Стар-трек

16. Стар-трек

Брайан Кибби всю ночь не сомкнул глаз, варясь в собственном горячем поту. Тело лихорадочно дрожало, болезненные видения переполняли измученный ум, заслоняли реальность. Он боялся лишиться рассудка. Главным героем горячечных грез был, конечно, не кто иной, как страшный, кривляющийся, издевательски скалящий зубы психопат и злобный садист Дэнни Скиннер.

За что он меня так ненавидит?

В проклятые школьные годы маленький Кибби застенчивостью, изнеженностью и неуверенностью в себе постоянно примагничивал агрессивных хулиганов вроде Эндрю Макгриллена – прирожденных хищников, за версту чуявших запах жертвы. Но даже тогда ему ни разу не довелось столкнуться со злодеем, подобным Дэнни Скиннеру. Такая безжалостная, интенсивная, изобретательная и беспричинная ненависть… В то же время острый интеллект и яркий характер Скиннера были решительно несовместимы с его низменным поведением. Этот аспект тревожил Кибби больше всего.

Зачем он вообще со мной возится?

В субботу утром Брайан Кибби чувствовал себя еще хуже, чем в пятницу. Со стоном вывалившись из кровати, он кое-как оделся и поковылял в город. Ян поджидал его у вокзала Уэйверли. Друзья обменялись рукопожатием. Ян пребывал в приподнятом настроении. Достав из кармана «Ай-под», он помахал им из стороны в сторону, словно дразня.

– «Ай-под» работает на задержание?– задал Кибби ритуальный вопрос.

– Только на поражение!– столь же ритуально отвечал Ян.– «Марун-5», «Колдплэй», «Ю-Ту»…

– Добавь еще «Кин» и «Трэвис», получится крутая команда.– Кибби вяло помотал своим «Ай-подом». Даже простой и привычный обмен приветствиями его утомил. Втащив свое непослушное потное тело в поезд, он извинился и рассказал другу про странную болезнь. Обычно поездка приводила его в приятное возбуждение, однако сейчас все было иначе: хотелось сидеть и бездумно таращиться в газету.

Ян, напротив, болтал не умолкая: о культурном значении «Стар-Трека», о его вдохновляющей и воспитательной роли как идеальной модели будущего – без политических границ, без войн, без денег, без расизма, с равными правами для любых жизненных форм. Он обожал конвенты и собирающихся там людей, братьев-стартрекеров.

Кибби слушал молча, с тонкой болезненной улыбкой, изредка кивая. Закипала досада: другу было явно плевать на его страдания. Две таблетки нурофена слегка помогли, но самочувствие оставалось паршивым. Состав громыхал по туннелям с мерзким воем, напоминающим звуковые спецэффекты, какими в космических боевиках сопровождаются ракетные залпы. Кибби всю дорогу дрожал и томился – и вздохнул с облегчением, когда поезд прибыл в Ньюкасл.

В гостиничном номере Ян первым делом подключил к телевизору игровую приставку «Плэй-стэйшн» и загрузил стрелялку «Братья по оружию: дорога в гору 30».

– Брай, иди посмотри! Тебе понравится. «Гейм информер» присудил ей восемь с половиной.

Кибби вышел из ванной со стаканом воды. Закинув в рот две таблетки парацетамола, он присел на кровать и прохрипел:

– Восемь с половиной? Неплохо.

– По-моему, они заслужили девятку, не меньше. Даже девять и пять. В основе лежат реальные события, высадка в Нормандии, без цензурных купюр. Я до уровня снайпера дошел. Хочешь попробовать?

– Графика чуть размыта,– сказал Кибби, откидываясь на постель.

– Ну ладно.– Ян резво вскочил.– Ты прав, мы не за тем приехали. Собирайся, пошли тусоваться!

Кибби с трудом поднялся и надел куртку.

В фойе Государственного исследовательского центра генетики бурлило оживление. Свет был притушен, огромные динамики испускали протяжные угрожающие звуки. Внезапно в воздухе заметались разноцветные лазерные лучи, с низкой частотой заработал стробоскоп – и помещение заполнил голос актера Уильяма Шэтнера.

– Космос, последний рубеж. Дерзкий рейд звездолета «Энтерпрайз». Экспедиция длиной в пять лет. К далеким галактикам на поиск неведомых жизненных форм и цивилизаций. Туда, где еще не бывал человек…

– Неполиткорректная версия,– зашептал Ян.– Неявный мужской шовинизм, сплошные маскулинные окончания. Надо было пустить вариант Патрика Стюарта, там в конце «ничья нога не ступала».

Актер Дефорест Келли, сыгравший в первом выпуске сериала Маккоя по прозвищу Доктор Боунз, судя по слухам, находился в Шотландии и вполне мог посетить конвент.

– Только представь,– говорил Ян возбужденно, волоча Кибби по гомонящему лабиринту мимо бесчисленных стеллажей, выставочных стендов и павильонов различных групп поддержки.– Мы идем, а навстречу Доктор Боунз! Я бы не растерялся и спросил, как он относится к Леонарду Нимою в реальной жизни!

Они протолкнулись к подиуму, чтобы посмотреть на одного из ведущих, одетого в костюм представителя цивилизации Борг.

– Веселитесь, но помните: сопротивление бесполезно!– ревел в микрофон ведущий.

Кибби чувствовал себя неуютно: в толпе было шумно, сзади кто-то постоянно терся о самые ягодицы.

Блин, щупает рукой!

Он обернулся как ужаленный. Глаза наткнулись на похотливую ухмылку. Мужчина средних лет, светлые волосы с проседью на висках, висячие усы, как у мексиканского революционера Эмильяно Запаты. Кожа покрыта оранжевым загаром. Голубая футболка в насыщенном ультрафиолетом свете сияет под стать ровным зубам. На груди надпись «Телепортирую на небо».

Кибби отвернулся. Ян закричал ему в ухо:

– Это вовсе не Дефорест Келли, а Чак Фэнон! Он играл астронавта из команды Клинтона в эпизоде «Глубокий космос девять».

Опять!

На сей раз сомнений не было: его крепко и недвусмысленно ухватили за задницу! Под сердцем что-то тихо зазвенело, как натянутая резинка. Надо повернуться и врезать ему по морде! Или сказать, чтобы проваливал! Но Брайан Кибби был не из тех, кто дает волю рукам, сквернословит и устраивает сцены на людях. По неведомым ему причинам он всегда сносил обиды и унижения молча. Издав жалкий звук, похожий на «Пес!», он повернулся и направился к выходу, намереваясь вернуться в гостиницу. Ян с изумлением наблюдал, как друг покидает его, пробиваясь сквозь толпу. Он уже собрался ринуться вдогонку, когда заметил, что Кибби уходит не один: сзади следовал весьма известный персонаж, завсегдатай всех конвентов, пользующийся репутацией педика-извращенца. Ян замер и опустил руки, пытаясь понять, что происходит…

Наклонив голову, подняв воротник и защищая сигарету от кусачего мокрого ветра, Дэнни Скиннер решительно шагал по мосту в окружении боевых друзей. Впереди уже маячили хмурые здания – хоть какая-то защита от непогоды. Сизые тучи клубились над головой, подобно банде злобных хулиганов, затевая недоброе. Очередной порыв ветра поднял уличную пыль и швырнул прямо в глаза.

– Сука!

Скиннер сплюнул, чуть не попав во встречную тетку – жирную, с недовольной рожей. Впереди над тротуаром танцевал яркий пластиковый пакет; отчаянные пируэты лишь подчеркивали его жалкую участь.

Проморгавшись, Скиннер остановил взгляд на рекламном щите: исполинское слово «КОНТАКТ», черным по белому.

– Погодка, а? Скорей бы под землю!– прокричал он Макензи, направляясь к турникетам метро.

– Да уж,– отвечал Малютка Роб, растирая огромные красные руки.

Скиннер украдкой переглянулся с Гаретом, словно приглашая его понаблюдать, как человек с комплекцией Роба Макензи будет протискиваться через узкий турникет. Он где-то читал, что британские турникеты со времен пятидесятых годов расширились на целый фут. В статье также говорилось, что этого недостаточно: число ожиревших сограждан, вынужденных пользоваться специальными входами для инвалидов, растет не подиям, а по часам.

– Скинни! Ты же вроде завязал!– Трейнор кивнул на сигарету.

– Э, смысла нет,– улыбнулся Скиннер.– По моей теории, сигареты на самом деле полезны. Защищают от страшной беды – пассивного курения.

С обшарпанной восточной трибуны, которую местные болельщики называли «помойкой» или «хлевом», южная трибуна, отведенная по обыкновению для гостей из Абердина, казалась калейдоскопом цветных пятен. Трейнор посетовал, что не надел контактные линзы. С такого расстояния лица абердинцев практически сливались. Как это часто бывает, толпа выделила в стане врагов «живота» – толстого мужика, затеявшего потасовку с двумя соседями: рыжим и бритоголовым.

– Жир-ный гад! Жир-ный гад!– зарядила восточная трибуна.

Абердинский толстяк ответил вежливым реверансом, вызвав восторженные крики новичков, тяжелые изучающие взгляды записных психопатов и мудрые улыбки бывалых бойцов.

Ветер резко изменил направление, спрыснув стадион мелкой моросью. Запиликала мелодия «Вернулись парни в город», и Макензи поднес к уху мобильник. Скиннер внешне остался равнодушен, хотя сердце сладко трепыхнулось: вероятнее всего звонил кокаиновый дилер, приятель Роба. Эта новость была как решающий гол в добавочное время, и Скиннер позволил себе мысленное «ура!».

Их бригада держалась кучно, в центре сектора, влившись в общую массу бойцов. Скиннер огляделся и заметил несколько легендарных фигур. Сегодняшний матч обещал стать громким событием. Дэнни чувствовал себя как никогда готовым к акции. «Третий тайм» был запланирован сразу после игры, на улице Ист-Лондон, куда фирмы-участники должны были подтянуться, разбившись на мелкие бригады.

Бойцы «Хиберниана» начали покидать стадион за десять минут до финального свистка. Абердинцы решили воспользоваться ситуацией. Вместо того чтобы выступить к мосту Ботуэл-стрит, они незаметно обошли стадион и атаковали оставшихся хибернианцев, ворвавшись толпой на восточную трибуну.

Большая часть хибернианской армии была уже далеко – маршировала по улице к месту назначенного сражения,– однако некоторые, включая Скиннера, остались в арьергарде. На них-то и обрушили предательский удар абердинцы, рассеяв испуганные стада мирных болельщиков.

Опа, понеслась!

Сердце Скиннера заработало, адреналин впрыснулся в кровь. Противник приближался, полиция категорически отсутствовала. Прямо как в старые времена. И масштабы те же, что в семидесятых-восьмидесятых. А он, Скиннер,– в эпицентре событий.

Это был правильный, классический махач, к которому их бригада так беззаветно готовилась на протяжении многих лет и который в наши дни благодаря ритуализации насилия, стадионным системам безопасности и полицейским кордонам фактически перекочевал из реальной жизни на страницы газет. Скиннер мало того что не отступил – наоборот, смело устремился в атаку, раздавая удары направо и налево.

Ну, держитесь, крестьяне! Это вам не овец пердолить!

Уклонившись от здоровенного мужика в черной куртке «Стоун-айленд», Скиннер ввязался в хлесткую схватку с бритоголовым парнишкой, отличавшимся большими зубами, красным свитером «Пол Шарк» и злобными глазами хорька. Поначалу Скиннер дрался внимательно и расчетливо, держал стойку, но шустрый хорек зарядил ему правой в нос, так что брызнули слезы – и Скиннер начал молотить наугад, как последний новобранец.

Вот сука…

Получив две хорошие плюхи – сперва в глаз, потом в подбородок,– Скиннер пошатнулся и увидел блеклый натриевый фонарь на фоне сумеречного неба – выходило, что он уже лежал на спине. Ноги не слушались. Он понял, что встать не удастся, и сгруппировался в позе зародыша. В конце концов, бояться не следовало: за последствия должен был ответить кое-кто другой. Да, именно так – Кибби был обречен страдать от побоев, ибо Скиннер, всемогущий Скиннер, получил дар неуязвимости, как ни безумно это звучало!

Давайте, абердинцы, топчите от души!

После серии тяжелых пинков один из головорезов прокричал:

– Хватит с него, оставили!

Заткнись! Вот идиот…

Град ударов утих, а потом и вовсе прекратился. Завыли полицейские сирены.

Кибби теперь должен этим любителям овечек бутылку поставить. Ишь, чистюлька, здоровячек…

Скиннер поначалу решил, что его пырнули заточкой: некоторые удары были слишком остры, не похоже, чтобы били кулаком или ботинком. Но когда санитары помогли ему подняться, крови на асфальте не осталось. Подоспевшие полицейские вырвали его из заботливых рук эскулапов, заковали в наручники – и вместо кареты «скорой помощи» он оказался в черном воронке, где его пристегнули к железному брусу под потолком. Прощай, новая рубашка, думал он, щуря запухший глаз. Адреналиновая анестезия выветрилась; в голове ухало, бока горели.

Сидевший рядом абердинский спарринг-партнер протянул ему сигарету.

– Что, жив?– спросил он с сочувствием.

Скиннер благосклонно принял подарок и похвалил тактическую смекалку абердинцев:

– Неплохая атака, молодцы.

– Блин, ну тебя круто отпрессовали!

– Профессиональные издержки. Переживу. Литская закваска – это тебе не жуки-пуки!– Он ухмыльнулся сквозь сладкую боль.

Надеюсь, что в Фезерхоле закваска не хуже – во имя кое-чьего благополучия.

– Классный прикид!– Скиннер указал на куртку абердинца.– «Пол Шарк», новая модель?

– Ну!– расцвел тот.– Недавно в Лондоне купил.

Скиннер попробовал улыбнуться в ответ, но лицо слишком болело. Ничего, подумал он, скоро пройдет. По крайней мере у меня.

Ян Букан не мог понять, почему Брайан так поспешно смылся с конвента. Может, надо было пойти за ним? Вот ведь – удрал не попрощавшись, да еще в компании чокнутого кекса… Что бы это значило? А вдруг Брайан – голубой? Нет, не может быть! Его всегда интересовали девчонки. Например, Люси. Или красотка, что с ним работает – все уши о ней прожужжал. А с другой стороны, бывают всякие случаи… Бывает, с женщинами не получается…

Ян вернулся в гостиницу, но в номер заходить не стал. В конце концов, Брайан взрослый человек, пусть занимается чем хочет. Вернувшись к реке, он постоял на набережной, любуясь отражением лунного света в черных волнах. Рядом шумел недавно открывшийся бар, отделанный хромом и стеклом в согласии с водной темой.

Брайан сейчас, наверное, с этим типом…

В баре гуляли братья-стартрекеры. Ян присоединился к ним и просидел до закрытия. Веселье переместилось в гостиницу. Проснулся он в чужом номере, полностью одетый, рядом с похрапывающим стартрекером, которого он едва знал.

В номере этажом выше солнце осторожно просунуло лучи между занавесками. Брайан попытался приподнять голову, но изломанное тело огрызнулось, как зверь. Он с ужасом вспомнил вчерашний конвент: ему было дурно и тоскливо, а потом еще странный тип начал щипать за задницу. Такого унижения он стерпеть не смог – развернулся и ушел в гостиницу, даже не предупредив Яна… И вот теперь кровать друга пуста, даже не разобрана.

Усатый извращенец попытался пройти с ним в гостиницу, щипался, шептал на ухо чудовищные гадости про секс. Кибби передернулся, вспомнив немыслимое «вжалю тебе в очко, будешь скулить, как щенок».

– ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!– заорал он типу в лицо. И со слезами на глазах убежал наверх, оставив преследователя посреди оживленного фойе на всеобщее обозрение.

Вернувшись в номер в раздерганном состоянии, Кибби залез в кровать и сжался в комок под одеялом. Но вместо освежающего забытья пришла тупая бессонница: он лежал и моргал, словно только что пережил дорожную аварию. Рот и носоглотка пересохли, на зубах хрустел песок. Сердце прыгало зайчиком, норовя вскочить в самое горло. Он потянулся к стоявшему на тумбочке графину – там было пусто. Мысль о том, что надо встать и напиться, показалась чудовищной. Перетерплю, подумал он. Однако во рту делалось все суше. Начался мучительный кашель. Пришлось подниматься, ковылять к мини-бару, искать минеральную воду, хотя ноги и спина болели невыносимо, а в голове полыхал костер.

Губы распухли и онемели: пытаясь напиться, он пролил воду и вымочил пижаму на груди.

Занялся бледный рассвет, постепенно разгоревшийся в ослепительное утро. Кибби так и не уснул – только стонал, втирая в глаза фантомную пыль бессонницы, да ворочался в пропотевшей постели, словно выброшенный на берег дельфин.

Когда в дверь постучали, он с трудом встал, чувствуя, как невидимые барабанщики выбивают дробь на спине, ногах и руках. На пороге стоял Ян. Увидев Кибби, он вытаращил глаза и скривился от ужаса.

В участке Скиннеру не стали предъявлять обвинений. Видя его плачевное состояние, дежурный сержант занес пострадавшего в список случайных жертв, отругал арестовавших его полицейских и вызвал «скорую помощь». В больнице Скиннера продержали до утра. Среди побитых вертелся репортер из «Вечерних новостей». Скиннер согласился дать ему интервью. Репортер – молоденький парнишка с ранней плешью и поклеванным оспой лицом – вызывал жалость своей нервной повадкой. Прежде чем включить магнитофон, он попросил разрешения, словно собирался закурить.

Скиннер с надрывом поведал, что мирно шел домой после матча, как вдруг налетели озверевшие фанаты и принялись его избивать. Ему повезло: на стадионных камерах наблюдения оказался запечатлен лишь конец драки, когда его, уже упавшего, топтала дюжина абердинцев. Скиннер не скупился на детали, а репортер внимательно кивал.

На ночь ему дали обезболивающего, абсолютно без толку – ребра и голова горели от побоев. Даже до туалета было не дойти. В конце концов Скиннер провалился в глубокий сон. Проснувшись, он зайчиком вскочил с койки, прошлепал к унитазу и бодро помочился, разглядывая себя в зеркало.

Ни одной царапинки!

Вспомнив постыдное поражение во вчерашней драке, он принял боксерскую стойку и провел короткий бой с тенью, затем оделся и выписался из больницы, ощущая некоторую неловкость из-за отсутствия синяков. Сестра удивленно поглядела в журнал приема, потом на его свежее лицо – и пошла расспрашивать коллегу, которая дежурила накануне.

– Вас должен осмотреть доктор, не уходите,– сказала она, вернувшись.

Пока сестры искали доктора, Скиннер потихоньку улизнул.

Войдя в квартиру, он с порога услышал телефон. Звонивший повесил трубку после третьего сигнала, не дождавшись автоответчика. Скиннер набрал 1471, надеясь, что это была Кей, узнавшая из новостей о субботнем побоище. Увы, трубка продиктовала номер матери. Должно быть, старушка прочитала о нем в «Почтовом листке». Скиннер хотел было ей позвонить, но гордость взяла свое. Сама перезвонит, если и правда волнуется.

– Поддай газу, тихоход!– Кен Рэдден оглянулся на отставшего от группы Брайана Кибби.– Надо успеть к перевалу до темноты…– Он ухмыльнулся и добавил значительно: – Ты в ответе перед командой!

Кибби отчаянно пыхтел и задыхался: Кен еще ни разу не применял к нему эту фразу-плетку, при помощи которой «Заводные походники» подгоняли отстающих. Но еще хуже было переходящее и жутко обидное клеймо «тихоход», удел самого слабого участника.

Даже Джеральд – толстый Джеральд!– шагал вместе со всеми и дышал не в пример легче. Брайан Кибби со стыдом вспомнил фальшиво-дружеские подначки, которыми он любил шпынять беднягу Джеральда, особенно когда рядом была Люси. «Давай, Джед! Молодец! Потерпи, еще немножко!»

Люси… В автобусе они почти не общались, только обменялись плитками шоколада. У нее был черный «Бернвиль», а у Брайана – «Йорки». Теперь она шла в хвосте группы и поминутно оглядывалась, не решаясь остановиться и подождать. Брайан с отчаянием смотрел, как ее оранжевый рюкзак уплывает все дальше. Рядом с Люси уже пристроился смуглый парнишка по имени Ангус Хетэрхил, с которым Кибби никогда не разговаривал. Хетэрхил отличался роскошной гривой свисающих на лицо черных волос, сквозь которую глянцево поблескивали жесткие глаза.

Сердце Кибби налилось свинцом и, казалось, опустилось на пару дюймов в грудной полости. Все шло наперекосяк. Понять это было невозможно. Каждое утро он просыпался в ужасном состоянии. Да и сейчас – откуда такая слабость?

Ян почему-то не звонил – с того утра, как вошел в номер и увидел проклятые синяки… В тот день по дороге домой Кибби перебрал все возможные объяснения: от аллергии до весьма маловероятного приступа лунатизма, окончившегося падением с лестницы. Ян слушал с недоверием – похоже, он считал, что друга просто-напросто избили. Джойс склонялась к той же мысли, умоляла сына сказать правду, даже в поход его не хотела отпускать.

Кибби следил за уменьшающимся оранжевым пятнышком, рядом с которым как мельница крутились жестикулирующие руки Хетэрхила,– и думал о лице Люси, о ее тонких чертах, оттененных хрупкой золоченой оправой очков, которые она иногда надевала вместо контактных линз.

Он часто представлял, что они с Люси живут вместе, как муж и жена. В этих розовых постановках картины мирного быта играли почти такую же роль, как и сопровождаемые яростной мастурбацией постельные сцены, к тому же первые в отличие от последних практически не вызывали угрызений совести. Самым любимым был солнечный ракурс с чеканным профилем Люси, сидящей рядом с ним в старенькой отцовской машине, и с туманными силуэтами матери и сестры на заднем сиденье.

Мама сразу полюбит Люси. И Кэролайн с ней подружится, я уверен. Они станут неразлучны, как сестры. А по нонам мы будем оставаться вдвоем, только я и Люси, в нашей собственной квартире: сначала долгие поцелуи взасос, а потом…

Вытряхнув из головы едва оперившуюся фантазию, Кибби с тревогой посмотрел на темное небо.

Боже, прости меня за то, что я себя трогаю. Это дурно и грешно, я сознаю. Если бы ты послал мне девушку, я бы о ней заботился, и не было бы нужды…

Кибби глотнул разреженный воздух и снова посмотрел вперед, на уже почти неразличимую в сумерках группу. Еще чуть-чуть, и они уйдут за горизонт… Нет, кто-то остановился и ждет! Брайан собрал остаток воли и рванулся, переставляя непослушные ноги, как ходули. Да это же Люси! Бледное пятно ее лица увеличивалось по мере того, как он приближался. Уже видна была грустная улыбка, приправленная беспокойством – или это опять жалость? Кибби судорожно ковылял, и с каждым шагом ноги, казалось, становились короче, словно он погружался в болото, но каменистый грунт был, безусловно, твердым, и он даже успел разглядеть отдельные травинки, когда земля поднялась на дыбы и заслонила лицо Люси с маленьким ртом, раскрытым в виде идеальной буквы «О».

Он стоял на остановке у подножия Литского холма, поджидая малиновый лотианский автобус. В душе играли пузырьки бодрой радости. Хотелось шутить, балагурить со стоящими рядом людьми. Воскресные газеты лишь вкратце сообщили о беспорядках на стадионе «Истер-роуд», зато в понедельник детали битвы красовались на первых полосах. Его имя выскочило в «Дэйли рекорд», где упоминался некий «Дэниэл Скиннер, инспектор санитарно-эпидемиологического надзора, случайно пострадавший от рук хулиганов».

Подкатил шестнадцатый автобус, из него вышла парикмахерша Мэнди, ученица матери. Увидев Скиннера, она удивленно вскинула брови.

– Дэнни! Боже мой, ты в порядке? А то ведь в газете пишут, у тебя серьезная травма головы.

– Это у меня с детства!– рассмеялся Скиннер.– Сейчас там уже ничего ценного.– Он сильно постучал костяшками по темени, надеясь, что Кибби почувствует.

В офисе на него смотрели как на героя: пришел без опоздания, после такой переделки – да еще и не жалуется! И синяков на лице нет… Правда, с утра он заметно прихрамывал, но после обеда исчезала и хромота – после пары кружек, как справедливо заметил Дуги Винчестер.

Брайан Кибби, напротив, на работу не вышел, сказавшись больным, что было на него крайне не похоже.

Осторожные пальцы Беверли Скиннер втирали бальзам-ополаскиватель в овечьи кудряшки Джесси Томпсон. Этикетка на бутылке рассказывала о питательном эффекте фруктовых масел – и действительно, старческие патлы, казалось, оживали и наполнялись свежим соком. Глаза Джесси Томпсон заблестели веселей, рот растянулся в улыбке.

– Неудивительно, что у Геральдины киста яичника. Она всегда была к этому предрасположена. У ее сестры тоже нашли кисту. Ее звали Мартина, помнишь? Она еще с парнем встречалась, который потом разбился на мотоцикле. Смерть где угодно подстережет. Грустно… Такой хороший мальчишка! Представляю, каково было его матери. У меня самой двое – не ангелы, конечно, но если что случится…

Беверли понимала: клиент пытается разнюхать, что случилось с Дэнни. Она и сама точно не знала. Надо его проведать… Субботняя драка на стадионе не шла из головы.

Сколько раз этому маленькому мерзавцу говорила: футбол не доведет до добра!

У меня, кроме него, никого нет… Мальчик мой! Был таким милым ребенком. Он ведь…

В парикмахерскую вбежала Мэнди Стивенсон – в темном от дождя плаще, с налипшими на лицо мокрыми волосами.

– Прости, Бев, я опоздала… Видела твоего сына внизу, на остановке.

– Что… Как он?

– Ехал на работу, ждал автобуса.– Мэнди улыбнулась.– Выглядел нормально, шутил… Ты ведь знаешь Дэнни!

– Да уж, знаю!– проворчала Беверли, энергично втирая в волосы Джесси новую порцию бальзама. Надо же, каков эгоист! Волнуешься тут о нем, переживаешь…– Терпи, курочка!– прикрикнула она на притихшую Джесси.– Это тебе на пользу.

Брайан Кибби с детства был ипохондриком. В школьные годы он постоянно ходил по врачам: справка о болезни считалась большой ценностью, ибо давала передышку от издевательств одноклассников. Повзрослев, он начал сторониться докторов и старался никогда не пропускать работу. Жалобы на здоровье продолжались, но исключительно с тем, чтобы привлечь сочувственное внимание противоположного пола: «Ох, чувствую, что захворал» – это была его излюбленная фраза. И вот теперь, схватив действительно серьезный недуг, к тому же не поддающийся диагнозу, Кибби паниковал и чувствовал, что теряет рассудок.

В понедельник утром, под гнетом таких аргументов, как страшные синяки на лице, обморок во время вчерашнего похода и плаксивые уговоры матери, он согласился съездить в Корсторфин и показаться их семейному врачу Филиппу Крэйг-майеру.

– Только знаешь, сынок…– начала Джойс нерешительно.– Надень свежие трусы. Ты ведь к доктору идешь.

– Что-о?..– Кибби покраснел, как помидор.– Конечно, я оденусь в чистое! Я всегда…

– Просто… я заметила, ну… пятна. Как бывает у мальчиков,– нервно объяснила Джойс.– Начала стирать, а там спереди пятна…

Щеки Кибби полыхали огнем, голова поникла, язык прилип к гортани. Мать уже один раз заводила такой разговор – давно, когда он был подростком.

– Я понимаю, удержаться тяжело,– продолжала Джойс.– Но ведь это грех… И для здоровья плохо. Ты же знаешь,– ее глаза взметнулись к потолку,– Он все видит!

Кибби раскрыл было рот, однако передумал возражать.

Хуже всего было то, что мать навязалась сопровождать его к врачу. Кибби насилу уговорил ее выйти в коридор на время осмотра.

Филипп Крэйгмайер попросил его раздеться и скрупулезно обследовал. Они были хорошо знакомы, и Кибби осмелился спросить:

– Доктор, а может, это… эта болезнь от того, что… я себя иногда трогаю?

Филипп Крэйгмайер, энергичный седовласый мужчина с орлиным носом, пристально посмотрел ему в глаза.

– Ты имеешь в виду мастурбацию?

– Ну да… Мама говорит, от нее организм слабеет. Вот я и решил…

Доктор покачал головой.

– Думаю, причины здесь гораздо глубже, чем обычная юношеская мастурбация.

Он приказал Брайану одеться и послал его сдавать кровь и мочу на анализы. Бедный Кибби был так взбудоражен, что сумел пописать лишь после долгих потуг.

В заключение доктор Крэйгмайер усадил перед собой мать и сына и произнес речь. Он подробно описал симптомы болезни и серьезным тоном заключил:

– Убежден, что имел место акт физического насилия.

– В каком смысле?– не поняла Джойс.

– Поглядите на своего сына, миссис Кибби. Он весь в синяках!

– Но ведь мальчик ни с кем не дрался! Он вообще такой привычки не имеет… Это абсурд!

– Ну-у-у, я не знаю!– заныл Кибби.– Я просто даже не знаю…

Доктор Крэйгмайер был неумолим. Он снял с шеи стетоскоп, положил его на стол и заявил:

– Увы, мадам. Налицо все признаки типичного пьяного загула: с драками, алкогольным отравлением и прочими прелестями.– Он покачал головой.– Посмотрите на его синяки! Такую картину можно увидеть каждые выходные в травматологическом отделении «Скорой помощи». Пьяных драчунов туда дюжинами привозят. А ожог на щеке – однозначно от сигареты. Весьма типичный синдром. Стремление причинить себе боль на пике алкогольной депрессии. Вы ведь недавно потеряли отца…

– Да я вообще не пью!– воскликнул Кибби.

– А ваш сын тем временем утверждает, что не пьет,– продолжал доктор чуть не со смехом, наблюдая за вскочившей в волнении Джойс.– И в эти выходные якобы никаким загулам не предавался… Должен вам сказать, миссис Кибби, что алкоголизм – очень серьезное заболевание. И если Брайан будет запираться, это ни к чему хорошему не приведет.

Какой ужас, думала Джойс, теперь моего сына обвиняют в том, что он скрытый алкоголик! Бедный мальчик даже расплакался, пытаясь доказать, что он не пьет, а мерзкий доктор только ухмыляется!

– Но послушайте, мой сын действительно не пьет!– заявила она гневно.– В эти выходные он ездил на конвент «Стар-Трека»!– Она пристально посмотрела на Кибби.– Правда, Брайан?

– Да! Да! С Яном! Ездили на конвент! Он все время был рядом! Он подтвердит, я вообще ни капли в рот не беру!– Кибби покраснел и перешел на визг. Лицо покрылось испариной, несправедливость происходящего резала по сердцу, как ножом.– Я приболел, вернулся в гостиницу, лег спать пораньше! А утром встал с синяками… Я ничего не пил!

– Ну, это еще надо доказать,– хмыкнул доктор. Он повидал на своем веку немало алкоголиков и отлично понимал, что порой они бывают весьма изобретательны в попытках скрыть свой недуг.

– Вы получите доказательства, мистер Крэйгмайер!– заносчиво заявила Джойс, направляясь к двери.– Пойдем, сын!

И они удалились гуськом: впереди мать с гордо вскинутой головой, а следом красный как рак, фыркающий от негодования Кибби.

На работу он вышел к концу недели, хотя синяки и шишки по-прежнему были, так сказать, налицо. На расспросы коллег Брайан отвечал вяло, тусклым голосом, испытывая острую жалость к самому себе. Слава богу, от издевательств Скиннера он был на время избавлен: мучитель взял отгул, чтобы подготовиться к назначенному на следующую неделю собеседованию.

Все выходные Кибби просидел дома. Его собеседование тоже приближалось, надо было готовиться. Помимо этого сил у него хватало лишь на то, чтобы забраться на чердак и повозиться с железной дорогой. Он запустил по рельсам любимый «Город Ноттингем» и наблюдал за ним, прищурясь, представляя, что сидит вместе с Люси в купе первого класса. Люси была одета в викторианское платье с глубоким декольте. В реальности ее грудь была не так уж велика, однако для полноты картины он ввел определенные анатомические поправки. Когда поезд миновал Западный Хайлэнд, покачиваясь и сверкая окошками не хуже «Восточного экспресса», Кибби задернул шторки и начал распутывать шнуровку на ее корсете.

Крэйгмайер считает, что это не опасно…

– Ах, Брайан! Остановись… Мы не должны…– умоляла Люси, возбужденно дыша.

– Поздно, малышка! Назад дороги нет… Ты и сама хочешь…

Грех, это грех! Надо остановиться…

Но действительно, назад дороги не было: горячее семя брызнуло в носовой платок… Вконец обессилев, Кибби улегся на дощатый пол.

Боже, Боже, прости меня! Я постараюсь, я больше не буду… Пожалуйста, перестань меня наказывать!

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒