|
|||
Щедрые дары тундрыЩедрые дары тундры Шагаем ещё часа три по влажному песку, и вот – перед нами нагромождение огромных валунов. Впереди тундра. Карабкаемся вверх, отец лезет вперед и подает мне руку, но мне хочется забраться самому, и я стараюсь обогнать отца. Камни огромные, сколько лет они лежат здесь? Поросшие рыжим лишайником они, словно стражи тундры, терпеливо охраняют её покой. Такое ощущение, что их принёс и свалил в кучу какой-то великан. Я уже второй раз перелажу через такую своеобразную преграду и знаю, что впереди нас ждёт великолепное зрелище. И вот, наконец, показывается густая изумрудная трава. Ноги утопают в мягком мхе, а травяные заросли обхватывает за пояс, не давая упасть. – Тундра, – радостно кричит отец. – Пришли, Андрей. Я тоже ору, и ощущение радости буквально рвётся из меня наружу: – Ааааааааа, ааааааааа…Тундраааааа… Пугливые рябые куропатки с шумом выпархивают из травы и, громко хлопая крыльями, взлетают в высокое лазоревое небо. Солнце, поднявшись уже высоко, слизывает росу с травинок… Я оглядываюсь. Кругом царит радость жизни. Много километров тянется обширная территория тундры. Под ярким солнцем вся поверхность её искрится, играя всеми цветами радуги. Вдыхаю полной грудью, я мчусь вперёд, буквально врываясь из высокой травы в царство мха. Отец, тоже прибавив шагу, смеётся, видя мой детский восторг. Я падаю на землю и будто проваливаюсь в мягкую колыбельку. Мох ещё не полностью просох от утренней росы, и штаны мои тут же насквозь промокают. Однако это нисколько не портит моего радостного состояния, а даже, наоборот, веселит, что вот так на глазах у отца я могу шалить. Папа расстилает плащ, достает мешки, и деловито раскладывает их возле себя. – Сюда будем ссыпать ягоду, чтобы подсушилась, – говорит он и подтягивает голени высоких рыбацких сапог. Ягод в этом году уродилось очень много. В первый момент у меня даже глаза разбегаются: гранатовыми зёрнами выглядывает из-за изумрудных кочек мха брусника, сизыми глазками недоверчиво смотрит черника, а крупная чёрная водяника как никто другой украшает собою пёстрый тундровый ковёр. Шикши так много, что её можно собирать не сходя с места долгое время. Я, присев возле небольшого бугорка, начинаю торопливо срывать крупную, плотную на ощупь ягоду. Отец, видя, что я рву только шикшу, говорит; – Андрей, ты не только шикшу собирай, но и бруснику бери. Она хоть и меньше, зато вкуснее. Знатное получается с неё варенье. Брусника мне не нравилась тем, что она горчила. Однако я стал кидать в ведро и мелкие красно-розовые ягодки. Варенье отец никогда не варил, даже наверное и не знал, как это надо делать. Вареньем меня угощала бабушка Поля в Гомеле. Помню, принося из подвала маленькую баночку, она ставила её на стол. – Вот, Шура, – говорила она моей бабушке так важно, словно принесла какую-то драгоценность, –давай малому по ложке. Это малина…. Варенье всегда было засахаренным и невкусным. Бабушка, видимо, сама не знала, каким оно должно было быть и потому, пихая мне в рот чайную ложку с этой дрянью, ещё и нахваливала его: – Кушай, кощей, варенье знатное… Вот с тех самых пор я и невзлюбил такое сладкое слово «варенье», и теперь, сидя с отцом в пустынной тундре, вспомнил свои ранние детские годы…
|
|||
|