|
|||
Послесловие и благодарности 4 страница— А может быть, ему просто не нравилось, что в Италии так солнечно, — равнодушно заметил он. Наконец Валентина отвлеклась от этого мрачного графа и вновь рассмеялась. Ее обворожительный смех заставил Никколо позабыть обо всех своих мнимых бедах. — Вы тоже член блистательного круга? — Какой-то юноша, подойдя к ним, одарил Валентину похабной улыбкой. — Не понимаю... — начал Никколо, но незнакомец грубо перебил его. — Я имею в виду гулянку сегодня вечером. Мы бросим вызов судьбе, как и надлежит добрым христианам. Перекинемся в картишки, — отхлебнув вина, парень посмотрел на Никколо. — Или вы не игрок в фаро? — Должно быть, вы меня с кем-то путаете, мсье... — Жан-Батист Рауль де Базерат, — он поклонился. — С кем имею честь? — Никколо Вивиани, шевалье д’Отранто. Боюсь, я действительно не игрок, как вы выразились. — Тогда простите за беспокойство. Я видел, что вы беседовали с Людвигом, и подумал, что он договорился с вами о сегодняшней игре после приема. — Так граф играет? — вмешалась Валентина. — Да, дитя мое, — Базерат вновь улыбнулся, пригладив усы. — Но, конечно, только с друзьями, людьми чести. Все в разумных пределах, — он вновь повернулся к Никколо. — Прошу меня простить, я должен встретиться с моей дамой. Никколо кивнул, и Базерат, подойдя к какой-то девушке, повел ее по салону. — Ну и грубиян, — пробормотал Никколо. — А по-моему, он смешной, — улыбнулась Валентина. — Знаешь, его род очень древний. Говорят, они могут проследить свое генеалогическое древо до времен крестовых походов в Палестину. Но постой-ка, я хочу тебя кое с кем познакомить. Она подвела Никколо к пожилому мужчине с большой лысиной, обрамленной пучками седых волос. Ему было лет шестьдесят, и по его лицу было видно, что он прожил полную и интересную жизнь. — Никколо, позволь представить тебе Марка Августа Пикте[12]. Мсье Пикте, это Никколо Вивиани, шевалье д’Отранто. Мсье Пикте очень известен в научных кругах, и его слава разносится далеко за пределы женевского кантона. Он основал журнал «Британская библиотека». — Я лишь посодействовал этому, Валентина. Этим занимались и мой брат Шарль, а также Фредерик Морис, — старик мягко улыбнулся. — Для меня честь познакомиться с вами, мсье, — Никколо поклонился. — Слава прекрасного города Женевы, как центра знаний и учености, дошла и до Тосканы. — Вы очень любезны, шевалье. Они разошлись. У Никколо уже голова гудела от всех этих имен, а ведь его представили не всем гостям. Но Валентина весь вечер не отходила от него, знакомила с присутствующими, рассказывала обо всем, что Никколо следует знать, и умело вела разговоры с гостями. Прием пролетел очень быстро.
Коппе, 1816 год Утренняя прохлада освежала, хотя воздух был влажен от тумана. Одежда Никколо отсырела, пока он спускался к озеру. Мир прятался за серыми клубами тумана, словно стеснялся, не хотел, чтобы его видели. Все цвета исчезли, остался лишь серый разных оттенков. В мареве виднелись странные, фантастические очертания, которые вблизи оказывались обычными домами или деревьями. Никколо шагал по этому загадочному миру. Все звуки были приглушены. Деревня медленно просыпалась: то там, то тут раздавался шум работы, но юный итальянец воображал, что это корабль-призрак выплывает на укутанное туманом озеро. Никколо уже две недели гостил у семьи Лиотар и вынужден был признаться себе, что день за днем откладывает мысли об отъезде. Конечно, он надеялся, что благодаря связям Августа Лиотара его представят знаменитой мадам де Сталь, но в глубине души юноша понимал, что остался бы в Коппе и не будь такой перспективы. Разумеется, ему хотелось продолжить свое путешествие, но мысль о разлуке с Валентиной его пугала. К его удивлению, в Коппе было всего две улицы. По рассказам Валентины, Коппе представлялся юному графу маленьким городком, а вышло, что это деревня. Тем не менее селение располагалось вблизи Женевы, поэтому развлечений здесь хватало. В надежде обдумать планы на будущее юноша воспользовался этим ранним часом и отправился на прогулку к озеру. Вода оставалась спокойной, и только слабые волны били в берег. Противоположный берег терялся в тумане, и на набережной никого не было, ведь погода не располагала к прогулкам... да и час ранний. Но Никколо наслаждался тишиной и одиночеством — превосходная возможность все обдумать и привести мысли в порядок. Нужно было разработать план или хотя бы общую стратегию действий, чтобы поухаживать за Валентиной и убедить ее родителей в преимуществах своей кандидатуры. Со второй задачей особых проблем не предвиделось, так как отец Валентины состоял в дружеских и деловых отношениях с семьей Вивиани. А как объяснить, свой поступок родителям, Никколо придумает потом. Его внимание привлек плеск воды, но звук вскоре прекратился, а в тумане Никколо ничего не мог рассмотреть, и потому он просто побрел дальше. Возможно, ему поможет маленькая ложь: если заявить, что он приехал в Коппе исключительно для этой цели, да еще и с благословения графа, отец Валентины ему не откажет. Никколо уже обдумывал предстоящую речь — ну чего стоит это небольшое притворство ради согласия Лиотара? — когда плеск послышался вновь. На этот раз Никколо кое-что заметил. К берегу мощными рывками двигалось что-то темное. На мгновение юноше вспомнились истории об ужасных созданиях, поднимающихся из морских глубин, полурыбах-полулюдях, заманивающих в такие туманные дни невинных путников в свое мрачное логово, где жертв ожидала верная погибель. Но на самом деле это был пловец, целеустремленно направлявшийся к той части набережной, где стоял Вивиани. Итальянец удивленно огляделся, но не обнаружил ничего примечательного. Непонятно, почему незнакомец плывет именно сюда, ведь тут не было ни его одежды, ни скамейки с полотенцем. Незнакомца никто не ждал. Никколо замер на месте и начал наблюдать за происходящим. Мужчина совершал широкие равномерные гребки, видимо, он был отличным пловцом. После затяжных дождей вода в озере наверняка была холодной, но мужчину это нисколько не смущало. Добравшись до мелководья, он сделал еще пару гребков и, поднявшись на ноги, побежал к берегу. Капли стекали по его телу — кроме белых штанов, на нем ничего не было. Темные волосы мокрыми прядями ниспадали на высокий лоб. Взгляд его огромных глаз на мгновение остановился на Никколо. Отжав волосы, незнакомец отбросил их со лба. Он был среднего роста, очень стройный, с прямой осанкой, длинными ногами и красивой шеей. Пловец вновь оглянулся, словно ожидая, что в любой момент кто-то выйдет из тумана. Но этого не произошло, и он обратился к Никколо. — Простите, это Коппе? — Он говорил с акцентом. По-прежнему ошарашенный происходящим, итальянец кивнул и смог лишь слабо выдавить: — Да. Незнакомец покачал головой. Его густые волосы уже начали курчавиться, и Никколо заметил залысины на его высоком лбу. Видимо, этот джентльмен был лишь на пару лет старше Вивиани. Он задумчиво приложил два пальца к губам. В этом тумане, наполовину обнаженный и только что покинувший воды озера, он напоминал героя древних преданий. — Ну где же он? — произнес он на английском, обращаясь скорее к самому себе, чем к Никколо. Повинуясь порыву, Вивиани снял пальто. — Может быть, я могу вам помочь? Погода холодная, и вы можете замерзнуть. Юноша мысленно поблагодарил старого мистера Друри за скучные, но, очевидно, небезуспешные уроки английского. Хотя Никколо уже два года не практиковался на английском, слова сами собой слетели с его губ. — Благодарю, — по-английски ответил незнакомец и направился к Вивиани. При этом Никколо заметил, что он слегка прихрамывал на правую ногу. Вероятно, последствия старого ранения. Кроме того, юноша отметил, что они приблизительно одинакового роста и одинаково сложены. Перехватив взгляд Никколо, англичанин прищурился, и юноша смущенно отвернулся. Ему не хотелось показаться невежливым. Улыбнувшись, незнакомец благодарно закутался в пальто. — Боюсь, в последнее время я приобретаю плохую привычку пользоваться чужой верхней одеждой, — сказал он. Никколо не понял, что он имеет в виду. — Вы не предприняли никаких мер для того, чтобы найти свою одежду? — Я послал своего слугу из Эрманса, чтобы он привез мне вещи, но, видимо, мы с ним разминулись. Да, ему ехать было дальше... Но я дал ему фору. — Вы что, переплыли озеро? — Никколо опешил. Лукаво улыбнувшись, незнакомец подмигнул ему. Вблизи было видно, что англичанин все-таки замерз: все его тело покрылось «гусиной кожей», а руки дрожали. — Да, но это подвигом не назовешь. Несколько лет назад я переплыл Дарданеллы из Сестоса в Абидос. Тогда я чувствовал себя настоящим Леандром в поисках Геро[13]. А сегодня я сам себе кажусь мокрым пуделем... Да еще и замерзшим к тому же! В глазах незнакомца заплясали веселые искорки, и это было настолько заразительно, что Никколо, несмотря на странную ситуацию, не смог сдержать смеха. Его собеседник был полон очарования. Туман и холодный воздух уже не имели никакого значения, и хотя Никколо мерз без пальто, он думал только о том, что ему кажется, будто он знаком с этим юношей уже давным-давно, и сейчас они просто остановились поболтать во время прогулки у озера. — А у вас тоже была свеча, которая указывала бы вам путь? — светским тоном осведомился он. — Как я вижу, мне повстречался весьма умный и образованный человек, — кивнул англичанин. — Восхитительно! Нет, мне пришлось искать дорогу без подручных средств. Но ведь мы — не чета героям древности, не так ли? Послышался конский топот, молодые люди обернулись. В тумане проступили очертания двух лошадей. Всадник на одной из них замахал рукой и воскликнул: — Милорд! — Ага, вот и наш героический Флетчер. Пришел вырвать своего господина из лап холода, — подмигнул незнакомец. — Нужно будет увековечить его подвиг в стихах. Всадник либо не услышал его слов, либо сделал вид, что ничего не заметил. Спешившись, он начал многословно извиняться, подавая хозяину одежду. Тот продолжал шутить, но его насмешки были настолько милы и необидны, что Никколо вновь не смог сдержать улыбку. Уже через пару минут англичанин полностью оделся и вскочил на коня. Напоследок он махнул юному итальянцу рукой: — Спасибо за помощь. При такой чертовой погоде ваш поступок был достоин деяния святого Мартина[14]. Никколо тоже поднял руку на прощанье и уже хотел было сказать: мол, не стоит преувеличивать его помощь, когда заметил, что его пальто все еще у незнакомца. — Мое пальто! — пораженно воскликнул Вивиани. — Вам придется забрать его лично. По-моему, отличная причина наведаться на виллу Диодати и воспользоваться моим гостеприимством. Я хочу отблагодарить вас за великодушие. — С этими словами англичанин пришпорил коня и умчался в туман. — Но я даже не знаю, как вас зовут! — крикнул вслед Никколо. — Байрон, мой юный друг, — всадник рассмеялся. — Лорд Байрон. Я ваш должник. Туман поглотил и его, и слугу, и Никколо остался один.
Коппе, 1816 год — Каким бы интересным это ни казалось, не можешь же ты в самом деле принять это приглашение! Реакция удивила Никколо. Он полагал, что познакомиться с известнейшим поэтом Европы — это прекрасно, и это событие вызывало в нем гордость и радость. Но Валентина смотрела на него так, будто он только что сообщил, что сегодня вечером собирается голым подниматься на Монблан. Усевшись за стол, юноша расстегнул фрак. — А почему нет? Сев напротив него, девушка плотнее укуталась в темно-синюю шаль. На ней было элегантное бордовое платье. Здесь, в доме родителей, Валентина позволяла себе большую роскошь в одежде, чем в Ареццо. Конечно, и в доме Вивиани ее наряды никогда не были простыми, но здесь и платье, и шаль... Вышитая серебряной нитью! А на шее — цепочка с сапфиром... — Потому что от Колони до Женевы все судачат об этой вилле, где живет твой драгоценный лорд Байрон. — Не вижу ничего удивительного, — фыркнул Никколо. «Мой лорд Байрон? Драгоценный?» — Как бы то ни было, речь идет не только об английском лорде, но и об авторе «Чайлд Гарольда». Ты читала эту книгу? — Да, — признала Валентина. — И она прекрасна. Девушка слегка покраснела, и при виде этого сердце Никколо смягчилось. Но этот отзыв никак не повлиял на мнение девушки. — Дело вовсе не в этом, — горячо продолжила она. — А в чем же? — Ты что, ничего не слышал об этом на приеме? — Она закатила глаза. — Пожалуйста, прекрати говорить загадками. Допустим, я ничего не слышал. К тому же я совершенно незнаком со слухами, которые ходят в высшем обществе Женевы. Никколо показалось, что он высказался слишком резко, но Валентина лишь ухмыльнулась. — Тогда позволь мне сорвать яблоко с древа познания и... — Ее глаза сузились. — Валентина! Его возмущение по поводу этой неуместной шутки было совершенно искренним, в отличие от ее нарочитого раскаянья. Теперь настала его очередь закатывать глаза. — Прошу тебя, продолжай. — Так вот, — заговорщицки прошептала она и, оглянувшись, наклонилась вперед. — Этот лорд Байрон изгнанник. — Он же из Англии, — начал Никколо, но Валентина лишь отмахнулась, как будто его возражение не имело никакого смысла. — Ему пришлось бежать. Говорят, что у него было столько любовниц, что десятки рогоносцев хотели лишить его жизни. Но это не все, — помолчав, Валентина еще больше понизила голос. — Говорят, что он вытворяет совершенно немыслимые вещи. — Но он же писатель, — возмутился итальянец. — Необразованные и ограниченные люди часто необоснованно упрекают творческих личностей в разных грехах! — Говорят, он содомит. — Валентина! — еще громче воскликнул Никколо. — Прошу тебя! — Но мне так говорили. Хочешь верь, хочешь нет. Но этот тип старается держаться подальше от всех англичан, которые в этом году слетелись в Женеву прямо как библейская саранча! По слухам, к нему вхожа лишь одна странная троица — какой-то юноша в сопровождении двух молоденьких женщин, — девушка говорила все быстрее. — Они ночуют у него па вилле. Представляешь, все вместе! А мадам Боссени рассказывала, что видела его у мадам Эльнар. И этот тип хромал! Будто он настоящий дьявол! Священник из Монталегре, где живет... та троица, приходил к ним с представителем властей, и мадам Боссени божилась, что они живут во грехе! — Что? — Никколо опешил от такого количества обрушившихся на него откровений. — Они развратники, — наклонив голову к плечу, Валентина заглянула ему в глаза. — Ты понимаешь? Видимо, они все живут в свальном грехе! После этих слов Валентина смутилась, будто вспомнив о том, что молодой незамужней даме не пристало распространяться о подобных вещах. — Но это все только слухи, — помолчав, ответил Никколо. — Так говорят злопыхатели и те, кто не понимает гений поэта. Может быть, всему этому есть какое-то безобидное объяснение. Говорят, что труды лорда Байрона оценил Гете. Сам Гете! Человек, написавший «Страдания юного Вертера». Может ли быть более достойная похвала? И разве король поэтов оценил бы человека, который живет в свальном грехе? Валентина смерила его скептическим взглядом. Откинувшись на спинку стула, девушка опустила глаза и уже, видимо, собралась что-то сказать, но запнулась. — Раз уж тебя не отговорить, то хотя бы будь осторожен, Никколо. Если тебя заметят в обществе этого англичанина, твоя репутация будет испорчена, подумай об этом. Если не для себя, то хотя бы для меня и для моей семьи. Ведь доброе имя Лиотаров может быть опорочено твоими действиями. В конце концов, ты живешь в нашем доме. Хотя Никколо не было дела до слухов в женевском обществе, он кивнул. Отец предупреждал его перед отъездом, что в Женеве ревностно следят за приличиями, и поэтому всегда нужно вести себя безупречно. — Обещаю, что буду осторожен, — торжественно заявил он. — Я не опозорю твою семью. Это будет недолгий визит. Я просто заберу пальто, вот и все. Она улыбнулась, и тучи, сгустившиеся над ними, развеялись в солнечных лучах ее глаз. — А когда вернешься, все-превсе мне расскажешь, ладно? Вивиани рассмеялся. — Тогда я попрошу одного из ваших слуг отнести мою визитку на виллу. Завтра вечером отправлюсь в этот... оплот греха.
Коппе, 1816 год Никколо читал выпуск «Нью Мансли» 1814 года, в котором были опубликованы его любимые рассказы, когда в его комнату, запыхавшись, вбежала Валентина. Девушка настолько торопилась, что, видимо, совершенно не подумала о том, что не пристало врываться в комнату не постучав. Не смущало ее и то, что Никколо сидел в кресле в полурасстегнутой рубашке. К несчастью, на вилле Лиотаров не было настоящей гостиной, поэтому юноша устроился в маленькой комнатке с креслом — тут свет лучше всего подходил для чтения. Обстановка здесь, как и во всем доме, была скромной, со строгими линиями и без украшений. Скорее всего, это было связано с кальвинистскими убеждениями семьи. Валентина взбудораженно махнула рукой в сторону окна, из которого открывался прекрасный вид на парк и озеро. — Никколо, пойдем! Нам срочно нужно на набережную, — девушка так разволновалась, что заговорила с ним по-французски. Вивиани с сомнением посмотрел на пасмурное небо за окном. — Почему? — тоже на французском спросил он. — Там нашли труп! — Труп? — Да, утопленника. — Откуда ты знаешь? — Мне Мари рассказала. Ну, горничная. Она помогала Альфонсу с лодкой и увидела... но это неважно. Пойдем быстрее, пока папа об этом не узнал и не запретил мне, то есть нам, идти туда. Не успел Никколо ответить, как девушка уже была у двери. Замерев в дверном проеме, она нетерпеливо притопнула ножкой. Ее лимонного цвета платье странно смотрелось на фоне темных стен в коридоре. Никколо не знал, следует ли ему идти у нее на поводу, но потом решил, что это — лишний повод насладиться ее обществом. Он оглянулся — нужно было одеться потеплее. Шерстяное пальто до сих пор было у лорда Байрона, поэтому пришлось накинуть тонкий плащ, хотя это и не соответствовало холодной погоде. — А ты уверена, что нам следует туда идти? Зрелище наверняка будет чудовищным, Валентина. — О да, — ее глаза так и сияли. — Мари говорит, просто жуть! Прямо как в твоих рассказах, — она указала на журнал. Никколо действительно только что читал историю о вскрытии. Юноша виновато опустил голову, проклиная про себя Марцеллу. Несомненно, это сестра своей постоянной болтовней забила Валентине голову. Иначе почему бы девушке из благородной семьи пришла в голову мысль о том, что неплохо бы взглянуть на утопленника... И все же он подал Валентине руку и улыбнулся. — Пойдем. — А если папа нас увидит, скажем, что собрались на прогулку. — Точно. — Никколо понимал, что в такую дождливую погоду это не лучшая отговорка. Тем не менее им удалось покинуть дом незамеченными, и вскоре они очутились на берегу, где собралась толпа зевак. Никколо показалось, что тут присутствуют все жители крошечной деревушки Коппе — полукругом у воды выстроилось человек тридцать, мужчины и женщины всех сословий. Их разговоры заглушал шум дождя. Юноша предпочел бы подойти незаметно, но Валентина, рассыпаясь в извинениях, начала проталкиваться вперед. Никколо она тащила за собой за руку, и вскоре они оказались в первом ряду зевак. В толпе слышалась и иностранная речь, английский и русский, но большинство собравшихся были местными и говорили по-французски. Объект пристального внимания всех присутствующих еще находился в озере. Увидев труп, Валентина перекрестилась. Кто-то подтащил утопленника ближе к берегу, но ноги оставались в воде. Их подталкивало волной, и казалось, что бедняга еще проявляет признаки жизни. Впрочем, Никколо сразу отметил, что перед ними мертвец. Тело раздулось, кожа потемнела, кое-где проступили красные и лиловые пятна. В плоти зияли глубокие раны, кровь из них не текла, и они напоминали вспененные рты, разинутые в беззвучном крике. Но в первую очередь внимание Никколо привлекло лицо утопленника. Вернее, его отсутствие. На месте лица свисали разорванные остатки кожи и мышц, местами даже проглядывали кости. Голова мертвеца совершенно утратила все человеческое, и юноше почему-то подумалось, что она похожа на кусок сырого мяса. Валентина тихо вздохнула. Вивиани решил было, что она упадет в обморок, но девушка лишь сжала его руку. Кровь отлила от ее щек. На трупе были лишь рваные белые штаны, и на мгновение Никколо вспомнил встречу с Байроном. Испугавшись того, что сейчас они смотрят на останки английского лорда, юноша уже открыл рот, собираясь высказать свое предположение, но тут же понял, что это не Байрон. Присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что, несмотря на то что мертвеца изуродовало в воде, при жизни этот человек был значительно ниже, а может быть, и старше великого поэта. — Тут есть врач? — громко спросил Вивиани по-французски. — Мы отправили кое-кого в Женеву, — какой-то молодой человек махнул рукой на юг. — Приведет кого надо. — А что насчет того чудо-доктора из Англии? Ну, тот, что живет в Колони? Может, лучше послать за ним лодку? — осведомилась одна пожилая дама, но ей никто не ответил, и Никколо заметил, что некоторые в толпе сложили пальцы в знак, отгоняющий злых духов. — Кому-нибудь известно, кто это? В ответ присутствующие лишь молча покачали головами. — Надо идти, — шепнул Никколо своей спутнице. — Скоро тут объявятся бравые представители закона. Но девушка как завороженная по-прежнему смотрела на труп. — Гляди, у него что-то в руке, — она присела на корточки. Действительно, в правой руке мертвеца виднелся какой-то продолговатый зеленый предмет. Никколо тоже наклонился к трупу и, поморщившись, осторожно разжал холодные пальцы. Почувствовав, как к горлу подступает тошнота, молодой граф отвел взгляд от утопленника и стал смотреть на озеро. Поднявшись, он показал Валентине маленький цветок. — Это медуница, — разочарованно протянула девушка. — Она тут почти в каждом саду растет. — Я думаю, нам действительно следует уходить, Валентина. — Ты прав. Если мама узнает, что мы были здесь, ей потребуется нюхательная соль. Взяв Никколо под руку, она вывела его из круга зевак. Удаляясь, он услышал, как какая-то сгорбленная старуха сказала: — Надо вбить бедняге кол в сердце, а потом сжечь. Так безопаснее. Пораженный услышанным, Никколо направился в дом Лиотаров. Должно быть, здесь очень распространены суеверия, раз кто-то осмеливается произносить такие слова публично. — О чем ты думаешь? — спросила Валентина. — О моем дяде. — О дяде? — Девушка явно удивилась. — Да. Он долго болел. Последние часы перед тем, как он умер, я просидел у его кровати. Врачи сказали, что он фактически захлебнулся, потому что его легкие наполнились жидкостью. Он раздулся, и его тело покрылось темными пятнами, как у этого утопленника. — Ты думаешь, погибший болел? — Не знаю. Эти раны... — Я думаю, его убили. Ты заметил, какое у него изуродованное лицо? — Может быть, на него напал дикий зверь, — предположил Никколо. — Приближается зима, и в долину могли спуститься волки. Или медведи. Вчера мне показалось, что я слышу волчий вой. — Но как его тело попало в озеро? Не волки же его туда бросили. На это у Никколо не было ответа, и он решил сменить тему. — А ты не испугалась, глядя на него? Валентина энергично тряхнула головой, и с ее волос во все стороны полетели брызги. — Я вместе с мамой работала в лазарете. Помогала тем, кто вернулся с войны. Самых тяжелых больных размещали в другом крыле, но я уже и не вспомню, сколько раненых и инвалидов я там видела. Тот несчастный, — она махнула рукой в сторону озера, — меня не пугает. Надеюсь, Господь принял его душу. При этих словах ее лицо окаменело, и Никколо ощутил в ее голосе горечь, что так не вязалось с ее всегдашней беззаботностью. Он знал, что ее брат погиб в 1813 году в битве за Дрезден и эта потеря принесла ей много боли. С начала этого века и среди родни Вивиани в войнах погибло много мужчин, поэтому перспектива военной службы казалась Никколо не очень-то заманчивой. То, что его отец считал священным долгом, сам юноша рассматривал как проявление вечной жестокости.
Коппе, 1816 год Направляясь от виллы Лиотаров к причалу, Никколо даже немного пожалел о том, что решил нанести этот визит сегодня. Впервые за последние дни из-за облаков выглянуло солнце, и было бы прекрасно провести этот вечер вместе с Валентиной, играя на пианино. С другой стороны, сейчас его ожидала удивительнейшая встреча. «Может быть, я боюсь?» Ответа на этот вопрос Никколо не знал. Да, он волновался, нервничал, сердце билось слишком часто, а ладони вспотели. В конце концов, он идет в гости к человеку, имя которого знаменито не только благодаря стихам, но и покрыто дурной славой. Впрочем, раздумывать об этом особо не стоило — к причалу уже подошла плоскодонка, на которой Никколо собирался переправиться через озеро. Лодка остановилась у ивы, купавшей ветки в воде. Хозяин лодки оказался молчаливым, но весьма обходительным человеком. С его помощью юноша уселся в лодку, и они отплыли от берега. Воды озера сияли в лучах солнца, вершины гор белели вдали, а вокруг сияли изумрудом зеленые луга. Повинуясь внезапному порыву, Никколо опустил руку в освежающую прохладу волн, и вода, казалось, смыла все его тревоги. Раньше Женевское озеро, серое и унылое, не производило на него особого впечатления, но в такую погоду природа ожила, и озеро выглядело именно так, как рисовала его Валентина, когда грустила по дому. Приободрившись, Никколо сошел на берег и наградил лодочника за его услуги более чем щедрой платой. — Вон вилла. Метрах в ста от берега на холме возвышалось четырехэтажное здание. За ним холмы постепенно переходили в горы. Помня предупреждение Валентины, Никколо подумал, что, произнося эти слова, лодочник перекрестится, но тот лишь показал своему пассажиру дорогу и оттолкнулся от берега. — Спасибо, добрый человек, — попрощался с ним Вивиани и, задумчиво постучав пальцем по лбу, присмотрелся к вилле повнимательнее. Фундамент здания был квадратным. Над светлыми каменными стенами поднималась красная крыша с печными трубами и окошками. Первый этаж обрамляли колонны, на которых покоился балкон с навесом, откуда открывался вид на озеро. Вокруг виллы простирался небольшой парк с зелеными лужайками и высокими деревьями. Все тут поросло медуницей. Поместье выглядело очень опрятно и ни в коей мере не производило впечатления оплота греха. Очевидно, прибытие Никколо не осталось незамеченным: слуга, в котором юноша узнал Флетчера, открыл дверь еще до того, как Вивиани успел пройти последние шаги до двери. Флетчер склонился в поклоне. Вздохнув, Никколо кивнул ему. Он никак не мог побороть вновь вспыхнувшую в его душе смутную тревогу. — Позвольте взять ваше пальто, — сейчас слуга казался еще чопорнее, чем тем утром, когда он встречал своего господина на набережной. — Не волнуйтесь, друг мой, — в прихожую вышел Байрон. — На этот раз вы получите пальто назад. — Оба, я надеюсь? — Слова сами сорвались с языка Никколо. Улыбнувшись, лорд кивнул. Он был одет в вечерний костюм, словно собирался на прием. — Конечно, оба. И вы непременно должны рассказать мне, как мне отблагодарить вас за помощь. Но сперва скажите, как правильно произносить ваше имя. От холода я так торопился попасть домой, что вел себя совершенно недопустимо и не спросил, как вас зовут. Теперь же я могу лишь прочитать ваше имя на визитной карточке и боюсь, что произнесу его неправильно. — Вам не о чем беспокоиться, ведь сама ситуация не располагала к светскому обмену любезностями. Меня зовут Никколо Вивиани, шевалье д’Отранто. — Очень рад знакомству, шевалье, — улыбнулся Байрон, еще раз повторив имя Никколо. — Теперь же я настаиваю на том, чтобы вы поднялись наверх и познакомились с остальными. Немного опешив, Никколо пошел за ним по лестнице. Юноша не ожидал, что тут будет кто-то еще, и мысль о том, что придется произвести хорошее впечатление не только на лорда Байрона, но и на его друзей, смущала его. Они вошли в большой зал. В широкие окна струились лучи солнца. Эта комната, как, вероятно, и вся вилла, была обставлена просто и элегантно, в стиле начала XVIII века. Стены были обиты темным блестящим деревом. К удивлению Никколо, компания, ожидавшая их здесь, оказалась маленькой: когда они с Байроном вошли, из-за серебристого стола встали двое мужчин и две женщины. — Это шевалье Вивиани, о котором я так много рассказывал. Человек, который спас мне жизнь, — заявил Байрон. — Не много ли чести? — пробормотал юный итальянец, но лорд, опустив ладонь ему на плечо, уже подвел его к остальным гостям. Никколо заметил, что все здесь очень молоды: никому не было больше двадцати пяти лет. — Эти очаровательные дамы — Клара Клэрмон[15] и Мэри Годвин[16]. — Очень рад, — Никколо повернулся к Мэри, девушке лет двадцати, в темном открытом платье с цветочной тесьмой. Мэри была очень красива, но в особенности Никколо поразили ее прекрасные темные глаза, в которых светился острый ум. Любуясь ее высоким лбом и тонкими губами, юноша поцеловал ей руку. Вторая девушка была одета намного ярче. Ее круглое личико обрамляли темные локоны.
|
|||
|