ПЕРВЫЯ ОРГАНИЗАЦIИ

ПЕРВЫЯ ОРГАНИЗАЦIИ

Слово "организацiя" плохо вяжется с маленьким кружком, извЪстным под именем "Кирилло-Мефодiевскаго Братства", возникшим в КiевЪ при университетЪ Св. Владимiра, в 1846-1847 г. Он не успЪл ни организоваться, ни начать дЪйствовать, как был ликивидирован полицiей, усмотрЪвшей в нем революцiонное общество, вродЪ декабристскаго. Идеи насильственнаго ниспроверженiя государственнаго строя у его членов не было, но успЪли выработаться кое какiе взгляды на будущее устройство Россiи и всЪх славянских стран. Это устройство представлялось на манер древних вЪчевых княжеств - Новгорода и Пскова. В бумагах Н. И. Костомарова, самаго восторженнаго из членов братства, сохранилась запись: "Славянскiе народы воспрянут от дремоты своей, соединятся, соберутся со всЪх концов земель своих в Кiев, столицу славянскаго племени, и представители всЪх племен, воскресших из настоящаго униженiя, освободятся от чужих цЪпей, возсядут на горах (кiевских) и загремит вЪчевой колокол у Св. Софiи, суд, правда и равенство воцарятся. Вот судьба нашего племени, его будущая исторiя, связанная тЪсно с Кiевом" {135}.

"Матери городов русских" предстояла роль матери всЪх славянских городов.

Не трудно в этом отрывкЪ уловить все тот же мотив "Соединенных славян", звучащiй в названiях одного из декабристских обществ и кiевской масонской ложи. При этом не обязательно предполагать, как это часто дЪлают, идейную преемственность между декабристами и кирилло-мефодiевцами. Гораздо вЪрнЪе допустить, что тЪ и другiе имЪли общаго учителя панславизма в лицЪ поляков. Недаром "Книги бытiя украинскаго народа", написанныя Костомаровым, как нЪкое подобiе "платформы" братства, хранят на себЪ ясный слЪд влiянiя "Книг польскаго народа и польскаго пилигримства" Мицкевича. КромЪ того, во время их написанiя, в 1846 г., Костомаров часто встрЪчался с поляком Зеновичем - бывшим профессором Кременецкаго лицея, разсадника польскаго нацiонализма. Зенович был ревностным поборником идеи всеславянскаго государства.

Главные принципы Кирилло-Мефодиевскаго кружка давно выяснены и сформулированы. А. Н. Пыпин дает краткую их сводку в таком видЪ: освобожденiе славянских народностей из под власти иноплеменников, организацiя их в самобытныя политическiя общества федеративно связанныя между собою, уничтоженiе всЪх видов рабства, упраздненiе сословных привилегiй и преимуществ, религiозная свобода мысли, печати, слова и научных изысканiй, преподаванiе всЪх славянских нарЪчiй и литератур в учебных заведенiях {136}. К этому надо прибавить, что такая всеславянская федерацiя мыслилась не монархической, а республиканской, демократической. Про царя говорили, что он "хочь якiй буде розумний, а як стане самодержавно панувати, то одуриэ". ВсЪми общими дЪлами должен завЪдывать "общiй славянскiй собор из представителей всЪх славянских племен".

Малороссiя мыслилась в числЪ независимых славянских стран, "как равная с равными" и даже чЪм то вродЪ лидера федерацiи.

Независимая украинская государственность основывалась, таким образом, на европейском демократическом мiровоззрЪнiи. На этом же строилась "внутренняя" политика, в частности, преподаванiе в школах на простонародном разговорном языкЪ. Оправдывалась эта мЪра соображенiями культурнаго прогресса. Главной цЪлью был не язык сам по себЪ, а мужицкая грамотность. Поднять образовательный уровень простого народа считали возможным только путем преподаванiя на том нарЪчiи, на котором народ говорит.

Идея эта - западнаго происхожденiя; там она горячо обсуждалась и породила обширную литературу. Отголоском ея в Россiи были учебники на тульском нарЪчiи, которые писал впослЪдствiи Л. Н. Толстой, для своей яснополянской школы. То же собиралось дЪлать вятское земство. Члены братства не связывали с этим намЪренiя отдЪлиться от общерусскаго литературнаго языка; напротив, преподаванiе на своем нарЪчiи способствовало бы, по их мнЪнiю, скорЪйшему прiобщенiю малорусса к литературному языку и к сокровищам общерусской культуры.

В 1847 г., по доносу одного студента, подслушавшаго разговоры братчиков, они были арестованы и разосланы по болЪе или менЪе отдаленным мЪстам. Только к концу 50-х годов выходят из ссылки и съЪзжаются в Петербург. Общества своего не возобновляют, но образ их мыслей, попрежнему, - "прогрессивный". Это и дало основанiе Каткову не дЪлать различiя между украинофильством и всЪми другими "бродячими" элементами русскаго общества.

Если не считать довольно блЪдных Гулака и БЪлозерскаго, то самыми видными фигурами Кирилло-Мефодiевскаго Братства были Шевченко, Кулиш и Костомаров. Шевченко "видным" был, больше, как поэт, чЪм как член братства, с которым был очень слабо связан. Вдохновителем, "теоретиком" и душой всей группы был Н. И. Костомаров - молодой в то время профессор исторiи кiевскаго университета.

Из "Автобiаграфiи" его можно заключить, что любовь к малороссiйскому народу явилась у него, в значительной степени, случайно и объяснялась тЪм, что никакого другого поблизости не было. До 18 лЪт будущiй украинскiй патрiот не знал даже малороссiйскаго языка. По крови он был полувеликорусс-полумалорусс. Отец его, воронежскiй помЪщик, был русским, но мать - украинка и происходила из крЪпостных. Костомаров сам разсказывает, как отец его, будучи уже пожилым человЪком, облюбовал себЪ из числа своей дворни жену, бывшую в то время маленькой дЪвочкой, отправил ее в Петербург учиться, помЪстил в институт для благородных дЪвиц и когда она по окончанiи его вернулась образованной, воспитанной барышней - женился на ней. Будущiй историк, таким образом, родился и вырос в семьЪ совершенно русской по духу и по культурЪ. Малороссiйскiя симпатiи появились у него в ХарьковЪ, по окончанiи университета, в 1836-1837 г. и внушены были, главным образом, И. И. СрЪзневским - тоже великоруссом, увлекшимся собиранiем украинской народной поэзiи и выпустившим в 30-х годах свои знаменитыя "Запорожскiя Древности". "Мною овладЪла какая-то страсть ко всему малороссiйскому, - признавался Костомаров. - Я вздумал писать по-малорусски, но как писать? Нужно учиться у народа, сблизиться с ним. И вот я стал заговаривать с хохлами, ходил на вечерници и стал собирать пЪсни". Однажды на такой вечерныци хлопцы чуть не побили молодого народолюбца, приревновав его к дЪвицам.

Ко времени своего хожденiя в народ, Костомаров был уже демократом и поборником прав крестьянства. Демократическiя страсти наложили печать и на его занятiя исторiей, которую он полюбил больше всЪх других наук. Он рано задался вопросом: "отчего это во всЪх исторiях толкуют о выдающихся государственных дЪятелях, иногда о законах и учрежденiях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? БЪдный мужик земледЪлец, труженик, как будто не существует для исторiи".

"Скоро я пришел к убЪжденiю, что исторiю нужно изучать не только по мертвым лЪтописям и запискам, а и в живом народЪ. Не может быть, чтобы вЪка прошедшей жизни не отпечатывались в жизни и воспоминанiях потомков; нужно только приняться, поискать и вЪрно найдется многое, что до сих пор упущено наукой. Но с чего начать? Конечно с изученiя своего русскаго народа, а так как я жил тогда в Малороссiи, то и начать с малорусской вЪтви. Эта мысль обратила меня к чтенiю народных памятников. Первый раз в жизни добыл я малорусскiя пЪсни изданiя Максимовича 1827 г., великорусскiя пЪсни Сахарова и принялся читать их. Меня поразила и увлекла неподдЪльная прелесть малорусской народной поэзiи, я никак и не подозрЪвал, чтобы такое изящество, такая глубина и свЪжесть чувства были в произведенiях народа столь близкаго ко мнЪ и о котором я, как увидЪл, ничего не-знал" {137}. Костомаров признается, что была еще одна причина любви его к малороссiйскому народу - старинное его общественное устройство, совпадавшее с демократически-республиканскими идеалами историка. Казачество с его "радами" - общими сходками, на которых рЪшались важнЪйшiе вопросы, с его выборным начальством, со своим судоустройством, с полным отсутствiем какой бы то то ни было аристократiи или автократiи, представлялось той республикой, к которой так лежало сердце будущаго кирилломефодiевца. Мы уже приводили в одной из первых глав цитату из его "Книг бытiя украинского народу" восхвалявшую казаков за их порядки и обычаи. Распространенiе их на всю Украйну представлялось ему величай- шим прогресом и благодЪянiем для народа. "Незабаром були б на ВкраинЪ уси казаки, уси вильни и ривни, и не мала б Украина над собою ни царя, ни пана, оприч Бога единого, и дивлячись на Украину так бы зробилось и в Польщи, а там и в других словянских краях" {138}. "Республиканское" казачье устройство в большей мЪрЪ, чЪм народныя пЪсни привязало Костомарова к УкрайнЪ. Сильнаго соперника имЪла она только в лицЪ Господина Великаго Новгорода. Перед этой древнерусской республикой Костомаров благоговЪл настолько, что когда его, послЪ слЪдствiя по дЪлу кирилломефодiевцев, отправляли из Петербурга в ссылку, он, проЪзжая мимо Новгорода и завидЪв издали купола св. Софiи, встал в коляскЪ, снял шляпу и разразился такими шумными привЪтствiями древней колыбели народоправства, что сидЪвшiй с ним рядом жандарм пригрозил вернуть его снова в Третье ОтдЪленiе, если он не сядет и не перестанет витiйствовать {139}. СЪвернорусским народоправствам, во главЪ которых стоял Новгород, посвящена была впослЪдствiи одна из лучших его монографiй.

Костомаров разрывался в своей любви между Новгородом и Украиной, и трудно сказать, кого из них любил больше. В сочиненiях его ясно проступает тенденцiя сблизить между собою обЪ эти симпатичныя ему земли и найти между ними нацiональное сходство. "В натурЪ южно-русской - по его словам - не было ничего насилующаго, нивеллирующаго, не было политики, не было холодной разсчитанности, твердости на пути к предназначенной цЪли. То же самое является на отдаленном сЪверЪ в НовгородЪ". Найдя в словарЪ Даля нЪсколько слов записанных в Новгородской Губернiи и бытовавших также на УкраинЪ, он заключил об общей языковой основЪ у ильменских и днЪпровских славян. Прибавив к зтому нЪсколько других наблюденiй, построил теорiю, по которой "между древними ильменскими славянами и южноруссами было гораздо большее сходство, чЪм между южно-руссами и другими славянскими племенами русскаго материка". По его мнЪнiю, "часть южно-русскаго племени, оторванная силою неизвЪстных нам теперь обстоятельств, удалилась на сЪвер и там водворилась со своим нарЪчiем и с зачатками своей общественной жизни, выработанными еще на прежней родинЪ" {140}. Этот опыт удачнаго присоединенiя Новгорода к УкраинЪ, а вслЪд за Новгородом - Пскова и Вятки, как филiалов древней республики, лучше всяких разсужденiй уясняет нам стимулы политической мысли и дЪятельности Костомарова.

Причиной, по которой его республиканско-демократическiя мечтанiя вылились в украинофильскiя формы, были все тЪ же легенды и лЪтописи казачества, "открывшiя глаза" историку на запорожскiй республиканизм, на старинную тягу украинцев к свободЪ и независимости, и на душителя этой свободы - московскаго царя, того самаго, что нЪкогда уничтожил "Рiчь Посполиту Новгородску вильну и ривну". "Побачила Украина що попалась у неволю, бо вона по своей простотЪ не пизнала, що такое було царь московский, а царь московский усе ривно було, що идол и мучитель" {141}.

Еще раз, надо вспомнить и юный возраст кирилломефодiевцев, и романтизм породившiй повальное увлеченiе этнографiей, филологiей, исторiей, - вспомнить полную неизученность украинской исторiи, чтобы понять почему даже такiе люди, как Костомаров, составившiе себЪ впослЪдствiи ученое имя, попали в плЪн к фальсифицированной исторiи. ЧеловЪк пылкiй, увлекающiйся, он всей душой принялся служить тому евангелiю, в которое увЪровал. ЗдЪсь мы не собираемся давать очерка его трудов, отмЪтим лишь, что в них можно найти всЪ основныя положенiя "Исторiи Русов", начиная с тезиса об УкраинЪ, как издревле обособленной странЪ. Он пишет статью "О двух русских народностях", усматривая нацiональную разницу между ними с незапамятных времен. Он считает, что русское имя принадлежало первоначально югу, КiевщинЪ, и только потом перенесено на сЪверо-восточныя области, представлявшiя собой, как бы, колонiи Кiева. Украина представляется разсадником "федеративнаго начала", которое она несомнЪнно распространила бы на всю древнюю Русь, если бы не монгольское нашествiе. Нацiональный дуализм Литовско-Русскаго государства и послЪдующая инкорпорацiя его в состав короны польской разсматриваются, как природное влеченiе украинцев к федеративным формам государственнаго устройства. Таким же влеченiем отмЪчена и политика гетманскаго перiода, "когда казаки, освободившись от господства панов, думали сохранить свою самостоятельность, вступивши в союз с какой нибудь из сосЪдних стран, то с Польшей с которой так недавно рЪзались, то с Турцiей, полагаясь на ея обЪщанiе хранить неприкосновенность их вЪры и народности, несмотря на то, что судьба христiанских народов, находившихся уже под турецкой властью, должна была заставлять их ожидать себЪ иной участи, - то с Московским Государством, с которым сознательно связывались узами единовЪрiя и с которым дЪйствительно соединились, только на началах полнаго подчиненiя" {142}. Демократическiя идеи Костомарова-федералиста нашли здЪсь удачное сочетанiе с извЪстной нам тезой "Исторiи Русов" о том, что малороссы никогда никЪм не завоевывались, но всегда соединялись с другими народами по своей волЪ, "как равные с равными".

Не менЪе удачное сочетанiе наблюдается и в вопросЪ о народоправствЪ. По "Исторiи Русов", на УкрайнЪ, от самой древности, "князья или верховные начальники выбираемы были от народа в одной особЪ, но на всю династiю, и потомство выбраннаго владЪло по наслЪдiю". Костомаров подхватил этот мотив связав его с дЪятельностью вЪча, как органа верховной народной власти, и с выборностью должностных лиц у казаков. Казачья рада представилась ему продолженiем традицiй древняго вЪча, прообраза исконных демократических порядков.

ВсЪ эти раннiя статьи Костомарова написаны без достаточнаго знакомства с предметом и совершенно не аргументированы. Порой кажется, что их писал не историк. Первое глубокое погруженiе его в историческiе источники произошло в 50-х годах, когда он начал работать над исторiей Богдана Хмельницкаго. Знакомство с документальным матерiалом не могло не обратить его вниманiя на легендарный характер соотвЪтствующих страниц "Исторiи Русов", но это еще не послужило стимулом к критикЪ тен- денцiознаго памятника. Во множествЪ послЪдующих работ он продолжал разсматривать присоединенiе Малороссiи к МосквЪ, как печальный факт, а пятидесятилЪтнiй перiод гетманщины - самым свЪтлым временем. В этом смыслЪ, он долго оставался вЪрен своему кирилломефодiевскому манифесту - "Книгам Бытiя Украинского Народу". А там, про эту эпоху измЪн и междоусобiй сказано: "и есть то найсвятийша и найславнийша война за свободу". Даже в "РуинЪ", гдЪ приводимый им яркiй матерiал говорит сам за себя и рисует гетманскiй перiод, как черную страницу в исторiи края, - Костомаров ретуширует картину в духЪ "Исторiи Русов". Он медленно освобождался от духовнаго плЪна этого произведенiя. Окончательно освободился только под конец жизни. Демократом и народолюбцем остался навсегда, но занятiя малороссiйской исторiей произвели в его украинско-нацiоналистических воззрЪнiях цЪлый пЪреворот. Хищныя крЪпостническiя устремленiя казачества открылись ему в полной мЪрЪ и мы уже не слышим под конец жизни историка восторженных гимнов запорожскому лыцарству. Ясна стала несправедливость и нападок на Екатерину II, как главную виновницу закрЪпощенiя украинскаго крестьянства. Под конец Костомаров вынужден был назвать "Исторiю Русов" "вре- дным" произведенiем. Вытаскивая из своего ученаго мышленiя одну за другой занозы вонзившiяся туда в молодости, Костомаров незамЪтно для себя ощипал все свое нацiонально-украинское оперенiе. Оставшись украинцем до самой смерти он, тЪм не менЪе, подверг очень многое строгой ревизiи. Даже царь моcковскiй перестает быть "идолом и мучителем". В 1882 г., в статьЪ "Задачи Украинофильства" {143}, он упоминает о царЪ в совсЪм ином тонЪ: "Малорусс вЪрен своему царю, всЪй душой предан государству; его патрiотичЪское чувство отзывчиво и радостью и скорбью к славЪ и к потерям русской державы ни на волос не менЪе великорусса, но в своей домашней жизни, в своем селЪ или хуторЪ, он свято хранит завЪты предковской жизни, всЪ ея обычаи и прiемы, и всякое посягательство на эту домашнюю святыню будет для него тяжелым незаслуженным оскорбленiем". ЗдЪсь историк как бы возвращается к юношескому, к харьковскому перiоду своей жизни, и отбросив все политическое, что было привнесено "Исторiей Русов", оставляет одни романтическiе элементы любви к малороссiйскому народу. Под старость, он перестает приписывать малороссам несуществовавшую у них враждебность к единому россiйскому государству, перестает возбуждать и натравливать их на него. Политическiй нацiонализм представляется ему, отнынЪ, дЪлом антинародным, разрушающим и коверкающим духовный облик народа. Таковы, напримЪр, его высказыванiя против упорнаго стремленiя нЪкоторых кругов искусственно создать новый литературный язык на УкрайнЪ.

* * *

Сходную с Костомаровым эволюцiю совершил Пантелеймон Александрович Кулиш. Правда, взгляды его излагать очень трудно по причинЪ непостоянства. Он часто и круто мЪнял свои точки зрЪнiя на украинскiй вопрос. Зато в государственно-политических воззрЪнiях оставался болЪе или менЪе тверд: подобно прочим кирилломефодiевцам, никогда не отрекался от республиканско-федералистических убЪжденiй.

Так же, как Костомаров, он начал с этнографiи, с увлеченiя народной поэзiей и, первоначально, его украинство мало чЪм отличалось от украинства Метелинскаго или Максимовича. Недаром Максимович оказывал ему всяческую поддержку и покровительство. Годам к 20-ти Кулиш начал печататься у него в "КiевлянинЪ"; писал по-русски историческiе романы из украинской жизни.

Кирилло-мефодиевская идеологiя отразилась, впервые, в его "ПовЪсти об украинском народЪ", напечатанной в 1846 г. Это "вольный" очерк исторiи Украины с ясно проступающей мыслью, что она могла бы быть в прошлом самостоятельной, если бы не измЪна малороссiйскаго дворянства и не московское владычество. С симпатiей говорится в этом сочиненiи о казачествЪ как лучшей части малороссiйскаго народа. Видно, что не однЪ поэмы РылЪева или поддЪльныя кобзарскiя "думы", но и лЪтопись Грабянки и "Исторiя о презельной брани" и "Исторiя Русов" в то время извЪстны были ему. ЛЪт через 10 - он уже законченный нацiоналист казачьяго толка. Двухтомныя "Записки о южной Руси", вышедшiя в 1856-1857 г., - памятник этого второго перiода его писательства. Казакам в нем воскуряется фимiам, как вождям южно-русскаго народа.

Это они привили ему чувство собственнаго достоинства и раскрыли глаза на нелЪпыя притязанiя и спесь польской шляхты. Случилось это потому, что "нося оружiе и служа отечеству наравнЪ со шляхтою, казаки создавали себЪ тЪм же путем, что и она, понятiе о своем благородствЪ и потому оскорблялись до глубины души надменностью старой или польской шляхты". Будучи "двигателями народных возстанiй", они передали эти чувства народу. Хмельничина представлялась в то время Кулишу не борьбой крестьянства с помЪщиками, а "едва ли не единственным примЪром войны из за оскорбленнаго чувства человЪческаго достоинства".

Превращенiе Кулиша из романтическаго Савла в апостола казачьяго евангелiя ярче всего проявилось в разницЪ оцЪнок повЪстей Гоголя. Первоначально, онЪ вызывали у него шумное восхищенiе.

"Надобно быть жителем Малороссiи, или лучше сказать малороссiйских захолустiй, лЪт тридцать назад, чтобы постигнуть до какой степени общiй тон этих картин вЪрен дЪйствительности. Читая эти предисловiя, не только чуешь знакомый склад рЪчей, слышишь родную интонацiю разговоров, но видишь лица собесЪдников и обоняешь напитанную запахом пирогов со сметаною или благуханiем сотов атмосферу, в которой жили эти прототипы гоголевской фантазiи" {144}.

Но уже в 1861 г., в "ОсновЪ", можно прочесть:

"Мы всЪ тЪ, кто в настоящее время имЪет драгоцЪнное право называться украинцем, объявляем всЪм кому о том вЪдать надлежит, что разобранные и упомянутые мною типы гоголевых повЪстей - не наши народные типы, что хотя в них кое что и взято с натуры и угадано великим талантом, но в главнЪйших своих чертах они чувствуют, судят и дЪйствуют не по украински, и что поэтому при всем уваженiи нашем к таланту Гоголя, мы признать их земляками не можем" {145}.

К этому же времени относятся антирусскiе выпады в духЪ "Исторiи Русов", обвиненiе имперскаго правительства во введенiи "неслыханнаго в Малороссiи закрЪпощенiя свободных поселян", в безчисленных притЪсненiях простого народа, в грабежЪ земель, во "введенiи в малороссiйскiй трибунал великорусских членов", слЪдствiем чего явились "сцены насилiй и ужасов, от которых становится волос дыбом у историка".

По словам Костомарова, в 60-х годах Кулиша "считали фанатиком Малороссiи, поклонником казаччины; имя его неотцЪпно прилипало к так называемому украинофильству". ПослЪ этого происходит метаморфоза. ЛЪт на десять он умолкает, сходит со страниц печати и только в 1874 г. снова появляется. В этом году вышла первая книга его трехтомнаго сочиненiя "Исторiя возсоединенiя Руси". Продолжительное молчанiе объяснялось занятiями по исторiи Малороссiи. Кулиш подверг разсмотрЪнiю важнЪйшее событiе в ея судьбЪ - возстанiе Хмельницкаго и присоединенiе к МосквЪ. Он поднял гору матерiала, пере- брал и передумал прошлое своего края и, по словам того же Костомарова, "совершенно измЪнил свои воззрЪнiя на все малоруское, и на прошедшее, и на современное". Широкое знакомство с источниками, критическое отношенiе к фальсификацiям, представили ему казачество в неожиданном свЪтЪ. Рыцарскiе доспЪхи, демократическiя тоги были совлечены с этого разбойнаго антигосударственнаго сборища. Друзья, в том числЪ и Костомаров, были недовольны таким слишком открытым сокрушенiем кумиров, которым служили всю свою жизнь, но серьезных возраженiй против приведенных Кулишем данных - не сдЪлали. РазвЪнчав казачество, он по иному оцЪнил и поэзiю своего друга Шевченко.

В украинофильских домах портреты Кулиша и Шевченко всегда висЪли вмЪстЪ, как двух апостолов "нацiональнаго возрожденiя". Теперь один из них называет музу своего покойнаго друга - "полупьяною и распущенною". ТЪнь поэта, по его словам, "должна скорбЪть на берегах Ахерона о былом умоизступленiи своем". Под умоизступленiем разумЪлась нацiональная ненависть, главным образом руссофобiя, разлитая в стихах Шевченко. Тут и поношенiе имен Петра, Екатерины и всЪ выпады против москалей.

Только освободившись сам от обольщенiй казачей лжи и фальши, Кулиш понял, как портит эта ложь поэзiю "кобзаря", котораго он сравнивал нЪкогда с Шекспиром и Вальтер Скоттом. По его словам, отверженiе многаго, что написано Шевченкой в его худшее время, было бы со стороны общества "актом милосердiя к тЪни поэта".

Появился стихотворный отпор ему по поводу славы Украины. Творец "Заповита" считал ее казацкой славой, которая никогда не "поляже". Кулиш увЪрял, что она "поляже", что казаки не украшенiе, а позор украинской исторiи.

Не герои правды и воли

В камыши ховались

Та з татарином дружили,

3 турчином еднались.

. . . . . . . . . . . . . .

Павлюкивци й Хмельничане,

Хижаки - пьяници,

Дерли шкуру з Украины

Як жиды з телици,

А зидравши шкуру, мясом

3 турчином делились,

Поки вси поля кистками

Бiлими покрылись.

Осудил Кулиш и свою прежнюю литературную дЪятельность. Про "ПовЪсть об украинском народЪ", гдЪ впервые ярко проявились его нацiоналистическiе взгляды, он выразился сурово, назвав ее "компиляцiей тЪх шкодливых для нашего разума выдумок, которыя наши лЪтописци выдумывали про ляхов, да тЪх, что наши кобзари сочиняли про жидов, для возбужденiя или для забавы казакам пьяницам, да тЪх, которыя разобраны по апокрифам старинных будто бы сказанiй и по поддЪланным еще при наших прадЪдах историческим документам. Это было одно из тЪх утопических и фантастических сочиненiй без критики, из каких сшита у нас вся исторiя борьбы Польши с Москвою" {146}. Надобно знать благоговЪнiе, с которым Кулиш в раннiе свои годы произносил слова "кобзарь" и "думы", чтобы понять глубину происшедшаго в нем переворота.

Вызван он не одними собственными его изысканiями, но и появленiем трудов, вродЪ "Критическаго обзора разработки главных русских источников до исторiи Малороссiи относящихся" проф. Г. Карпова. Сами украинофилы немало сдЪлали для разоблаченiя поддЪлок. Стало извЪстно, напримЪр, что "Дума о дарах Баторiя", "Дума о чигиринской побЪдЪ, одержанной Наливайкой над Жолкевским", "ПЪсня о сожженiи Могилева", "ПЪсня о ЛободЪ", "ПЪсня о ЧураЪ" и многiя другiя - поддЪланы в XVIII и в XIX вв. По заключенiю Костомарова, спецiально занимавшагося этим вопросом, нЪт ни одной малороссiйской "думы" или пЪсни, относящейся к борьбЪ казаков с Польшей, до Богдана Хмельницкаго, в подлинности которой можно быть увЪренным {147}.

ЗамЪчено, что украинскiя поддЪлки порождены не любовью к поэзiи и не страстью к стилизацiи. Это не то, что "Оссiан" Макферсона или "ПЪсни западных славян" Меримэ. ОнЪ преслЪдуют политическiя цЪли. Сфабрикованы онЪ тЪми же кругами, которые фабриковали фальшивые документы из исторiи казачества, сочиняли историческiя легенды, включали их в лЪтописи казацкiя и создали "Исторiю Русов". Весьма возможно, что нЪкоторыя пЪсни были поддЪланы в оправданiе и подкрЪпленiе соотвЪтствующих страниц "Исторiи Русов".

Узнав все это, Кулиш начал с таким же пылом ополчаться на прежних своих идолов, с каким нЪкогда служил им. Недостаток образованiя, недостаток научных знанiй в области отечественной исторiи стал в его глазах величайшим пороком и преступленiем, котораго он не прощал нацiоналистически настроенной интеллигенцiи своего времени. Тон его высказыванiй об этой интеллигенцiи становится язвительным и раздраженным. Попав в началЪ 80-х годов в Галицiю, он приходит в ужас от тамошних украинофилов, увидЪв тот же ложный патрiотизм основанный на псевдонаукЪ, на фальсифицированной исторiи, еще в большей степени, чЪм в самой УкраинЪ. ДЪятели галицiйскаго нацiональнаго движенiя потрясли его своим духовным и интеллектуальным обликом. В книгЪ "Крашанка", выпущенной в 1882 г. во ЛьвовЪ, он откровенно пишет об этих людях, не способных "подняться до самоосужденiя, будучи народом систематически подавленным убожеством, народом послЪдним в цивилизацiи между славянскими народами". Он обращается к мЪстной польской интеллигенцiи с призывом "спасать темных людей от легковЪрiя и псевдопросвЪщенных от гайдамацкой философiи".

Окончательно порвать с украинизмом, которому они посвятили всю жизнь, ни Кулиш, ни Костомаров не нашли в себЪ сил, но во всей их поздней дЪятельности чувствуется стремленiе исправить грЪхи молодости, направить поднятое ими движенiе в русло пристойности и благоразумiя.

* * *

До 1861 г., когда в ПетербургЪ начал выходить журнал "Основа", никакой групповой дЪятельности, украинофилов не наблюдается. Но и "Основа" просуществовала лишь до 1862 года. По словам И. Франко, она закрылась "не от злоключенiй, а от истощенiя сил" {148}. Хотя она посвящена была украинской темЪ, печаталась не только по-русски, но и по-украински, тЪм не менЪе, политикi там не было.

В литературЪ, часто можно встрЪтить утвержденiя, будто журнал этот дал толчок к возникновенiю нацiоналистическаго кружка в КiевЪ, под именем "Громада". Какое-то оживленiе украинской мысли он мог вызвать, но у "Громады" были, повидимому, другiе вдохновители в лицЪ неизмЪнных польских патрiотов. Недаром она появилась наканунЪ польскаго возстанiя и вмЪстЪ с его подавленiем замерла до 1868 года. Этот раннiй перiод "Громады" очень темен. К концу же 60-х годов она выглядЪла собранiем университетской молодежи, увлеченной этнографiей, статистикой, археологiей и всяческим изученiем своего края. В 1873-1874 г. ей удается открыть в КiевЪ "Юго-Западный ОтдЪл Русскаго Географическаго Общества", в котором и сосредоточилась ея дЪятельность.

Но под академичЪской внЪшностью таился все тот же дух европейских либерально-демократических мечтанiй и вкусов.

Надо, впрочем, сказать, что дух этот сидЪл непрочно и не глубоко в большинствЪ, если не во всЪх членах "Громады". Только один был вполнЪ и до конца им захвачен, по каковой причинЪ и прiобрЪл руководящее положенiе в кружкЪ. Это был молодой профессор древней исторiи в кiевском университетЪ, Михаил Петрович Драгоманов. Не исключена возможность, что он приходился родственником тому декабристу Драгоманову, что упоминается в числЪ членов "Общества Соединенных Славян". Семейныя ли преданiя или влiянiя среды были тому причиной, но тяготЪнiе к политикЪ и к революцiонно-соцiалистическим идеалам появилось у него чуть не на школьной скамьЪ. К концу 60-х годов он был уже человЪком не только овладЪвшим европейской литературой в этой области, но и успЪвшим выработать свои собственныя убЪжденiя. Они до того своеобразны, что многiе до сих пор не знают, к какому из существовавших в XIX вЪкЪ соцiалистических направленiй слЪдует его относить. Отсутствiе направленчества, столь выгодно отличавшее его от всЪх русских революцiонеров того времени, как раз и было его первой характерной чертой. Нелюбовь к догмам, к застывшим схемам, трезвость в оцЪнках и сужденiях, врожденная непрiязнь к утопiям и политическим фантазiям, все зто в соединенiи с глубокими знанiями, широким теоретическим горизонтом дЪлало фигуру Драгоманова рЪдким явленiем среди россiйской интеллигенцiи. П. Б. Струве называл его "подлинно научным соцiалистом". Будучи убЪжденным противником абсолютизма, он не только не одобрял цареубiйств и прочих видов революцiоннаго террора, но и насильственнаго ниспроверженiя самодержавiя путем возстанiя никогда не проповЪдывал. Соцiалистическое преобразованiе мiра связывалось у него не с кровавой революцiей, а с рядом постепенных реформ. Нацiональный вопрос, точно так же, имЪл не доминирующее, а подчиненное значенiе. Оставаясь всю жизнь патрiотом родного края, он ничего не ставил выше соцiализма, космополитизма и всего того, что по его словам не разъединяет, а связывает людей. Он и землякам своим предлагал называться "европейцами украинской нацiи". Нацiональный украинскiй вопрос мыслился им как вопрос либерально-соцiалистическаго переустройства общества. Прежде всего, он был средством вовлеченiя в политическую жизнь широких слоев населенiя. Нацiональныя движенiя представлялись Драгоманову движенiями массовыми, в которых принимают участiе трудящiеся классы населенiя, "хранители духовнаго типа каждой нацiональности". "Рабочее сословiе уже вошло в сферу международной жизни... выступленiе на политическую сцену просвЪщеннаго крестьянства только усилит движенiе начатое рабочим классом".

Раз сдвинутая с мертвой точки, посредством "нацiональнаго пробужденiя", народная толща неминуемо должна будет подойти к разрЪшенiю соцiальных проблем и к преобразованiю государственно-политическаго строя. "Космополитизм в идеях и цЪлях, нацiональность в основЪ и формЪ культурной работы" - так выразил Драгоманов свою украинскую "платформу" {149}. Сущим обскурантизмом и кустарщиной, с его точки зрЪнiя, было бы выведенiе общественно-политических и государственных форм "з почуття нацiонального, з души этнографичной". Подобно тому, как космографiя Коперника и Ньютона не могла вырасти из нацiональнаго чувства, так и в области соцiально-политических идей все значительное могло возникнуть и возникло не на узко-нацiональной, а на широкой международной основЪ. НичЪм не ограниченное народное волеизъявленiе, свобода и неприкосновенность личности, свобода совЪсти, слова, печати, собранiй, которыя он хотЪл видЪть у себя на родинЪ, - столь же украинскiя, сколь и французскiя, англiйскiя, американскiя. Против сепаратизма, как такового, он ничего не имЪл. В принципЪ, признавал право на свободное государственное существованiе не только за каждой нацiей или племенем, но "за каждым селом". Понимая столь широко начало самоопредЪленiя он, в то же время, требовал не меньшей широты ума в его примЪненiи. Он был упорным противником безсмысленнаго, никакими реальными потребностями не вызваннаго отдЪленiя одного народа от другого. Прогрессивное значенiе исторически сложившихся великих европейских государств было ему ясно в полной мЪрЪ; раздробленiе их он считал великим политическим и культурным бЪдствiем. В существованiи таких государств заинтересованы, по его мнЪнiю, всЪ населяющiе их народы; надо только, чтобы ни один народ не чувствовал себя там чужим, и чтобы всЪ имЪли полную возможность ничЪм не стЪсненнаго нацiональнаго развитiя.

Такая постановка вопроса предполагала не столько отдЪленiе того или иного народа от общаго государства, сколько преобразованiе его на началах прiемлемых для каждаго живущаго в нем племени. РазрЪшенiе нацiональной проблемы мыслилось в плоскости общественно-политической. Для Украины в особенности. Драгоманов отрицал наличiе в ней сепаратизма или каких бы то ни было тенденцiй к отдЪленiю от Россiи. Вся масса народа об этом не помышляет, если же какая-то кучка и питает подобное намЪренiе, то это до того ничтожное меньшинство, что его и во вниманiе принимать не приходится {150}. То же самое он внушал, позднЪе, галицiйским украинофилам. Да если бы сепаратизм и существовал, зто нисколько не измЪнило бы его отношенiя к вопросу об отдЪленiи. "ОтдЪленiе украинскаго населенiя от других областей Россiи в особое государство (политическiй сепаратизм), - есть вещь не только во всяком случаЪ очень трудная, если не невозможная, но при извЪстных условiях вовсе ненужная для каких бы то ни было интересов украинскаго народа". Он указывает на тысячу нитей, духовно и матерiально связывающих Украйну с Россiей, порывать которыя без особой нужды было бы безумiем и величайшим ущербом для народа. Своих нацiональных свобод Украина может полнЪе и успЪшнЪе добиться не на путях сепаратизма, а в нЪдрах Россiйскаго Государства и эти свободы суть тЪ же самыя, за которыя борется революцiонная русская интеллигенцiя. Россiйская Имперiя представлялась Драгоманову обветшалым зданiем, неспособным существовать далЪе в прежнем видЪ. Ея централизацiя, при необъятной территорiи, превращается в тормоз для культурнаго, экономическаго и всякаго иного развитiя народа. Таким же тормозом представлялось ему неограниченное самодержавiе, противодЪйствовавшее росту народнаго самоуправленiя. Не побЪдив этих двух препятствiй, Украйна не может мечтать ни о каких нацiональных задачах, а побЪдить их можно только вкупЪ со всЪми россiйскими народами и, прежде всего, с великоруссами. Драгоманов поэтому от своего имени и от имени своих послЪдователей заявлял: "Люди, посвятившiе себя освобожденiю украинскаго народа, будут самыми горячими сторонниками преобразованiя всей Россiи на началах наиболЪе благопрiятных для свободы развитiя всЪх ея народов" {151}.

"Политическая свобода есть замЪна нацiональной независимости". Достаточно добиться в полной мЪрЪ прав человЪка и гражданина, чтобы тЪм самым оказалась прiобрЪтенной и большая часть прав нацiональных, а если к этому прибавить широкое самоуправленiе общинное, уЪздное и губернское, то никакого другого огражденiя неприкосновенности мЪстных обычаев, языка, школьнаго обученiя и всей нацiональной культуры искать не приходится. Децентрализацiя управленiя Россiйской Имперiей - вот то, над чЪм упорно работает мысль Драгоманова. В своем "ОпытЪ украинской политико-соцiальной программы" он дЪлит всю Россiю на 20 областей по принципу экономическому, гео<

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒