Климов Григорий - Песнь победителя 25 страница

“Успокойся, Андрюша”, – говорю я и поднимаюсь на ноги. Я беру с вешалки фуражку и смотрю на часы: “Уже 6 часов утра. Поедем в город!”

Майор Государственной Безопасности подходит к металлическому шкафу, вделанному в стену, и вынимает оттуда гражданский костюм. “У нас у всех обязательная гражданская форма”, – поясняет он в ответ на мой молчаливый взгляд. – “Теперь я этим костюмом тоже пользуюсь, чтобы забыть проклятый запах”.

Перед тем, как покинуть кабинет, Андрей достает из ящика стола книгу и говорит, протягивая ее мне: “Возьми почитай. Я таких книг не много встречал”.

На полотняной обложке я вижу заглавие по-немецки “Lasst alle Hoffnungen fahren...” и имя автора – Ирена Кордес.

“У меня мало времени для чтения”, – говорю я, листая книгу и по беглому взгляду убеждаюсь, что речь идет о СССР. – “Я уже достаточно подобных глупостей читал. Тем более 1942 год издания”.

“Поэтому я ее тебе и даю”, – произносит Андрей. – “Это единственная немецкая книга о СССР, которую нужно прочитать каждому немцу. Для меня лично она имеет еще свою особенную ценность. Эта женщина провела четыре года под следствием НКВД”.

“Ведь это антисоветская книга. Как она к тебе попала?” – спрашиваю я.

“У нас есть специальная библиотека. Вся антисоветская литература, которая когда-либо издавалась на немецком языке”, – звучит ответ Майора Государственной Безопасности. “Своего рода справочный материал для работников МВД” – поясняет он.

Позже я прочитал книгу, которую мне дал Андрей Ковтун. Автор, Ирена Кордес, вместе со своим мужем жила в Москве. Оба были арестованы в период “ежовщины” просто за то, что говорили на улице по-немецки. Этого было для НКВД достаточно, чтобы обвинить обоих немцев в шпионаже. Затем следуют четыре года хождения по мукам, по следственным камерам зловещей памяти Лубянки, Бутырок и других тюрем Советского Союза. Четыре года, вполне оправдывающие заглавие книги, снятое с ворот Дантевского ада. После подписания договора о дружбе с гитлеровской Германией, Ирена Кордес была освобождена и выслана в Германию. Ее муж так и пропал без вести в стенах НКВД.

Характерно то, что книга была издана в 1942 году. Может быть, этим и объясняется ничтожный тираж книги. Истинное величие души человека показала маленькая немецкая женщина. Проведя четыре года в таких условиях, в которых любой человек проклянет и режим и страну и сам народ, вольно или невольно являющийся виновником советской системы, Ирена Кордес на всем протяжении книги не проронила ни одного слова упрека или обвинения по адресу народа. Я тщетно выискивал подобные места. В крови и муках рождается человек, в крови и муках люди познают друг-друга. Проведя четыре года в аду вместе с десятками и сотнями русских людей, разделявших ее судьбу, Ирена Кордес познала русский народ, как его знают немногие иностранцы.

Прочитав книгу, я согласился со словами майора Государственной Безопасности Андрея Ковтун: “Такой женщине руку поцеловать надо! Ведь за моим столом много немцев сидело. Может быть у них была такая-же душа, как у этой женщины...” В голосе майора слышалось колебание.

Первые лучи восходящего солнца золотили верхушки деревьев когда мы вышли с Андреем из дверей здания в глубине сада. В лицо пахнуло утренней свежестью. Здесь в лучах солнца просыпалась жизнь. Там за нашей спиной, между ночью и днем, жизнь билась в судорогах, исходила струйками крови, хрипела в предсмертных судорогах. Меня охватило непреодолимое желание ускорить шаги, уйти подальше от места, где человека преследует запах дымящейся крови.

Наш автомобиль выезжает на автостраду. Андрей молча сидит за рулем. В расплывчатом свете зарождающегося утра лицо его кажется серым и безжизненным. Он ведет машину судорожными рывками. Мотор ревет и дает перебои. Стальное сердце не имеет нервов и не может понять почему дрожит нога на педали.

Когда автомобиль приближается к Ваннзее, Андрей отпускает педаль газа и взглянув на часы предлагает: “Тебе на работу к десяти. Давай заедем к озеру? Полежим часок на песке”.

“Давай”, – соглашаюсь я.

По широкому простору озера ходят мелкие волны. Обивая крылом капли воды над волнами носятся чайки. Свежий ветер разгоняет свинцовую усталость бессонной ночи, освежает отяжелевшую голову. Мы раздеваемся и бросаемся в воду. Чем дальше удаляется от нас берег, тем больше охватывает меня чувство свободы, простора, необъяснимое чувство потребности плыть все дальше и дальше. Я испытываю странное внутреннее облегчение. Как будто встречные волны смывают с нас кровь этой ночи.

Искупавшись, мы ложимся на песок. Андрей наблюдает редких утренних купальщиков. Я смотрю в небо, по которому бегут барашки облаков.

“Ну, что? Помог я тебе в твоем желании стать подлинным коммунистом?” – спрашивает Андрей деревянным голосом и пытается улыбнуться.

“Нового ты мне ничего не открыл”, – отвечаю я и не узнаю свой собственный голос. Он мне кажется чужим и идущим откуда-то издалека. “Многие вещи при ближайшем рассмотрении неприятны”, – добавляю я.

“Так ты что – оправдываешь все это?”

“Нужно стараться охватить не часть, а целое”, – продолжаю я. – “Не средство, а цель”.

“Так..! Цель оправдывает средства”, – с горечью говорит Андрей. – “Из тебя выйдет пожалуй лучший большевик, чем я”.

“Я – питомец сталинской эпохи...” – отвечаю я.

“Так значит, по-твоему, все в порядке?”

“Я хотел-бы этого...”

“Что тебе еще не хватает?”

“Я боюсь, что у меня не хватает кругозора”, – медленно говорю я – “Когда я решу проблему целесообразности или нецелесообразности конечной цели, тогда мне будет легко... В обоих случаях будет легко... Вот тебе мой последний ответ, Андрюша. А до того времени оставим разговоры на подобные темы”.

Две девушки играют неподалеку, перебрасываясь мячом. Одна из них в пылу игры, как молодая козочка, с разбегу перескакивает через нас и шаловливо смеется. Андрей стряхивает с волосатой груди песчинки, делает попытку улыбнуться, но улыбка быстро исчезает с его лица, уступая место выражению безразличия и усталости.

“Посмотри!” – произносит он, кивая головой на девушек. – “В них бурлит жизнь. А мы уже неспособны радоваться. Старики мы...”

“Тебе нужно взять отпуск и отдохнуть”, – говорю я.

“Это не поможет”, – уныло вздыхает Андрей. – “Мне нужно что-то другое”.

“Тебе нужно или найти веру, которая оправдывала-бы твою работу, или...” Я не знаю, что говорить дальше.

“Мне поздно уже искать, Гриша”, – качает головой Андрей и смотрит в песок. – “Опалил я крылья... Теперь ползай...”

Маленькая Лиза была очаровательным ребенком. Когда она со старухой-гувернанткой выходила гулять на Гоголевский Бульвар, люди, отдыхающие с детьми на скамейках, говорили назидательно своим малышам: “Вот смотрите какая хорошая девочка! Видите как она себя хорошо ведет”. И, обращаясь к соседям по скамейке, завистливо качали головами: “Эх! Есть счастливые дети! Вырастет – человек будет...”

Маленькая Лиза слышала эти слова, горделиво одергивала бархатное платьице и подчеркнуто громко обращалась к гувернантке по-немецки. Люди удивленно шептали вслед: “Это наверное иностранцы...”

Отец Лизы был одним из тех людей, которые умеют приспосабливаться к жизни. Он вовремя поступил в партию, умел говорить то что надо и где надо, а еще лучше умел держать язык за зубами. Таким образом он оказался в управлении одного из крупных торговых трестов Москвы. Достаточно высоко, чтобы использовать материальные возможности своего служебного положения, и достаточно низко, чтобы не подвергаться риску ответственности за судьбу предприятия. Сыновей он предусмотрительно воспитал в духе своей карьеры. Зато дочерей сумел выдать замуж за людей, которые обеспечивали бы семье не только материальное благополучие, но и светский лоск. Лиза была младшей дочерью и любимицей отца. С раннего детства она привыкла к шумным выражениям восторга со стороны родственников и знакомых, к наивной детской зависти своих подруг-однолеток.

Так шли года. Опадали листья на Гоголевском Бульваре осенью, набухали сладким ароматом почки деревьев весной. Лиза окончила школу и стала взрослой девушкой. Она трезво смотрела на жизнь. Когда подошел ее срок выбирать свой жизненный путь, она, посовещавшись с отцом, решила поступить в Московский Институт Иностранных Языков – МИЯ. Это обеспечивало сравнительно легкую учебу и по окончании возможность столь-же легкой работы. Кроме того МИЯ был известен тем, что часто он служит путем во многие заманчивые области – в Министерство Иностранных Дел, Министерство Внешней Торговли и другие места, о которых говорят шепотом. Среди московских девушек ходит много таинственных слухов о массивном желтом здании по Метростроевской Улице. Здесь доносятся шорохи далекой и загадочной заграницы, здесь сладко дурманят голову ароматы Коти, здесь на студенческих балах танцуют принцы девичьих грез, одетые по последней заграничной моде. Двери МИЯ казались Лизе вратами в Terra incognita.

Благодаря хорошим знаниям немецкого языка, полученным в детстве от гувернантки, и связям отца Лиза без труда поступила в Институт. В первый-же год учебы она обратила внимание профессоров своим острым умом и прекрасными успехами. Успехи в учебе были для Лизы делом чести. В детстве она привыкла к всеобщему восхищению и преклонению перед ее длинными локонами, кружевными платьицами и дорогими игрушками. С годами это чувство стало для нее болезненной потребностью. Теперь она старалась снискать восторги и зависть окружающих другими путями. Она во всем старалась перещеголять других студентов – в отметках, в манерах, в одежде. И Лиза добилась своего. Профессора ставили ее в пример прилежания. Подруги морщились от ее эксцентричных выходок. Молодые люди провожали взглядом ее стройную фигуру, удивляясь вызывающим манерам и туалету.

Так прошел первый год учебы. Начался второй. По Метростроевской улице мел холодный осенний ветер, когда однажды утром Лиза привычно взбежала по ступеням Института. В коридорах было холодно. Засунув руки в рукава пальто, Лиза торопливо шла к своей аудитории, надеясь до начала лекций поделиться новостями с подругами. Не успела она подойти к кучке студентов, шумно толпившихся у дверей лекционного зала, как староста группы отозвал ее в сторону. “Лиза, тебя вызывают в Спецотдел”, – произнес он строгим шепотом. – “Явиться немедленно!”

Институтский Спецотдел помещался в комнате рядом с кабинетом ректора Института. Никому из студентов не были известны функции Спецотдела. О них можно было только догадываться. Двери этой комнаты открывались редко. Люди оттуда не выходили, а выскальзывали, стараясь открывать двери поменьше, а закрывать потише.

Предварительно постучав, Лиза робко приоткрыла дверь в таинственную комнату. За столом сидела женщина с подчеркнуто самоуверенными манерами, какие бывают у женщин, исполняющих мужскую работу. По слухам Лиза знала, что это начальник Спецотдела. Не вынимая изо рта папиросы, женщина извлекла из стоящего за ее спиной железного шкафа папку, держа ее так, чтобы Лиза не могла видеть содержимое. Затем она метнула на Лизу испытывающий взгляд, сверяясь с фотографией в папке. Минуты тянулись бесконечно долго. Лиза тоскливо глядела на крыши домов за окном и думала: – “Или арестуют, или выгонят из Института...”

Наконец, женщина с манерами мужчины протянула через стол запечатанный конверт и сказала: “Сегодня вечером к 9 часам явитесь по этому адресу”.

Лиза взглянула на конверт и буквы запрыгали у нее перед глазами. На конверте значилось: “Лубянская площадь. Подъезд 8. Комната 207”.

“В комендатуре скажите свою фамилию”, – пояснила начальник Спецотдела. – “Там Вас будут ждать”.

В этот день Лиза была необычайно рассеянна. Она почти не слушала профессоров и не могла сосредоточиться на конспектах. В голове у нее неотступно колотились слова: “Лубянская площадь... Девять часов вечера...” Она осторожно открывала портфель и заглядывала внутрь. Серый конверт с зловещим адресом лежал на своем месте.

Ровно без пяти минут девять Лиза вошла в окованные бронзой створчатые двери Главного Управления НКВД на Лубянской площади. Дежурный лейтенант НКВД позвонил по телефону, затем вручил Лизе пропуск. Теперь восьмой подъезд, клетки этажей, наконец дверь с табличкой “207”. С замирающим сердцем Лиза почти неслышно прикоснулась к двери костяшками пальцев.

“Вы так точны. Это хороший признак!” – с приветливой улыбкой произнес молодой человек в гражданском костюме, открывая дверь. – “Прошу Вас!” Он вежливо указал рукой на мягкое кресло напротив письменного стола. Лиза машинально опустилась в кресло, поджав под себя ноги и не решаясь облокотиться. Срывающимся голосом она назвала свою фамилию.

“Очень приятно, очень приятно,” – расплылся в улыбке незнакомец. – “Разрешите предложить Вам папиросу?!” Он протянул Лизе через стол коробку дорогих папирос. Лиза неслушающимися пальцами долго не могла справиться с станиолевой оболочкой. Наконец, она осторожно взяла папиросу, недоумевая, что этот радушный прием может означать.

“Может быть Вы желаете чаю? Или кофе?” – осведомился любезный незнакомец. Лиза растерялась еще больше. Не дожидаясь ответа девушки гостеприимный хозяин нажал кнопку на столе и через минуту перед Лизой стоял никелированный поднос с кофе, печеньем и коробкой шоколадных конфет.

Чтобы как-то скрыть свою неуверенность и робость Лиза откусила кусочек печенья. Печенье показалось ей горьким и не хотело идти в горло.

“Как Вы думаете – зачем я Вас пригласил сюда?” – мягко произнес незнакомец, закурив папиросу и рассматривая Лизу со стороны.

“Не знаю...” – дрожащим голосом ответила Лиза и почувствовала как у нее остановилось сердце.

“Мы уже давно интересуемся Вами,” – начал человек в гражданском костюме, откидываясь поудобней в кресле и устремив взор поверх Лизиной головы, – “Вы культурная и привлекательная девушка. Я бы даже сказал очень привлекательная.” Он сделал ударение на слове “привлекательная”. “Кроме того Вы из хорошей советской семьи,” – продолжал незнакомец. – “Ваш отец – старый партиец. Вы тоже показали себя в Институте как активная комсомолка У нас очень хорошие отзывы о Вас.”

Человек по другую сторону стола сделал паузу и посмотрел на Лизу, проверяя действие своих слов. С лица Лизы медленно исчезало выражение тревоги, уступая место напряженному ожиданию.

“Мы не только наказываем врагов советской власти,” – продолжал человек за столом. – “Мы так-же помогаем расти кадрам настоящих советских людей. Конечно, в том случае, если эти люди покажут себя достойными гражданами Советского Союза, преданными делу партии и товарища Сталина. По имеющимся о Вас отзывам мы считаем нашим долгом позаботиться также и о Вашей будущей судьбе.”

Человек снова сделал паузу, еще раз взглянул на Лизу, сидевшую не поднимая глаз, затем спросил: “Скажите, разве не правы мы, считая Вас преданным советским человеком и желая помочь Вам в Вашей жизненной карьере?”

“Я еще слишком молода,” – произнесла Лиза в замешательстве. – “Пока я еще не имела возможности...”

“О да! Я понимаю,” – согласился человек по другую сторону стола. – “Вы всегда желали доказать свою преданность делу партии, но у Вас не было возможностей. Не так-ли?”

“Да... Я всегда старалась..,” – пролепетала Лиза запинаясь, – “Я всегда посещала комсомольские собрания...”

“Я знаю. Комсомольская организация рекомендовала Вас с самой лучшей стороны,” – успокаивающе кивнул головой человек за столом. – “Как видите, я довольно детально ознакомился с Вашей личностью, прежде чем пригласить Вас сюда.”

“И вот теперь мы считаем, что Вы достаточно сознательны, чтобы оправдать себя на деле,” – продолжал он. – “Вы учитесь в Институте Иностранных Языков. Вы знаете что по окончании учебы некоторые выпускники будут иметь возможность работать с иностранцами или даже получат командировку на работу заграницу. Это является высшей честью для выпускников. Не хотелось бы Вам быть в числе этих избранных людей?” Голос человека по другую сторону стола звучал вкрадчиво и мягко.

“Конечно, товарищ..!” – с готовностью воскликнула Лиза и сейчас-же осторожно добавила. – “Если это будет в интересах партии и правительства.” Она почувствовала что на сей раз вечерний визит в НКВД далек от тех неприятных последствий, которые ей мерещились. Может быть сейчас ей предоставляется один из тех шансов, о которых шепчут в коридорах Института. Лиза решила призвать на помощь все свои способности, чтобы не упустить маячащие на горизонте загадочные возможности.

“Называйте меня Константин Алексеевич,” – дружеским тоном разрешил человек за столом и пододвинул Лизе коробку с шоколадом. – “Я вижу, Вы умная девушка. Работа с иностранцами или заграницей?! Знаете Вы что это значит?! Это значит лионские шелка, парижские духи, лучшие рестораны мира... Это особые ставки для работников заграничной службы... Это высшее общество. Блеск, легкая и красивая жизнь, наполненная удовольствиями... Это мужчины у Ваших ног...”

Константин Алексеевич перевел дух и бросил взгляд на Лизу. Лиза сидела неподвижно как в трансе. Глаза ея блестели от волнения. Надкушенная конфета таяла между пальцами.

“Но все это возможно только лишь при одном условии,” – с легким вздохом сожаления произнес новый знакомый Лизы и растопырил пальцы по столу, как-бы желая показать, что путь к красивой жизни лежит у него под рукой. – “Это условие – наше абсолютное доверие. А это доверие каждому не дается... Его нужно заслужить.”

В последних словах Константина Алексеевича Лизе почудилось что-то безжалостное, холодное. На мгновение она снова ощутила легкую беспомощность и страх. В следующий момент заветные мечты о блестящей жизни, где все будут оглядываться ей вслед, рассеяли Лизины колебания.

“Что я должна делать?” – по-деловому спросила Лиза.

“О, различные поручения, которые дадут Вам возможность доказать Вашу преданность делу партии,” – произнес Константин Алексеевич таким тоном, как будто речь шла о пустяках, – “Это легче выполнить, чем объяснить.” Потом, как-будто уже заручившись согласием девушки, он деловым тоном разъяснил: “Вы пройдете дополнительный курс специального обучения. Для каждого отдельного задания Вам будет даваться соответствующий инструктаж... и соответствующие средства для необходимых расходов.”

“Но, может быть я не буду соответствовать некоторым требованиям,” – слабо попыталась возразить Лиза, не ожидавшая такого быстрого оборота дела. – “Может быть я просто не смогу..?” Инстинктивно она хотела испробовать путь к отступлению.

“Мы поможем Вам,” – успокоил ее Константин Алексеевич. – “Кроме того мы хорошо знакомы с Вашими возможностями по имеющимся у нас характеристикам. Теперь я попрошу Вас подписать эту бумагу!” Он протянул через стол стандартный бланк с местом для подписи.

Лиза быстро пробежала бумагу глазами. Это была подписка о сотрудничестве и молчании, грозившая в случае нарушения “применением всех мер по охране государственной безопасности Союза ССР.” Сияющие образы красивого будущего несколько померкли перед глазами Лизы. Константин Алексеевич предупредительно обмакнул ручку в чернила и протянул через стол. Лиза подписала.

Таким образом исполнилась мечта о красивой жизни одной из студенток Московского Института Иностранных Языков. Таким образом гранитное здание на Лубянке пополнилось еще одним агентом-ловушкой. В скором времени Лиза, не прерывая учебы в Институте, стала образцовой сиреной НКВД.

Во время войны в Москве не было немцев-иностранцев в точном смысле этого слова. Поэтому Лизу ввели в круги тех немногих немцев-антифашистов, которые когда-то прибыли в СССР как политэмигранты и которые благополучно пережили бесконечные чистки. Вскоре эта работа показала себя бесцельной. На свободе сохранились только лишь те немцы-коммунисты, которые сами являлись тайными агентами Лубянки. НКВД запустило Лизу в их среду в надежде лишний раз проверить благонадежность собственных сексотов. Но немцы, умудренные опытом, громко курили фимиам Сталину и хором повторяли модный в те годы лозунг: “Убей немца!” Лизу тошнило от такой преданности и от невозможности проявить свои способности.

Через некоторое время Константин Алексеевич, бывший прямым шефом Лизы, убедился в ее исключительно остром уме и в сравнительно редком для женщины общеобразовательном кругозоре. Лиза была подлинным мастером заводить и поддерживать разговор на любую тему. Ее перевели для работы в среде крупных партийных работников. Лизе была предоставлена возможность посещать закрытые клубы различных Наркоматов и даже, считающийся особенно привилегированным, Клуб Наркоминдела на Кузнецком Мосту.

Результаты Лизиной работы хранятся в делах и тюрьмах НКВД. Доказательством успехов служит факт, что Лизу надолго закрепили на “внутреннем фронте”. Работа с иностранцами, по классификации НКВД, считается довольно низко квалифицированной. В случае иностранцев интересуются внешними деталями и фактическим материалом. В случае слежки за “бобрами”, т.е. крупными советским партийцами, требуется узнать его сокровенные мысли и настроения. Эта работа значительно более сложная и требует от сирены подлинного искусства.

Весной 1945 года Лиза в числе лучших окончила Институт. В то время многих выпускников откомандировали для работы в Советскую Военную Администрацию в Германию. В этот поток попала и Лиза. Опять-таки со специальным заданием. Она была прикреплена в качестве переводчицы, и одновременно соглядатая НКВД, к одному из членов Особого Комитета по Демонтажу при СНК СССР, находившемуся в Германии с целью изучения возможностей наиболее Рационального использования экономических ресурсов Советской зоны.

После того, как генерал от демонтажа вернулся в Москву, Лизу передали в распоряжение Отдела Кадров Штаба СВА. На ее личном деле стояла пометка: “Назначение согласовать с Управлением Государственной Безопасности.” Через несколько дней Лиза стала личной переводчицей экономического диктатора Германии – генерала Шабалина.

Так мне пришлось познакомиться с Лизой Стениной лично. Вскоре майор Кузнецов сделал мне таинственное предостережение. Долгое время работая с генералом, он приобрел соответствующий опыт. Догадывался ли сам генерал что за люди окружают его? Позже я убедился, что он имел основания не доверять всем и каждому. Вот несколько примеров.

Генеральский ординарец Николай в свое время служил в войсках НКВД. Согласно принятому в Советском Союзе обычаю люди, однажды имевшие какие-либо отношения с НКВД, – не только бывшие сотрудники НКВД, но также и бывшие заключенные, – никогда не теряют связи с этим учреждением. Этот обычай был, конечно, знаком генералу. Николай, являясь денщиком, в то-же время был сторожем своего господина.

Горничная генерала Дуся. Милая и тихая девушка. В конце 1945 года всех бывших девушек-репатрианток, до того работавших на различных низовых должностях, отправили на родину. Ко всеобщему удивлению Дуся осталась. Тогда люди предполагали, что это объяснялось протекцией генерала. Когда генерал вернулся в Москву, а Дуся все-же осталась в Карлсхорсте, люди думали что у Дуси есть какой-то другой протектор. Только немногие догадывались что это за протектор.

Дуся была очень милой девушкой. И всегда меня поражала печать тихой грусти и тоски, никогда не оставлявшей свежего личика девушки. Она знала какая участь постигла ее подруг-репатрианток. Она знала, что в конце-концов ее ожидает та-же судьба. И вместе с тем, она была вынуждена служить инструментом в руках людей, которые завтра будут ее тюремщиками.

Итак – денщик, горничная и личная переводчица генерала были шпиками МВД. Позже я имел возможность убедиться в этом из официальных источников. Мне кажется, что генерал был не настолько глуп, чтобы не замечать этого. Если и не замечал, то по опыту знал, что так должно быть. Для простоты он считал всех своих ближайших сотрудников за соглядатаев МВД. В том числе и меня.

После предупреждения Кузнецова я стал обращаться с Лизой осторожнее. Затем меня посвятили в лизину тайну ее бывшие подруги по Институту, работавшие переводчицами в Главном Штабе. Помимо безудержного тщеславия, Лиза была бесконечно хвастлива. С такими предпосылками “доверие МВД” не могло остаться долгое время тайной. Позже я узнал подробности из других источников.

Однажды вечером Лиза зашла ко мне под каким-то предлогом. В Карлсхорсте было принято заходить к соседям без особых приглашений. Покрутившись по комнатам, Лиза бесцеремонно расположилась на кушетке и заявила: “Григорий Петрович, Вы плохой кавалер. И к тому же скряга.”

В ответ на мой вопросительный взгляд, она поджала под себя ноги и указала: “Достаньте-ка вон из того ящика бутылку вина и будем чувствовать себя как дома.”

“Я и так чувствую себя как дома”, – заметил я.

“Не будьте таким противным,” – промурлыкала Лиза. – “Я скоро уезжаю. Хотя я Вас и терпеть не могу, но давайте простимся.”

“У нас взаимная любовь,” – вздохнул я. – “А вместе с тем мне почему-то жалко, что ты уезжаешь.”

Это было время когда Лиза, после отъезда Шабалина, ожидала назначения на новую работу. Не имея на этот вечер определенных планов, я решил провести время в обществе Лизы.

“Так Вам все-таки жалко расставаться со мной,” – взглянула на меня Лиза своими темно-карими глазами. – “Признайтесь!”

Если говорить о женских чарах Лизы, то самым привлекательным в ней является шлиф большого города, образованность и культура в сочетании с непревзойденной вульгарностью. Такое сочетание невольно притягивает своей новизной.

“Ты интересуешь меня так-же, как красивая шкурка змеи,” – признался я.

“Почему Вы меня избегаете, Григорий Петрович?” – спросила Лиза. – “Ведь мы с Вами по всем данным должны лучше понимать друг-друга, чем другие.”

“Вот именно поэтому, Лиза,” – сказал я и прикоснулся к ее плечу.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

“Не сердись на меня, Лиза,” – сказал я. – “Хочешь я тебе судьбу погадаю? Слушай! Твоим мужем будет пожилой генерал. Только это удовлетворит твои запросы к жизни. Ты достаточно трезво смотришь на вещи, чтобы согласиться с моим предсказанием.”

Лиза посмотрела на меня слегка растерянно, соображая как принять мои слова – в шутку или всерьез. Затем она заговорила уверенно и с жаром, как-будто защищаясь: “Хорошо... Откровенность за откровенность! Да, я выйду замуж за возможно высокого человека! Наверное он будет уж не молод. Но что такое, так называемая, чистая любовь по сравнению с тем, что мне может дать высокопоставленный муж?! Красивых мальчиков я подберу на улице и они будут делать то, что я захочу. Ха! Любовь?! Пусть другие бегают без чулок и играют в чистую любовь. Нужно иметь власть, пусть то будут деньги или высокое положение... Тогда, только тогда можно понять как дешево стоит любовь...”

“Дело вкуса!” – пожал я плечами.

“Это дело не вкуса, а разума,” – возразила Лиза, сверкая глазами и дрожа от возбуждения. – “Вы, Григорий Петрович, достаточно взрослый человек и должны понимать, что жизнь – это борьба. Это – сильные и слабые. Если хочешь жить, то нужно быть сильным. Если ты сам слаб, то служи сильным. Равенство, братство?! Ха! Где Вы это видели? Красивые сказки для дураков...”

“У тебя очень критический подход к жизни,” – сказал я.

“Да, я хочу быть вверху, а не внизу,” – продолжала Лиза как в забытье. – “Жизнь можно понять только взглянув на нее сверху... Для этого нужны крылья...”

“Лиза, сегодня ты мне нравишься,” – сказал я почти искренне. – Иногда жизнь, действительно, тяжела. Иногда ищешь красивой сказки. Как ты говоришь – для дураков. Но... Помнишь сказку о Икаре? Это сказка для умных. Он тоже хотел иметь крылья... Знаешь чем это кончилось?”

Лиза посмотрела на меня в недоумении. “Что Вы хотите этим сказать, Григорий Петрович?” – спросила она нерешительно.

“Просто так... Ассоциация...” – ответил я.

В начале 1946 года Лиза была откомандирована переводчицей в состав советской делегации на Нюренбергский Процесс над главными виновниками войны. Пробыла она там около года. В документальном фильме о Нюренбергском Процессе можно мельком уловить кадры, где она снята среди союзного технического персонала в зале суда. Конечно, и в Нюренберге Лиза попутно выполняла другую работу, свою основную работу. Кто были очередные жертвы кремлевской сирены – наивные американцы, корректные англичане или галантные французы?!

Лиза интересна как яркий представитель нового типа советских людей. Этот тип воспитан эпохой и имеет все данные для успешного процветания в советских условиях. Выросши в среде, исключающей свободный дух и идею, сознание этих людей автоматически переключено на материальные стороны жизни. Здесь движущим началом служит желание подняться на высшую ступень существующей социальной лестницы. Средства? Люди типа Лизы приучены не задумываться над моральной сущностью своих поступков. Советская мораль оправдывает все, что служит интересам партии.

Невольно возникает сравнение между Андреем Ковтун и Лизой Стениной. Оба служат одному и тому-же делу. Первый в душе протестуя, но не имея возможности изменить что-либо. Вторая – совершенно добровольно и сознательно. Андрей уже познал достаточно, чтобы понять, что он только беспомощный раб системы. Лиза еще стремится вверх. Может быть и ее скоро станет преследовать запах крови.

Глава 13. Между двух миров

Когда-то еще до войны мне довелось читать книгу Поля де Крюи “Стоит ли им жить?” Книга эта была настоящей находкой для Гослитиздата, она вполне соответствовала тогдашнему курсу Политбюро против “гнилых демократий” и поэтому была издана на русском языке огромным тиражом. На обложке были изображены оборванные дети, похожие на живых скелетов, роющиеся на свалке в поисках съестного. Позади несчастных детей и мусорной кучи возвышались небоскребы Нью-Йорка. Достаточно было поглядеть на обложку, чтобы знать, о чем будет идти речь в книге.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒