Взаперти. Мясной город

24. Взаперти

Лето катилось своим чередом. Эдинбургский фестиваль искусств промелькнул незаметно: кончился, не успев начаться. Обычно Скиннер встречал его с ненавистью – и провожал с легкой грустью. С одной стороны, его раздражали приезжие: стада легкомысленных любителей путались под ногами у профессиональных пьяниц, заполняли бары и ресторанчики, перехватывали такси, столь необходимые серьезному алкашу для эффективного покрытия стратегических питейных точек. С другой стороны, фестиваль служил безотказным предлогом оттянуться, а толпы новых лиц сулили захватывающие романтические приключения.

В это лето, однако, все было по-другому. Скиннер проводил вечера взаперти, перед телевизором. Началось с «Планеты обезьян» – новый римейк побудил его купить и пересмотреть полную подборку прошлых версий; затем последовали первые три выпуска «Клана Сопрано», которые он проглотил залпом, за выходные, чуть не одурев от бессонницы; затем была неудачная попытка окучить полный выпуск сериала «24», окончившаяся тем что он сломался и уснул на шестнадцатом часу. Параллельно он штудировал поэтов-классиков, особое внимание уделяя Байрону и Шелли. Фестиваль давно отгремел, однако Скиннер не спешил выходить из затворничества, справедливо рассудив, что зеленый змий за время передышки отдохнул и собрался с силами и вступать с ним в открытую затяжную схватку было бы неразумно.

Слишком опасно для бедного Кибби.

Не за горами была уже зима с ее неизбежными соблазнами, но Скиннер твердо решил держать оборону и оставаться взаперти. Он начал правильно питаться и даже регулярно принимал настойку морского чертополоха, вычитав, что человеческая печень обладает удивительной способностью к регенерации, а чертополох способствует процессу.

Железная сила воли начала приносить пользу в быту: Скиннер привел в порядок квартиру и собственноручно смастерил платяной шкаф с раздвижными дверями. Однако время шло, а Брайан Кибби на работе не появлялся, и Скиннер начал уже всерьез тяготиться отсутствием своего странного антипода.

Что происходит с маленьким подонком? По идее, он должен быть свеж, как ранний огурчик.

Кибби упорно не проявлялся, несмотря на то, что Скиннер строго держал завязку: категорически не принимал наркотиков и почти не пил, не считая пары жалких банок пива в воскресенье, когда по спортивному каналу «Сетанта» показывали встречу двух эдинбургских клубов.

Наверняка скоро выйдет, живой и здоровый!

Наконец в один ужасный вечер Боб Фой пригласил Скиннера в кабинет и объявил, что вопрос решен – все бумаги оформлены. Брайан Кибби официально уволен по нетрудоспособности.

Нет, не может быть!

Блядский червяк! Да как он смеет так со мной поступать!

Скиннер привык использовать Кибби как мистическое зеркало, как индикатор собственной смертности. Он не верил своим ушам. Однако злорадная ухмылка Фоя была убедительнее слов. Скиннер ничего не ответил, лишь сухо кивнул и вернулся к себе в кабинет. И немедля набрал номер Джойс, чтобы сделать последнюю отчаянную попытку отговорить Кибби от рокового решения.

– Ах, спасибо за поддержку, мистер Скинн… извините, Дэнни. Мы решили окончательно. Даже как-то легче на душе. Назад дороги нет! Брайан и сам почувствовал себя лучше. Перестал работать – и сразу пошел на поправку, представляете?

Нет.

НЕТ.

Весь отдел пребывал в недоумении: Дэнни Скиннер, который только и делал, что всячески травил и шпынял Брайана Кибби, переживал его уход сильнее всех.

– Скиннер не так прост, как кажется,– объясняла Шеннон Макдауэл своей подружке Лиз Фрэнклин, недавно поступившей на работу.– С виду пустой шутник, а душа добрая, отзывчивая…

Как ни парадоксально, Дэнни Скиннер действительно переживал. Вселенная вокруг него рушилась, и обломки погружались в пучину горького отчаяния, увлекая его следом. Брайан Кибби ускользнул.

Мне необходимо его видеть!

Надо что-нибудь придумать…

А пока… я эту мразь проучу. Я ему покажу, как со мной шутки шутить! Он у меня поплачет кровавыми слезами.

После работы Скиннер направился прямиком к торговцу наркотиками Дэвиду Криду и приобрел два грамма кокаина. Дружище Крид в знак особого расположения покрутил в воздухе мешочком с марихуаной, и они на посошок раскурили трубочку. Скиннер был надежным клиентом; Крид присовокупил к сделке кое-каких гостинцев на халяву – и понеслось: Скиннер остаток дня промотался по барам, а затем встретил знакомых и отправился с ними в ночной клуб. Затем была закрытая вечеринка в Брунтсфильде – он еще никогда не видел, чтобы в одной маленькой комнате было столько спиртного.

Такие совпадения явно неспроста. Ну что ж, я заслужил.

Скиннер поднес к губам бутыль абсента и начал хлебать, как будто это была вода, под восхищенные возгласы окружающих.

Энн. Само имя говорило о надежности, о преданности. Женщине с таким именем можно доверять, она никогда не подведет. Да, Энн по-прежнему оставалась лучшей кандидатурой. А Маффи слишком опасна.

Брайан Кибби целыми днями просиживал в своей комнате, словно приклеившись к компьютеру. Либо игры, либо интернет. Приступы прекратились, но организм был еще слаб, истощен болезнью, и Брайан пребывал в постоянной депрессии – валялся на кровати, обложившись подушками, в обнимку с ай-буком. Видеть никого не хотелось. Жирного Джеральда, однако, не обескураживал тот факт, что его не звали в гости: он бесперебойно названивал по мобильному телефону, с садистской тщательностью освещая перипетии романтических похождений Люси. В конце концов Кибби перестал отвечать на его звонки. Джеральда и это не остановило – он начал слать эсэмэски, игнорировать которые у Кибби не хватало силы воли. С горящими глазами он пробегал ехидные скупые репортажи. Последний уязвил его больнее прочих:

Эвиморский поход это улет люси уже не с агнусом он получил чего хотел передал ее кену. Старый конь борозды не испортит! девка вошла во вкус дает всем подряд сам с ней сосался на танцах дальше не зашло – боюсь заразу подцепить! Мы с Кеном дописали путеводитель по Грампианским горам пришлю тебе экземпляр.

Ерзая на подушках, Кибби злобно удалил сообщение.

Путеводитель… это же моя идея! Мы с Кеном собирались его написать… А Люси… мелкая грязная шлюха! Кен ей в отцы годится!

Кибби схватил ноутбук и принялся лихорадочно рыскать по порносайтам. Наконец ему попалась девушка, напоминающая Люси. Хельда из Скандинавии, в очках с тонкой золотой оправой. Тоненький голосок с северным акцентом призывно пищал из динамиков. Кибби пугливо приглушил звук, собрал остаток слабых сил – и начал дрочить так ожесточенно, как, наверное, еще никогда в жизни не дрочил.

А-ах… надо было ей засадить… она сама хотела… дерут ее все кому не лень… шлюха, шлюха!.. О-о-ох…

Бурно кончив, Кибби откинулся на спину. Казалось, остаток жизненной энергии покинул его вместе со спермой. Тупо глядя в потолок, он чувствовал, как в груди растет сосущая пустота.

– Прости, Боже…

Опять черная пометка… А ведь держался таким молодцом…

Он нашарил свой верный галстук и, ни секунды не раздумывая, накрепко прикрутил правую руку к спинке кровати.

В эту ночь, однако, Кибби был всерьез наказан за грехи: он проснулся весь в поту, в страшных муках, и по-собачьи завыл от нестерпимой боли.

Джойс Кибби разбудили жуткие вопли. Она вскочила и накинула халат. Сердце прыгало в груди, предчувствуя беду. Взбежав по ступенькам, она распахнула дверь в комнату сына.

– Брайан!

Джойс щелкнула выключателем. Бац!– лампочка тут же перегорела.

– Брайан!– воскликнула она снова.

Ответа не было. Из темноты не доносилось ни звука. Пробравшись на ощупь к кровати, Джойс включила ночник. Брайан лежал желтый, как лимон, еле дыша. Его рука была почему-то привязана к спинке кровати.

– Что случилось, сынок? Твоя рука…

Осознав, что ответа не добьется, Джойс сбежала вниз и вызвала «скорую помощь», а затем стремглав вернулась к сыну.

– Потерпи, они уже едут,– умоляла она.

Брайан лежал, неразборчиво шепча, обливаясь холодным потом. Джойс отвязала его руку, пощупала слабый пульс… Она не заметила, сколько прошло времени, прежде чем приехала «скорая». Санитары погрузили безвольную тушу на носилки и потащили к машине через аккуратно подстриженную лужайку. Свежий воздух слегка оживил Кибби, и он тихо прошептал:

– Кажется, я всех подвел…

Джойс метнулась к нему, крепко обняла.

– Ну, ну… не говори глупостей, мы тебя любим… Мы тебя очень любим, слышишь, Брайан!

Сын не отвечал. Лицо его было совсем желтым, а поясница болела так, словно ее ковыряли ножом.

25. Мясной город

Орудуя столовым ножом, Фой отрезал кусок жареной печенки. Насадил его на вилку, поднес ко рту. Сочное мясо таяло на языке. Вкус и консистенция наводили на мысль о сладком меде. Фой поднял бокал густого доброго каберне. Калифорнийское, из долины Напа. Божественный аромат. Ради таких минут начальник департамента по защите окружающей среды и прав потребителя Боб Фой был готов на многое пойти. Живи в настоящем, лови момент, работай всеми органами чувств! Мгновение, ты прекрасно!.. Но тут его сотрапезник, сидящий напротив, сделал заявление, грубо и безвозвратно испортившее момент.

– Я вполне серьезно,– подтвердил Дэнни Скиннер, косясь на стоявший под столом «дипломат».

Фой вздохнул и опустил бокал. Выражение неземного блаженства слетело с его лица, и на смену пришла привычная кислая гримаса.

– Ну, Дэнни… Несерьезный разговор! Это пройдет. Я и сам порой так думаю. По крайней мере подожди до утра.

Скиннер, словно не слыша, положил «дипломат» на колени, откинул крышку, достал бежевый конверт.

– Вот, здесь все написано.

Фой поиграл бровями, изогнул нижнюю губу, брезгливо распечатал конверт и прочитал заявление.

– М-дя, ты и вправду…– пробормотал он,–…и вправду увольняешься. Купера, я полагаю, уже поставил в известность.

– Сегодня утром,– кивнул Скиннер бесстрастно.

– Но… почему?!– Фой был буквально в шоке.– У тебя же такие перспективы… И повышение получил…

Что ему ответить? Сказать, что на Земле живет несколько миллиардов людей, и меня уже достало каждый день видеть вокруг одни и те же рожи? Нет, еще обидится.

– Просто хочу попутешествовать. Посмотреть мир.– Скиннер пожал плечами.– Собираюсь съездить в Америку.

Фой хмурился и задумчиво покусывал губу.

– Что ж, ты еще молод. И в отделе долго работаешь. Неудивительно, что тебе захотелось перемен. Расправить крылышки, как говорится.

Фой положил в рот очередной кусок печенки, отхлебнул каберне. Потом поднес бутылку к глазам и посмотрел на этикетку, словно хотел убедиться, что это не обман и вино действительно из коллекции Джозефа Фелпса – самого престижного, с точки зрения Фоя, винного дома в долине Напа.

– Отличное вино,– заметил он, вернув полупустую бутылку на стол.– Неужели не соблазнишься?

– Нет. Стараюсь держать форму.– Скиннер накрыл ладонью девственно пустой бокал и поднес к губам стакан с минералкой.– И с куревом завязал.

– Да ладно, сегодня особый случай!– настаивал Фой.– Один бокал не повредит. Посмотри на нашего Кибби: такой трезвенник, а вот пожалуйста – лежит в больнице, в очереди на трансплантацию печени! Лучшее доказательство, что медицинские теории о здоровом образе жизни ни черта не значат. Все дело в генах. Что на роду написано, того не избежишь.– Он отправил в рот еще один кусок печенки.

Скиннер хмуро покосился на Фоя и вспомнил прочитанные недавно строки.

– «Вино разрушает печень, жар разливает желчь, мясо губит желудок, пыль воспаляет глаза»,– процитировал он.

– Что это за хрень?

– Алистер Кроули. Был такой оккультист. Знал, о чем говорил.

– Э, живем один раз!– Фой поднял бокал.– А потом, если верить попам, отправимся в лучший мир.

– Угу. Под названием Калифорния.– Скиннер салютовал минералкой.

Ему хотелось поскорее уехать отсюда, бежать от соблазнов, что подстерегают склонного к пьянству человека на каждом шагу. В Шотландии это считается нормой: раз уж вышел за порог – значит собираешься нажраться. Таков стереотип, никуда от него не денешься.

А Кибби между тем лежит на больничной койке, борется за жизнь – буквально через дорогу, в Маленькой Франции. И отправил его туда не кто иной, как я… Ну ничего, теперь я на его стороне. Мы будем бороться вместе. Самое страшное в этих заклятиях то, что до самого последнего момента не сознаёшь, как близки становятся лютые враги. Так близки, что в конце концов понимаешь: ты за них в ответе. Истинный враг роднее жены, роднее ребенка, роднее престарелых родителей. Истинный враг берет над тобой контроль, начинает диктовать образ жизни; от него уже не отвяжешься.

Соблазны, соблазны… несущие смерть бедному Кибби. Но это Шотландия, Эдинбург. Северные задворки Европы, где рано темнеет, где вечно идет дождь, где не бывает солнца. Формально – столица, однако все решения, касающиеся жизни граждан, принимают за много миль отсюда. В общем, идеальные условия для беспросветного, беспробудного, окаянного пьянства. Прочь, прочь отсюда, думал Скиннер.

Вернувшись домой, он сел за стол и, задыхаясь от взбурливших чувств, написал матери письмо.

Здравствуй, мама!

Прости, я был пьян, когда спрашивал тебя об отце. На днях я пришел, чтобы извиниться, но у тебя сидел Басби, да и сама ты, кажется, была под газом, так что момент был неудачный. В общем, отношения между нами сейчас непростые, но я хочу, чтоб ты знала: я тебя по-прежнему очень люблю.

Я не буду больше пытать тебя вопросами об отце. Понимаю, ты не хочешь раскрываться передо мной, и какие бы соображения тобой ни двигали, я их уважаю. Но и ты должна понять мое желание узнать правду. Подумав, я решил, что должен сделать это сам, без твоей помощи.

Я еще многого не знаю, однако уже приблизился к разгадке. Поговорил с де Фретэ, со старым Сэнди, попытался связаться с некоторыми ветеранами панк-рока. Теперь пришла пора ехать в Америку, чтобы разыскать Грега Томлина.

Если хочешь поговорить перед отъездом, пожалуйста, свяжись со мной до четверга. У меня билет на четверг.

Напоследок хочу сказать: ты одна для меня сделала больше, чем многие родители из полных семей, и мое желание найти отца – это не знак моего неуважения и не попытка тебя в чем-либо упрекнуть. И еще: что бы ни случилось в прошлом между тобой и отцом, моя любовь к тебе останется неизменной.

Всегда твой

Дэнни.

Скиннер запечатал письмо – и хотел было пойти и подсунуть конверт под дверь, однако испугался, что случайно встретит мать в подъезде, и бросил письмо в почтовый ящик на дверях парикмахерской. Завтра утром, разбирая почту, Беверли найдет его среди рекламных листовок и счетов.

Он не спеша спустился по улице Бернард, слушая яростный щебет ошалевших птиц: после обеденного наплыва мусорные баки ресторанов были переполнены, а уборщики сегодня запаздывали. Глянцевая иссиня-черная ворона ковыряла кусок печени, подозрительно косясь на дерущихся неподалеку чаек. Скиннер поравнялся с недавно открывшимся кафе-баром. Зайдя внутрь, он заказал содовой с лаймом и взялся читать «Вечерние новости», но голова была занята другим. Он думал о недалеком будущем, мысленно бродил по улицам Сан-Франциско, где всегда тепло и солнечно, где прохожие улыбаются и пышут здоровьем, где даже на трезвую голову найдешь чем заняться. Эдинбург и в подметки не годится. А еще в Сан-Франциско жил шеф-повар по имени Грег Томлин, который запросто мог оказаться его отцом.

Ненавижу больницы. Сестры, доктора, жизнерадостные санитары с их вечными шуточками… Всю эту братию ненавижу. Ни на что не годятся. И отца моего уморили. В этих самых стенах, в больнице, якобы оснащенной по последнему слову техники, а на самом деле обреченной на провал – с самого начала, еще до открытия. Как и все в этой стране. Как и наш хваленый парламент. И новогодние торжества, окончившиеся пшиком. Провал – наш шотландский конек, мы на нем собаку съели. Ни одна нация так смачно и упорно не проваливает одно доброе начинание за другим, как это делают шотландцы.

Теперь и брат сюда попал… Та же история: они ничем не могут помочь. Все эти знания, вся забота, все благие намерения – а в сумме выходит ноль. Потому что если не прятать голову в песок, то каждому понятно: Брайан в ужасном состоянии. Они типа ищут ему донора для пересадки печени. Ну-ну! Хорошо ли ищут? А если им заплатить? Сразу бы нашли! Хотя, может, и нет. А если бы и нашли, где гарантия, что печень приживется? Где гарантия, что таинственная болезнь не начнет разъедать новую печень, как разъела старую?

Мой старший брат скоро умрет. Я смотрю на него – и вижу одутловатое желтое лицо, слышу хриплую натугу в голосе. Веки полуопущены, жизнь едва теплится. Самое ужасное – невыносимый запах, гнилая тяжелая вонь. Визитная карточка смерти. Я помню, как эта вонь сочилась из папиных пор, когда он умирал. Я все помню… И мама, бедная мама – опять, как и тогда, проходит все круги ада. Вокруг рушится кое-как отстроенная вселенная, а она только и делает, что возносит молитвы. Американские уроды, правда, перестали наведываться – и слава богу,– но мать по-прежнему ходит в нашу маленькую каменную церквушку на поросшем травой холме. Эта церквушка меня еще в детстве достала! Жуткое, тоскливое место. Как сейчас помню: каждое воскресенье голова болела по утрам от одной мысли, что надо туда идти!.. А мать ни одного дня не пропускает. Мало того, еще и в пресвитерианскую Свободную церковь повадилась ездить. Молодость вспомнила!

Я иногда пытаюсь ее вразумить: повторяю на разные лады, что врачи не дают Брайану практически ни одного шанса. Сама не знаю зачем… Наверное, хочу ее подготовить. Сама-то я уже настроилась – вижу, что мы вот-вот врежемся в беду, как в стену. Но и она должна понимать, что едет в машине без тормозов… Не могу делать вид, что слепо верю в удачный исход. Слепая вера вообще не мой конек. А вот у матери, кроме веры, похоже, ничего не осталось. Да ей и не нужно ничего. Она непоколебимо убеждена, что добродетель Брайана окажется сильнее смерти.

Наконец я не выдерживаю и выбегаю из палаты – кофе попить, куда угодно,– и они остаются вдвоем: мать погружена в молитву, сын – в беспокойный сон. Даже не заметили, что я ушла. А может, заметили…

Зачем она пришла сюда, в божий храм? Зачем говорит с этим человеком, который никогда не знал женщины, по крайней мере официально? Зачем открывает перед ним душу?

Священник терпеливо выслушал длинный рассказ и подробно объяснил, что надо делать. Она сразу поняла, что прочитанная трижды «Аве Мария» действительно поддержит ее, придаст силы, поможет сохранить тайну.

С легким сердцем она покинула церковь Святой Марии, Звезды Моря, куда в детстве ходила с неохотой, а потом, повзрослев, заглядывала тайком лишь в минуты сильнейших переживаний. Дойдя по улице Конституции до перекрестка с улицей Бернард, Беверли Скиннер спустилась к набережной и долго сидела, глядя на роскошных белых лебедей, скользивших по черным водам. Она пыталась понять, какая из нее мать. И какая католичка.

Ну вот, пожалуйста – она исповедалась. Вывернула душу перед священником. А вечером придет Трина: они будут пить водку с пивом «Карлсберг», забьют косячок, врубят на полную «Секс Пистолз», «Клэш», «Стрэнглерз», «Джем», пока соседка сверху, бедная старенькая миссис Каррутерс, не начнет садить в пол костылем. И опять все будет хорошо.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒