|
|||
Новый год9. Новый год
На вечеринке в управлении жилищного строительства я свалял дурака. Это была обычная корпоративная пьянка с болтовней об аренде и социальных программах, с разливанным морем спиртного, с блюющей по углам неопытной молодежью, с парочками, запирающимися в кладовках, чтобы торопливо сорвать запретный плод пьяной похоти, чреватый горьким послевкусием. Я спьяну разоткровенничался с Шеннон, распустил сопли. Она ответила тем же: я рассказывал про Кей, она про Кевина; наверное, у обоих накипело. А тут еще какая-то нетрезвая дурочка подбежала, подняла у нас над головами венец из омелы – пришлось целоваться, и невинный рождественский чмок превратился в затяжные объятия и лобзания длиною в ночь: мы цеплялись друг за друга, как осиротевшие обезьяньи детеныши, вокруг которых рушился мир,– по крайней мере я чувствовал себя именно так, да и Шеннон, похоже, разделяла мои чувства. На следующее утро я двинул прямиком в торговый центр «Сент-Джеймс» и купил в магазине у Сэмьюэла бриллиантовое обручальное кольцо. Без малого четыре сотни. Потом повез Кей на стадион «Тайнкасл» смотреть дерби, а оттуда к ее матери встречать Новый год. Эта часть прошла легко, я просто расслабился и наблюдал – а что еще делать? Кругом, куда ни глянь, фотографии Кей: малютка в балетной пачке, длинноногая девчонка в любительской постановке мюзикла «Парни и куколки», ряд застывших пируэтов – ее первая постоянная работа в экспериментальной труппе… Я следил за суетливым подобострастием тетушек, дядюшек, бабушек и прочей родни, за беззаботным порханием Кей, принимавшей это внимание как должное, и думал, что все девчонки в школе, должно быть, тайно ненавидели ее – за гибкое сильное тело, за роскошные волосы и великолепные зубы, за исполненную энтузиазма открытую улыбку, за неизменный оптимизм – за все то, что я в ней любил, как любят дорогие неожиданные подарки. И эта девушка станет моей женой. В тот день я не сделал ей предложения. Мне хотелось, чтобы в момент, когда я стану на колени и протяну ей кольцо, мы были наедине, только я и она. И чтобы я был абсолютно, хрустально и продолжительно трезв. А теперь все опять по-старому, обычная рабочая мясорубка. Никакого периода послепраздничной релаксации. Такое впечатление, что основная масса офисного скота просто не заметила Рождества и Нового года. Старый козел Айткен, я слышал, даже радовался вслух, что праздники наконец прошли и все вернулось в норму. Норма. Фой давеча зарядил мой отчет на перепроверку, надеясь, что Айткен или еще кто-нибудь из записных жополизов исправит ситуацию, и мои разгромные замечания не перейдут на следующую ступень, не лягут на стол Куперу, этому лишенному чувства юмора чурбану. И вот толстяк вылетает из своего кабинета, рожа красная от ярости – и мелкий скользкий червяк Кибби сейчас получит по самые гланды, причем на глазах всего народа, так сказать, в назидание. Отличный ход! А главная прелесть в том, что я типа ни при чем. Фой подбегает к столу Кибби и швыряет отчет – шлеп! Бедный слизняк съеживается в комок, даже не дождавшись, пока начальник откроет рот. – Это что за хрень?!– ревет Фой.– Ты понимаешь, что это повторная проверка? Что результат отправляется наверх?!– Он яростно тычет пальцем в потолок. – Но у него действительно грязная кухня,– лепечет жалкий хомяк Кибби, и грозный Фой – о наслаждение!– чуть не падает в обморок, пытаясь сообразить, как теперь уладить дело с де Фретэ. Плакали жирные скидки в «Маленьком садике», плакали забронированные столики и особый сервис! – Это тебе не дешевая харчевня в Киркалди, дуралей!– надрывается Фой, орошая Кибби слюной, заставляя его по-черепашьи втянуть голову в воротник; термин «дуралей» в устах начальника звучит убийственнее самого страшного ругательства.– Это кухня самого Алана де Фретэ! Кибби поднимается, пытаясь собрать остатки отваги, но поджилки у него трясутся, щеки пышут румянцем, а в глазах стоят слезы. Фой подшагивает вплотную, как ястреб, пикирующий на цыпленка – угадайте, кто здесь цыпленок,– и зловещим шепотом вопрошает: – У тебя телевизор дома есть? Со мной явно что-то не так. Понятно ведь, что Фой – грубый и жестокий подонок, сорванный с катушек продажный психопат, любящий обижать слабых. Почему же я наслаждаюсь этой сценой? – Ты его хоть иногда смотришь?– трагически продолжает начальник, и я буквально вижу призрачный лавровый венок у него за ушами. – Д-д-д-да… Фой понижает голос еще на октаву: – Тогда ты не можешь не знать о передаче под названием «Секреты шеф-поваров». По центральному шотландскому каналу сразу после новостей, верно? – Да… – Значит, тебе знаком ведущий этой передачи, Алан де Фретэ из ресторана «Маленький садик»,– рассудительно продолжает Фой. – Да… – И ты понимаешь, что это очень, очень, очень влиятельный человек…– совсем уже ласково заключает он, убаюкивая тупо кивающего Кибби, прежде чем взорваться ему в лицо яростным: – И НЕ ХЕР НА НЕГО НАЕЗЖАТЬ!!! Бедный Кибби подпрыгивает и корчится. Его щуплая бледная жопа дрожит, как ручная медуза Элвиса Пресли. Он хрипит и кудахчет с жалкой беспомощностью: – Но… но… но вы сказали… вы же сами сказали… У меня внутри, должен признать, все переворачивается. Я чертовски зол – но не на Фоя, а на слизняка Кибби, который безропотно терпит это издевательство. Я мысленно шепчу: ну же, Кибби, где твои яйца? Постой за себя, что ты блеешь, как овца! Давай покажи ему! – «Скязя-али»…– передразнивает Фой.– Что я сказал?! Я чувствую, что у меня от возбуждения трясутся бока – от чистой и теперь уже несомненной ненависти к этому ничтожеству Кибби. Я страстно хочу, чтобы он страдал как можно сильнее. Боже, как же я его ненавижу! Фой, в сущности, просто клоун, глупый пустобрех. Но Кибби – в нем есть нечто скользкое, змеиное; конечно, он трус и недотепа, но в потемках его души, словно в компенсацию слабостей, обитает хитрая и расчетливая тварь. Господи, молю я, содрогаясь от омерзения, хоть бы Фой заставил его ползать и пресмыкаться на полу! НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ Я уже не слышу их голосов. Вижу только лица: Кибби продолжает кукольно кивать, его глаза исполнены тупого ужаса; жирная рожа Фоя пышет огнем, как раскаленный шарик гашиша – сейчас всосется, растворится в тучном тулове, одетом в твидовый пиджак… Вот же психопат! Интересно, как далеко он зайдет? Концерт прерывает лишь появление гондона Купера, большого босса, при виде которого Фой живенько берет себя в руки. Растрепанный Кибби ретируется в туалет – наверняка чтобы выплакать свои девичьи глазки. Я борюсь с соблазном последовать за ним и понаблюдать, как эта ничтожная вошь хнычет и пускает сопли. Бог с ним… Лучше остыть, попить кофе. Не могу объяснить, почему я на него так вызверился, почему смакую его унижение; в глубине души мне чертовски стыдно: жалкое это занятие, запретное, хотя и жгуче приятное – наслаждаться ненавистью к такому слизняку.
|
|||
|