Глава 15 ШОК И ТРАВМА

Глава 15 ШОК И ТРАВМА

Если бы Джек когда-либо сомневался в том, что Робби Джексон лётчик-истребитель, то теперь он бы излечился от такого рода сомнений. У него был двухлетней давности «шевроле-корвет» красного цвета, и водил он его весьма нахально. Робби вылетел из западных ворот Академии, круто свернул налево и довольно быстро пробился к бульвару Роу. Ещё издалека он увидел, что пятидесятая дорога забита в западном направлении, он тут же переориентировался и устремился на восток, в объезд. Через минуту он уже летел по мосту Северн-ривер. Джек был слишком занят своими мыслями, чтобы видеть, что там за окном, но Робби заметил искорёженный кузов «порша» на той стороне дороги. И похолодел. Отбросив все посторонние мысли, он сосредоточился на дороге, выжимая из своего «корвета» боле восьмидесяти миль в час. На той стороне дороги было слишком много полицейских, чтобы стоило беспокоиться о штрафе. Через минуту он съехал на скоростную дорогу Ричи и устремился по направлению к Балтимору. Час пик был в самом разгаре, хотя все же большая часть машин двигалась в обратном направлении. Он использовал все возможности, то и дело меняя ряды.

Джек сидел справа от него — сидел, устремив глаза вперёд и не видя ничего.

Он лишь раз поморщился, когда Робби пришлось притормозить из-за двух, идущих бок о бок грузовиков. Но едва один из них чуть-чуть опередил другой, как Робби стрелой метнулся между ними, совсем впритирку. Гневные вопли гудков тут же остались позади, и Джек вновь погрузился в себя.

* * *

Брекенридж считал своего капитана толковым офицером ещё и потому, что у того хватало здравого смысла во всём полагаться на своего сержанта. Капитан Майк Питерс умудрился прибыть на несколько минут раньше полицейских, достаточное время, чтобы выслушать Брекенриджа и Каммингса.

— Так в чём дело, джентльмены? — спросил полицейский. Капитан Питерс кивнул Брекенриджу, чтобы тот объяснил ситуацию.

— Сэр, сержант Каммингс заметил этого типа на той стороне улицы, и мы стали наблюдать за ним, поскольку на местного он не смахивает. Наконец мы с сержантом подошли к нему и спросили, не можем ли чем-то помочь ему. Он попытался выхватить из кармана вот это вот, — при этих словах Брекенридж осторожно, словно не желая стереть с него отпечатки пальцев, взял со стола пистолет. — Кроме того, в кармане у него был ещё и нож. Оружие — это нарушение закона, так что мы задержали его и вызвали вас. У него никаких документов, и он отказался говорить с нами.

— Что это за пистолет? — спросил полицейский.

— Это Эф-эн, девятимиллиметровый, — сказал Брекенридж. — То же что и браунинг повышенной мощности, только другая марка. Обойма — тринадцать пуль. Пистолет был заряжён, патрон загнан в ствол. Предохранитель спущен. Нож дешёвка. Обычная дребедень, с такими хулиганы ходят.

Полицейский улыбнулся. Он знал Брекенриджа как спеца по оружию.

— Могу я узнать ваше имя? — спросил он Имона Кларка. «Подозреваемый» молча смотрел на него. — Сэр, у вас имеются определённые конституционные права, с которыми я вас сейчас ознакомлю, но при этом вам не позволяется скрывать своё имя. Вы обязаны сообщить мне своё имя.

Полицейский выждал какое-то время, не спуская глаз с Кларка. Наконец, пожав плечами, он извлёк из планшета карточку с отпечатанным на ней текстом прав подозреваемого.

— Сэр, у вас есть право хранить молчание…, — отчётливо начал он и дочитал всю эту литанию до конца, закончив вопросом: «Вам понятны ваши права?»

Кларк по-прежнему молчал. Полицейский начал выходить из себя. Взглянув на Питерса, Брекенриджа и Каммингса, он спросил их: «Джентльмены, готовы ли вы засвидетельствовать, что я ознакомил этого человека с его правами?»

— Да, сэр, без всякого сомнения, — ответил капитан Питерс.

— Вам бы, — сказал Брекенридж, — не помешало проверить этого парня через ФБР.

— Почему?

— У него странный выговор, — объяснил главный сержант. — Он не здешний.

— Ничего себе — второй такой случай за день.

— В каком смысле? — спросил Брекенридж.

— Только что на пятидесятой дороге обстреляли машину. Похоже, что связано с наркотиками. Та же банда убила полицейского и смылась, — он наклонился вперёд и заглянул Кларку в лицо. — Вам, сэр, лучше бы начать говорить. Полиция в этом городе сегодня в плохом настроении. Я вам хочу сказать, парень, что мы тут не намерены канителиться со всяким говном. Понятно?

Кларку не было понятно. В Ирландии иметь оружие без соответствующего на то разрешения — серьёзное преступление. В Америке с этим куда легче, поэтому здесь такое количество граждан и имеют его. Стоило Кларку заявить, что он ждал на улице приятеля на улице и взял с собой пистолет из страха, что на него могут напасть, его могли бы отпустить, наведя лишь поверхностные справки о его личности. Но он упорно молчал, чем разозлил полицейского, а это значило, что теперь им займутся всерьёз.

Капитан Питерс с сержантом Брекенриджем многозначительно переглянулись.

— Я бы очень советовал вам проверить этого человека через ФБР, — сказал капитан полицейскому. — У нас… в общем, несколько недель назад нас предупредили — неформально, правда, — насчёт террористов. Это в вашей юрисдикции, поскольку он задержан в черте города, но…

— Я вас понял, капитан, — сказал полицейский. Несколько секунд подумав, он пришёл к выводу, что случай этот более серьёзен, чем кажется с первого взгляда.

— Если вы проследуете со мной в участок, мы выясним, кто такой на самом деле этот мистер Икс.

* * *

Райан буквально ворвался в здание, на дверях которого значилось: «Шок. Травма».

В приёмной он назвал своё имя, и его направили в комнату ожидания, бесстрастно присовокупив, что сообщат о состоянии его родственников как только таковое станет известно. Ещё минуту назад он что-то делал, мчался по дороге, а теперь надо было просто сидеть ждать — это сводило Джека с ума. В голове у него было пусто, случившееся никак не поддавалось объяснению. Когда Робби, запарковав машину, появился в комнате ожидания, он увидел, что Джек сидит на диване, тупо пролистывая какую-то брошюру, чьи некогда плотные страницы стали мягкими, как замша, — их в этой комнате листало такое количество рук родителей, жён, мужей, детей и друзей пациентов…

В брошюре бюрократическим языком излагалась история мэрилендского Института скорой помощи — первого и самого лучшего учреждения такого рода.

Институт был детищем одного блестящего, энергичного и крайне самонадеянного хирурга, которому для реализации своей мечты о создании Центра скорой помощи двадцать первого века пришлось одолеть неисчислимое множество бюрократических препон. Однако начинание оказалось фантастически успешным. Тут применялась самая современная медицинская технология. Тут не боялись новинок, некоторые из которых похоронили ряд традиционных методов лечения. И хотя основатель Института так и не добился признания своих коллег, ибо оказался почти во всём прав, его преемникам было легче идти уже проторённой дорогой. Под сень Института слетались самые талантливые, способные и готовые дерзать специалисты.

«Но хватит ли их умения в этот раз?» — спрашивал себя Райан.

Он потерял всякое представление о времени, боясь даже взглянуть на часы.

Один, совершенно один в своём закрытом для всех мире, он думал о том, что Господь дал ему жену и ребёнка, которых он любит больше самого себя, о том, что первейшей его обязанностью было защищать их от столь враждебного порой мира, чего он не сумел сделать, и вот теперь жизнь их в руках чужих людей. Сейчас все его знания и умения были ни к чему. И это было хуже всего. Шли часы за часами, а он все сидел, уставившись на пол, неспособный даже молиться.

Джексон сидел молча возле Райана, погруженный в свой собственный мир.

Морской лётчик, он не раз сталкивался со смертью друзей — смертью в результате какой-нибудь глупой ошибки или технической неисправности. Не так давно он и на своём плече ощутил прикосновение холодной руки смерти. Она не внушала страха ему, человеку, который выбрал столь опасную профессию. Но тут речь шла о молодой женщине и ребёнке. И он не знал, что сказать Джеку, где найти слова утешения. Все, что ему оставалось, просто быть рядом с Джеком.

Часа через два Джексон на цыпочках вышел из комнаты ожидания, чтобы позвонить жене и незаметно для Джека справиться в приёмной о положении Кэти и Салли. Дежурная сестра, покопавшись в картотеке, кратко сообщила: «Женщина, блондинка, около тридцати лет, травма головы. И ребёнок женского пола, блондинка, около четыре лет, травма грудной клетки». Джексон едва справился с искушением придушить эту сестру за равнодушие её тона. Пригвоздив её гневным взглядом, он вернулся к Джеку. И снова потекли часы в молчании. За окном пошёл дождь — холодный дождь, под стать их настроению.

* * *

Специальный агент Шоу только вошёл в двери своего дома, как зазвенел телефон. Трубку подняла его младшая дочь, сказала: «Сейчас» и протянула её отцу.

— Шоу на проводе.

— Мистер Шоу, это Ник Напитано из полиции Аннаполиса. Мы задержали человека с пистолетом и ножом, но без документов. Он отказывается говорить, но ранее он сказал несколько слов двоим морским пехотинцам, и у него акцент.

— Очень мило, — раздражённо сказал Шоу. — И что же это за акцент?

— Похоже, ирландский, — сказал Напитано. — Его задержали возле ворот Военно-морской академии. У нас тут морской пехотинец, и он говорит, что у них там есть преподаватель по фамилии Райан и что того предупреждали из отдела борьбы с терроризмом.

«Что за чертовщина!» — выругался про себя Шоу и спросил:

— Вам удалось установить его личность?

— Нет, сэр. Мы сняли у него отпечатки пальцев и сфотографировали — то и другое отправлено в Бюро. Он отказывается что-либо говорить. Просто молчит и все, сэр.

— О'кей, — сказал Шоу. — Через полчаса я буду у себя в офисе. Пусть мне пошлют туда копию его фотографии и отпечатков. И разыщите доктора Райана пусть кто-нибудь будет возле него.

— Хорошо.

Шоу положил трубку и набрал номер своего офиса.

— Дейв, это Билл. Позвони в Лондон и передай Дэну Мюррею, Чтобы через полчаса был у себя в кабинете — мне надо поговорить с ним. У нас тут, похоже, что-то происходит.

— Пока, папа, — сказала его дочь. Шоу даже не успел снять пальто.

Через двадцать семь минут он был у себя в кабинете. Прежде всего он позвонил Нику Напитано.

— Что-нибудь новое есть?

— Нет, сэр. Служба безопасности в Аннаполисе никак не может найти этого Райана. Машина его на стоянке в Академии, а самого его нигде нет. Я запросил местную полицию, чтобы они там послали машину к нему домой проверить, не там ли он. Тут у нас малость все наперекосяк идёт. Как раз в то время, когда задержали этого мистера Икса, на шоссе обстреляли из автомата машину.

— Это ещё что такое, черт побери?

— Этим занимается полиция штата, так что подробностей мы пока не знаем, объяснил Напитано.

— Пошлите туда своего человека, — тут же распорядился Шоу.

В кабинет вошла секретарша и положила на стол папку. Там была фотография задержанного — анфас и в профиль. Секретарша была уже в дверях, когда он остановил её.

— Минуточку! Перешлите это телефаксом в Лондон.

— Хорошо, сэр.

Шоу набрал номер американского посольства в Лондоне.

— Я только-только завалился спать, а тут… — услышал он голос Мюррея.

— Привет, Дэн. А я собирался поужинать… Жизнь — штука суровая. Я сейчас послал тебе снимок, — сказал Шоу и пересказал Мюррею всё, что знал сам.

— О, Боже! — Мюррей отхлебнул из чашки большой глоток кофе. — Где Райан?

— Мы не знаем. Может, просто шатается где-нибудь поблизости. Я имею в виду, что его машина до сих пор на стоянке в Аннаполисе, в Академии. Ребята из безопасности ищут его. Я думаю, с ним все в порядке, Дэн. Если я верно понимаю ситуацию, этот тип поджидал как раз его.

Фотография Имона Кларка уже пришла в посольство. ФБР использовало для связи ту же сеть спутников, что и разведывательные службы. Работавшие в отделе связи посольства люди были на самом деле служащими Агентства национальной безопасности и дежурили круглосуточно. Фотография пришла с пометкой «Молния», и потому рассыльный, схватив её, опрометью бросился к кабинету Мюррея.

— Минутку, — сказал Мюррей Шоу. Фотография после всех этих передач по телефаксу была нечёткой, но всё же давала какое-то представление об облике задержанного. — Знакомое лицо. Я не могу прямо так сразу назвать его имя, но он из этой сволоты.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы опознать его?

— Я сейчас позвоню Джимми Оуинсу. Вы у себя в кабинете?

— Да, — сказал Шоу.

— Я вам перезвоню.

Мюррей набрал домашний номер Оуинса.

— Привет, Джимми. Это Дэн.

— Привет. Вы знаете, сколько сейчас времени? — спросил Оуинс.

— Наши ребята там задержали одного типа. Не исключено, что он вас заинтересует.

— Кто такой?

— У меня есть снимок, но нет имени. Его прихватил в Аннаполисе, возле Академии…

— Райан?

— Возможно.

— Встретимся в Скотленд-Ярде, — сказал Оуинс.

— Выхожу.

Мюррей устремился на улицу, к своей машине. Оуинсу было легче — возле его дома всегда дежурила полицейская машина с двумя детективами. Стоило ему появиться в дверях и махнуть рукой, как «ленд-ровер» подкатил к нему. Он опередил Мюррея на пять минут. Когда тот появился, Оуинс уже проглотил чашку чая и принялся за другую. Увидев коллегу, он достал вторую чашку.

— Знаком ли вам этот парень? — спросил Мюррей, передав снимок.

Глаза Оуинса расширились.

— Имон Кларк, — выдохнул он. — В Америке, говорите?

— То-то я чувствовал, что вроде как знаю его. Его прихватили в Аннаполисе.

— Это один из бежавших из тюрьмы Лонг-Кеш. Очень опасный человек. На его совести несколько убийств. Спасибо, Дэн.

— Это заслуга тех ребят из морской пехоты, — Мюррей присосался к чашке — ему и в самом деле надо было взбодриться. — Можно позвонить от вас?

Через минуту он уже связался с Шоу. Телефон был с микрофоном, так что Оуинс мог слышать их разговор.

— Билл, — сказал Мюррей, — задержанный — Имон Нэд Кларк, убийца, сбежавший в прошлом году из тюрьмы. Когда-то он был спецом по мокрым делам у «Временных».

— У меня плохие новости, Дэн, — сказал ему в ответ Шоу. — Похоже, что на семью этого Райана было покушение. Полиция расследует это дело — там обстреляли из автомата машину доктора Каролины Райан. Преступники были в фургоне, убили полицейского и скрылись.

— Где Джек Райан? — спросил Мюррей.

— До сих пор не знаем. Тут видели, что он уезжал с территории Академии вместе со своим другом. Его ищут.

— Так что с его семьёй? — вмешался Оуинс.

— Их вертолётом доставил в Институт скорой помощи в Балтиморе. Местную полицию предупредили, чтобы они наладили там охрану, но это место и без того неплохо охраняется. Как только мы найдём Райана, мы приставим к нему своих людей. О'кей. Что касается этого Кларка, к утру я его переведу в федеральную тюрьму. Я полагаю, что мистер Оуинс захочет заполучить его, не так ли?

— Да, — сказал Оуинс и откинулся на спинку кресла. Как это частенько бывает в работе полиции, плохие новости шли вперемежку с хорошими.

— Мистер Райан?

Это был врач. Вероятно, врач. Его халат странного розового цвета весь был забрызган кровью. Ему вряд ли было намного больше тридцати, отметил Райан. Лицо усталое, а к груди приколота карточка: «Д-р Барри Шапиро, зам главного хирурга». Райан хотел было встать, но ноги его не слушались.

Доктор протестующе замахал рукой, чтобы он не вставал, и сам сел в кресло рядом с диваном.

«Что ты принёс мне?» — подумал Райан. Он и жаждал знать и боялся этого.

— Я — Барри Шапиро. Я оперировал вашу дочь, — быстро заговорил врач с каким-то странным акцентом. — С вашей женой ничего страшного. У неё раздроблено левое предплечье и сильно изрезана голова. Фельдшер, увидев, что у неё ранена голова, а голова всегда сильно кровоточит, — отправил её сюда просто из перестраховки. Мы сделали все, что нужно, и теперь всё будет в порядке.

Небольшое сотрясение мозга, но это не беда. Она быстро поправится.

— Она беременна…

— Это мы заметили, — улыбнулся Шапиро. — На беременности это никак не сказалось.

— Она хирург. И вот, вы говорите, рука… Не скажется ли это на её профессии?

— Вот как? Я не знал, что она хирург. Нет, с этим тоже не будет никаких осложнений. Рука повреждена, но ничего страшного. Все функции будут восстановлены.

Райан кивал, страшась задать следующий вопрос. Доктор на секунду замолчал.

«Неужели теперь черёд плохих новостей?..»

— Положение вашей дочери очень серьёзное.

Райан чуть не задохнулся, потом железный кулак, сжавший его горло, чуть-чуть ослаб. «Всё-таки она жива. Салли жива!»

— Очевидно, предохранительный ремень не был на ней застегнут, и её очень сильно бросило вперёд.

Райан кивнул. Салли всегда играла с пряжкой ремня, и нас это так умиляло, с горечью припомнил он.

— У неё сломаны обе ноги, сломаны все ребра с левой стороны и шесть с правой. Она не может самостоятельно дышать — мы её подключили к респиратору.

Она поступила с сильным внутренним кровотечением, тяжёлыми повреждениями печени и селезёнки, а также кишок. Когда её доставили сюда, у неё остановилось сердце, но мы тут же это дело наладили и сделали ей вливание крови. Так что, — продолжал без остановки Шапиро, — это уже позади. Мы с доктором Кинтер занимались ею почти пять часов. Нам пришлось удалить ей селезёнку. Это ничего, можно жить и без селезёнки, — сказал он, утаив, однако, что селезёнка важнейшая часть защитного механизма организма от инфекций. — Печень тоже была сильно повреждена, и нам пришлось удалить четверть её. Но это тоже ничего. Печень — это очень важно. Но я надеюсь, мы её неплохо подлатали, и если функции печени в основном сохранятся, то… все, вероятно, наладится. Повреждение кишок было незначительным, мы удалили всего сантиметров тридцать. Ноги — в гипсе. Мы займёмся ими потом. Ребра… Да, это болезненно, но угрозы жизни тут нет. Повреждения же черепа относительно невелики. Похоже, что основной удар пришёлся на грудь. Есть небольшое сотрясение, но без внутреннего кровоизлияния, — Шапиро потёр руками своё заросшее густой бородой лицо. — Сейчас главное — печень. Если печень придёт в норму, она, вероятно, полностью выздоровеет. Мы ведём за ней наблюдение, и часов через восемь-девять картина станет яснее.

— Не раньше? — лицо Райана перекосило от боли. «Она ещё может умереть…» — подумал он.

— Мистер Райан, — медленно выговорил Шапиро, — я понимаю ваши чувства. Если бы её не доставили сюда на вертолёте, она бы уже была мертва. На пять минут позже, и мы бы её не смогли спасти. Видите, как всё это было на грани? Но сейчас она жива, и обещаю вам, что мы сделаем всё возможное, чтобы она жила. Ею занимаются лучшие в мире врачи. Точка. Лучшие! Если есть хоть какая-то возможность спасти её, мы её спасём.

«А если такой возможности нет, то не спасём», — подумал Райан, но не сказал.

— Можно мне к ним?

— Нет, — покачал головой Шапиро. — Обе сейчас в палате для особо тяжёлых случаев. Там стерильность, как в операционной. Малейшая инфекция может оказаться роковой. Прошу прощения, но это опасно для них. Мы с них не спускаем глаз, при них постоянно сестра — очень опытная сестра.

— О'кей, — с трудом выговорил Райан. Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. «Ещё восемь часов? Но выбора у тебя нет. Надо ждать. Надо делать то, что они говорят».

Шапиро вышел, и Джексон устремился за ним, нагнав его уже возле лифта.

— Доктор, разрешите Джеку посмотреть на дочку. Она…

— Ни в коем случае, — Шапиро привалился к стене — он так устал, что ноги не держали его. — Слушайте, она сейчас… Как её звать?

— Салли.

— Так вот, она сейчас в постели, совершенно голая, со всякими там трубками… Голова наполовину обрита. Ноги в гипсе… Все, что вы сможете увидеть, это сплошной кровоподтёк, от головы до бёдер, — Шапиро поднял глаза на пилота. Он был слишком измотан, чтобы выказывать хоть какие-то эмоции. Слушайте, она может умереть. Я надеюсь, что нет, но гарантий никаких нет. Когда повреждена печень, трудно что-либо сказать, пока анализ крови не покажет, что там делается. А до тех пор — ничего определённого сказать нельзя. Просто нельзя. Если она-таки умрёт, разве вам хочется, чтобы у вашего друга она запечатлелась в памяти именно в таком виде? Чтобы он такой вспоминал её всю жизнь?

— Да, вы правы, — согласился Джексон, в то же время удивившись охватившему его яростному желанию, чтобы Салли обязательно выжила. У них с женой не было детей, и Салли была ему вроде дочери. — Каковы шансы?

— Тут не до подсчёта шансов. Да и цифры в таких случаях ничего не значат. Она, простите, или выживет, или нет. Слушайте, я не втирал очки вашему другу, сказав, что лучшего ухода, чем здесь, она нигде бы не получила, — глаза Шапиро остановились на груди Джексона. Он тронул пальцем нашивку с золотыми крылышками. — Вы — лётчик?

— Да. Истребитель.

— "Фантомы"?

— Нет. F-14. «Томкэт».

— Я тоже летаю, — улыбнулся Шапиро. — Я был хирургом в ВВС. А в прошлом году я обзавёлся планёром. Когда мне удаётся выбраться из этого сумасшедшего дома, я сразу — в небо. Там так тихо. Ни телефонов, ни суматохи этой… Только облака, — сказал он не столько Джексону, сколько самому себе.

Робби положил ему руку на плечо.

— Послушайте, док, спасите девочку, и я дам вам полетать на любой машине. Вы когда-нибудь летали на Т-38?

— Это что? — Шапиро был слишком измочален, чтобы припоминать, видел ли он такой самолёт раньше.

— Маленький сверхзвуковой. Тренировочный. Двухместный, двойное управление, и летит… как во сне. Я могу выдать вас за одного из наших.

— И мы сможем проделать всю эту воздушную акробатику? — Шапиро заулыбался, как маленький мальчик.

— Конечно, док! — ухмыльнулся в ответ Джексон.

— Ловлю вас на слове. Для нас все пациенты одинаковы, но я ловлю вас на слове. И присматривайте за вашим другом. Он выглядит плохо. Не в себе. Это нормально. Такое часто сильнее сказывается на родных, чем даже на самих больных. Если он не очухается сам, скажите дежурной в приёмной. У нас для таких случаев есть психиатр. Это ещё одно наше новшество — помогать родственникам пациентов справиться с потрясением.

— А что с руками Кэти. Она — глазной хирург. Тонкая работа, вы знаете… Вы уверены, что обойдётся?

— Ничего серьёзного, — затряс головой Шапиро. — Всего лишь перелом плечевой кости. А пуля прошла навылет. Ей очень, знаете ли, повезло.

Рука Робби непроизвольно схватила запястье доктора.

— Пуля?!

— А разве я не сказал об этом? Боже, я, наверно, даже больше устал, чем думаю. Это рана от огнестрельного оружия. Но совершенно чистая. Хорошо бы все раны были такими чистыми. Если не ошибаюсь, девятимиллиметровка. Ну ладно, мне пора — надо работать, — сказал он и вошёл в лифт.

— Блядство! — выругался Джексон. Сзади него раздались мужские голоса.

Говоривших оказалось двое. Дежурная сестра в приёмной сказала им, чтобы они прошли в комнату ожидания. Робби последовал за ними. Тот, что был выше ростом, подошёл к Райану и спросил:

— Сэр Джон?

Райан поднял на него глаза.

«Сэр Джон?» — удивился Робби.

— Я — Джефри Беннетт, поверенный в делах посольства Великобритании, — он извлёк из кармана конверт и протянул его Райану. — По поручению Её величества я должен лично вручить вам это и ждать вашего ответа.

Джек какое-то время лишь моргал глазами, потом надорвал конверт и вытащил телеграмму. Текст её был краток и исполнен тревоги. «Сколько же сейчас там времени? — подумал Райан. — Два ночи? Или три?» Значит, её разбудили, и она послала ему телеграмму. А теперь ждёт ответа. Райан закрыл глаза и сказал себе, что пора возвращаться в мир реальности. Он с силой потёр лицо и встал с дивана.

— Передайте, пожалуйста. Её величеству, что я чрезвычайно благодарен ей за заботу. Врачи считают, что моя жена полностью выздоровеет, но дочь в критическом состоянии, и только через восемь или девять часов её ситуация прояснится. Пожалуйста, передайте Её величеству… что я глубоко тронут её заботой… и что все мы очень ценим её дружеское расположение.

— Спасибо, сэр Джон, — сказал Беннетт, делая какие-то пометки в блокноте.

— Я немедленно телеграфирую ваш ответ. Если вы не возражаете, сотрудник нашего посольства останется с вами.

Джек удивился, но возражать не стал. И Беннетт удалился. Робби все это удивило. В голове у него вертелось множество вопросов. «Кто этот парень?» Он представился как Эдвард Уэйсон и сел на стул в углу, лицом к двери. Оглядел Джексона с головы до ног. Глаза их на секунду встретились, оценивая друг друга.

Глаза у Уэйсона были холодными, отрешёнными, а в уголках рта таилась усмешка.

Робби осмотрел его повнимательней — под левой подмышкой у того что-то топорщилось. В левой руке была книга, и он делал вид, что читает её, но каждые две-три секунды глаза его обращались к двери. Поймав взгляд Робби, он кивнул ему. «Ага, — заключил Робби, — шпион или, по меньшей мере, офицер безопасности. Так вот в чём тут дело». Понимание смысла случившегося ударило, как кнутом.

Кулаки его сжались при мысли о тех, кто покушался на жизнь женщины и ребёнка.

Минут через пять появились наконец полицейские. Минут десять они говорили с Райаном. Робби увидел, как лицо Джека побледнело от гнева, когда он отвечал на какие-то вопросы. Уэйсон не смотрел в ту сторону, но все слышал.

* * *

— Вы были правы, Джимми, — сказал Мюррей. Он стоял у окна — на улице только-только начиналось движение.

— Пэдди О'Нил в Бостоне, вероятно, толкует направо и налево, какие чудесные парни они там, в «Шин Фейн», — вслух рассуждал Оуинс. — А наш друг О'Доннелл решил испортить им игру. Мы не могли этого знать, Дэн. Подозрение ещё не улика, вы это знаете. Не было оснований давать более серьёзное предупреждение, чем мы это сделали. И вы ведь их предупредили, Дэн.

— Она прелестная крошка. Обняла меня и поцеловала на аэродроме, — Мюррей взглянул на часы. — Джимми, бывает порой… Пятнадцать лет назад мы арестовали одного… он охотился за маленькими мальчиками. Я его допрашивал. Он пел, как канарейка, страшно был доволен собой. Он признался в шести случаях, описал самые сокровенные подробности — и все с этой своей грязной ухмылкой. Тогда Верховный суд как раз отменил смертную казнь, так что он знал, что доживёт до весьма почтенного возраста. Знаете, как близок я был к тому, чтобы… — он запнулся. — Иногда мы слишком уж цивилизованы, Джимми.

— Альтернатива, Дэн, — стать такими же, как они.

— Я знаю, Джимми. Это правда. Но она мне в данный момент не по вкусу.

* * *

Когда Барри Шапиро опять взглянул на часы, было пять утра. «Немудрёно, что я так устал, — подумал он. — Двадцать часов на ногах. Я слишком стар для этого». Он был опытным врачом. Об усталости ему надлежало знать все.

Первым признаком переутомления было слишком долгое пребывание в больнице, слишком личностное чувство ответственности, слишком большой интерес к судьбе пациентов. Некоторые из них умирали. Несмотря на все его искусство, несмотря на все старания медиков, они порой умирали. А когда ты так устал, то даже сон не идёт. Их раны — и хуже того: их лица — все не уходили из памяти. Врачам надо спать даже больше, чем обычным людям. Устойчивая бессонница — это последний и самый опасный признак переутомления. Это значит, что пора брать отпуск, а иначе может случиться срыв, каковые очень даже часто бывают у сотрудников Института скорой помощи.

Они тут мрачно шутили, что их пациенты, поступавшие с переломанными костями и израненными телами, большей частью возвращались домой исцелёнными, тогда как врачи и сестры, воодушевлённые высокими идеями служения людям, зачастую уходили отсюда сломленными духом. Такова ирония этой профессии каждый успех провоцирует ожидание ещё большего успеха, тогда как неудача бьёт по врачу порой почти столь же тяжко, как и по пациенту.

Шапиро ещё раз просмотрел листок с данными анализа крови и передал его медсестре.

— Её отец там, внизу, — сказал он ей. — Пойдите и скажите ему, как обстоят дела. А я пойду перекурить.

Пройдя по коридору до пожарной лестницы, он медленно поплёлся по ней наверх, на крышу. «О, Боже, как я устал. Как я устал». Крыша была плоской, покрытой асфальтом и мелким гравием, тут и там утыканной антеннами и ящиками для кондиционеров. Шапиро закурил сигарету, привычно кляня себя за неспособность бросить курить. Он прикрывал эту слабость утверждением, что есть в этом мире вещи поопасней табака. Большинство его пациентов были слишком молоды, чтобы успеть обзавестись хроническими болезнями. Их травмы были результатом чудес века техники: машин, мотоциклов, огнестрельного оружия и всякой промышленной машинерии.

Подойдя к краю крыши, Шапиро поставил ногу на парапет, затянулся и выпустил струю дыма. Её тут же унёс прозрачный утренний бриз. Он потянулся, разминая затёкшие руки и шею. Ночной дождь умыл небо, и в предрассветной полумгле там, наверху были видны звезды.

Своим странным акцентом он был обязан своему детству. Его детство прошло в Нью-Йорке. Дед Шапиро был раввином, позже переехавший с семьёй в Южную Каролину. Там Барри ходил в дорогую частную школу, но в результате у него выработался смешанный акцент — нью-йоркская отрывистость тона наложилась на южную тягучесть. А потом добавились ещё носовые звуки, свойственные жителям прерий, — это когда он учился в университете в Техасе. Его отец был незаурядным учёным и часто читал лекции в Колумбийском университете в Южной Каролине.

Специалист по американской литературе девятнадцатого века, он был без ума от Эдгара По. Барри же этого По терпеть не мог и называл не иначе, как поэтом смерти и извращений. Он очень удивился, когда узнал, что По умер в Балтиморе, заснув по пьянке в сточной канаве, и что дом его был всего в нескольких кварталах от университетской больницы. Нечто вроде святыни для местных литераторов.

Шапиро казалось, что все, связанное с этим писателем, носит какой-то тёмный и извращённый характер, всегда исполнено чувством неизбежности смерти смерти от насилия, смерти преждевременной, то есть той смерти, что была личным врагом Шапиро как врача. Эдгар По стал для него олицетворением этого врага, которого порой удавалось побить, а порой нет. Он на эту тему никогда не беседовал со штатным психологом, в чьи обязанности входило наблюдать также и за медперсоналом Института. Но теперь, когда он был совсем один, он смотрел в ту сторону, где был дом Эдгара По.

— Ты — сукин сын. — прошептал он. Себе. Эдгару По. Никому. — Ты — сукин сын. Эту ты оставь. Эту тебе не заполучить.

Он отшвырнул сигарету и проследил взглядом за её огоньком, полетевшим вниз, на пустынный асфальт улицы. Потом пошёл вниз. Пора было хоть немного вздремнуть.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒