

Тед чинил собачью будку, Клайд разделывал коровью шкуру, чтобы нарезать ремней. Неподалеку тринадцатилетняя Агнес тренировалась метать острые серебристые звездочки, которые с глухим стуком вонзались в ствол дерева. Марти выстругивала рогатку, Донна развешивала белье на веревках. Папа и Чокнутый Эрл уехали в Хомер.

Тельма окатила столик мыльной водой из ведра, рыбьи кишки соскользнули в грязь, и собаки тут же затеяли из-за них грызню.

Лени сидела в пластмассовом кресле, рядом с ней на земле притулилась Малышка и рассказывала о каком-то птичьем гнезде, которое недавно нашла. Лени же чинила краболовку.

На подворье у Харланов теперь ощущалась какая-то неловкость, напряжение. С тех самых пор как приехал мистер Уокер и напомнил Харланам, что давным-давно занял прочное место в их жизни, — и предложил прибыльную подработку, — Лени заметила, как взрослые посматривают друг на друга. Точнее, стараются не смотреть.

Здешнее общество раскололось. Причем не только горожане, но и клан Харланов. Лени толком не понимала, кто за кого, но взрослые-то знали. Например, папа после того вечера не разговаривал ни с Тельмой, ни с Тедом.

От неожиданного автомобильного гудка Лени вздрогнула, выронила краболовку, и та упала ей на ногу. Лени вскрикнула от боли, пнула ловушку, отшвырнула в сторону.

Папа въехал во двор и припарковался у сарая.

Обе двери фургона открылись одновременно, и вылезли папа с Чокнутым Эрлом.

Папа достал из багажника большую картонную коробку, подхватил и понес по двору. В коробке что-то лязгало и дребезжало. Папа поднялся на пригорок возле ульев и оглядел собравшихся. Чокнутый Эрл встал рядом с ним. Вид у старика был уставший — пожалуй, больше обычного. За последний год он почти полностью облысел, лоб избороздили глубокие морщины. На щеках и подбородке росла седая щетина, пучки волос торчали из носа и ушей.

— Идите сюда! — Чокнутый Эрл жестом позвал всех ближе.

Тельма вытерла руки о грязные штанины и вместе с мужем подошла к отцу.

Лени шмыгнула к маме.

— Да они же пьяные, — шепнула она.

Мама кивнула и закурила. Они подошли к Тельме.

Точно верховный жрец, папа улыбнулся с пригорка собравшимся перед ним.

Лени узнала эту улыбку. Сколько раз она уже ее видела! Папу осенила очередная судьбоносная идея. И теперь он предвкушал, как начнет ее воплощать.

— Эрл радушно принял меня и мою семью в вашем чудесном доме, защищенном от всех опасностей. За эти годы мы сроднились с Харланами. Вы так тепло к нам отнеслись. Я знаю, как Кора любит свою подругу Тельму. А ведь до приезда сюда мы везде были чужими. — Он поставил на землю коробку, в которой что-то громко брякнуло, отодвинул ее в сторону тупым носком резинового сапога и стиснул плечо Эрла. — Бо оставил мне свой дом. Зачем? Чтобы я научил его семью тому, что умею сам. Он доверил родных тому, кто сумеет их защитить. Как вы знаете, я серьезно отнесся к этой ответственности. Вы все прекрасно стреляете из ружья. Умеете обращаться с луком и стрелами. Ваши тревожные чемоданчики собраны — в любую минуту взял да пошел. Мы готовы к военному положению, атомной войне и пандемии. По крайней мере, мне так казалось.

Лени заметила, как нахмурилась Тельма.

— Куда ты клонишь? — Клайд скрестил на груди мускулистые руки.

— На той неделе враг явился сюда как к себе домой. И никто его не остановил. Ничто его не остановило. Он пришел и посулами — и подкупом — вбил между нами клин. Вы знаете, что это правда. Вы сами чувствуете этот разлад. А все из-за Тома Уокера.

— Началось, — пробормотала Тельма.

— Эрнт, это обычная подработка, — сказал Тед. — Нам нужны деньги.

Папа с улыбкой поднял руки. Лени знала эту улыбку: в ней не было ни капли веселья.

— Я никого ни в чем не виню. Я все понимаю. Я лишь указываю на опасность, которую вы упустили. Когда ВНМТ, у каждого из наших соседей найдется душещипательная история. Всем вдруг понадобится то, что есть у нас, и вы рады будете с ними поделиться. Вы же так давно их знаете. Я понимаю. Поэтому и хочу защитить вас от вас же самих.

— Бо наверняка этого хотел бы, — добавил Чокнутый Эрл, скрутил цигарку, закурил и так глубоко затянулся, что Лени испугалась, как бы он не окочурился на месте. — Скажи им, — выдохнул он.

Папа присел на корточки, открыл коробку и сунул руку внутрь. Выпрямился и показал всем доску, утыканную сотней гвоздей, вбитых так кучно, что та смахивала на оружие. В другой руке у него была граната.

— Отныне никто не явится сюда как ни в чем не бывало. Мы выстроим стену с колючей проволокой. По периметру выроем канаву, чтобы враг не прошел. В канаву бросим доски с гвоздями, разбитое стекло, шипы. В общем, все, что найдем.

Тельма рассмеялась.

— Это не шутки, мисси, — заметил Чокнутый Эрл.

— Кладем гранату в стеклянную банку, — вещал отец, сияя от удовольствия, что так здорово придумал, — выдергиваем чеку, закрываем крышку, тем самым сжимаем предохранитель. И закапываем. А когда кто-нибудь наступит на банку, она разобьется — и ба-бах.

Никто не проронил ни слова. Все молчали, лишь собаки лаяли во дворе.

Чокнутый Эрл хлопнул папу по спине:

— Зашибись, Эрнт. Сильно придумано.

— Нет, — возразила Тельма и повторила: — Нет. Нет.

Чокнутый Эрл еще что-то горланил, так что негромкий голос Тельмы услышали не сразу. Она пробралась вперед, вышла на шаг из толпы и осталась одна-одинешенька впереди всех, как наконечник стрелы.

— Нет, — сказала она.

— Нет? — прошамкал ее отец.

— Пап, ну он же совсем рехнулся, — ответила Тельма. — У нас дети. Вдобавок некоторые из вас, чего уж там, не дураки выпить. Нам нельзя минировать участок. Ведь мы сами же потом и наступим на эти мины.

— Занимайся своим делом, — отрезал папа. — А за безопасность я отвечаю.

— Нет, Эрнт. Я отвечаю за свою семью. И я еще могу понять, когда собирают припасы и придумывают, как в случае чего фильтровать воду. Я научу дочек полезному — стрелять, охотиться, ставить капканы на зверя. Хотите с отцом чесать языки про атомную войну и пандемию — ради бога, я вам слова не скажу. Но я не хочу изо дня в день жить в страхе, что кто-нибудь из нас может случайно погибнуть.

— Чесать языки? — тихо произнес папа.

Все заспорили, заговорили разом. Лени почувствовала, что между взрослыми разверзлась и ширится пропасть. Они разделились на две группы: одни хотели, чтобы семья жила дружно (таких было большинство), другие готовы были убить любого, кто посмеет приблизиться к подворью (папа, Чокнутый Эрл и Клайд).

— У нас дети, — настаивала Тельма. — Не забывайте об этом. Какие еще мины, какие гранаты?

— А если сюда явятся враги с пулеметами? — Отец огляделся в поисках поддержки. — Убьют нас и заберут припасы.

Лени услышала, как Малышка спросила:

— Мам, это правда? Нас убьют?

И спор вспыхнул снова. Взрослые стояли лицом к лицу и орали друг на друга, раскрасневшись от злости.

— Хватит! — Чокнутый Эрл вскинул костлявые руки. — Я не могу допустить, чтобы моя семья переругалась. К тому же у нас и правда дети. — Он повернулся к папе: — Извини, Эрнт. Но я вынужден согласиться с Тельмой.

Папа попятился от старика.

— Хорошо, Эрл, — сдавленным голосом произнес он. — Как скажешь.

Харланы тут же успокоились, подошли друг к другу, по-семейному попросили прощения и переменили тему. Интересно, подумала Лени, заметил ли кто из Харланов, как папа их сторонится, какими глазами смотрит, как злобно сжал губы.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒