Послесловие и благодарности 3 страница

— Возьми себя в руки, дружище, — прошипел он маркизу. — Давай договоримся о цене, а самим процессом насладимся в более интимной обстановке, — уже спокойнее добавил он.

«По крайней мере, тогда мне не нужно будет смотреть, как ты пристаешь к этой девчонке, словно последний идиот». От жажды у Луи свело горло, держать себя в руках становилось все сложнее. Жилка на шее рыжей девушки соблазнительно поблескивала в лучах свечей, и, несмотря на полумрак, Луи видел, как эта синеватая вена пульсирует под тонкой кожей.

Он жестом подозвал мадам, спокойно наблюдавшую за мужчинами из кресла в противоположном углу комнаты. Она была достойной представительницей своей профессии, сейчас она растолстела и постарела, однако, несомненно, в юные годы она зарабатывала деньги так же, как ее подопечные.

— Я возьму вот эту рыженькую, мадам, — прошептал Луи. Оглянувшись, он убедился в том, что Франсуа по-прежнему увлечен той же девушкой. — И блондинку моему другу.

Луи достал из кармана жилета портмоне и открыл его своими идеально наманикюренными пальцами. В глазах мадам блеснула жадность. Она уже поняла, что сегодня ее посетили богатые клиенты.

— Конечно, мсье, — ответила она с наигранной покорностью. — Элиза и Эмилия. Превосходный выбор. И сколько господа желают наслаждаться вниманием девушек?

— Пока мы им не надоедим, мадам, — улыбнулся Луи, передавая женщине пару банкнот. — Этого должно хватить, чтобы покрыть ваши расходы до завтра, не так ли?

Мадам облизнулась, привычно подсчитывая деньги.

— Конечно, мсье, конечно. Мы предоставим вам наши лучшие комнаты. И если господин пожелает, я прикажу прислать шампанского.

Луи вежливо улыбнулся, хотя сейчас ему вовсе не хотелось шампанского, даже если бы вино оказалось настоящим, а не подделкой, что подают в подобных заведениях. Его жажду должен был утолить совершенно другой напиток.

Он покосился на Франсуа, который уже успел засунуть обе руки под сорочку блондинки. Если маркиз выпьет еще, то это точно не пойдет ему на пользу, и он вряд ли сумеет завершить начатое.

— Да, подайте каждому из нас по бутылке, — согласился Луи.

Пускай Эмилия легче заработает свои деньги, когда Франсуа будет спать. Хотя, в сущности, Луи до этого дела не было.

Отойдя от мадам, Луи подал руку рыжеволосой девушке и повел ее вверх по лестнице. Прелестница ответила ему привычной скромной улыбкой.

Он поглаживал ладонью ее бедра и талию. Роскошные рыжие волосы, ниспадавшие на плечи, великолепно оттеняли молочно-белую кожу. Эта девушка, Элиза, во всех отношениях оказалась настоящей находкой. Луи сейчас лежал рядом с ней, чувствуя себя удовлетворенным. Вот только жажда, забытая в пылу страсти, уже начинала возвращаться.

— Ты хочешь еще этого... шампанского? — осведомился он.

Элиза кивнула, и Луи протянул руку за бутылкой, стоявшей рядом с кроватью среди разбросанной одежды. Он оглядел брюки, жилет, рубашку и белье, столь беззаботно оставленные им на полу. Все это придется срочно постирать, но сейчас это не должно его беспокоить. Когда девушка потянулась за искрящимся напитком в бокале, Луи вновь увидел пульсирующую жилку на ее нежной шее. Ему так хотелось испить ее.

«Позже, — едва сдержался он. — Незадолго до ухода».

— Я очень рада, что меня выбрали вы, мсье Луи, а не ваш друг, — прошептала Элиза.

Улыбнувшись в темноте, мужчина потянулся за кожаным портсигаром и, достав тонкую сигару, поджег коричневый табак.

— Мой друг очень щедр, знаешь, — задумчиво сказал он, глядя, как дым поднимается к потолку. — Настоящий маркиз, представитель древнейшего дворянского рода Франции. Жаль только, что он утратил родовое имение во время правления этого несчастного, последнего из Людовиков. Теперь его семья вот уже два поколения живет без причитающихся им почестей, а бедный Франсуа тратит последние деньги в игорных домах и борделях, — Луи задумчиво посмотрел в потолок. — Хотя, конечно же, меня это ни в коей мере не касается, — добавил он, покосившись на Элизу.

Он сам понимал, что слишком разговорился, но, к счастью, девушка лишь рассмеялась.

— Тогда надеюсь, что он оставит неплохую часть своего состояния в комнате Эмилии.

Луи нравился ее смех, а еще больше он наслаждался тем, что ее ладони сейчас гладили его живот и спускались ниже, к члену. Заметив возбуждение партнера, девушка выпрямилась и начала ласкать его член губами. Ее густые волосы щекотали кожу.

Луи застонал. Он еще мог укротить свою жажду, сдержаться, перенести внимание на другие потребности своего тела.

В дверь постучали. Кто-то всхлипнул. Элиза испуганно подняла голову и посмотрела на Луи. Тот пожал плечами.

— Что случилось? — воскликнула девушка.

— Это я, Эмилия. Можно войти?

Луи кивнул, покорившись судьбе. Элиза даже не успела спросить у него разрешения. Дверь открылась, и в комнату вошла блондинка, которую нанял на эту ночь Франсуа. «Боже, ну и кретин», — Луи поморщился.

Элиза с шипением выдохнула воздух.

— Что произошло? — В ее голосе слышался гнев.

Эмилия выглядела ужасно: верхняя губа была разбита в кровь, вокруг глаза кожа уже потемнела и опухла, поэтому проститутка наверняка ничего не видела. Все лицо было покрыто кровоподтеками, которые будут менять свой цвет в течение следующего дня.

— Этот мсье... — Эмилия почти плакала, — я не знаю, что его так разозлило. Он ужасно много пил. А потом ужасно на меня накричал. Шлюха бонапартистская, вот как он меня называл! И еще по-всякому. Ужас. Я не могла его успокоить. И тогда он начал меня бить.

Завернувшись в покрывало, Элиза поднялась и, подойдя к плачущей девушке, обняла ее.

— Ничего, все в порядке. Ну и скотина! Простите, мсье, — спохватившись, она покосилась на Луи.

Но ему было все равно, как называют Франсуа. Вот только с наслаждениями на эту ночь уже покончено, понял он.

— И что с ним теперь? — спросила Элиза.

— Он в моей комнате. Плюхнулся на кровать и все. Боюсь, что он проснется и опять примется за старое.

— Этого не произойдет, — заверил ее Луи.

Он тоже поднялся и принялся собирать разбросанную по полу одежду.

— Не беспокойся, Элиза, — сказал он, заметив, что девушка отошла от своей подруги. — Я оставлю вам немного денег, заберу Франсуа, и мы уйдем отсюда. У вас не будет неприятностей, обещаю.

Обе девушки посмотрели на него с изумлением. Представительницам их ремесла редко приходилось сталкиваться с пониманием и сочувствием.

Положив пару банкнот на столик у кровати Элизы, он поспешно поцеловал красотку в щеку.

— Надеюсь, шампанское поможет снять боль, — улыбнулся Луи и выскользнул в дверь.

Спустя полчаса Луи, будучи довольно далеко от борделя, запыхавшись, тащил мертвецки пьяного маркиза де Пуйсежура в переулок. Надеть на Франсуа штаны и вывести его из публичного дома, не подняв шума, было нелегко, но Луи удалось справиться с этой задачей, и его знакомый своими воплями не перебудил всех девушек и клиентов.

В этот час прямо перед рассветом даже в квартале, пользовавшемся дурной славой, было совершенно безлюдно. Франсуа, словно утопающий, Хватался за руку своего спутника.

— Эта потаскуха — отъявленная сука, чтоб ты знал, — бормотал маркиз. — Т’кая же шлюха, как и они все.

Луи кивнул.

— Как они все, — Франсуа пьяно рассмеялся. — Нич-чего дрргого ’на не заслуживает, знаешь?

Он слишком приблизил свои губы к лицу Луи, так что тот ощутил исходящее от маркиза зловоние. А еще заметил пульсирующую жилку на его шее, как и у девушки. Жажда вернулась, стала сильнее, требовала своего.

— Франсуа, — шепнул ему Луи. — Такой поступок недостоин джентльмена, дорогой. Ты зашел слишком далеко.

Франсуа смотрел на него остекленевшими глазами, не понимая ни слова. Любезно улыбнувшись напоследок, Людовико открыл рот и вонзил клыки в горло маркиза.

«Я пощадил бы Элизу, — равнодушно думал он. — И взял бы у нее ровно столько, сколько мне нужно». Но маркиз разозлил его, лишил наслаждений этой ночи. Прижав к себе подрагивающее тело, чтобы пресечь все попытки сопротивления, Людовико пил до тех пор, пока движения Франсуа не стали совсем слабыми и в конце концов не прекратились.

С удовольствием отерев губы, Луи оставил труп в переулке. Иногда со злом людей трудно было смириться, но хороший ужин помогал ему не замечать худшие из их слабостей.

Колони, 1816 год

Его вела чистая, необузданная радость движения. Не было ни границ, ни проволочек, ни ограничений. Ночь раскрывала свои тайны, вдоль озера тянулись холмы, прохлада гор манила, и он легко преодолеет склоны.

Но вначале путь его пролегал по полям, вдоль длинных живых изгородей, мимо маленького пруда. Затем впереди показался лес. Между деревьями пролегли глубокие тени, луна скрылась за тучами, но даже при таком слабом свете он видел абсолютно все и легко мог отыскать тропинку.

Теперь он побежал медленнее — легко затрусил вверх по холму.

Вокруг кипела жизнь. Листья шуршали на ветру, по веткам ползали насекомые, слева шмыгнула мышка, и ее шаги громко отдались в его ушах. Чувства сами собой делили все окружавшие его создания на добычу и охотников. Но здесь ни одно животное не представляло для него опасности. Он был сильнее их всех. Некоронованный король.

Он жадно впитывал впечатления, радовался им, радовался жизни в лесу, от высочайшего дерева до мельчайшего жучка. Он чувствовал запахи влажной листвы на земле, мороси, повисшей в воздухе, пускай дождь и закончился еще днем. Запах земли играл разнообразием оттенков, в нем сладковатой нотой отдавалась смола. А еще здесь были звери. Их тропы огненными следами вспыхивали в лесу, и он видел шлейф их запахов, словно звери только что пробежали здесь. Так легко было пройти по любому из этих следов, и какая-то его часть хотела этого, жаждала испытать возбуждение охоты, схватки, добычи. Но голод уже был утолен. Во рту ощущался теплый привкус крови, и вперед его вела не жажда свежей плоти, а радость.

Лес резко закончился, уступив место широким полям. Еще недавно здесь пасся скот, теплые запахи, такие сильные и возбуждающие, но на них не стоит обращать внимания, нужно бежать вперед, вверх по холму, навстречу небесам.

Тут не было людей, и только внизу, в долине, еще горели огоньки, маленькие точки в темноте. Запах дыма, металла и камней накрывал землю толстым одеялом, но дорога его несла прочь от деревни, прочь от людей, и этот запах слабел, воздух становился чище. Он двигался по склону холма, перепрыгивая с камня на камень, все выше и выше. На вершине он остановился. Ветер приносил издалека новые ароматы, обещание иных впечатлений, манящий зов свободы и охоты. Уже чувствовался аромат нового дождя, но капли прольются еще не скоро.

Он вывалил язык из пасти, наслаждаясь прохладной лаской ветерка, нежно овевавшего его шерсть.

От радости ночи он запрокинул голову и завыл, и в этом вое звучала радость и призыв к новым утехам. Его вой нарастал, наполняя собой долину, от горы к горе. Он кричал миру о своем существовании, о своей жизни.

И с другой стороны озера раздался ответ. Высокий, пронзительный вой. Приветствие. Приглашение. Его сердце билось сильно и быстро, но в это мгновение оно замерло.

Он был уже не один.

Шамони-Монблан, 1816 год

— Их поймают, мсье, поставят перед судом и повесят! Обещаю.

Никколо удовлетворенно кивнул. Навязчивость этого чиновника его раздражала. После разговора ночью этот преисполненный усердия тип явился в гостиницу Виль-де-Лондр еще и к завтраку — по-видимому, лишь для того, чтобы в который раз повторить все слова, сказанные вчера. При иных обстоятельствах Никколо отнесся бы к этому спокойнее. Но сегодня выспаться ему не удалось, да еще и кошмары замучили, и сейчас юноше казалось, что силы оставили его. И вот вместо того, чтобы подойти к столу и позавтракать, Никколо, изголодавшись, вынужден был стоять среди наслаждавшихся трапезой постояльцев и вполуха слушать этого чиновника. Официанты подливали гостям кофе и проносили мимо юного графа подносы с ароматными свежими булочками. У Никколо заурчало в животе.

Зал гостиницы был невелик, но из-за высокого потолка с цветочным узором казалось, что тут очень просторно.

— Они наверняка из предгорья Альп, — вот уже в который раз завел свою песню чиновник. — Дезертиры, как пить дать.

Этой швали тут много осталось. До сих пор думают, что владеют всей Европой!

— Весьма неприятно, — кивнул Никколо, лихорадочно оглядываясь в поисках возможности сбежать.

К счастью, в зал вошла Валентина, которую тут же подхватил под руку официант и повел к ее месту. Проснувшись утром, Никколо заметил у себя под глазами темные круги, но девушка казалась свежей и отдохнувшей, как будто вчерашнее нападение было для нее лишь мелкой неприятностью. «Она прекрасно держалась во время всей этой безумной поездки сюда, — подумал Никколо. — Даже когда я зарядил свои пистоли и не выпускал их из рук вплоть до самого Шамони-Монблана».

После приезда Валентина отправилась спать, в то время как он еще целый час беседовал с представителями местных властей, неоднократно описывая переживания той ночи. Все это время его угощали разными настойками, поэтому утреннее похмелье тоже подпортило ему настроение. Но все эти мысли позабылись, когда Валентина улыбнулась ему.

— Простите, — пробормотал он и, не дожидаясь реакции чиновника, отошел.

Юноша поспешно направился к ее столу.

— Прекрасное утро, — он уселся напротив Валентины и серьезно посмотрел на девушку. — Как ты? Надеюсь, произошедшее не очень тебя взволновало.

— Нет, я хорошо выспалась, хотя кровати тут не из лучших. С кем ты только что говорил?

Никколо вспомнил, что Валентина не представлена этому человеку, ведь юный граф присоединился к выпивающим в кабаке уже после того, как девушка пошла спать.

— Он местный чиновник. По крайней мере, мне его так представили. Ганс, или Ханс, или, может быть, даже Жан. Должен признаться, что вчера я несколько запутался в именах и должностях.

— И что?

Никколо ответил ей непонимающим взглядом.

— Что там с этими грабителями?

— Он пообещал мне, что их схватят и проведут судебный процесс. По-видимому, он полагает, что это не здешние бандиты, а иностранцы. Бывшие солдаты.

Хозяйка подошла к их столику и поставила перед Валентиной завтрак. Пища была простой — белый хлеб, много сыра и гигантский омлет, от которого поднимался горячий пар. От этого зрелища у Никколо аппетит мгновенно улетучился, хотя всего секунду назад ему еще очень хотелось есть. Юноша отхлебнул холодной воды.

— Нужно задержаться на несколько дней, — продолжил он, когда хозяйка удалилась. — Потрясение...

— Ни в коем случае, — перебила его Валентина. — Мы уже совсем близко от Коппе. Нужно выехать как можно раньше, оставив это грязное место. Моя семья сердечно примет нас, и мы сможем позабыть об этой чудовищной поездке.

Хотя Никколо и была неприятна мысль о том, что поездка в его сопровождении оказалась для Валентины чудовищной, он склонен был с ней согласиться. Ему не хотелось оставаться в этом городишке только для того, чтобы утолять любопытство местного населения рассказами о себе, хотя эту гостиницу он ни и коем случае не назвал бы грязной. Но сколь бы живописным ни был городок Шамони-Монблан, Никколо хотелось поехать куда-нибудь еще, в большие города и культурные центры, побывать на приемах, где блистают светлейшие умы эпохи, поговорить о том, что важного происходит в жизни людей и в мире.

«Хотя это означает, что мне предстоит разлука с Валентиной». С какой-то даже ностальгией юноша подумал о том, как собирался открыться Валентине в Ареццо. Ему казалось, что это было много месяцев назад.

«Откроюсь ей, когда буду уезжать из Коппе», — решил он.

— Прости, я не хотела называть нашу поездку чудовищной, — виновато произнесла девушка. — Ты вел себя как истинный рыцарь, и я благодарна тебе за то, что ты отвезешь меня домой.

Ее слова стали для него лучиком света в ночной тьме. Юноша смущенно улыбнулся.

— Я тоже рад, — наконец сказал он. — Скажу Карло приготовить все для нашего отъезда.

Никколо был настроен решительно. Он поднялся из-за стола и покосился на чиновника, болтавшего с хозяйкой. Воспользовавшись этой возможностью, молодой человек поспешно покинул зал.

Неподалеку от Женевы, 1816 год

Хотя Никколо был рад посетить Коппе, это несколько волновало его. Вскоре судьба уведет его из этого небольшого городка, ведь впереди ждут великие задачи и настоящие приключения, а Валентина останется в замке своей семьи. В мечтах Никколо представлял себе, как признается ей в любви и увезет ее, заберет с собой. Мысль о скандале, который может вызвать подобный поступок, и пугала, и возбуждала его. «Но это только мечты, — уговаривал он себя. — Кто же на такое отважится?»

И поэтому настроение итальянца ухудшалось по мере приближения к Коппе. А вот Валентина, наоборот, радовалась и едва могла скрыть свой восторг.

— Когда приедем домой, тебе обязательно нужно осмотреть сад моей мамы, — выпалила девушка. — У нее там растения со всего мира!

— Буду очень рад, — уныло ответил он.

— А еще они наверняка устроят для нас прием. Я смогу представить тебя важнейшим людям города и женевской знати.

«А мать, несомненно, познакомит тебя с потенциальными женихами», — мрачно подумал Никколо. Опершись рукой на узкий подлокотник, он опустил подбородок на ладонь. В Коппе нужно будет провести некоторое время, чтобы лучше познакомиться с семьей Валентины, и юноша не знал, проклятье это или благословение.

— А еще напишем Марцелле и твоим родителям, что мы прибыли в Швейцарию целыми и невредимыми, — продолжала болтать Валентина.

Никколо кивнул.

— Они уже давно ждут весточки от нас. По крайней мере, Марцелла, тут уж я точно могу поспорить.

По крыше кареты забарабанил дождь. После отъезда из Шамони-Монблана этот звук сопровождал их постоянно. Погода в этом году была на удивление скверной, и Никколо мог лишь надеяться, что вскоре она переменится. Затяжные дожди у кого угодно могут отбить охоту к перемене мест, даже если путешествовать в карете. Не говоря уже о слугах, сидевших на крыше и спасавшихся от сырости, накрываясь провощенной тканью.

— Все вокруг такое серое, — пробормотал Никколо, выглянув в окно.

Облака висели так низко, что, казалось, почти касались земли.

— Да, обидно. Когда светит солнце, озеро такое красивое. Сразу чувствуешь какое-то возвышенное спокойствие.

— Думаю, мы еще сможем насладиться этим зрелищем вместе. Не уеду, пока не увижу озеро во всей красе, — заверил ее юноша.

Валентина улыбнулась.

— Ты такой галантный, — девушка кокетливо склонила голову к плечу.

Затем Валентина опять погрузилась в чтение — ее увлекла книга какой-то французской писательницы. Название книги — «Дельфина»[11] — Никколо ничего не говорило. Сам он во время поездки читать ничего не мог, потому что его желудок плохо реагировал на постоянную качку, и, если юноша не выглядывал в окно, его начинало тошнить. «Морская болезнь на суше», — устало подумал он. Впрочем, он скрывал плохое самочувствие от Валентины, так как не хотел проявлять перед ней слабость.

Вскоре они въехали в пригород Женевы, прокатились по людным улицам мимо живописных домиков и садов. В конце концов впереди показались городские стены, и, хотя из-за дождя было плохо видно, Никколо был поражен. Карета подъехала к городским воротам. Послышалась недолгая перепалка Карло с двумя солдатами. Кучер почти кричал, и в каждом его слове слышалось недовольство этим холодным дождливым днем.

Затем они въехали в ворота, полюбовались бастионами и, наконец, очутились в самом городе. Валентина, отложив книгу, завороженно уставилась в окно.

Дома здесь были намного больше, чем в соседних деревеньках и городках — некоторые из них высотой в шесть-семь этажей. Некоторые здания окружали озеро.

Вдоль реки вела широкая улица, называвшаяся Гран-рю-дерив. Валентина дернула Никколо за рукав, указывая на большую церковь.

— Смотри, это площадь Фустери!

На большинстве домов высились деревянные арки, выдававшиеся над крышей, — Валентина сказала, что тут их называют «Dфmes», то есть купола.

Через какое-то время они свернули направо и подъехали к двум плоским мостам через Рону. Валентина болтала без умолку, обращая внимание Никколо на важные достопримечательности города, рассказывала истории о своих визитах в Женеву и даже поделилась с ним воспоминанием о том, как когда-то прямо здесь, на Иль-русо, рядом с зернохранилищем, тайно купалась с подружками в речке. Никколо зачарованно слушал ее рассказы, радуясь, что может столько узнать о жизни Валентины.

Карета пересекла мост и еще немного проехала по городу — здесь стало немного тише. Вскоре они покинули Женеву, и Никколо не знал, сколько минут или часов они пробыли в этом городе, настолько мимолетным оказалось это переживание.

Чтобы добраться до Коппе, нужно было ехать по берегу озера. Рядом с широкими дорогами росли тополя, и если бы не дождь, то вид озера и гор за ним наверняка был бы чудесен, но сейчас местность страдала от сырости не меньше, чем люди.

— Тебе понравится Коппе, — продолжала говорить Валентина. — Хотя бы потому, что ты любишь литературу. В салоне мадам де Сталь уже много лет встречаются выдающиеся писатели. Мама рассказывала мне об этом. Среди них был даже Шатобриан! Да и сама мадам де Сталь очаровательна. Моя семья дружит с ней, и я уверена, что мы сможем тебя с ней познакомить.

Мысль об этом развлечении, бесспорно, была приятна, но сейчас Никколо думал о другом. Вскоре он встретится с родителями Валентины. В прошлый раз он виделся с ними так давно, что теперь практически придется знакомиться заново, ведь тогда он был еще ребенком, а теперь он взрослый. И должен произвести на них хорошее впечатление.

На перекрестке они свернули, и впереди показалось поместье, принадлежавшее семье Валентины. Это было светлое четырехэтажное здание с зелеными ставнями и двумя широкими балконами. Когда карета въехала в узкий дворик, Никколо уже заметно нервничал. Его слуга поехал вперед, чтобы доложить об их приезде, и сейчас выбежал во двор вместе с остальной прислугой, чтобы помочь господам. У входа в дом стояла супружеская чета Лиотар, в которой юноша с трудом узнал семью Валентины — они приезжали погостить в Ареццо, но Никколо тогда был еще совсем ребенком. Да и рассказы Валентины не вязались с тем, что он видел. Ее отец был очень низеньким, и, хотя ему не хватало роста, он с лихвой компенсировал это массой тела. Волосы уже поседели — это было заметно даже под париком. И только широкая искренняя улыбка напоминала Никколо того жилистого непоседливого мужчину, с которым он шестилетним дуэлировал на деревянных мечах.

Женщина рядом с хозяином дома не улыбалась. Хотя Валентина всегда говорила о матери как об очень жизнерадостном человеке, Никколо этого не заметил. Мадам Лиотар, казалось, преждевременно состарилась. Она исхудала, щеки запали, а бледная сероватая кожа говорила о тяжелой болезни.

Но Валентину это зрелище нисколько не смутило. Она так стремительно метнулась вперед, что слуга, державший над ней зонтик, едва поспевал за девушкой.

— Мама! Папа! — Она бросилась отцу в объятия.

Пока родители здоровались с дочерью, Никколо тактично стоял в стороне. Ему очень хотелось войти, но он ни в коем случае не хотел показаться невежливым.

— А вы, наверное, Никколо, — наконец повернулся к нему господин Лиотар. — Для нас большая честь приветствовать в нашем скромном доме сына Эрколя. Входите же! Я надеюсь, у вашего отца все в порядке?

— Он в наилучшем здравии, — по-французски ответил Никколо.

— Замечательно! Август, ты только посмотри, каким красивым мальчиком стал Никколо, — вмешалась мадам Лиотар.

Юноша поцеловал ей руку. Конечно, он предпочел бы, чтобы она не называла его мальчиком.

— И каким вежливым, — добавила мать Валентины. Несмотря на бледность, вблизи она выглядела не столь болезненно, как сперва показалось Никколо. — Вы должны нам все рассказать о поездке, о том, как обстоят дела в Италии, а главное, как поживает ваша семья, Никколо!

Присоединившись к семейству Лиотар, юноша вошел в дом. Он сразу же почувствовал себя здесь своим. Ему тут были рады, и Никколо посчитал это хорошим предзнаменованием.

Женева, 1816 год

— Все это знакомые нашей семьи, — с улыбкой объяснила Валентина.

Прикосновение ее ладони к его руке затуманивало разум. Юноша опьянел от радости, и ему казалось, будто он парит над паркетом.

Прием семейства Лиотар в честь его приезда был поистине великолепен. В особняке в Женеве собралось около сотни уважаемых людей города: богатые купцы, высшие военные чины и аристократия. Тут были люди, наделенные властью, которые хотели упрочить свое положение в деловых кругах, художники искали меценатов, а знатные мамаши подбирали подходящих женихов для своих дочерей.

— А вон близкий друг моего отца, граф Людвиг фон Карнштайн, — она указала на мужчину, окруженного толпой гостей, собравшихся словно для того, чтобы послушать проповедь.

Граф был высок, черная одежда подчеркивала его стройность. Это бледное лицо сложно было забыть, и Никколо сразу его узнал.

— Граф Людовико, — пробормотал он, но Валентина его не услышала.

Хотя они были в нескольких метрах от графа, фон Карнштайн обернулся. Вежливо извинившись, он отделился от толпы, приблизился к Валентине.

— Валентина! — На его губах заиграла любезная улыбка. Граф слегка поклонился. — Я очень рад видеть вас вновь. Кажется, что с момента нашей прошлой встречи прошла целая вечность, — слегка прищурившись, он оглядел ее. — Очевидно, Италия пошла вам на пользу.

Никколо с раздражением отметил, что Валентина убрала ладонь из его руки, присев в реверансе. Магия момента была разрушена, сейчас он был всего лишь ее другом и спутником. Юноша почувствовал себя одиноким среди всех этих людей.

— Дорогой граф, позвольте представить вам Никколо Вивиани, шевалье д’Отранто, сына графа Ареццо. Он сопровождал меня сюда из Тосканы и был очаровательным и отважным спутником. Он даже защитил меня от грабителей, напавших на нас по дороге в Шамони.

Граф еще мгновение смотрел на Валентину, а затем повернулся к Никколо. Юноша слегка поклонился.

— Граф, — кивнул он. — Вы совершенно не изменились.

— Чего нельзя сказать о тебе, Никколо. Ты стал настоящим мужчиной, как я погляжу. Грабители, говоришь?

— Ах, так вы знакомы? — вмешалась Валентина и, к восторгу Никколо, вновь взяла его под руку.

Но при этом она смотрела на графа. Людовико провел ладонью по ухоженной бородке и улыбнулся.

— Да, это так, дорогая. Раньше я вел дела с семьей Вивиани и временами бывал в роскошном доме отца Никколо.

— К сожалению, вдруг вы куда-то пропали.

Когда это произошло, Никколо был еще совсем маленьким и интересовался делами семьи значительно меньше, чем сейчас, но он прекрасно помнил, как волновался отец из-за неожиданного исчезновения своего дорогого партнера.

— Тамошний климат был мне не по нутру и к тому же вредил моему здоровью, — ответил граф.

Прежде чем Никколо успел что-то сказать, к ним подошла стареющая дама в пышном темно-зеленом платье, которое шло бы ей намного больше, если бы вырез был не так глубок.

— Дорогой граф, — воскликнула она издали. Ее движения были неудержимыми, как ход светил. — Я непременно должна вас кое-кому представить!

— Прошу прощения, — поклонился граф.

Дама в зеленом, не церемонясь, схватила Людовико под руку и потащила прочь, не удостоив собеседников графа даже взглядом.

— Какая невоспитанность, — заметил Никколо.

— Это мадам Боссени, — рассмеявшись, отмахнулась Валентина. — Она по-прежнему ищет подходящего супруга для своей дочери.

— Мне она показалась скорее почтенной бабушкой, чем матерью с дочерьми на выданье.

— Именно.

— Вот оно что, — догадался Никколо.

— Лучше расскажи мне о графе. Что у вас произошло? И не пытайся убедить меня, что я выдумываю.

Они медленно двинулись по салону, кивая другим гостям, но не присоединяясь ни к одной из групп. Никколо наслаждался прикосновением ее руки, таким легким, но таким важным для него.

— Граф был деловым партнером моего отца. Он вращался в высших кругах общества.

— И?.. — продолжала допытываться Валентина.

— Как тебе известно, времена Наполеона были трудными для всех нас. Повсюду войска, война в разгаре, в битвах полегло столько солдат... Но граф Людовико, прости, граф фон Карнштайн, казалось, не имел к этому никакого отношения. А потом однажды просто исчез. Отец боялся, что его схватили представители тайной полиции, а может быть, даже убили без суда и следствия. Мы не могли его найти. В то время пропадали и другие именитые люди. Плохое было время.

— Так французы взяли его в плен?

— Я не знаю этого наверняка. Возможно, он прятался от преследователей. Мама тогда очень испугалась. Я увидел, что у нее просто слезы наворачивались на глаза. По-моему, она боялась, что нас может постичь та же судьба.

Валентина оглянулась в поисках графа. Ее глаза заблестели, и Никколо это совсем не понравилось. Вокруг Людовико вновь собрались гости, но сам граф словно находился в центре циклона: все вокруг говорили и смеялись, а он молчал и лишь загадочно улыбался.

— Прошлое графа фон Карнштайна исполнено тайн, — заметила Валентина. — Как интересно...

Никколо заметил, что Людовико смотрит на него. В темных глазах графа не отражались никакие чувства, но юному итальянцу показалось, что Людовико улыбается какой-то шутке, смысл которой оставался недоступным для всех остальных.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒