Семь смертей Эвелины Хардкасл 18 страница

Он смотрит на меня, прячет расчетливость под напускным безразличием. Под пристальным взглядом я молчу, подыскивая нужные слова, чтобы развеять подозрения. Молчание затягивается.

– Вот мне и стало любопытно, с чего бы это у вас такой интерес, – хмыкает Стэнуин, опускает сапог на газету, вытирает руки тряпкой и начинает перочинным ножичком вычищать грязь из-под ногтей, потом говорит негромко и ласково, будто сказку рассказывает: – Есть две причины, способные вызвать такой внезапный приступ праведного интереса. Либо Рейвенкорт прослышал о скандале и попросил вас, за определенную мзду, провести расследование. Либо вы решили прославиться, раскрыв громкое дело.

Я по-прежнему молчу.

– Послушайте, Раштон, – презрительно фыркает он. – Вы не знаете ни меня, ни моих дел, а мне хорошо знакомы такие, как вы. Вы – простой работяга, ухлестываете за девушкой из богатой семьи, только вам не хватает денег. Сделать карьеру, улучшить свое положение в обществе – похвальное стремление, но для этого нужны средства. И с этим я могу вам помочь. Информация – ценный товар, так что наше сотрудничество будет взаимовыгодным.

Он не сводит с меня глаз, но чувствуется, что ему не по себе. У горла бьется жилка, лоб покрывает испарина. Такой прямой подход чреват осложнениями, и Стэнуину об этом известно. Тем не менее его предложение соблазнительно. Чтобы красиво ухаживать за Грейс, Раштону нужны деньги; ему хочется лучше одеваться и приглашать ее на ужин чаще, чем раз в месяц.

Загвоздка в том, что ему нравится служить в полиции.

– Кому известно, что Люси Харпер – ваша дочь? – невозмутимо спрашиваю я.

Теперь моя очередь смотреть, как на его лице проступает изумление.

Первые подозрения у меня возникли, когда он нагрубил Люси за обедом из-за того, что она осмелилась обратиться к нему по имени. Глядя на это глазами Белла, я не придал этому большого значения: Стэнуин – грубиян и шантажист, такое поведение для него естественно. А будучи Дэнсом, я услышал теплоту в голосе Люси. На лице Стэнуина мелькнул страх: не хватало еще, чтобы здесь, среди тех, кто рад всадить ему нож под ребро, девушка во всеуслышание объявила о своей привязанности. Неудивительно, что он так резко ее отчитал, ведь узнай кто об их родстве, попытались бы использовать Люси в своих целях. Ее надо было срочно отослать из гостиной.

– Какая еще Люси? – Стэнуин изо всех сил стискивает тряпку.

– Отпираться бесполезно, – говорю я. – Она такая же рыжеволосая, как и вы, а у вас есть медальон с ее детской фотографией, который вы храните вместе с шифровальной книжкой. Странное соседство, но, как я понимаю, это самые дорогие для вас вещи. Слышали бы вы, как Люси вас выгораживала перед Рейвенкортом!

Мои слова, как удары молота, пригвождают его к месту.

– Вообще-то, все это нетрудно вычислить, – говорю я и повторяю его слова: – Любому, у кого в голове есть хоть какие-то мозги, сразу станет ясно, в чем дело.

– Чего вы хотите? – негромко спрашивает он.

– Узнать, что на самом деле произошло в день убийства Томаса Хардкасла.

Он облизывает губы, в напряженном уме лихорадочно крутятся шестеренки, смазанные ложью.

– Чарли Карвер вместе со своим дружком увели Томаса к озеру и там закололи, – говорит он, снова берясь за сапог. – Карвера я остановил, а его дружок улизнул. Может, вас интересует еще какая-то давняя история?

– За лживыми рассказами я обратился бы к Хелене Хардкасл. – Я наклоняюсь вперед, сцепляю руки на коленях. – Она ведь там была. Альф Миллер это подтверждает. Все полагают, что Хардкаслы одарили вас плантацией за то, что вы пытались спасти их сына, но ведь все произошло не так. Вот уже девятнадцать лет, с тех самых пор, как мальчик погиб, вы шантажируете Хелену Хардкасл. В то утро вы что-то видели и грозите огласить ее секрет. Мужу она сказала, что вы берете деньги за тайну происхождения Каннингема, но дело совсем не в нем. Тут нечто большее.

– А если я не признаюсь вам, что именно видел у озера? – выкрикивает он, отбрасывая сапог. – Вы всем расскажете, что отец Люси Харпер – проклятый Тед Стэнуин? И будете ждать, пока ее убьют?

Открываю рот, но слов для ответа не нахожу. Да, именно это я и задумал, но теперь вспоминаю, как Люси успокаивала растерянного дворецкого, как отводила его на кухню… В отличие от отца, у девушки доброе и отзывчивое сердце, которое легко разбить таким, как я. Неудивительно, что Стэнуин оставил ее на воспитание матери. Скорее всего, он помогал им деньгами, дожидаясь подходящего момента, чтобы увезти подальше от могущественных врагов.

– Нет, – отвечаю я Стэнуину и себе самому. – Люси была ко мне добра, когда я больше всего нуждался в доброте. Я ни за что не поставлю ее жизнь под угрозу.

Как ни странно, Стэнуин сочувственно улыбается:

– На одних сантиментах здесь не выжить.

– А как насчет здравого смысла? – спрашиваю я. – Сегодня вечером будет убита Эвелина Хардкасл. По-моему, это связано с тем, что случилось девятнадцать лет назад. В ваших же интересах сохранить ей жизнь, чтобы она вышла замуж за Рейвенкорта, а вы сохранили свой источник дохода.

– Ха, если это действительно так, то можно заработать гораздо больше, узнав, кто в этом замешан, – присвистнув, заявляет он. – Только вы неправильно к этому подходите. Мне деньги не нужны. Вот сейчас я сорву последний куш, продам свое дело и уйду на покой. За этим я и приехал в Блэкхит. Завершу сделку и заберу отсюда Люси.

– И кому вы продаете дело?

– Даниелю Кольриджу.

– Кольридж собирается вас убить – сегодня, на охоте. Сколько вы заплатите за эту информацию?

Стэнуин удивленно таращит глаза:

– Убить? Меня? Мы же с ним уже обо всем договорились. И завершим все в лесу.

– Ваши записи содержатся в двух блокнотах, – говорю я. – В одном зашифрованы имена, тайные сведения и размер выплат, а в другом – ключ к шифру. Вы храните их раздельно, но в данном случае вам это не поможет, так что независимо от ваших договоренностей вы умрете через… – я сверяюсь с наручными часами, – через четыре часа, а Кольридж заполучит оба блокнота, не заплатив вам ни шиллинга.

Уверенность покидает Стэнуина.

Он тянется к прикроватной тумбочке, выдвигает ящик, достает оттуда трубку и кисет с табаком. Аккуратно набивает чашечку, смахивает табачные крошки, подносит к трубке зажженную спичку, раскуривает. Над его головой незаслуженным нимбом собирается дым.

– И как он меня убьет? – спрашивает Стэнуин, прикусив желтыми зубами черенок трубки.

– Что вы видели в день убийства Томаса Хардкасла? – повторяю я.

– Ах вот как! Убийство за убийство?

– Честная сделка.

Он плюет на ладонь:

– Заметано.

Мы пожимаем руки, и я прикуриваю последнюю сигарету. Желание курить накатывало медленно, как прилив на речной берег. Глубоко затягиваюсь, глаза слезятся от удовольствия.

Стэнуин, почесав щетинистый подбородок, задумчиво произносит:

– Тот день не задался с самого утра. Приехали гости, но все было неладно: на кухне ругань, на конюшне драка, ссоры в спальнях, за закрытыми дверями. – Он говорит с опасливой осторожностью человека, открывающего сундук с острыми предметами. – В общем, никто не удивился, когда Чарли уволили. Они с леди Хардкасл давно были любовниками. Сначала их связь была тайной, а потом стала очевидной. Можно сказать, явной. По-моему, им хотелось, чтобы их застукали. Не знаю, как оно все вышло, но слух о том, что лорд Хардкасл уволил Чарли, разнесся по особняку, как моровое поветрие. Мы думали, Чарли придет с нами попрощаться, но он пропал. А пару часов спустя ко мне прибежала горничная и сказала, что Чарли, пьяный в дым, бродит по спальням детей.

– По спальням детей?

– Ну, так горничная сказала. Мол, заглядывает в каждую спальню, будто кого ищет.

– И кого он искал?

– Вроде бы хотел попрощаться с детьми, только они где-то гуляли. В общем, видели, как он ушел с большой кожаной сумкой на плече.

– А что было в сумке?

– Не знаю. Да у него никто и не спрашивал. Чарли все любили.

Стэнуин вздыхает, запрокидывает голову, смотрит в потолок.

– И что дальше? – спрашиваю я, чувствуя, что ему не хочется продолжать.

– Мы с Чарли дружили… – Он тяжело вздыхает. – Ну, я пошел его искать, думал проститься. Служанка сказала, что он ушел к озеру, я туда и направился. Только там никого не было. Я собрался уходить, но тут заметил кровь на земле.

– И вы пошли по следу?

– Да, и вышел к самому берегу. Там и увидел…

Он сглатывает, закрывает лицо рукой.

Воспоминание так долго гнездилось в самом темном уголке его ума, что не желает показываться на свет. Все дурное в Стэнуине выросло из этого ядовитого семени.

– Что вы увидели?

Он опускает руку, смотрит на меня, будто я священник на исповеди:

– Сначала я увидел леди Хардкасл. Она рыдала, упав на колени. И кровь повсюду. Она так крепко прижимала к себе сына, что я его не сразу заметил. А как услышала мои шаги, обернулась. Тут я и понял, что она его заколола ножом в горло, чуть голову не отрубила.

– Она созналась? – с трудом сдерживая волнение, спрашиваю я, сжимаю руки; тело невольно напрягается, дыхание перехватывает.

Мне становится стыдно за свое нетерпение.

– В общем, да, – говорит Стэнуин. – Все повторяла, что это случайность, трагическая случайность. Несчастный случай.

– А при чем здесь Карвер?

– Он позже пришел.

– Когда?

– Не знаю.

– Что, через пять минут? Через двадцать? – допытываюсь я. – Стэнуин, это очень важно.

– Ну, не через двадцать… может быть, минут через десять.

– А сумка у него была?

– Сумка?

– Коричневая кожаная сумка. Служанка видела, как он с ней уходил из особняка.

– Нет, сумки не было. – Он наставляет на меня трубку. – Вам что-то известно?

– По-моему, да. Прошу вас, продолжайте.

– Пришел Карвер, отвел меня в сторонку. Трезвый как стеклышко – после такого потрясения весь хмель мгновенно из головы выветрился. Умолял меня все забыть, сказать, что это он, Карвер, виноват. Я сначала отнекивался, мол, не стану ради Хардкаслов наговаривать на друга, а он сказал, что любит ее и что ради нее на все готов. Что мальчик погиб по недосмотру, а ему, Карверу, все равно больше ничего не светит, от места отказали, идти некуда, а без Хелены ему не жить. Вот он и взял с меня слово сохранить все в тайне.

– Что вы и сделали, только за деньги.

– А вы бы как поступили? – злобно говорит он. – Нарушили бы обещание, данное другу, заковали бы ее в кандалы, и дело с концом? Или отпустили бы безнаказанно?

Я качаю головой. Ответа у меня нет, но я не желаю слушать его жалкие оправдания. В этой истории две жертвы – Томас Хардкасл и Чарли Карвер, убитый мальчик и человек, который ради любимой женщины отправился на виселицу. Помочь я им не могу, но правда должна восторжествовать над разрушительной ложью.

Шуршат кусты, под ногами трещит хворост. Даниель уверенно шагает по лесу, ему незачем таиться. Все мои воплощения заняты своими делами, а остальные гости либо на охоте, либо в оранжерее.

Сердце колотится. Побеседовав в кабинете с Беллом и Майклом, Даниель незаметно ушел в лес, и я слежу за ним вот уже четверть часа, бесшумно пробираясь между деревьями. Я помню, что он опоздал к началу охоты и потом встретился с Дэнсом. Интересно, что его задержало? Может быть, мне удастся выяснить его планы.

Внезапно деревья расступаются, передо мной – уродливая поляна. Мы недалеко от озера, справа виднеется вода. По поляне мечется лакей, наяривает круги, как загнанный зверь. Я прячусь за кустом.

– Давай быстрее, – говорит Даниель лакею.

Тот ударяет его в челюсть.

Пошатнувшись, Даниель выпрямляется и кивком требует второго удара, который летит ему в живот, а следующий удар сбивает его с ног.

– Еще? – спрашивает лакей, нависая над Даниелем.

– Все, хватит. – Даниель утирает разбитую губу. – Дэнс должен увидеть следы нашей драки, а не мое убийство.

«Они в сговоре».

– Вы за ними поспеете? – осведомляется лакей, помогая Даниелю подняться. – Охотники уже далеко.

– Ничего страшного, я запросто догоню стариков. Удалось поймать Анну?

– Нет пока, у меня слишком много дел.

– Поторопитесь, наш друг нервничает.

Вот в чем дело! Им нужна Анна.

Поэтому Даниель и убеждал Рейвенкорта, что ее надо отыскать, поэтому просил Дарби привести ее в библиотеку, когда объяснял свой план поимки лакея. Я должен был доставить ее, как агнца на заклание.

Превозмогая головокружение, я смотрю, как они прощаются, и лакей возвращается в особняк. Даниель утирает кровь с лица, но не уходит. Через миг я понимаю почему: на поляну выходит Чумной Лекарь. Наверное, он и есть загадочный «друг», о котором говорил Даниель.

Этого я и боялся. Они все сговорились. Даниель действует на пару с лакеем, они ищут Анну для Чумного Лекаря. Не знаю, из-за чего Чумной Лекарь ее так ненавидит, но это объясняет, почему он целый день пытается настроить меня против нее.

Он кладет руку на плечо Даниеля и уводит его в лес. Этот жест меня очень расстраивает – незнакомец в маске отчужденно держится со мной и не допускает никаких проявлений дружеской близости.

Пригибаясь, я крадусь за ними, останавливаюсь на самом краю опушки, прислушиваюсь, но из леса не доносится ни звука. Бормоча проклятия, я углубляюсь в чащу, безуспешно пытаюсь выследить их. Они исчезли.

Как во сне, ухожу той же дорогой, что и пришел.

Что из увиденного было настоящим? Неужели притворяются все без исключения? Я считал Даниеля и Эвелину друзьями, Чумного Лекаря – безумцем, а себя – доктором по имени Себастьян Белл, страдающим потерей памяти. Я и не догадывался, что на самом деле это всего лишь стартовые позиции участников гонки, о которой меня никто не предупредил.

«Надо думать не о старте, а о финише».

– Кладбище, – вслух говорю я.

Даниель намеревается поймать там Анну, разумеется с помощью лакея. Мне надо подготовиться, чтобы покончить с этим раз и навсегда.

Подхожу к колодцу, где Фелисити оставила записку для Эвелины. Я готов привести свой план в действие, но вместо того, чтобы вернуться к особняку, сворачиваю налево, к озеру. Точнее, это делает Раштон, повинуясь чутью сыщика. Он хочет посетить место преступления, пока в памяти еще свеж рассказ Стэнуина.

Тропинка виляет в зарослях, полускрытая ветвями, корявые корни торчат из земли, плети ежевики цепляются за плащ, листва роняет капли дождя. Наконец я выхожу на топкий берег озера.

Прежде я видел его только издалека. Вода цвета замшелых камней, полусгнившие скелеты лодок покачиваются у разрушенного лодочного домика на правом берегу. На островке посреди озера виднеется покосившаяся деревянная эстрада под облупленным бирюзовым козырьком.

Неудивительно, что Хардкаслы покинули Блэкхит. Здесь произошло нечто зловещее, и призрак кошмара все еще витает над озером. Мне самому хочется поскорее уйти отсюда, но надо понять, что именно случилось здесь девятнадцать лет назад. Я дважды неторопливо обхожу озеро, разглядываю окрестности, как коронер – труп.

Проходит час. Моему взгляду по-прежнему не за что зацепиться.

Рассказ Стэнуина вполне однозначен, но не объясняет, почему прошлое требует принести в жертву еще одного отпрыска семейства Хардкасл. Непонятно также, кто за этим стоит и чего добивается. Я надеялся прояснить хоть что-то на месте преступления, но озеро не желает делиться своими секретами – с ним нельзя договориться, его нельзя запугать.

Продрогший до костей, я готов отказаться от своей затеи, но Раштон тянет меня к пруду. Взгляд сыщика проницательнее взглядов моих прочих воплощений, он ищет очертания и их отсутствие. То, что я помню о пруде, Раштона не устраивает. Он хочет увидеть все сам. Засовываю руки в карманы, стою на берегу, вода лижет подошвы ботинок. Моросит дождь, поверхность пруда рябит, капли с плеском разбиваются о ряску.

В отличие от всего остального, дождь постоянен. Он струится по лицам Белла и Эвелины, по окнам сторожки, где спит дворецкий и где томится связанный Голд; Рейвенкорт сидит в спальне, слушая шум дождя, и ждет возвращения Каннингема, а Дарби… Дарби, к счастью, все еще без сознания. Дэвис либо спит посреди дороги, либо бредет в особняк, но, так или иначе, дождь поливает и его. И Дэнса, который, сжимая ружье, неохотно пробирается сквозь лесную чащу.

А я стою на том самом месте, где сегодня вечером Эвелина прижмет дуло серебристого пистолета к животу и нажмет на спусковой крючок.

Я вижу то, что увидит она.

Пытаюсь понять.

Убийца заставил Эвелину совершить самоубийство, но зачем ему понадобилось, чтобы она сделала это на балу, а не у себя в спальне?

«Чтобы это случилось у всех на виду».

– Тогда уж лучше посреди бальной залы или на сцене, – бормочу я.

Нет, все это чересчур нарочито.

Раштон расследовал десятки убийств. Все они – результат опрометчивых, необдуманных действий. После тяжелых дневных трудов мужья топят свои горести в вине, ввязываются в драку или ссорятся с женами, а жены, не выдержав постоянных побоев, хватаются за кухонный нож. Смерть настигает свои жертвы и в темных закоулках, и в чисто убранных гостиных с кружевными салфеточками на мебели. Поваленное дерево, проломленная крыша, выскользнувший из рук молоток – все несет гибель. Люди погибают быстро либо по невезению, либо по своей вине. А здесь убийство совершается у всех на виду, в присутствии чуть ли не сотни гостей в бальных платьях и фраках.

В чьем порочном рассудке зародилась мысль превратить убийство в спектакль?

Направляюсь к особняку, вспоминаю, каким путем Эвелина шла к пруду, как она, пошатываясь, будто пьяная, скользила от света к тьме; представляю серебристый пистолет у нее в руках, выстрел, тишину и медленное падение в воду под грохот фейерверка.

Зачем нужен пистолет и револьвер, когда достаточно одного?

«Убийство, которое не выглядит убийством».

Так охарактеризовал его Чумной Лекарь. А что, если… Цепляюсь за обрывочную мысль, вытаскиваю ее из темноты на свет, рассматриваю странное, очень странное предположение.

Оно подходит больше всего.

Кто-то касается моего плеча, и я, вздрогнув, едва не падаю в пруд. К счастью, Грейс хватает меня за руку, обнимает. Должен признать, что это очень приятное ощущение, особенно когда я оборачиваюсь и встречаю любящий, чуть насмешливый взгляд синих глаз.

– Что вы здесь делаете? – взволнованно спрашивает Грейс. – Я вас повсюду искала. Вы не пришли на обед.

Она пристально глядит мне в глаза, и я не могу понять, что она там ищет.

– Я решил прогуляться, – говорю я, чтобы ее успокоить. – Пытался представить, как здесь все выглядело раньше.

Она недоверчиво смотрит на меня своими чудесными глазами, моргает, берет меня под руку, согревает теплом своего тела.

– Сейчас уже и не вспомнить, – задумчиво произносит она. – Гибель Томаса омрачила все приятные воспоминания о Блэкхите.

– Вы в тот день здесь гостили?

– Неужели я вам не рассказывала? – удивляется она, кладя голову мне на плечо. – Я была совсем маленькой. В тот день здесь были почти все нынешние гости.

– И вы стали свидетельницей убийства?

– Нет, что вы! – вздыхает она. – Эвелина отправила всех детей на поиски сокровищ. Мне было лет семь, я ровесница Томаса, а Эвелине было десять. Она вела себя как взрослая, и ей поручили за нами присматривать. – Она погружается в воспоминания. – Сейчас-то я понимаю, что ей больше всего хотелось кататься верхом, но тогда мы с радостью согласились на ее предложение и весело носились по лесу, разыскивая спрятанные клады. А потом Томас куда-то сбежал, и мы его больше не видели.

– Сбежал? И никому не сказал куда или почему?

– Эти же вопросы мне потом задавал полицейский. – Она теснее прижимается ко мне. – Нет, Томас ничего не сказал. Спросил, который час, и убежал.

– Спросил, который час?

– Да, как будто куда-то торопился.

– И не сказал куда?

– Нет.

– В его поведении не было ничего необычного? Может быть, он что-то говорил?

– Нет, он все больше отмалчивался, был на удивление неразговорчив. И вообще, в ту неделю он нас сторонился, ходил какой-то мрачный, подавленный, сам на себя не похож.

– А как он обычно себя вел?

– Чудовищно, как все мальчишки в этом возрасте. – Грейс пожимает плечами. – Дергал нас за косички, пугал, прятался в кустах, а потом выскакивал.

– Значит, в тот ваш приезд он целую неделю вел себя странно? – уточняю я. – Вы точно помните?

– Да, мы приехали в Блэкхит за неделю до бала. – Она вздрагивает, смотрит на меня. – О чем это вы задумались, мистер Раштон?

– Задумался?

– Да. Когда вы усиленно размышляете, у вас появляется очень милая морщинка, вот тут… – Она касается пальцем моего лба у переносицы. – Так о чем же вы задумались?

– Пока не знаю.

– Прошу вас, не делайте этого при встрече с моей бабушкой.

– Мне нельзя морщить лоб?

– Нет, вам нельзя думать.

– Это почему?

– Бабушка не любит мужчин, которые много думают. Она считает это признаком лености.

Холодает. Опускаются сумерки, свет дня убегает от черных грозовых туч в небе.

– Пойдемте в дом, – просит Грейс, притоптывая окоченевшими ногами. – Хоть я и не питаю особой любви к Блэкхиту, но не собираюсь из-за этого замерзать до смерти.

Я задумчиво смотрю на пруд, но не могу подтвердить свою догадку, пока не поговорю с Эвелиной, а она сейчас с Беллом. Придется на пару часов отложить размышления. Вдобавок я с удовольствием проведу это время в обществе той, кто не имеет никакого отношения к сегодняшним трагедиям.

Бок о бок мы возвращаемся в особняк и входим как раз тогда, когда по лестнице сбегает Чарльз Каннингем, задумчиво морща лоб.

– Чарльз, что с вами? – окликает его Грейс. – Прямо какая-то беда сегодня с мужчинами, все думают и думают.

Каннингем обрадованно улыбается, хотя обычно беседует со мной очень серьезно.

– Как хорошо, что я вас встретил! – Он спрыгивает с третьей ступеньки и хлопает меня по плечу. – Простите, я замечтался.

Я отвечаю ему дружелюбной улыбкой.

До сих пор я считал камердинера простым слугой, который время от времени выполнял мои поручения, но в общем преследовал какие-то свои цели и особого доверия не внушал. А вот Раштон воспринимает его совсем иначе, будто черно-белый эскиз окрашивается в яркие цвета.

Грейс и Дональд Дэвис проводили в Блэкхите каждое лето, росли бок о бок с Майклом, Эвелиной, Томасом и Каннингемом. Чарльза воспитывала повариха миссис Драдж, но все знали, что он внебрачный сын Питера Хардкасла, и относились к нему на равных. Заметив это, Хелена Хардкасл велела гувернантке обучать Каннингема вместе с остальными детьми. Чарльза считали членом семьи, поэтому, вернувшись с фронта, Дональд Дэвис первым делом познакомил с ним Раштона, и все трое стали близкими друзьями.

– Что, Рейвенкорт опять раскапризничался? – спрашивает Грейс. – Неужели ему снова яичницы не досталось?

– Нет, не в этом дело. – Каннингем задумчиво качает головой. – Сегодня с утра день пошел наперекосяк. Рейвенкорт сказал мне удивительную вещь, я до сих пор не совсем понимаю, что это означает.

– А что он сказал? – интересуется Грейс.

– Что он не… – Он умолкает, морщит нос, вздыхает и, поразмыслив, меняет тему разговора: – Я вам вечером расскажу за бокалом бренди, когда сам во всем разберусь. А пока мне даже слов не подобрать.

– Вот вы всегда так, Чарльз. – Грейс шутливо топает ногой. – Начинаете что-то рассказывать и останавливаетесь на самом интересном месте.

– Не расстраивайтесь попусту, я сейчас подниму вам настроение. – Он достает из кармана серебряный ключик с привязанной к нему картонной биркой с именем Себастьяна Белла.

В последний раз я видел этот ключ у Дарби, незадолго до того, как бедняга получил по голове, выходя из спальни Стэнуина.

Фрагменты головоломки складываются в одно целое, я занимаю в ней свое место, будто крошечная шестеренка в загадочном механизме огромных часов.

– Спасибо, что вы его для меня раздобыли! – Грейс восторженно хлопает в ладоши.

Чарльз крутит ключ на пальце, с улыбкой объясняет мне:

– Грейс просила меня найти запасной ключ от спальни Белла. Мы собирались украсть у него наркотики. А я нашел ключ от его сундука, вот!

– Это глупо, но мне хочется, чтобы Белл на своей шкуре осознал, какие страдания он доставляет Дональду! – восклицает Грейс, гневно сверкая глазами.

– А где вы взяли ключ? – спрашиваю я Каннингема.

– Нашел при исполнении своих прямых обязанностей, – смущенно отвечает он. – А еще у меня есть ключ от спальни Белла. Ну что, утопим все его запасы в озере?

– Нет, не в озере, – морщится Грейс. – В Блэкхите и без того тошно, а к озеру я ни за что не пойду.

– Неподалеку от сторожки есть заброшенный колодец, – напоминаю я. – Он очень глубокий. Если выбросить наркотики туда, их никто не найдет.

– Отлично! – Каннингем обрадованно потирает руки. – Доктор Белл только что ушел на прогулку с мисс Хардкасл. Ну, кто пойдет со мной на дело?

Грейс караулит в коридоре, а мы с Каннингемом прокрадываемся в спальню Белла. Моя ностальгия окрашивает все в радужные цвета. Столкнувшись с напористыми личностями моих прочих воплощений, теперь я гораздо приязненнее отношусь к Беллу. В отличие от Дарби, Рейвенкорта и Раштона, Себастьян Белл настолько не уверен в себе, что я всецело подчинил его, заполнил собой его внутреннюю пустоту, не сознавая чуждости и не встречая ни малейшего сопротивления.

Я думаю о нем как о старом приятеле.

– Интересно, где он хранит свои зелья? – спрашивает Каннингем, закрывая дверь в спальню.

Я притворяюсь, что не знаю, где сундук, и в отсутствие Белла получаю приятную возможность ненадолго вернуться к одной из своих прошлых жизней.

Каннингем без труда находит сундук. Мы выволакиваем его из платяного шкафа, с громким скрипом тащим по половицам. Хорошо, что все ушли на охоту, потому что звук поднял бы мертвого.

Ключ входит в замок, защелка легко открывается, крышка откидывается на хорошо смазанных петлях. Сундук битком набит аккуратно уложенными флаконами и бутылочками коричневого стекла.

Мы встаем на колени по обе стороны сундука и начинаем перекладывать содержимое в холщовый мешок, принесенный Каннингемом. В запасах Белла обнаруживаются всевозможные микстуры, настойки и прочие зелья, причем не только те, которые доставляют сомнительное удовольствие. Есть здесь и полупустая баночка стрихнина; белые кристаллики, похожие на крупную соль.

«А это ему зачем?»

– Похоже, Белл торгует всем подряд, без разбору, – укоризненно говорит Каннингем, отбирает у меня баночку и швыряет ее в мешок. – Но больше мы этого не допустим.

Я вспоминаю, что в записке Голда, подсунутой мне под дверь, упоминалось, что я должен раздобыть три лекарственных препарата. К счастью, Каннингем так увлечен своим занятием, что не замечает ни как я украдкой кладу флаконы в карман, ни как подбрасываю в сундук шахматную фигуру. Она не играет никакой роли в хитроумных планах, но я хорошо помню, что она странным образом меня успокоила и придала мне силы. Меня радует возможность совершить доброе деяние.

– Чарльз, скажите мне правду, пожалуйста, – начинаю я.

– Нет, я не хочу вмешиваться в ваши отношения с Грейс, – рассеянно говорит он, продолжая наполнять мешок. – Для вас самый лучший выход – признать, что вы были не правы, и попросить у нее прощения, – улыбается он.

Впрочем, улыбка улетучивается, как только он замечает хмурое выражение моего лица.

– В чем дело?

– Где вы взяли ключ от сундука?

– У кого-то из прислуги, – отвечает он, отводя глаза.

– Ничего подобного. – Я чешу в затылке. – Вы вытащили его из кармана Джонатана Дарби, после того как ударили его по голове. Даниель Кольридж нанял вас для кражи записных книжек Стэнуина.

– Неправда, – с запинкой произносит он.

– Чарльз, не отпирайтесь, – с нажимом говорю я. – Со Стэнуином я уже побеседовал.

Раштона и Каннингема связывает многолетняя дружба, поэтому мне очень тяжело допрашивать камердинера.

– Я не собирался его избивать, – смущенно признается Каннингем. – Я помог Рейвенкорту принять ванну и ушел завтракать, но услышал шум на лестнице и увидел, как Дарби вбежал в кабинет, а следом за ним – Стэнуин. Я хотел было забраться в спальню Стэнуина и отыскать записную книжку, но в спальне был телохранитель. Я спрятался в одной из пустующих комнат и решил посмотреть, что случится дальше.

– Значит, вы видели, как доктор Дикки вколол телохранителю снотворное и как Дарби обнаружил записную книжку. Вы прекрасно знали ее ценность и не могли позволить Дарби забрать ее себе.

Каннингем согласно кивает.

– Стэнуину известно, что произошло в тот злосчастный день и кто именно убил Томаса, – объясняет он. – Все это время он лгал. В его записной книжке есть подлинные сведения. Кольридж обещал расшифровать записи, и тогда все узнают, что мой настоящий отец не виновен в убийстве. – В глазах его плещется страх. – А Стэнуин знает о нашем договоре с Кольриджем? Вы из-за этого с ним встречались?

– Нет, он ничего не знает, – успокаиваю я его. – Я расспрашивал его об убийстве Томаса Хардкасла.

– И он вам все рассказал?

– Да, в обмен на то, что я спас его жизнь.

Каннингем, все еще стоя на коленях, хватает меня за плечи:

– Да вы волшебник, Раштон! Ну говорите же, не томите.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 171819 20 Следующая ⇒