|
|||
Оглавление 3 страница— Это знак, — сказала она. — Опять знак… Они близко… — Какой знак, мамуль? — спросила у нее, но мамочка только отмахнулась. Поскольку это была не единственная странность за утро, я решила внимания не обращать. Пока. Сама в комнату унеслась, сбросила успевшие поднадоесть бесформенные джинсы с подворотами и толстовку цвета хаки, переоделась в драные джинсики в облипку, потертые на самых правильных местах и маечку на бретельках, модного акульего цвета. Походя любовно погладила древко лука на стене, у меня их целых три, почти коллекция. А самый любимый, тот, что в детстве Виталий Владиленович сам смастерил. Как бы мамуль ни хмурилась, мол, портит вид комнаты, его выбросить или со стены снять нипочем не позволю! На другой стене на полках книги и фотки. Мы с мамулью, с Ариэлькой, а больше всего с Кирликом. Одна скромная фоточка с отчимом, очень стеснялась, когда ее в рамочку ставила, и еще больше, когда Кирюшка меня, захлебываясь, Виталию Владиленовичу сдал, а тот хмыкнул. Еще недавно постерами было все заклеено, солистами рок- и готических групп, про которых мамуль не уставала повторять, что они страшнее атомной войны, в смысле солисты, хотя и творчество с ее точки зрения тоже. Мобилка тренькнула, тыкнув на конвертик, прочитала сообщение от Ариэльки: «Белоснежка, а нас двоих ждали. Оказывается, твоя мамуль моей звонила и предупредила, что мы вместе приедем»… То, что мамуль пыталась мне что-то сказать, еще там, на площадке, но почему-то так и не решилась, понятно. Как понятно, что что-то не то. Ну ничего, я человек упрямый, к тому же спешить мне некуда, сейчас выведаю… Словно прочитав мои мыли, мама, постучавшись и дождавшись моего «угу», зашла. Прежде, чем закрыла за собой дверь, я успела расслышать довольный вопль братишки. — Как-то не похож он на умирающего лебедя, — проговорила я, не отрывая глаз от мамули. Та вспыхнула, потупилась и забормотала, что ему да, намного лучше. — Как и ты не похоже сама на себя, — продолжила я. — Зачем платок на голову повязала? Что за хламида на тебе? Только не говори мне, что модно. Я последние три месяца не в лесу жила, знаю, что модно, а что нет, и что тебя не заставишь макси надеть, если содержимое декольте не вывалить и руки не открыть… Украшений нет, макияж скромнее, чем у восьмиклассницы, которая у мамки помаду стибрила… Что происходит, ма-ам? Мамуль ресницами захлопала, зарделась, слушая меня, а потом огорошила: — Тебе нужно уехать, Сашенька. Я так и села на свое девичье ложе с открытым ртом. Мамочка рядом опустилась и за руку взяла. Причем пальцы ее при этом дрожат, а подбородок дергается. — Мам, что случилось? — спросила уже серьезно. — Если что-то… ты только скажи… У Виталия Владиленовича… по работе проблемы? Мама посмотрела на меня удивленно, головой помотала. — Нет, у Виталика нормально все. У тебя проблемы, Ташечка. — У меня? Да какие у меня проблемы, мам? Сессию на отлично сдала, кстати, спасибо, что поинтересовалась… Если ты про Гадаева с компанией, так они огребли вчера так, что не только меня, девочек на красной улице за версту обходить будут… — Саша! — ахнула мама. — Ты откуда о такой улице знаешь? Не к лицу девушке о таком знать, да еще вслух… — Ну знаешь, мамуль, — опешила я. — Вот чего-чего… а ханжества за тобой раньше не водилось… В ответ на мой справедливый упрек мамуль и вовсе себя неожиданно повела. Руку протянула, локон мне за ухо заправила, проведя пальцами по щеке, прошептала: — Девочка моя, как на отца-то похожа… — Мама! — моему возмущению предела нет. Она ведь за все годы со мной ни разу об отце не заговорила! Тут мамочка встрепенулась, словно какая-то неожиданная мысль пришла, или что-то с запозданием до нее дошло. — Погоди. А что с Гадаевым? Это который с первого курса тебе прохода не дает? Ох Ташечка, он не так и виноват. Он не может на тебя не реагировать, Ташечка, никто не может… Да ты, наверное, и сама заметила. А это уже возмутительно! — Мама! — возмущаюсь вслух. — Да если бы не мастер Горо, еще неизвестно чем закончиться бы могло. — Мастер Горо для того и приставлен, — невозмутимо протянула мамуль, поводя точеными плечиками. — Его специально из Альма-матер прислали… Впрочем, что это я. — Это еще из какой-такой Альма-матер, мамуль? — вскипела я. — И мастер Горо о ней говорил… Я-то подумала, сэнсэй заговаривается, или спутал меня с кем-то… О документах каких-то говорил, спрашивал, кажется, прибыли они-не прибыли… Я ничего не понимаю, мамуль, честно! Видимо, чтобы совсем уж меня шокировать, мамулечка побледнела, а еще у нее пальцы задрожали. — Документы должны прийти? Из Альма-матер?! Беги, Сашечка, беги! Я уже с Ириэлькиными родителями договорилась! Сегодня дома посидите, только, никуда не выходите, а завтра на океан махнете. Визы вам дадут, у Виталия Владиленовича там знакомые… Солнце, пальмы, п-песок! Мама деланно заулыбалась, а у меня прям весь запал юмора и оптимизма пропал. — Я тебе завидую… Живи там, сколько хочешь! — продолжала тарахтеть мамуль. — Если денег нужно, я еще перекину! Только, пожалуйста, делай, что я говорю! — Мама! — невежливо перебила я мамулечку. — Ты объяснить по-человечески мне ничего не хочешь? — Нет времени, Ташечка, нет времени! — проговорила мамочка, вцепившись в кисть обеими руками. — Я тебе потом все расскажу, честно-честно, когда все позади будет, а сейчас они в любую минуту могут прийти за тобой. — Да кто прийти-то должен? — судя по маминому виду, дело тут какое-то серьезное, поэтому спросила, пристально глядя в глаза. Но с таким видом, что меня только бульдозер с места сдвинет, пока мамуль не расскажет. Мамулечка сглотнула, посмотрела на меня с отчаяньем, и, видимо, сообразив, что не отстану, дрогнувшими губами пояснила. — От твоего отца. Меня как обухом по голове шарахнули! Dejavu такое стойкое, по коже отчего-то мурашки маршировать принялись, в груди ухает, пальцы на руках и ногах заледенели. — От отца? — вытаращившись на мамуль, переспросила на всякий случай, от души надеясь, что мамочка разыграть решила, путь и не слишком нормальным способом. Мамочка порывисто к себе прижала, как я давеча Кирлика, принялась по голове гладить и забормотала: — Сашечка моя дорогая, девочка моя, ты не понимаешь… Нельзя тебе туда… Ты не такая, как женщины их мира. Ты совсем-совсем другая. Опять же, не знаешь традиций… Даже то, что из Альма-матер документы пришли, пусть даже так, отец вправе не пустить. А он наверняка захочет тебя в дракарате оставить, или пообещает какому-то клану, а тебе к драконам нельзя, совсем нельзя. Ты не сможешь жить с ними, никак не сможешь… Я хоть и растила тебя, как принцессу, да только не драконью… Надо сказать, я совсем опешила. Прямо вот в ступор впала. Потому что мамочка абсолютно адекватной и здоровой выглядит, только напуганная сильно. А мамуль мой только с виду нежный цветок, я-то знаю… — Мамочка, — осторожно отстранилась. — Ты что… что говоришь такое… И тут вижу в мамочкиных глазах слезы. И понимаю, что она не шутит. — Так мой отец жив, — доходит до меня и мамочка кивает. — Тут ко мне двое пристать пытались, — не знаю зачем, говорю это мамулечке. — И оба с одним и тем же дурацким подкатом. Оба говорили, что от моего отца… Я еще подумала, какая глупая шутка. Принцессой меня называли… — Где, Сашечка? — дрогнувшим голосом уточнила мамуль. Я рукой махнула. — Там, возле академии. О том, что еще в клубе среди ночи я сообщать, по понятным причинам, не захотела. — Срочно бежать, — резюмировала мамуль, и вот таким тоном она это сказала, что мне, как спорить, так и шутить как-то совсем перехотелось. — Я чувствую, это они, — добавила мамочка. И в этот момент входная дверь тренькнула звонком. Мама сразу побледнела, чуть не сравнявшись цветом со своим голубым платком и балахоном. — Поздно, — сорвалось с ее губ. Но мамуль тут же нашлась: — Сашка! Давай в окно! — Мамуль, — а вот сейчас уже начинаю подозревать, что у мамулика, как минимум, жар. Напоминаю: — У нас двенадцатый этаж. Мамулечка вздрогнула, как-то странно на меня посмотрела. Раздался радостный вопль Кирлика. — Папа вернулся! Мамуль тут же бросилась из комнаты. Я — за ней. Сбегая по лестнице, мамуль крикнула братишке, что это не папа, и чтобы шел в свою комнату. Кирлик нехотя подчинился. Мамулечка раньше меня к двери подбежала, я на лестнице стоять осталась, потому что что-то с ногами случилось. Ослабли и как-то свинцом налились. Я замерла, дрожащей рукой в перила вцепилась, смотрю, как мамочка такими же дрожащими руками дверь отпирает. А на пороге… тот самый брюнет, из клуба. Высокий, на две головы выше мамочки, широкоплечий, на этот раз в оранжевой майке, что только лучше смуглый цвет кожи подчеркивает, и красивый просто до невозможности. У мамочки плечи дрогнули, как его увидела, отступила на шаг. А парень отмочил: Стремительно опустился на одно колено, затем, склонив голову, пальцами обеих рук дотронулся до смоляной макушки, лба и груди. У меня нервный смешок вырвался. Хотя если бы знала заранее, что мамочка в ответ вытворит, я бы, наверное, с лестницы скатилась. Потому что она тоже присела стремительно, коленями пола коснулась, и наманикюренными пальчиками по паркету щелкнула, кивнув. Я обеими руками в перила вцепилась, опасаясь с ума сойти, а мамочка уже распрямилась и сказала парню, который так и застыл с опущенной головой: — Приветствую, дракон. Можешь войти в мой дом. — Я войду в твой дом с миром, госпожа, — сказал парень, поднимаясь. Стоило ему порог переступить, как он взгляд поднял и меня глазами нашел. — Приветствую, принцесса, — сказал он, старательно выговаривая слова. — Я Кенджи Кеншин, второй сын предводителя клана Тигрового глаза, Подземного дракарата, и временно поверенный твоего отца, могучего воина и верховного предводителя Огненного дракарата Мичио Кинриу. Я пришел за тобой. — О как, — вырвалось у меня. — А на колено падать будешь? Глава 6 Отчего-то мои слова разгневали брюнета, чье имя я так и не запомнила. Он, конечно, постарался виду не подавать, но у меня по военной психологии всегда самый высокий бал был, а Александр Сергеевич, психолог, нередко замечал, что интуиция у меня на грани фантастики, так-то. Поэтому от меня ни чуть сузившиеся глаза не укрылись, ни расширившиеся зрачки, а также то, как парень зубы сжал. А еще от него сразу опасностью повеяло. И что-то внутри меня откликнулось на эту опасность. То чувство, которое бывает, когда тебя на спарринг вызывают. Сразу такой прилив адреналина и хочется уделать противника, показать, кто сильнее. Я руки на груди сложила, спину выпрямила и презрительно так уголком губ дернула. На щеках парня желваки заходили, и он презрительно так протянул: — Дракон не преклоняет колено перед женщиной. Вот так. Думал, припечатал. Но не на ту напал. — Врешь, — также презрительно сообщила ему я, отчего у него глаз дернулся. А я напомнила: — Только что ты тут перед мамуликом чуть не ползал. Мама ахнула, а парень губы сжал, вперед шагнул, отчего у меня внутренний адреналинщик в пляс пустился. Но потом брюнет замер и процедил: — Твоя мать, Джун, госпожа. Хоть и бывшая. Так что церемония приветствия уместна. Ты же… — Мою маму Юлей зовут, — перебила я парня, а сама подумала, что мамуль предпочитает, чтобы к ней обращались на американский манер, Джулия, но вслух, из чувства вредности, говорить этого не стала. — Кенджи Кеншин, — подала голос мамочка. — Не будешь ли ты так любезен проследовать в трапезную? Там, за трапезой и беседой, мы поговорим о твоей миссии в этом мире, и, надеюсь, придем к самому правильному решению. — Эй, мамуль, — прервала я славословие мамочки. — Чейта этому грубияну, который на колени бухнуться отказался, в нашей трапезной делать? И потом, дочери родной, у кого с утра маковой росиночки во рту не было, ты, значит, позавтракать не предложила, а этому… В меня нехорошо стрельнули взглядом черных бархатных глаз, а потом вовсе отвернулись. — Я с удовольствием принимаю твое приглашение, госпожа Джун, — с достоинством ответил мамочке этот, кого как-то на К зовут. Но потом добавил: — Но если ты надеешься за приятной беседой и сытной трапезой отвлечь меня от моей миссии, сразу предупреждаю: тебе это не удастся. Мичио Кинриу вправе потребовать назад дочь, и поэтому твоя дочь вернется со мной в свой мир. — Что значит, вправе? — опешила я. — Что значит, вернется? К моему негодованию, ни странный гость, ни мамуль никакого внимания на меня не обратили, а пошли в столовую, мама впереди, с гордо выпрямленной спиной и задранным подбородком, указывая дорогу, а за ней этот псих, утверждающий, что он от моего отца и вообще не из этого мира. Я дождалась, пока колени перестанут подкашиваться, а в груди все ухать, вспоминая чарующий голос брюнета, его жгучий взгляд, чуть презрительную улыбку и чертову бездну обаяния, и, наконец, смогла выпустить перила. Стараясь привести дыхание в норму, потопала за мамочкой и этим странным типом, которого мамуль назвала драконом. Войдя в кухню-столовую, я обнаружила совсем уж идеалистическую картину: наглый брюнет расселся, как у себя дома, а моя мамуль, в число чьих добродетелей готовка не входит, потчует его блинчиками со сметаной. Золотистыми такими, поджаренными с двух сторон, фаршированными блинчиками. Помимо незыблемого шедевра русской народной кухни на столе обретается мясной рулет, котлеты, рагу, кулебяка с капустой и отбивные в тесте. И гость наш ест! Жадно, много, только и успевает вилкой с ножом махать, пока мамочка ему в тарелку все подкладывает и подкладывает, а оно все исчезает в какой-то черной дыре. Пока таращилась на зверско-здоровый аппетит парня, в животе сжалось и забурчало. Но поскольку меня к столу никто не приглашал, дала бульканью жесткий «отбой», а сама протопала к кофе машине. Только когда в руках оказалась большая чашка с капучино, источающим обалденный аромат кофе и корицы, горделиво прошествовала за стол. Тут гордость меня временно покинула, потому что аромат в воздухе стоял просто умопомрачительный, а брюнет ел так, как в последний раз. Когда во рту почти одновременно оказался кусок рулета, фаршированный блинчик, котлета и щедро посыпанный сыром картофельный салат, чуть не замычала от удовольствия. Первый голод был успешно утолен и я подтянула к себе чашку с капучино. Гостю же мамуль заварила зеленого чая с жасмином, и мне было хорошо видно, как нежные лепестки распустились в прозрачном заварочном чайнике. Судя по довольной физиономии брюнета, «трапеза» пришлась ему по вкусу. — Уважаемый Кенджи Кеншин, — начала было мамуля, но в этот миг из прихожей раздалась раскатистая трель звонка. Мама дернулась, побледнела, а этот то ли Кенджи, то ли Кеншин, нахмурился. Мамуль плечиками пожала, и, извинившись, поднялась из-за стола. Я, старательно не глядя на брюнета, за мамочкой последовала, ощущая на своей, скажем, спине, взгляд, который до мурашек пробирал. Пока шла в прихожую, судорожно соображала, что с гормонами-то делать, ведь никогда до этого так не реагировала ни на одного парня, как на этого, и еще на того, блондинистого… Когда в прихожую вышла, мамочка дрожащими руками уже дверь открывала. У меня по спине липкими лапками холодок пробежал, снова появилось ощущение dejavu. А когда дверь распахнулась, колени уже привычно подкосились. На пороге стоял блондин. И взгляд его был через мамочкино плечо направлен. На меня. Как током прошибло! Сине-ледяные глаза жгли насквозь, впиваясь в самую душу. В мыслях пронеслось, что еще немного, и потеряю сознание, как какая-то кисейная барышня, если продолжит смотреть. И если не продолжит — тоже. Взгляд блондин отвел, когда мамуля сказала: — Приветствую, дракон. У меня внутри ухнуло, мир покачнулся, я рукой о стену оперлась. Хорошо, что блондин этого не наблюдал. Как каких-то полчаса назад брюнет, он низко склонил голову и опустился на колено. Пальцами дотронулся до макушки, лба и груди. Мамуля тоже, к моему негодованию присела, легко, словно ничего не весит, колени на миг на паркет опустила, голубыми ногтями с золотым узором по нему же щелкнула, и поднялась. — Ты можешь войти в мой дом, дракон, — сказала она. — Я войду в твой дом с миром, госпожа, — сказал блондин, поднимаясь. А когда порог переступил, снова в меня своими сине-ледяными глазами впился. — Приветствую, принцесса, — проговорил он низким, бархатным голосом, и по телу строем пошли мурашки. — Я Ичиро Исами, первый сын предводителя Ледяного клана, и временно поверенный твоего отца, могучего воина и верховного предводителя Огненного дракарата Мичио Кинриу. Я пришел за тобой. — Dejavu, — вырвалось у меня. Блондин нахмурил брови и переспросил: — Что? — Что, — пробормотала я, отчаянно надеясь, что голос не дрожит. — И ты на колено падать не будешь? Блондин нахмурился еще больше, губы и вовсе вытянулись в одну линию. — Дракон никогда, — начал было он, а потом переспросил: — Что значит, и ты, принцесса? — Так пришел уже доверенный от папеньки, — нагло сообщила ему. — Припозднились вы, сударь. В это время как раз брюнет из коридора вышел, обдав волной жара, а я в него пальцем тыкнула: — Вот он. На лицах, что у одного, что у второго, ярость проступила, стоило им друг друга увидеть. — Ты лжешь, — прошипел брюнет, прожигая взглядом блондина. — Я — поверенный отца принцессы. Тот нехорошо так прищурился, и протянул. — Ты обвиняешь меня во лжи? В то время как сам, в обход данного тобой слова, проник в дом госпожи Джун?! Был уговор: не входить в дом принцессы! Ты его не выполнил. — Не выполнил, — подтвердил брюнет. — А ты сам тогда, что здесь делаешь? На лице блондина на миг мелькнуло замешательство, и он проговорил: — Ты же знаешь, что совсем не осталось времени. Врата скоро закроются, и прежде, чем лучи заката коснутся Лазурного моря, принцесса должна быть возвращена верховному предводителю Огненного дракаррата Мичио Кинриу. Брюнет руки на груди сложил и бросил: — Принцесса будет возвращена. Я, поверенный Мичио Кинриу, даю свое слово. А ты уходи. Блондин шаг навстречу сделал, всего один, а мне, которая рядом с брюнетом стола, захотелось в стену вжаться. Потому что одно дело, когда одному их них вызов бросаешь, другое — когда их двое, оказывается. У меня впервые в жизни инстинкт самосохранения проснулся. Хотя наверно, это еще и слабость в коленях сказалась, и гормоны, которые вот-вот, как тогда, с катушек съедут. — Это ты уйдешь, а я доставлю принцессу домой, — невозмутимо сказал блондин, и я заметила, как у него перекатываются на груди и могучих руках мускулы. Он сжал и разжал пальцы, и шагнул вперед. — Отойдите, женщины, — небрежно обронил брюнет и устремился навстречу сопернику. * * * Не успели мамочкины пальцы сжать мои, как начался бой! Два вихря сошлись в диком, первобытном танце! В воздухе мелькали ноги, руки, вздымающиеся белоснежные локоны сменяли другие, черные, как ночь. Все происходило в такой пугающей тишине, что я слышала, как гулко звучит мое сердце. Я никогда не видела ничего подобного, даже мастер Горо на тренировках и совместных спаррингах не был так хорош, а ведь японец — один из лучших, кого вообще видела в жизни. Я стояла с открытым ртом, чуть не капая слюной на паркет, вздрагивая каждый раз, когда в воздухе мелькала рука или нога, когда из-под смертоносного удара уходил противник… Я с силой сжала мамины руки, закусила губу, не в силах отвести взгляд от происходящего. Мозг озарило молнией, что то, что я чувствую, не просто интерес, не просто отслеживание невиданной до сего момента техники боя… Немыслимая сила, исходящая от этих двоих была ощутима физически, я почти видела, как каждый из них излучает сияние, тот, что с белыми волосами, белоснежное, с голубизной, словно неоновый свет, а брюнет — какое-то багряное, со сполохами крошечных молний. Ореол искр окружал бойцов, и как вчера я понимала, что у Гадаева с компанией нет ни шанса выстоять против этих двоих, так и сейчас осознавала, что силы противников равны. Я не очень поняла причину, по которой они сцепились, кажется, кто-то из них говорил о лжи… Каким-то женским чутьем я понимала, что это неважно. Независимо от внешней причины эти двое сражались… из-за меня, и это было совсем непохоже на драки, которые бывали из-за меня до этого, в большинстве из которых, я, кстати, сама с удовольствием принимала участие. Нет… сейчас где-то в глубине царило осознание собственной важности, значимости, гордости и, пожалуй, бесценности, именно потому, что двое сильнейших из виденных мной людей бились между собой, и причиной была я! Это осознание смешалось с настоящей гормональной атакой, я ахнула, чудом устояв на ногах, и оторопело заморгала, когда мамочка обняла за плечи и чуть потрясла. Мамуль смотрела на меня с такой понимающей улыбкой, что я зарделась. А когда прочитала в глазах мамули какую-то смертную тоску, смогла, наконец, немного притушить гормональный пожар. — Мама, ты его любила? — вырвалось у меня. Мамочка старательно так ресницами захлопала, зарделась, как девочка, и я невольно подумала, что она у меня еще очень-очень молодая, и до безумия красивая. — Кого? — неправдоподобно переспросила мамуль. — Моего отца, — тихо сказала я, и мамочка сглотнула. Прежде чем ответ сорвался с ее губ, глаза блеснули, словно их озарило внутренним светом. — Как можно не любить дракона? — прошептала мамочка. Я понимала, что то, что говорит мама, какая-то шутка, сказка. Но эти двое, кого мама назвала драконами, что дерутся прямо в холле нашей немаленькой квартиры, казались до того нереальными, невозможными, с этой их силищей и моим гормональным ответом на нее, что вместо того, чтобы усмехнуться, я выпалила: — Так это правда? Что мой отец дракон? Стоило словам сорваться с губ, как внутри разлилось странное, незыблемое спокойствие, и что-то подсказало, что да, правда. Мама кивнула, и в глазах у нее блеснули слезы. Я хотела спросить, как так, но тишину прорезал тонкий веселый голосок. — Ух ты, Сашка, это из-за тебя эти дерутся, что ли? Твои эти… однокурсники? Ты говорила, что они дебилы. Мы с мамочкой оглянулись — на лестнице застыл Кирюшка, мордочку высунул между деревянных перил. К моему изумлению, эти двое тоже замерли. И вот сколько бились, а на лицах даже испарины нет! — Кирилл! — строго сказала мамуль. — Что за выражения? — Так ведь это не я, а Ташка так говорит, — нашелся братишка и пожал плечами. Не успела я ответить братику, как за меня это сделал блондин: — Мы с Кенджи Кеншином выясняли, кому из нас сопровождать принцессу Таши Кинриу во дворец великого Мичио Кинриу. По ступенькам лестницы затопали ножки в сандаликах. — Это Ташка-то принцесса? — без особого почтения уточнил братишка. — Совершенно верно, — ответил ему блондин, а у меня в груди потеплело. Братик замер на лестнице, перевел серьезный взгляд на меня, словно смотрел другими глазами, и, наконец, важно обернулся к гостям. — Она и вправду красивая, как в мультике. Не зря ее все Белоснежкой зовут, — сдал меня этим двум Кирлик. — Ки-ир, — нехорошо протянула я. Но братишка меня не слушал. — А где вы так драться научились? Я видел, как Ташка дерется, ей до вас далеко. Я насупилась, а братику ответил брюнет: — Мы обучались азам в Альма-матер, и закрепляли свои навыки в боях. — В Альма-где? — переспросил Кирлик. — В Альма-матер для драконов, — ответил на этот раз блондин. А у меня внутри кольнуло, когда вспомнила, что об этой самой Альма-матер и мастер Горо говорил, и мамуля. Причем, кажется, сэнсэй что-то о документах говорил, которые оттуда прийти должны, а мамочка упоминала, что даже если будут эти самые документы, отец вправе туда не пустить… — Так вы друг другу из-за этого физиономии чистили, — спускаясь по лестнице, Кирлик, видимо, решил вывести некоторых на чистую воду. А если Кирюха что-то решит… — Из-за того, кто мою сестру в эту вашу драконью матерь повезет? Мама ахнула, явно не одобряя поведения сына, а эти двое как-то тревожно переглянулись, а потом брюнет закашлялся, а блондин ему по спине похлопал. — Женщины не бывают драконами, — до неприятного надменным голосом произнес брюнет, откашлявшись. Блондин добавил: — И уж тем более не учатся в Альма-матер. — Мы здесь, чтобы забрать принцессу, которая принадлежит Огненному дракарату и доставить ее в родной Золотой клан, отцу. Братик покивал, хмуря бровки, словно что-то понял, а потом спросил с надеждой и придыханием в голосе: — А мне в эту драконью матерь можно? Страсть как хочу также драться научиться! Я тогда Толика и Павлуху в садике так уделаю, что мало не покажется. Я буду великим воином! Очень-очень великим воином! — Кирилл! — возмущенно воскликнула мамуль, но братик на нее даже не взглянул. Вниманием Кирлика безраздельно владели гости. — Ты человек, рожденный от человека, — терпеливо объяснил блондин братишке. — И принадлежишь этому миру. Тебя не примут в Альма-матер, где обучают драконов. Личико будущего великого воина сморщилось, нос и щеки покраснели. Прежде, чем по пухлым щекам заскользили влажные дорожки, он сообщил блондину: — Тогда, по-моему, ты дурак! — Вот именно! — согласилась с братиком я, бросаясь Кирюхе навстречу. В следующую секунду уже обняла братишку, и, обернувшись, к блондину, презрительно бросила: — Великовозрастный дурак! Совсем не умеет с детьми разговаривать! — Я не ребенок! — запротестовал братик, а брюнет смерил блондина уничижительным взглядом и приосанился. — Я согласен с братом принцессы. Кирлик шмыгнул носом. «Братом принцессы» ему явно больше нравилось быть, чем «человеком, рожденным от человека». Мамулечка, которая разрывалась между нами с Кирюшкой и не в меру наглыми гостями, наконец, сказала: — А не пройти ли нам всем в трапезную? Кирюшка даже носом шмыгать перестал. Уставился на мамуль во все глаза, и мокрыми ресничками захлопал, мол, что у нас, в квартире место есть, о котором он не знает? — Мама кухню имеет ввиду, — перевела я для братика. Гостей дважды приглашать не пришлось. Бросив напоследок виноватый взгляд на нас с Кирюхой, они важно проследовали за мамочкой. Мы с Кирликом условились, что не хватало нам плакать еще перед этими дураками, и вообще, что мы врагу не сдаемся, и тоже следом потопали. На кухне, за круглым, покрытым лаком, столом, мамуль потчевала уже двоих гостей, который сминали предлагаемое со скоростью овощерезки. Я же себе еще одну чашку капучино сделала, а братику пирожные из холодильника достала. Вкус любимого напитка я едва ли уловила. Если несколько минут назад меня один требовал к папеньке, то теперь их двое. И еще подраться успели между собой, за право меня в их драконий мир уволочь. От перспективы остаться наедине с одним из них внутри все трепетать начинало, а пальцы подрагивать. Мамуля бросала на меня настороженные взгляды и хмурилась, отчего между ее тщательно прорисованных бровей обозначалась вертикальная морщинка. Пользуясь случаем, пока мамуль с этими двумя светские беседы вела, мол, чего вам подложить-с, извольте-с, а как там у вас погода? Не душат ли Водные?.. и все в этом духе, я исподтишка наших гостей, наконец, более детально рассмотрела. Потому что поначалу они какими-то похожими показались, только прически разные. Но потом поняла, что это явно из-за моей странной реакции на них обоих произошло. Вот и сейчас смотрю и внутренние оплеухи себе отвешиваю, чтобы слюнями стол не закапать. Потому что посмотреть есть на что. Брюнет… Он более смуглый, и типаж такой… южный, что ли… и вместе с тем с правильными очень, хоть и хищными чертами. Овал лица вытянутый, но из-за широких, красиво вылепленных скул ближе к круглому все же. Брови густые, очень выразительные, глаза темные и властные, а взгляд уверенный до умопомрачения. Веера ресниц такие… что девчонки обзавидуются! Длинный прямой нос с хищными крыльями ноздрей. Подбородок квадратный, с ямочкой. А губы полные, такие принято называть чувственными (хотя мне такое определение мужских губ претит). Добавить сюда крепкую шею, широкий разворот плеч, ярко выраженную мускулатуру… какой-то ореол силы и мужества, исходящий от парня, и понятно, почему стоит столкнуться с ним взглядом, коленки подкашиваются… Блондин… Он, оказывается, совсем другой. Нет, по части мускулатуры они одинаковые какие-то, только, если в брюнете ярко выраженное хищное что-то… То в этом оно тоже есть, но другое. Это как сравнить между собой уссурийского тигра и снежного барса. Вроде хищности и здесь не занимать, но она какая-то… более изысканная, что ли. Овал лица у блондина вытянутый, скулы высокие, подбородок волевой, упрямо торчит вперед. И при этом черты лица какие-то более аристократичные. Нос с едва заметной горбинкой тонкий, губы четко очерченные, лоб высокий. Глаза… В них сложнее всего смотреть. Потому что стоит угодить в эти синие омуты, как что-то внутри паниковать начинает, словно говорит, все, обратной дороги не будет. Поэтому, стоило блондину мой взгляд перехватить, я сделала вид, что ему за спину пялюсь, в окно. И у него по губам едва заметная усмешка скользнула, отчего у меня внизу дернуло.
|
|||
|