Семь смертей Эвелины Хардкасл 17 страница

– Этого недостаточно. Ничего этого я не делал и не знаю, правда это или нет. – Опускаю статуэтку на пол, прохожу мимо Анны к занавесу, говорю ей: – Я вам не доверяю.

– Но почему? – спрашивает она, хватая меня за руку. – Я же вам доверяю.

– Это не…

– Вы помните хоть что-нибудь из прошлых витков?

– Только ваше имя.

Я гляжу на ее пальцы, сплетенные с моими, и понимаю, что очень хочу ей поверить.

– Значит, вы не помните, чем все заканчивается?

– Нет, – нетерпеливо отвечаю я. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что, – вздыхает она. – Ваше имя мне известно потому, что я помню, как звала вас в сторожке. Мы договорились там встретиться. Вы опоздали, я очень волновалась и, когда вас увидела, обрадовалась. А у вас было такое лицо…

Она устремляет на меня глаза с огромными темными зрачками. Смотрит вызывающе, но без всякого притворства. Не может быть, чтобы…

«Здесь все носят маски».

– И вы меня убили. – Она касается моей щеки, разглядывая лицо, которого я еще не представляю. – А сегодня утром, увидев вас, я так испугалась, что едва не убежала, но вы были так подавлены… так напуганы. На вас навалились все ваши жизни, вы их не различали, не знали даже, кто вы. Вы дали мне этот альбом, снова и снова просили прощения. Говорили, что теперь вы совсем другой и что нам отсюда не выбраться, если мы будем раз за разом совершать одни и те же ошибки. Вот и все.

Воспоминания пробуждаются, но неуверенно и откуда-то издалека. Я чувствую себя человеком, который пытается поймать бабочку на противоположном берегу реки.

Анна кладет в мою ладонь шахматную фигуру, сжимает мне пальцы в кулак:

– Это поможет вам вспомнить. В прошлом витке мы договорились, что узнаем друг друга по шахматным фигурам. Слон – это вы, Айден Слоун, а конь – это я. Защитник, вот как сейчас.

Вспоминаю чувство вины. Горе. Сожаление. В сознании нет никаких образов. Это даже не воспоминание, а мимолетное ощущение. Как бы то ни было, я чувствую, что Анна говорит правду, точно так же как при первой встрече ощутил силу нашей привязанности и глубину горя, которое привело меня в Блэкхит. Она права, я ее убил.

– Ну что, вспомнили? – спрашивает она.

Я киваю. Меня терзает стыд. Мне дурно. Я не желал ей зла. Мы, как и сегодня, помогали друг другу, но что-то изменилось. Я отчаялся. Испугался, когда понял, что у меня есть только одна возможность освободиться, пообещал себе, что вернусь за ней – потом, когда покину Блэкхит. Я прикрыл предательство благородными намерениями и совершил злодейство.

Я передергиваюсь от отвращения.

– Не знаю, в каком витке это произошло, – говорит Анна, – но я затвердила предостережение самой себе: ни в коем случае вам не доверять.

– Простите, Анна. Я забыл о содеянном. Я запомнил только ваше имя, обещая и вам, и себе, что в следующий раз поступлю лучше.

– И вы сдержите свое обещание, – успокаивающе произносит она.

Увы, я знаю, что это не так. Я видел себя будущего. Разговаривал с ним, помогал ему. Даниель совершает ошибки, допущенные мной в предыдущем витке. Отчаяние придает ему жестокости, и если я не остановлю Даниеля, то он снова убьет Анну.

– Почему вы не сказали мне правды при первой встрече? – смущенно спрашиваю я.

– Потому что вы уже знали, – отвечает она, морща лоб. – С моей точки зрения, мы с вами встретились два часа назад и вы обо мне все знали.

– В первый раз мы с вами встретились, когда я был Сесилом Рейвенкортом, – возражаю я.

– Значит, сейчас мы посередине между встречами, потому что я еще не знаю, кто это. Впрочем, это не важно. В прошлых витках мы были другими. Теми, кто совершил иной выбор. Теми, кто сделал иные ошибки. А сейчас я доверяю вам, Айден, а вы должны довериться мне, потому что здесь… Ну, вы знаете, как здесь все устроено. Что бы вы ни думали обо мне, когда лакей вас убил, это неправда.

Она говорит уверенно, но голос предательски срывается, носок туфли нервно постукивает по полу. Пальцы трепещут на моей щеке. Под напускной смелостью прячется испуг – Анна боится меня, того, кем я был, того, кто все еще может быть.

Не представляю, каких усилий ей стоила эта встреча.

– Анна, я понятия не имею, как нам обоим отсюда выбраться.

– Я знаю.

– Но без вас я отсюда не уйду. Честное слово.

– И это мне известно. – Неожиданно она дает мне пощечину. – За то, что вы меня убили. – Потом, приподнявшись на цыпочки, целует меня в щеку. – Пойдемте, пока лакей еще кого-нибудь из вас не убил.

Скрипят ступени; чем ниже мы спускаемся, тем темнее узкая витая лестница. Наконец мы погружаемся во мглу.

– А вы знаете, зачем я забрался в чулан? – спрашиваю я Анну, которая мчится впереди, словно над ней рушится небо.

– Нет, но это спасло вам жизнь, – говорит она, оглядываясь на бегу. – В альбоме написано, что примерно в это время лакей нападет на Раштона. Если бы Раштон провел ночь в своей спальне, лакей бы его убил.

– Вот мы и подстроим все так, чтобы лакей меня нашел, – взволнованно говорю я. – Я кое-что придумал.

Обгоняю Анну, сбегаю вниз, перепрыгивая через две ступеньки разом.

Если лакей собирается напасть на Раштона с утра пораньше, то прячется где-то в коридоре и надеется застать свою жертву спящей. Значит, в кои-то веки мне повезло: представилась возможность покончить с этим раз и навсегда.

Внезапно ступени упираются в беленую стену. Анна еще на середине лестницы, просит меня не торопиться. Раштон – толковый сыщик, о чем он и сам любит заявлять при удобном случае, поэтому он легко обнаруживает потайную дверь в стене. Пальцы ловко находят скрытую защелку, открывают проход в сумрачный коридор, где тускло мерцают свечи. Слева от меня – пустая оранжерея. Я на первом этаже, а дверь, через которую я вышел, уже сливается со стеной.

В двадцати ярдах от меня лакей, стоя на коленях, пытается взломать замок двери – очевидно, в мою спальню.

– Эй, сволочь, ты меня ищешь? – Я бросаюсь на него, прежде чем он успевает выхватить нож.

Он с невероятной быстротой вскакивает, отпрыгивает назад и пинает меня в грудь. У меня перехватывает дух, я падаю, хватаюсь за ребра, но лакей не движется. Он стоит и смотрит на меня, утирая слюну в уголке рта.

– Храбрый кролик, – ухмыляется он. – Я тебя выпотрошу. Медленно.

Встаю, отряхиваюсь, принимаю боксерскую стойку и ощущаю ноющую тяжесть в руках – сказывается ночь в чулане. Пожалуй, я переоценил свои силы. Медленно подступаю к лакею, делаю ложные выпады вправо и влево, жду, когда он подставится. Вместо этого получаю резкий удар в челюсть, который запрокидывает мне голову. В глазах темнеет, так что я не вижу ни второго удара, в живот, ни третьего, который укладывает меня на пол.

Перед глазами все плывет, голова кружится, дышать нечем, а лакей нависает надо мной, приподнимает меня за волосы и тянется к ножу.

– Эй, вы! – кричит Анна.

Ее неожиданное появление отвлекает лакея лишь на миг, но мне этого достаточно. Я вырываюсь, пинаю лакея в коленку, разбиваю ему нос ударом плеча в лицо. Кровь брызжет мне на рубашку. Лакей отступает дальше в коридор, хватает с постамента какой-то бюст, швыряет его в меня. Я отскакиваю, а лакей скрывается за углом.

Хочу погнаться за ним, но сил нет. Сползаю по стене на пол, стискиваю ноющие ребра. Невероятные сила и быстрота лакея ошеломляют. Еще немного – и я бы расстался с жизнью.

– Вот придурок! – укоряет меня Анна. – Он же вас чуть не убил.

– Он вас заметил? – спрашиваю я, сплевывая кровь.

– По-моему, нет. – Она помогает мне подняться. – Я держалась в тени, а теперь, когда вы ему разбили нос, он не станет приглядываться к служанкам.

– Мне очень досадно, что все так вышло. Я думал, что смогу его поймать.

– Еще бы не досадно. – К моему удивлению, она крепко меня обнимает. – Айден, будьте осторожнее. Лакей уже убил несколько ваших ипостасей. Еще одна ошибка – и мы отсюда не выберемся.

Внезапно меня осеняет.

– Осталось только три воплощения, – обескураженно шепчу я.

Себастьян Белл теряет сознание, увидев дохлого кролика в коробке. Дворецкий, Дэнс и Дарби убиты, а Рейвенкорт спит в бальной зале после самоубийства Эвелины. Значит, остаются Раштон, Дэвис и Грегори Голд. Раздробленные дни и постоянная смена обличий привели к тому, что я сбился со счета.

И как я раньше не сообразил?!

Даниель утверждает, что он – мое последнее воплощение, но этого не может быть.

Меня обволакивает жаркое одеяло стыда. Даже не верится, что меня так просто обмануть. Что я сам так легко поддался обману.

«Не совсем по своей вине».

Чумной Лекарь предупреждал, что Анна меня предаст. Зачем он это сказал, если на самом деле меня обманывает Даниель? И почему Чумной Лекарь настаивал на том из Блэкхита пытаются выбраться всего трое, если их на самом деле четверо? По какой причине он скрывает двуличие Даниеля?

– Как же я сглупил, – сокрушаюсь я.

– В чем дело? – Анна встревоженно глядит на меня.

Я погружаюсь в размышления, стыд сменяется холодным расчетом. Хитроумный обман Даниеля преследует какую-то пока неясную цель. Даниель не пытается завоевать мое доверие, чтобы выведать как можно больше о ходе моего расследования. Нет, о расследовании он не спрашивал, наоборот, подсказал мне, что на балу убьют Эвелину, и предупредил о лакее.

Я больше не могу считать его другом, но и врагом его не назовешь. Надо разобраться в его намерениях, и легче всего сделать это, если притвориться, что я не подозреваю об обмане.

Значит, надо начать с Анны.

Главное, чтобы она ничего не сболтнула Дарби или Дэнсу: сталкиваясь с трудностями, оба предпочитают идти напролом, невзирая на шипы.

Анна смотрит на меня, ждет ответа.

– Мне кое-что известно, – говорю я, глядя ей в глаза. – Кое-что важное для нас обоих, но сказать вам об этом я пока не могу.

– Вы хотите изменить день, – понимающе кивает она. – Не волнуйтесь, в альбоме много такого, о чем мне не позволено вам рассказывать. – Она улыбается, волнение исчезает. – Я вам доверяю, Айден. Иначе я бы с вами не связывалась. – Она протягивает руку, помогает мне подняться. – Нужно побыстрее уйти из этого коридора. Я жива лишь потому, что лакей не знает, кто я. Если он застанет нас вдвоем, то наверняка убьет меня, и я ничего не смогу для вас сделать. – Она разглаживает передник, поправляет чепец, чуть склоняет голову, как почтительная служанка. – Мне пора. Встретимся через десять минут у двери в спальню Белла. Будьте осторожны. Как только лакей немного оправится, вам несдобровать.

Я согласно киваю, но не собираюсь оставаться в промозглом коридоре. На все, что сегодня происходит, как-то повлияла Хелена Хардкасл. Мне надо с ней поговорить, другого случая может не представиться.

Невзирая на уязвленную гордость и ноющие ребра, я иду в гостиную, где только и говорят о том, как громила Стэнуина уволок Дарби к своему хозяину. На столе стоит оставленная Дарби тарелка с яичницей и почками. Еда еще теплая. Похоже, Дарби ушел не так давно. Киваю гостям, направляюсь к спальне Хелены, стучу в дверь. Не дождавшись ответа, выбиваю дверь ногой, выламываю замок.

«Вот и выяснилось, кто сломал дверь».

Шторы задернуты, смятая простыня свисает с кровати на пол. Из комнаты еще не выветрилась гнетущая атмосфера беспокойных снов и ночных кошмаров. Дверцы гардероба распахнуты, по туалетному столику рассыпана пудра, стоят раскрытые баночки крема и румян, – судя по всему, леди Хардкасл очень торопилась. Трогаю простыни – постель уже остыла. Видно, Хелена Хардкасл ушла давно.

Как и в тот раз, когда я приходил сюда с Миллисент Дарби, на откинутой крышке секретера лежит дневник Хелены с выдранной страницей. На месте и лакированная шкатулка без револьверов. Наверное, Эвелина забрала их рано утром, получив записку с требованием совершить самоубийство. Очевидно, дождавшись ухода матери, Эвелина вошла в спальню через внутреннюю дверь из своей комнаты.

Однако если она намеревалась застрелиться из револьвера, то почему орудием убийства в конце концов стал серебристый пистолет, который Дарби стащил у доктора Дикки? И зачем Эвелине два револьвера? Мне известно, что один она даст Майклу перед уходом на охоту, но, вообще-то, странно, что она нашла время позаботиться об этом, зная, что ей и ее близкой подруге грозит опасность.

Разглядываю дневник с выдранной страницей. Кто это сделал – Эвелина или кто-то другой? Миллисент подозревала Хелену Хардкасл.

Касаюсь бумажных обрывков, лихорадочно размышляю.

В дневнике лорда Хардкасла я видел расписание встреч Хелены, так что на отсутствующей странице ее дневника должны быть упомянуты встречи с Каннингемом, Эвелиной, Миллисент Дарби, конюхом и Рейвенкортом. Мне точно известно, что она встречалась с Каннингемом, потому что он признался в этом Дэнсу; вдобавок камердинер ненароком смазал записи, оставив в дневнике Хелены отпечатки своих пальцев.

Взволнованно закрываю дневник. Непонятного все еще много, а времени почти не осталось.

Перебирая в уме всевозможные идеи, поднимаюсь на второй этаж, где Анна, нервно расхаживая по коридору у спальни Белла, разглядывает свой альбом. Из спальни доносятся голоса: Даниель беседует с Беллом. Значит, дворецкий сейчас на кухне, с миссис Драдж. Он скоро придет сюда.

– Вы видели Голда? Ему уже пора появиться. – Анна смотрит в темноту, будто старается вырезать взглядом из теней фигуру художника.

– Нет, – отвечаю я, озираясь. – Зачем мы здесь?

– Сегодня утром лакей убьет дворецкого и Голда, если мы не спрячем их где-нибудь, желательно там, где я смогу их защитить.

– Например, в сторожке.

– Совершенно верно. Только это надо сделать, не привлекая внимания. Иначе лакей сообразит, кто я такая, и убьет меня. Пока он считает меня обычной служанкой и пока Голд с дворецким физически не смогут ему противостоять, он на время оставит нас в покое, что нам и нужно. В альбоме говорится, что Голду и дворецкому предстоит сыграть важную роль, если, конечно, нам удастся их спасти.

– В таком случае зачем я вам сейчас понадобился?

– Не знаю. Я вообще не понимаю, что должна делать. В альбоме написано, что именно в это время я должна привести вас сюда, но… – Она со вздохом качает головой. – Все остальное – совершенная бессмыслица. Впрочем, когда вы дали мне альбом, то тоже несли какую-то чепуху. Вот уже час я пытаюсь разобраться в том, что здесь написано, и знаю, что если ошибусь или опоздаю к назначенному времени, то вы погибнете.

Я невольно вздрагиваю, услышав о своей возможной участи.

Грегори Голд, мое последнее воплощение, передал Анне альбом. А в спальне Дэнса Голд говорил что-то о карете – жалкий безумец с растерянным взглядом.

Я опасаюсь завтрашнего дня.

Скрещиваю руки на груди, прислоняюсь к стене рядом с Анной, касаюсь ее плечом. Осознание того, что в прошлой жизни ты кого-то убил, резко ограничивает возможные проявления приязни.

– У вас все получается гораздо лучше, чем у меня, – говорю я. – Когда я в первый раз услышал предсказание будущего, то погнался за камеристкой Мадлен Обэр через весь лес, думая, что спасаю ей жизнь. Перепугал бедняжку до полусмерти.

– Хорошо бы иметь инструкцию, как надо прожить этот день, – хмуро замечает Анна.

– Ведите себя естественно.

– По-моему, бежать и скрываться бесполезно, – говорит она, с трудом сдерживая раздражение.

На лестнице раздаются торопливые шаги.

Мы молча убегаем. Анна скрывается за углом, а я прячусь в ближайшей спальне. Из любопытства оставляю дверь чуть приоткрытой и вижу, как по коридору, прихрамывая, идет дворецкий. При ходьбе обожженный калека выглядит еще ужаснее, как ожившее пугало в ветхом буром шлафроке и пижаме.

Я пережил уже несколько повторений этого утра и вроде бы должен к ним привыкнуть, но до сих пор помню страх и волнение дворецкого, идущего к Беллу за объяснениями.

Из соседней спальни выходит Грегори Голд, но дворецкий его не замечает. Я вижу художника со спины, и отсюда, издалека, его силуэт выглядит длинной бесформенной тенью на стене. В руке у Голда кочерга. Ни с того ни с сего он набрасывается на дворецкого и начинает его избивать.

Я хорошо помню весь ужас избиения.

Меня охватывает беспомощная жалость. Из-под кочерги разлетаются брызги крови, пятнают стены.

Дворецкий корчится на полу, молит о пощаде, зовет на помощь.

Я забываю о благоразумии.

Хватаю с комода вазу, выбегаю в коридор, яростно кидаюсь на Голда и ударяю его вазой по голове. Осколки фарфора разлетаются во все стороны, а художник падает на пол.

В застывшей тишине, не выпуская из рук горлышка вазы, я смотрю на два бесчувственных тела у моих ног.

Ко мне подходит Анна.

– Что случилось? – с напускным изумлением спрашивает она.

– Я…

В конце коридора собирается толпа; на шум из спален выскакивают полуодетые испуганные гости, разглядывают кровь на стенах, недвижные тела на полу, с любопытством смотрят на меня. Лакея среди них не видно, – наверное, он где-то прячется.

Ну и хорошо.

От злости я готов на все.

Доктор Дикки взбегает по лестнице. В отличие от остальных, он уже одет, громадные усы набриолинены, тускло поблескивает чем-то намазанная лысина.

– Что происходит? – восклицает он.

– Голд взбесился, – говорю я, подпуская дрожи в голос. – Начал избивать дворецкого кочергой, я бросился на помощь и… – Я взмахиваю обломком вазы.

– Принесите из спальни мой саквояж, – велит Дикки Анне, которая нарочно стоит так, чтобы он ее заметил. – Он у кровати.

Анна приносит ему саквояж и начинает ловко и незаметно устраивать все так, как требуется. Дворецкому нужен покой и тепло. Анна предлагает перевезти его в сторожку, вызывается за ним ухаживать. Поскольку обезумевшего Голда запереть некуда, то его тоже надо отвезти в сторожку и накачивать снотворным до тех пор, пока из деревни не приедет полицейский. Анна предлагает послать за полицией кого-то из слуг.

На скорую руку сооружают носилки, кладут на них дворецкого, осторожно спускают по лестнице. Уходя, Анна с облегчением улыбается мне. Я отвечаю ей недоуменной гримасой. Столько усилий – и чего мы добились? Дворецкий прикован к постели и вечером станет жертвой лакея. Грегори Голда напичкают успокоительными и подвесят на крюк в сторожке. Голд выживет, но рассудок к нему не вернется.

В общем, если следовать инструкциям Голда, ничего хорошего у нас не выйдет. Голд отдал Анне альбом. И хотя Голд – мое последнее воплощение, я понятия не имею, что он задумал. Наверное, он и сам этого не знает. Особенно после всех перенесенных испытаний, которые свели его с ума.

Пытаюсь вспомнить хоть какие-то фрагменты будущего, которого я еще не прожил. Я пока не знаю, что означает загадочное послание «Все они», которое Каннингем передает Дарби, и зачем камердинер сообщает, что он собрал всех вместе. Не знаю, зачем Эвелина отбирает у Дарби серебристый пистолет, если у нее уже есть черный револьвер из материнской спальни. Не знаю, зачем Дарби стоять у булыжника в траве во время самоубийства Эвелины.

Все это очень раздражает. Рассыпанные крошки складываются в тропинку, но она, возможно, ведет к обрыву.

Увы, другого пути у меня нет.

Освободившись от груза преклонных лет Дэнса, я надеялся, что избавлюсь и от его немощи, однако ночь, проведенная в чулане, оплела мое тело колючей проволокой. Каждое движение вызывает острую боль, затекшие мышцы жалобно ноют. Возвращение в спальню отбирает у меня все силы. Судя по всему, вчера вечером Раштон был душой общества – все, кто встречает меня по дороге, крепко жмут мне руку или хлопают по плечу. Приветственные восклицания летят градом камней, непрошеное дружелюбие наставляет синяки.

Вхожу в спальню, стираю с лица натянутую улыбку. На полу лежит пухлый белый конверт, явно подсунутый под дверь. Вскрываю конверт, оглядываю коридор. Никого.

Это Ваше —

так начинается записка, обернутая вокруг шахматной фигуры, очень похожей на ту, которая есть у Анны.

Возьмите изоамилнитрит, нитрит натрия, тиосульфат натрия.

НЕ ЗАБУДЬТЕ.

Г. Г.

– Грегори Голд, – вздыхаю я, расшифровывая инициалы.

Наверное, он оставил конверт перед тем, как отправился избивать дворецкого.

Теперь я понимаю, как тяжело Анне. Разобрать почерк Голда очень сложно, а содержание записки и вовсе не понятно.

Швыряю шахматную фигуру и записку на комод, закрываю дверь на ключ, подпираю креслом. В каждом новом воплощении первым делом я обычно рассматриваю личные вещи своей ипостаси или изучаю лицо в зеркале, но сейчас мне уже известно, что где лежит и как выглядит Раштон. Стоит мне мысленно задать вопрос, как я уже знаю ответ. В ящике с нижним бельем спрятан кастет. Несколько лет назад Раштон конфисковал его у задержанного преступника, и с тех пор кастет ему не раз пригодился. Надеваю кастет, вспоминаю, как лакей склонился надо мной, как втянул в себя мой предсмертный вздох, как с довольной ухмылкой включил меня в список своих жертв.

Руки дрожат, но Раштон – не Белл. Страх придает ему сил. Раштон хочет отыскать лакея и расправиться с ним раз и навсегда, вернуть себе достоинство, утраченное в предыдущей стычке. Сейчас я уверен, что это гордость Раштона заставила меня вихрем пронестись по лестнице в коридор. Раштон мной управлял, а я этого даже не заметил.

Такого больше нельзя допускать.

Его опрометчивость нас всех погубит, а мне нельзя терять очередную ипостась. Для того чтобы мы с Анной освободились, надо упредить лакея, а не следовать за ним. Мне нужна помощь, и я знаю, к кому за ней обратиться. Правда, уговорить этого человека будет непросто.

Снимаю кастет и, наполнив таз водой, начинаю умываться перед зеркалом.

Раштон – человек молодой, хотя и чуть старше, чем ему представляется; высокий, сильный и внешне очень привлекательный. Россыпь веснушек на переносице, глаза цвета темного меда и светлые, коротко остриженные волосы создают впечатление, что его лицо соткано из солнечного света. Единственный изъян в его внешности – застарелый шрам от пулевого ранения на плече. Я могу вспомнить, как его получил, но не хочу ощущать чужие страдания.

Вытирая грудь, слышу, как дребезжит дверная ручка, и снова хватаю кастет.

– Джим, вы у себя? Дверь заперта!

Голос женский, низкий и хрипловатый.

Надеваю свежую сорочку, отодвигаю кресло и отпираю дверь. На пороге стоит растерянная девушка, готовая еще раз постучать. Из-под длинных ресниц на меня глядят синие глаза, алая помада – единственное пятно цвета на снежно-белом лице. Ей чуть больше двадцати. По плечам рассыпаются пряди густых черных волос, крахмальная белая рубашка заправлена в бриджи для верховой езды. При виде ее у Раштона играет кровь в жилах.

– Грейс, – срывается у меня с языка, и весь я превращаюсь в бурлящую смесь восхищения, восторга, вожделения и острого осознания собственной неадекватности.

– Вы слышали, что учудил мой ненаглядный брат? – спрашивает она, врываясь в спальню.

– Сейчас услышу.

Она усаживается на кровать.

– Вчера в два часа ночи он, одетый в клоунский наряд, разбудил конюха, потребовал у него автомобиль и уехал в деревню.

В ее рассказе все перепутано, но спасти доброе имя ее брата я не в состоянии. Это я решил сесть в машину и поехать в деревню. Сейчас Дональд Дэвис спит на грунтовой дороге, а тот, в кого я воплощен, требует, чтобы я помчался его выручать.

Его преданность Дэвису безгранична. Я пытаюсь понять, в чем дело, и память Раштона услужливо вываливает на меня новую порцию ужасов. Раштон и Дэвис подружились на фронте, в окопах, среди грязи и крови. Они ушли на войну молокососами, а после перенесенных испытаний вернулись братьями.

Тот, в кого я воплощен, злится на меня из-за дурного обращения с другом.

Хотя, возможно, я зол сам на себя.

Мы так тесно сплетены, что я больше не замечаю различий.

– Это я во всем виновата, – расстроенно говорит Грейс. – Он хотел пойти к Беллу за очередной порцией чертова зелья, а я пригрозила рассказать обо всем папе. Дональд на меня рассердился, но я не догадывалась, что он сбежит. – Она беспомощно вздыхает. – Он же не сделает ничего дурного, как вы думаете?

– С ним все в порядке. – Я усаживаюсь рядом с ней. – Он просто завелся, вот и все.

– Глаза б мои не видели этого проклятого доктора… – Она разглаживает ладонью складки моей сорочки. – Как только появился Белл со своим чудесным сундучком, Дональд прямо сам не свой. Я с ним даже поговорить толком не могу. А все из-за чертова лауданума. Что бы такое сделать…

Она осекается, натолкнувшись на какую-то мысль. Я так и представляю, как Грейс отшатывается и, изумленно раскрыв глаза, следит за ходом мысли от начала до самого конца, будто за лошадью на скачках.

– Мне надо поговорить с Чарльзом, – заявляет она, целует меня в губы и выбегает из комнаты.

Не успев ответить, я молча гляжу на распахнутую дверь.

Встаю, хочу ее закрыть. Я весь распален, взволнован и сконфужен. Да, сидеть в чулане было гораздо проще.

Медленно крадусь по коридору, на ходу заглядываю в каждую спальню. Сжимаю кастет, вздрагиваю при каждом звуке, ежесекундно ожидаю нападения, потому что знаю: если лакей меня подстережет, то я с ним не справлюсь.

Отодвигаю бархатный занавес, вхожу в заброшенное восточное крыло особняка. Складки занавеса гулко хлопают на сквозняке, как говяжьи туши о прилавок мясника.

Не останавливаясь, иду в детскую.

Из коридора не видно бесчувственного тела Дарби, его отволокли в дальний угол, за лошадку-качалку. Окровавленная голова утыкана осколками фарфора, но Дарби жив. На него напали, когда он выходил из комнаты Стэнуина, и у неизвестного хватило совести спрятать его от шантажиста, хотя не было времени перетащить в более безопасное место.

Я обшариваю карманы Дарби, но записную книжку Стэнуина уже кто-то забрал. Впрочем, я так и думал, однако лишний раз проверить не помешает – с ним связано слишком много загадочных происшествий в особняке.

Оставляю Дарби, пусть проспится, и иду в конец коридора, где находятся апартаменты Стэнуина. Скорее всего, страх вынудил его поселиться в этом заброшенном уголке особняка, вдали от скромных удобств Блэкхита. Стэнуин сделал очень мудрый выбор. Половицы – его осведомители – громким скрипом возвещают о моем приближении, а выход из длинного коридора только один. Шантажист считает, что его окружают враги, и я не премину этим воспользоваться.

Прохожу в приемную, стучусь в дверь спальни Стэнуина. Меня встречает странная тишина, кто-то очень старается не шуметь.

– Мистер Стэнуин, это констебль Джим Раштон, – говорю я, пряча кастет. – Мне надо с вами побеседовать.

Из-за двери доносится мешанина разнообразных звуков: кто-то проходит по комнате, скрипит задвигаемый ящик стола, что-то переставляют, а потом сквозь дверную раму слышен голос:

– Входите!

Тед Стэнуин сидит в кресле, держит в руках левый сапог, яростно, по-военному, драит его обувной щеткой. Я чуть заметно вздрагиваю, вспоминая, что совсем недавно, в лесу, обыскивал труп этого человека. Блэкхит-хаус вернул его к жизни, как заводную игрушку, чтобы повторить все с самого начала. Если это не ад, то дьяволу давно пора брать уроки в Блэкхите.

На кровати спит телохранитель Стэнуина, шумно сопит сквозь повязку на носу. Странно, что Стэнуин не только оставил его в своей спальне, но и заботливо повернул свое кресло к кровати. Судя по всему, Стэнуину громила чем-то дорог.

Интересно, как бы он себя повел, если бы знал, что Дарби спрятан в детской.

– А, вот и наш герой объявился! – Стэнуин поднимает глаза на меня.

– Простите, вы ставите меня в тупик, – недоумеваю я.

– Плохой был бы из меня шантажист, если бы не поставил, – усмехается он, предлагая мне шаткий деревянный стул у камина.

Я переставляю стул поближе к кровати, переступаю через грязные газеты и сапожную ваксу на полу.

Стэнуин одет как джентльмен, в отглаженную белую сорочку и черные брюки без единого пятнышка – скромный наряд, сродни ливрее конюха или лакея. Неужели все, что он заработал за девятнадцать лет шантажа, – это право самому чистить сапоги и жить в полуразвалившемся особняке? Багровая паутина сосудов покрывает его щеки и нос; впалые глаза, воспаленные от недосыпания, выслеживают чудовищ.

«Чудовищ, которых он сам сюда пригласил».

Кичливость скрывает душу, сгоревшую дотла; пламя давно угасло. Он покорился судьбе, и теперь его согревают только чужие секреты. Сейчас он боится своих жертв не меньше, чем они боятся его.

Жалкая участь Стэнуина чем-то мне знакома и вызывает невольное сочувствие; глубоко внутри, там, где обитает настоящий Айден Слоун, пробуждается какое-то неясное воспоминание. Я приехал в Блэкхит из-за женщины. Я хотел ее спасти, но не смог. Блэкхит должен был дать мне шанс… еще одну попытку?

Ради чего я сюда приехал?

«Не думайте об этом».

– Что ж, давайте перечислим факты. – Стэнуин пристально глядит на меня. – Вы сговорились с Сесилом Рейвенкортом, Чарльзом Каннингемом, Даниелем Кольриджем и еще несколькими лицами. Вас интересует убийство девятнадцатилетней давности.

От неожиданности у меня путаются мысли.

– А чему вы так удивляетесь? – спрашивает он, разглядывая тусклое пятно на блестящем сапоге. – Рано утром приходил Каннингем, якобы по поручению своего толстяка-хозяина, расспрашивал об этой давней истории. Потом явился Кольридж с теми же вопросами. Обоих интересовал один из убийц юного Хардкасла, тот, кого я ранил. А теперь вот вы. Любому, у кого в голове есть хоть какие-то мозги, сразу станет ясно, в чем дело.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 161718 19 20 Следующая ⇒