Глава 5 1 страница

I-2 июня I990 года

Тяжело груженый 338-й автобус плыл по Щелковскому шоссе. С кислыми физиономиями пассажиры встречали новый трудовой день — последний на этой неделе. Все, кроме меня. Я ехал на Экзамен.

Для водителей троллейбусов, а также инженеров, учителей, модельеров и актеров провинциальных театров моего возраста экзамены ассоциируются с неизбежным, оставшимся в далеком прошлом издевательством над неокрепшими умами. Похожим на визит к школьному стоматологу. Погребенным в памяти, как Хиросима и Нагасаки. Такое не должно повториться!

До недавнего времени и врачи могли десятилетиями почивать на сушеных лаврах, догадываясь о своем профессиональном уровне лишь по отзывам собутыльников. Да еще по сравнительным размерам гонораров. Система оценки не идеальная, но объективнее категорий и степеней.

Но, благодаря усилиям профессора Н.А. Батыр, ситуация коренным образом изменилась. Советские анестезиологи, став коллективными членами ВФОА, подключились к свободному обмену людьми и информацией.

В Москву приехал м-р Джефф из Оксфордского университета.

Джефф намеревается отобрать пять молодых дарований для стажировки в Англии.

Причем длительной и за счет приглашающей стороны.

Я висел на поручнях и пытался отыскать в себе страх — хотя бы в следовых концентрациях. Но его не было — без рисовки. Хорошо. Паша часто вспоминает Брюса Ли: «Зачем усиливать свои сильные стороны? Надо просто ослаблять слабые. И, в конце концов, расставаться с ними — без сожаления».

За прошедший месяц я расстался со многим. Не могу сказать, что без сожаления.

* * *

В принципе я всегда готов — к землетрясению, извержению вулкана или удачной посадке спортивного самолета на Красную площадь. Но Машиного звонка не ожидал.

Кафедра в тот день не оперировала. Но Салмонов «отгуливал» дежурство, и заведующий нейрохирургическим отделением М.А. Завулон попросил меня обеспечить удаление опухоли правого полушария.

Хирурги уже заканчивали, когда Соня позвала меня к телефону.

— Олежка, здравствуй!

— Маша! Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь?

Соня — баба добрая. И анестезистка отменная. В навязчивом контроле не нуждается.

Мы разговорились.

Полгода назад Маша уволилась из больницы. В настоящее время нигде не работает. Ушла от Коли и живет у подруги. От меня ей нужно всего-то две упаковки сорокапроцентной глюкозы, строфантин и одноразовые шприцы.

Наверное, решила кого-то полечить.

Надо значит надо. Достанем. Дело осложнялось тем, что Маша не могла забрать лекарства по пути моего следования от Беговой к Щелковской.

Просила доставить их на дом, то есть в Кунцево. Простая. В своем амплуа.

— Слушай, это же у черта на куличках!

— Тебе совсем не хочется меня увидеть?

Дело принимало совершенно иной оборот. Что ни говори, а Маша — самая молодая и далеко не худшая из моих девочек. У меня что-то шевельнулось в душе (и не только).

— Очень хочется. Ты сама прекрасно знаешь.

Маша молчала.

— Ты приглашаешь меня… — я задержал дыхание. Может, нас разъединили? — На вечер воспоминаний? С чаем и бубликами?

— Почему именно с чаем?

— А что есть?

— А у тебя что есть?

Как назло, мой шкаф был пуст, а в кармане штанов жалобно позвякивала мелочь. Но анестезиологи славятся быстротой реакции.

— Не у тебя, а у вас.

— Зазнался.

— Ничуть. Просто подумал о твоей подруге. Она симпатичная?

— Да так… А почему ты спрашиваешь?

— Потому что мой друг очень симпатичный. То есть симпатичные. Их двое. Кстати, у тебя не найдется еще одной подруги?

Маша хмыкнула.

— Найдется. Та еще лучше.

— Отлично. Записываю адрес…

Сейчас около четырех. Работы еще минут на десять. Со6paть команду, раздать поручения, переодеться…

Договорились на шесть.

Я заглянул в операционную. Завулон стягивал перчатки.

Яблочкина зашивала кожу.

Опухоль оказалась небольшой, жизненно важных центров не затрагивала. Последние полчаса никаких наркотиков и седатиков не вводили. Экстубируем. Задышит, куда он денется!

— Соня, держись! Еще минутку.

Паша только что вошел. От зарплаты осталось сотни полторы, планы на вечер отсутствуют («У меня нет замыслов. Случай — мой замысел»).

Игоря поймал чудом. В урологии оперировать давно закончили.

Допивали последние капли.

Интерн по имени Игорь чем-то заменил для меня Старгородского. Веселый, разговорчивый, компанейский. Как и я, ценитель прекрасного. Заглазная кличка: солдат-похотинец. Совсем не похож на Мишку, да это и не нужно. Я не верю в дружеские отношения с двумя и более мужчинами. Друг у меня один — Паша. Но полезно и приятно иметь под рукой человека для повседневного общения. Товарища.

Товарищ воспринял мою идею с энтузиазмом. Обещал позаимствовать у своих пару бутылок коньяка.

Энтузиазм Игоря мне совершенно непонятен. По идее он должен обходить меня за версту. В начале года я познакомил его с Марьяной. Страсть вспыхнула, как сухая солома. Игорь чуть не сделал Марьяне предложение. А она, испытывая серьезные материальные затруднения, параллельно общалась с пожилым бизнесменом. Если верить Зине Куликовой, бизнесмен предпочитал общение в ванне, оценивая каждый сеанс в триста рублей (размеры ванны соответствовали). Игорь поверил и расстался с любимой. В процессе выяснения отношений мне побили в баре все стекла и заблевали мягкую мебель. Тогда же выяснилось, что бизнесменов было несколько, в связи с чем Марьяна частенько обращалась за помощью к Куликовой.

— Олег Леонидович!

По тембру Сониного голоса я понял, что назревают какие-то невкусные события, и попросил Игоря подождать меня на кафедре.

После отключения закиси азота у больного развились судороги.

Мы снова подключили тиопентал — сперва болюсно[24], потом капельно.

Больной успокоился. Соня позвонила в «нейрореанимацию». Аппаратных мест нет и не предвидится.

Попробуем еще раз.

Я уменьшил скорость инфузии. Судороги возобновились. Соня отыскала последнюю ампулу диазепама. Ну куда его к черту экстубировать?!

И как дальше? Продолжать наркоз пока не освободится «аппаратная» койка?

Я вышел покурить и в дежурке наткнулся на Игоря.

— Проблемы?

— Судороги после удаления опухоли.

— Ладно, не торопись. Подожду.

Ты-то подождешь, а как же Паша, мерзнущий на наземной станции метро?

Нет, Игорь прав. Нужно успокоиться и подумать.

Я подошел к шкафу с медикаментами и, не спеша, начал перебирать содержимое. Ничего нового. Эх, фенитоину бы сейчас! Препарат подавляет судороги, практически не влияя на сознание. Конечно, имеются отечественные аналоги. Может, даже не хуже западных. Но только в таблетированной форме.

Тут меня осенило. Года три назад в какой-то старой книжке я видел оригинальный рецепт снятия судорог лидокаином. И не придал этому большого значения. А почему бы нет? Дозы? Оттитруем!

Эффект не заставил себя долго ждать. Вскоре бутыль с тиопенталом отправилась в мусорное ведро, а интубационная трубка — в раковину.

Игорь тихо присвистнул у меня за спиной.

— Ну ты, старик, даешь! Откуда это?

Я снисходительно похлопал младшего товарища по плечу.

— Учись, студент, пока я жив!

Соня упаковала Машин заказ.

Через четверть часа, зафиксировав эпизод в истории болезни, я занял последнее неаппаратное место в «реабилитации».

На улице мы пустились вперегонки. Игорь пришел первый — у него ноги длиннее.

Я переоделся и поднялся в ординаторскую (она же является кабинетом заведующего и старшей медсестры). Игорь заканчивал полировать свою «легенду» для жены:

— … больной со СПИДом. Работал без перчаток. Сейчас меня оставили в карантине. Дней на пять, пока не придут анализы, — туфта, при инфицировании ВИЧ антитела в крови можно определить только через несколько месяцев, — Конечно, завтра перезвоню. Не переживай — обычная перестраховка.

Жестокие люди. В прошлый раз Лупихин попросил старшую сестру А.И. Фас сообщить его жене, что в стоматологическом кабинете с ним приключился анафилактический шок после введения местного анестетика. Александра Игнатьевна своя в доску, особенно когда выпьет.

— Ну ты, старик, даешь…

Игорь снисходительно похлопал меня по плечу.

— Учись, студент, пока я жив.

Мы подхватили ручную кладь и повернулись к выходу.

— Ребята…

Я только сейчас заметил Юлика. Он сидел в углу понурый и безучастный к происходящему. Видно, сидит уже долго — ждет визита Ревякова или Опошина.

Не дождался.

Утром наш заведующий читал вслух статью о новом открытии советских ученых. Оказывается, у определенной части населения центр жажды со временем перерождается в центр влечения к алкоголю. У Юлика в этот центр переродился весь мозг. Этанол стал эталоном. Эталоном чего?

Игорь достал бутылку, и Юлик, промахиваясь, начал ковырять пробку вилкой. Я прикрыл дверь и расставил Фасины стаканы.

Юлик налил себе полный. Спохватился и начал выравнивать уровень в уже не сообщающихся сосудах.

— Юлий Григорьевич, не надо. Нам далеко ехать.

Паша не стеснялся в выражениях: скоро час, как он встречал и провожал поезда. В спортивной сумке через плечо лежали восемь бутылок «Алабашлы». Я незаметно сосчитал свою мелочь и широкий жестом взял такси до означенного подъезда. От метро далеко — сами все равно не найдем.

Никого. Уже или еще? Ведь уже семь…

Паша понаблюдал за нашими чечеточно-морзяночными упражнениями и с видом триумфатора вытащил из кармана ключ. За этим должна была последовать попытка взлома типовой советской квартиры. Мы с Игорем замерли.

Через несколько секунд пробка шлепнулась на пол.

Лампочку под потолком вывернули задолго до нашего прихода.

Мы распили портвейн из горла и на ощупь.

Подруги появились в половине восьмого.

Уродство хозяйки квартиры не просто бросалось в глаза — оно фосфорицировало. Маленькая, коренастая, с поросячьими глазками на широком плоском (даже не плоском — вогнутом) лице. Монстр-недомерок Зоя. Из Кайнозоя.

Скрипнула дверь. Щелкнул выключатель. Мы снова вздрогнули.

У Вали явно не хватало волос и многих передних зубов.

Маша мало изменилась, разве что похудела.

Девочки выгрузили нехитрую закуску и конфисковали пойло. Я незаметно выскользнул из кухни.

А ничего квартирка. Санузел, коридорчик, спаленка. В большой комнате — детская кроватка. В кроватке спала маленькая девочка, как две капли воды похожая на Зою.

Мальчики без лишнего шума оттеснили меня в угол.

— Все шутишь, сука? — прошипел Паша.

Я инстинктивно прикрыл самое уязвимое место своим новым пластиковым «дипломатом». Правая рука скользнула в карман брюк и нащупала швейцарский перочинный нож.

Игорь крепко сжал мое запястье. Интересно, что они сейчас сделают — комиссаротомию или генесекцию?

— Ты смотри, он еще и с перышком!

— Тогда точно замочим. Прямо здесь.

Это несерьезно. Выпускают пары.

— Все готово, — в дверях стояла Маша.

За столом Игорь развлекал честную компанию трупными историями.

В одной из московских больниц надо было отвезти в морг труп.

Грузовой лифт не работал, и санитары решили воспользоваться пассажирским.

Привязали свой груз к носилкам, носилки прислонили к стенке. Самим места не хватило. Нажали кнопку и помчались вниз по лестнице. Благо ехать было недалеко — третий этаж.

Лифт пришел первым и вытряхнул свое содержимое на толпу ни о чем не подозревающих посетителей.

1943 год. В военном госпитале умер раненый боец. В морге не топят — труп одеревенел. Вскрывать невозможно. Чтобы отогреть, сторожиха отнесла труп домой — жила поблизости. Там приставила к печке, а сама принялась за уборку. Да так увлеклась, что о трупе позабыла и, протирая у печки, ненароком толкнула его «гудком». Размокшее тело упало на нее сзади, мертвые руки легли на плечи. «Ой!»

Их и похоронили рядом.

Ясным зимним утром в прекрасном расположении духа доктор спешит на работу. У «приемника» — большой искрящийся на солнце сугроб, из которого в разные стороны торчат голые пятки. Пригоршня за пригоршней доктор начинает разгребать снег.

Подходят люди, кто-то приносит лопату. Глазам потенциальных понятых предстает обледеневший труп с повязкой на бритом черепе. Оказывается, вчера нейрохирурги оперировали по экстренной, после чего сдали «перевозке».

Санитары божатся: «Мы до самого корпуса везли и на койку скинули. Век воли не видать!»

Очень хотелось спать.

— Раз-збудите через часок. Б-буквально часок, — и пристроился неподалеку от детской кроватки, захватив с вешалки чье-то пальто вместо матраса.

Очнулся я от нарастающей эрекции. Кто-то шумно сосал мой член. «Посредственно. Весьма посредственно… Но сам факт! Машка-то растет прямо на глазах!»

Получив желаемый результат, от моего лобка отделилась круглая голова с расплющенным носом. Дальнейшее происходило против моей воли и без моего участия. Подергавшись минут пять, Зоя хрюкнула и отползла в сторону.

На большой кровати тоже вошкались. Я встал.

Ванна наполнилась до краев. Горячая вода переливалась на пол. На полу в клубах пара и семейных трусах сидел Игорь и пытался усмирить потоп с помощью дырявой мыльницы. Я перекрыл кран и выдернул затычку.

— Ты что?

Игорь поднял на меня большие коровьи глаза, затуманенные романтикой дальних странствии, коньяком, портвейном и неурядицами семейной жизни:

— В днище течь, — и начал заваливаться на бок.

Я обхватил грузное тело, с горем пополам поставил его на ноги и сволок в безопасное место.

Маша мирно спала на краю раскладного дивана. Игорь распрощался с мокрым бельем и довольно метко плюхнулся рядом, Я вернулся в ванную, выудил из ящика грязные простыни и просушил ими пол. После чего удалил дурно пахнущие следы на брюках и допил остатки «Алабашлы».

На душе было хреново. Я забрал со стола чей-то «Беломор», обулся и, не закрыв за собой дверь, ушел в ночь.

Над пустырем плыл грязный туман. К горлу подкатила тошнота.

Я забрел на неидентифицированную помойку и между мусорными бачками выразил свое отношение к окружающей действительности, после чего поплелся на «Кунцевскую». Времени у меня было хоть отбавляй. Больше, чем денег, во всяком случае. На обледеневшей скамейке дождался открытия метро, доехал до «Динамо», разбудил дежурную бригаду «неотложки» и взял ключи от четвертого подъезда.

Спустился в подвал и на той же узкой банкетке забылся беспокойным сном, пытаясь как можно дальше отодвинуться от холодной стенки и в то же время не упасть на холодный пол. Хоть и сказал мудрец, что простатит бывает не от холодных камней, а от горячих женщин.

* * *

На первом этаже Минздрава Союза, что в Рахмановском, у дверей означенного кабинета собралась толпа внушительных размеров. Особняком держались куафюрные мальчики и кутюрные девочки.

Я незамётно скосил глаза на свои польские брюки неопределенного цвета и видавший виды индийский свитер. Вроде ничего. Все функционально.

Ко мне подошел Покрохин, с которым мы вместе учились в ординатуре, после чего наши пути не пересекались.

Недавно Ростислав Альбертович забросил свой «диссер» и перевелся на кафедру ассистентом без степени. В этом качестве он и помогал Нелли Алиевне составлять списки претендентов. А теперь нервно делился информацией.

Много, очень много знакомых фамилий. Детки.

Я узнал об экзамене две недели тому назад — можно сказать, случайно. Испросил высочайшего соизволения. Шефиня пожала плечами. «Дерзай.

Ученого из тебя все равно не получится».

Кандидатуру Рафика отклонили сразу. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Все коллекционные коньяки и марочные вина коту под хвост.

* * *

Меня разбудила Гена Молотило. Ранняя пташка. Вернее, ночная бабочка. Хотя нет — денег не берет. Просто перетрахала всю Боткинскую вместе с окрестностями. Наглядный пример «горячей женщины». Вот почему против Лены я держу круговую оборону. Последняя неприступная крепость мужского пола в радиусе километра.

На этот раз обошлось без привычного заигрывания. Сегодня отделение хоронит Лилю Давидовну.

Прошлой осенью у Рафецкой обнаружили рак яичников. Как часто бывает с нами, сапожниками, обнаружили слишком поздно. Разрезали, посмотрели, зашили. Сделали вид, что удалили, а она не поверила. Но держалась стойко, даже на работу вышла. Потом — химиотерапия…

Умирать Лиля Давыдовна выписалась домой. От услуг ГБО и прочих «блатных» агонариев отказалась. Последние недели — самые страшные — у нее жила Марычевская. Кормила, поила, колола наркотики.

Я ни разу не навестил Рафецкую — ни в гинекологии, ни в Онкоцентре. Попытки приободрить (и приободриться), натужные улыбки и дебильные шутки проходят только с дураками. Лиля не относилась к этой категории.

При мне больница успела похоронить заведующего кафедрой хирургии ЦИУ И.Б. Розалева, врача I4-й «хирургии» Хоршенкова и зав. «урологией» Кострова. Умирали они долго и мучительно. Я тщательно избегал их мучений. Что толку? Диагнозы разные, а исход один. Известен заранее. Уже ничем не поможешь.

Все плановые операции на сегодня отменили.

Толстая, добрая и простая анестезистка Карина Соколова принесла двести граммов неразбавленного. Юлик, Фас, я и Карина удалились в аудиторию. Распили за колонной, закусили сливочными «батончиками».

Напротив Дуровского кабинета соорудили помост из столов. На том самом роковом месте, где пролилась армянская кровь. Роковом для Баграмяна, Рафецкой уже все равно.

Привезли гроб. Лиля не любила прощаний в актовом зале и просила отслужить гражданскую панихиду в родном отделении, где проработала больше четверти века. Куда не часто наведываются «морды из Белого дома».

Люди все подходили — хирурги из «торакального» — соратники, — из 15-о, 16-о, «лорики», травматологи, гинекологи, урологи, невропатологи, кардиологи, гематологи…

Начались речи. Хорошие речи. Правдивые ли? Не знаю. Что они знают о ней? Что мы вообще знаем друг о друге? И что допустимо говорить о покойниках? De mortuis[25]…

Лиля была резкой бабой. Временами вздорной. На мой взгляд, чересчур прямой и правильной до абсурда. Помнится, незадолго до Пашиного прихода в 15-ю «хирургию» она вздрючила меня за короткие записи в историях болезни: «Не по форме». Какая уж тут форма — разгрести бы этот завал! Лиля критиковала самодеятельность: нельзя резать пластиковые капельницы на желудочные зонды (и потом обжигать концы зажигалкой), ведь на капельницах не написано «для введения в желудок». А если нет таких, где написано? Отсюда — прошлогодняя выставка.

Не питая нежных чувств к администрации, а тем более иллюзий о справедливости их суда, Лиля тем не менее писала рапорты на разгильдяев и хамов. Призывала к порядку. Какому порядку!?

Молодежь ее боготворила. Не залезая в официозную педагогику, Лиля учила интернов и ординаторов. Спокойно, грамотно, обстоятельно. Не отпускала от себя учеников, пока они не усвоят все уроки. И училась сама. Не стеснялась спрашивать коллег, даже если коллеги были в два раза младше ее.

Полтора месяца ходила в операционную к Таньке Сомаковой — осваивала эпидуральную анестезию. Не пропустила ни одного заседания ВНОАР[26].

Наркозы не «давала», не «отпускала», а проводила. Не умывала руки после отгрузки пациента в палату — сама писала послеоперационные назначения и строго следила, как они выполняются. Если была свободна, никогда и никому не отказывала в помощи. Ходила от стола к столу, подстраховывая неоперившихся птенцов. И помогала — советом или элементарной сменой руки.

Кстати, про смену руки: в медицине частенько манипуляция, над которой безуспешно бьется один врач, в руках другого проходит, как по маслу. И это далеко не всегда связано с разницей в опыте и квалификации.

Лиля не любила глупых шуток. На своем первом году ординатуры в «день дураков» я нашел ее на кафедре. Срывающимся голосом умолил срочно бежать в операционную 14-о корпуса: дескать, с больным плохо, не могу разобраться. Прибежала и обнаружила веселую компанию молодых докторов вкупе с симпатизировавшими им медсестрами. Естественно, никакого больного.

На следующий день, то есть второго апреля, мне поручили скалывать лед у четвертого подъезда. Ломом.

Лиля бесилась, когда слышала мои афоризмы типа «смерть под наркозом — легкая смерть», но юмор понимала. Скомпилировала и представила в наглядной форме одиннадцать заповедей анестезиолога. Плакат изготовили мы с Борей Мамчиным. Заповеди — от простых («не резвись в начале наркоза, тебе еще предстоит его закончить») до сложных («не верь хирургу, когда он убеждает тебя, что орган, на котором планируется вмешательство, единственный в организме») — напоминали новичкам о тонкостях взаимоотношений с коллегами, больными и их родственниками, о неблагодарности нашей незаменимой профессии.

Нет, Лиля Давыдовна прожила свои полвека по Заповедям — не шуточным, а настоящим.

На глаза навернулись слезы. Я протиснулся к выходу и закурил.

Помянули Лилю в стоячем кафе неподалеку. Мероприятие организовал Львов — он лично знает директора. Хорошо, что организовал. В однокомнатной квартире Лили Давыдовны такую ораву не разместить.

* * *

Первыми запускали деток. Выходили они через пять-десять минут, в улыбке сияя белоснежными зубами. Когда же я, наконец, соберусь к стоматологу снять камни?

Конкуренты из «солнечных» республик бегали за «Пепси» и «Фантой», рвали из рук испуганных секретарш подносы с кофе.

Я познакомился с двумя симпатичными ребятами — Костей из Новосибирска и Андреем из «Филатовки».

* * *

Знакомиться в городском транспорте — только время терять.

Так говорил Паша. Но Паша не Заратустра. И что прикажете делать, если она мне понравилась? Да и транспорт не городской, а пригородный.

Толпа, штурмующая 338-й, на остановке «Объединение», прижала меня к девушке. Моего роста, длинные темно-русые волосы, большие зеленые глаза.

Лицо, на которое хочется смотреть и смотреть. Я смотрел… Осязая маленькую твердую грудь, плоский живот и мускулистые бедра.

Девушка ответила мне искристым взглядом и улыбнулась.

Автобус плавно затормозил. Плавно тормозят только на конечных остановках. Кажется, 338-й собирается побить рекорд скорости в классе «ЛИАЗ».

Я пропустил Ее и еще трех пассажиров вперед.

До самого поезда соблюдал дистанцию.

В вагоне мы «случайно» оказались рядом.

— Девушка, извините. Мне ужасно неудобно вас беспокоить, — я осторожно подбирал слова, ведь закадрить такую лапу — один шанс из тысячи, — Вы не подумайте, я не какой-нибудь маньяк… Хотя, наверное, с вами часто заговаривают незнакомые мужчины. Что неудивительно и, наверное, утомительно.

Признаюсь, я сам против случайных знакомств. Считаю это дурным тоном…

Девушка открыла ротик, чтобы метнуть фразу вроде «А че тада лезешь?»

— …и никогда бы не начал подобного разговора, но это, — я понизил голос до шепота, — Просто возмутительно. Возможно, окружавшие не обратили внимания…

Девушка проверила пуговицы на блузке и одернула юбку.

— …но я три года езжу 338-м, а встретил вас только сегодня.

По легким теням, оттенявшим красивые глаза, и дежурной сумочке (видимо, со сменными трусиками и презервативами) я понял, что прекрасная незнакомка базируется не в Балашихе.

Разговор завязался. В прошлом году Лена окончила МЭИ, работает в конторе неизвестного предназначения рядом с Университетом. На вопрос о семейном положении я не получил вразумительного ответа.

Скрючившись в неудобных позах, мимо пронеслись бронзовые представители революционного класса и примкнувших к нему прослоек. Ничего страшного — пересяду на «Киевской».

Надежная телефонная связь есть ключевой компонент потенциальной половой связи. Кажется, Лена тоже это понимает. Но «домашнего телефона нет», рабочий давать не хочет. Маневрирует.

Я снова и снова разворачивал милую беседу в нужное русло.

Атаковал под разными углами. Исчерпал лимит красноречия и времени и даже запаниковал. В последнюю секунду Лена оставила номер московской подруги Иды, у которой часто бывает.

На следующий день я позвонил подруге.

Да, Лена ночевала, но утром уехала. Когда появится в следующий раз, неизвестно.

— А где ее можно найти? Понимаете, это очень срочно!

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, я просто взял след.

Через полчаса мое левое ухо отваливалось от прижатой к нему трубки, указательный палец раздулся, как баклажан, и гудел, как телеграфный провод. В шариковой ручке закончилась паста. И все-таки я разыскал ее — у знакомых знакомого знакомой знакомых.

Лена без колебаний согласилась встретиться, но ее не заинтересовала перспектива посещения Манежа, Консерватории или синематографа.

То есть она уважает постимпрессионизм, органную музыку и авангардные франко-итальянские фильмы, но всему вышеперечисленному предпочитает поход в хороший ресторан. Кстати, Ида придерживается того же мнения.

Я знаю, что в столице много ресторанов, но не ходок-с и потому нуждался в консультации специалиста.

Из моих знакомых только Аркаша Посат может гарантированно разрешить подобную проблему. Аркаша — врач кардиологической бригады второй подстанции «скорой помощи». Кардиологию знает как Бог. Не как Никанорыч. Посему клиентура у Посата поскромнее: простые советские швейцары, бармены и официанты.

Иначе говоря, нужные люди.

С Аркашей меня познакомил Юлик. Тогда Аркаша хотел подучиться интубации трахеи и прочим манипуляциям.

Сорокалетний кандидат медицинских наук с почти двадцатилетним стажем и учиться?

Юлик разъяснил ситуацию.

Год назад Аркаша чуть не похоронил мать. Внезапная рвота, боли в эпигастрии. С расплывчатым диагнозом «острого живота» Аркаша привез больную в Боткинскую. Пока ждали хирурга, сняли ЭКГ. На пленке трансмуральный[27] инфаркт миокарда. Страшнее, но проще — сын специалист. Определили в «кардиоблок», в уютную двухместную палату.

Первое время Посат дежурил в «кардиореанимации» сутками.

Корректировал назначения, материально и иными способами стимулировал медсестер, таскал передачи. И дело шло на поправку — собирались уже перевести в санаторий на реабилитацию.

Вдруг у самого Аркаши сердце закололо — дурное предчувствие.

Снова остался на ночь.

Мать спит. Рядом мирно пикает электрокардиоскоп, Аркаша тоже задремал… Проснулся от монотонного гудения — на экране прямая линия. Реанимировал родную мать собственными руками. Слава Богу, успешно.

Я возвратил Аркаше уверенность в своих силах. Он в знак благодарности пригласил меня с девушкой (тогда Снежаной) в ресторан. Представил на выбор внушительный список. Я ткнул наугад — попалась «Киргизия».

В «Киргизии» Аркаша вел себя, как завсегдатай. Обновляя заказ, щелкал пальцами, оставшись со мной наедине (со Снежаной кто-то танцевал) рассказал о потайной комнате для интима где-то рядом с кухней. По его словам, очень маленькая и неудобная комната.

Посидели классно. Все были довольны и хороши. С балашихинской электричкой решили не связываться.

Утром я очнулся на жестком кухонном уголке в однокомнатной квартире очередной Аркашиной пассии, которая отсутствовала. Аркаша готовил завтрак и рассказывал о себе. Оказывается, он успел дважды развестись, платил алименты (с официальных доходов) и недавно стал дедом. Но остался молод душой и не брезговал компанией молоденьких женщин, чередуя (или совмещая) долгосрочные отношения с мимолетными увлечениями.

Снежана спала в комнате на единственной имеющейся в наличии кровати (двуспальной).

Аркаша не предложил этому никаких объяснений (правильный ход), а я решил не бить ему морду. В конце концов, Снежана того не стоит. Но ее телефонный номер был вычеркнут из моего блокнота (и жизни).

С тех пор мы с Аркашей неоднократно выпивали вместе.

Когда еще через полчаса мне удалось локализовать Аркашу, я чувствовал себя настоящие детективом. Где-то даже разведчиком. О, бедный Шерлок Холмс! Многострадальный майор Пронин! Как хорошо я вас теперь понимаю!

Аркаша хладнокровно отфильтровал эмоции и безапелляционно заключил: «Арагви». На данный момент Аркаша испытывал некоторые финансовые затруднения, поэтому материальное обеспечение операции легло на хрупкие аспирантские плечи.

В «Арагви» мне не понравилось. Вагонообразный подвал с кавказскими сюжетами по стенам и соответствующей публикой.

Но девочки! Лена — в красном жакете и черной юбке по колено — продолжала набирать баллы по условной шкале Королева-Мальского. Ида попроще, но тоже ничего.

Аркаша заливался соловьем. Начал с истории про бабку, которая вызвала бригаду СМП, чтобы узнать мнение медиков о пригодности котлет из холодильника, купленных в кулинарии за месяц до этого. Потом — о шизике, который регулярно вешался, предварительно вызвав «скорую» и убедившись, что спасители со всем необходимым снаряжением загрузились в лифт. Отпирал дверь, залезал в петлю и отталкивал табурет… В один далеко не прекрасный для него день лифт застрял между этажами.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒