ВЕСЕЛАЯ БРИГАДА 1 страница

Наталья ГВЕЛЕСИАНИ

ВЕСЕЛАЯ БРИГАДА

Повесть

С утра земля светла, задумчива, проста. Птицы робко пробуют голос, в ветвях дремлющей у двери мушлумы – скоро перекличка воробьев.

Надо спешить!

Выбравшись из постели, Эрика надела джинсы и белую футболку и неслышно выскользнула в итальянский дворик, тихо затворила за собой дверь.

Там она присела на лавочку, с наслаждением откинулась на ее спинку и, опустив руки, погрузилась в молчание.

Итак, некоторое время она просто молчала.
Более того, Эрика имела привычку молчать по утрам каждый день. Хоть иногда и позволяла себе перерывы ради того, чтобы приятная во всех смыслах привычка не переросла бы, чего доброго, в обязанность.

Она прочитала по памяти «Отче наш» и «Иисусову молитву». И стала понемногу отодвигать от себя набегающие мысли, чувства, ощущения, опасения чисто повседневного плана. Типа «А будет ли дождь? » или «Что там на завтрак? ». Или, допустим, как стать незаметной, чтобы соседи, которые скоро начнут идти на работу, обронив «Здравствуйте! », пробегали мимо. И она бы не обращала внимания на их озабоченные, уставшие уже с утра лица и не жалела их.

Сегодня она представила себе это так: ей необходимо добыть для соседей по планете кислорода. Поскольку ну какой на земле кислород при таких темпах прогресса. Вот уже наступило время, когда людям подают его в порядке очереди через аппараты ЭВЛ. А совсем скоро… Да что там говорить!.. Лучше – молчать.

Дело в том, что Эрика обладала способностью видеть сразу все – все недобрые примести в том, что казалось большинству людей добрым.

Она училась отделять эти примеси так искусно и тщательно, как отделяет от земли, грязи и пыли крупицы золота ювелир.

Эрика знала – этот процесс начинается с себя.

Она была как легкая пустая лодочка, скользящая по необозримым волнам пространства, которое ей воображалось. Давно уже оторвалась она от берега, а разного рода бури вынудили отправить за борт все лишнее.

Но все равно лишнее то и дело пыталась запрыгнуть в ее сознание, как в последний вагон, и нередко ему это удавалось. И если бы гибкий кондуктор ее воли тот час не выпроваживал бы за борт непрошеных пассажиров, никакого плавания бы не случалось.

А отправляться в такое плавание Эрика старалась ежедневно с самого утра.

Сегодня лишнее пыталось выдать себя за зеркало, в котором преувеличивалось ее, Эрики, уродство, так свойственное и другим двуногим. Оно показывало ленцу во взгляде, сухость и холод. Из коих можно бы было, на первый взгляд, вывести следствие о нежелательности и даже совершенной бесполезности ее молитвенных усилий.

Но Эрика уже знала – это всего лишь инерция тела. Птица ее души скоро пробудится и вспорхнет, вкусив хлеба с небес.

Зеркала ее души вспыхнут мягким, нежным как елей, добрым, кротким огнем.

А молитва – когда бессловесная, когда полная стройных мыслей и слов, а когда и просто музыка, музыка кругом, которая звенит тонким дождем и умывает округу - так и приподнимет ее на некую надмирную высоту.

Эта высота представлялась ей не Элеонской Горой – эта ассоциация была бы слишком нескромной – а Мамаевым Курганом, на котором она вела свою собственную Сталинградскую битву. Она – и множество других знакомых и незнакомых ей людей, жителей Божьего града, которые тоже вели вчера и сегодня и во веки веков некую великую Битву с князем сего мира. И тоже, конечно же, начиная с себя. Безжалостно стреляя в собственную гордость.

Все эти люди, и Эрика вместе с ними, не казались себе великими. И они не понимали, как можно желать другому того, чего не желаешь себе. Как можно обвинять другого в том, что делаешь сам.

В последнее время их всех – и ныне живущих, и взирающих на происходящее из прекрасного далека – очень удивляли два народа: русский и украинский.

Выйдя из одного родового корня, связанные одной верой, они безжалостно наступали на кровные интересы друг друга.

Другие же, не столь близкородственные народы, посматривали со стороны на это печальное зрелище со смешанными чувствами, желая не упустить собственные интересы, называемые мудреным словом «геополитика».

Впрочем, что значит слово «народы»?
Народ Эрика и подобные ей люди знала один.
«Мы тот народ, у которого Господь есть Бог», - пел псалмопевец.
Но тогда даже он и представить не мог, что этот единый народ – не иудейский. И что в небесный Иерусалим - столицу этого всемирного братства во Христе – путь всем воюющим народам заказан просто по определению.

Вначале Эрика долго пыталась понять, кто из двух народов прав, а кто - нет.
Потому что у каждого из них была своя некая маленькая правда.

Потом чаша весов склонилась в сторону обиженного – того, на землю которого вторгся враг. Теперь уже точно враг, а не друг.

Но оставалась малая толика сомнений – ведь враг на самом деле вступил на свою собственную землю. Исконную, русскую. Хотя формально – теперь чужую. Поскольку кто-то прочертил внешние границы.

А те, кто желали не упустить собственные интересы, торопились подобно лесным зверям – пометить новые границы, расставив вдоль них пушки, направленные этому врагу прямо в сердце.

И вопрос теперь шел с точки зрения врага – о безопасности оставшейся в его руках территории. Для укрепления которой он неустанно устраивал провокации, подначивая живущее по ту сторону границы население к сепаратизму.

Наконец, Эрика поняла, что вопрос на уровне сопоставления двух правд неразрешим.
Правды разных народов, как и разных людей, их групп и группировок, всегда эгоистично двигались всяк в свою сторону и лишь дипломатические хитрости временно удерживали их от войн. И все равно – столкновения разных правд с той или иной степенью периодичности – становились неизбежными. И разряд их был тем сильнее, чем дольше их сдерживали.

Выход был один – в обретении Истины.
А Истиной был Христос.
Только в Нем как в истинной Субботе мог успокоиться единый божий народ без того, чтобы не делиться на эллинов и иудеев, мужчин и женщин, рабов и свободных.

Для этого же всяк должен был отворотиться от своей личной правды и увидеть правду соседа. И смириться перед ней. И – взглянув окрест, вдруг узреть общее небо над головой. И необозримую прекрасную Землю вокруг.

Добро пожаловать друг, на новую Землю! Да будет воля нашего Бога и на Земле, как на Небе!

Соседи, втайне стесняясь происходящего, давно проскочили мимо и скрылись за воротами. Отпели радостный гимн своей иконе – солнцу – птицы. Робко замерла в отдалении кошка, не решаясь пересечь незримую черту, отделявшую Эрику от всех и вся. А молитва ее все лилась и лилась, словно уравнивая две чаши весов с молитвами обоих народов. Словно это теперь всецело зависело от нее – преодолеют ли они притяжение земли и явятся ли во всей своей оголенной нищете перед очи неподкупного Бога.
Долго еще вырывались вслед за незримым струением из груди – из тесноты ума вопросы. И, не встречая сопротивления, возносились в простор. Где иные из них внезапно озарялись ответами и, ликуя, обретали полноту. Чтобы лучиться потом из глаз теплой ясностью и простотой.

Наконец, дверь рядом с лавочкой решительно распахнулась и на пороге появилась высокая пожилая женщина с аккуратными, коротко постриженными седыми волосами. Она повернула к Эрике, глядя на ту подобно подсолнуху немного сверху, длинное одутловатое лицо с правильными чертами и довольно живыми, хоть и грустными глазами, и протянула чайник. Она была в выцветшем халате, накинутый поверх ночной рубашки.
- Деточка, ты уже встала? Нагрей, пожалуйста, кипятку. А я организую бутерброды.

Эрика охотно направилась в полуразваленный флигелек напротив, служивший одновременно кухней, ванной и туалетом и, сделав то, о чем ее просили, заодно умылась.
Здесь, как и в доме, было чисто, несмотря на обилие бытовых предметов, годных на все случаи жизни. Поскольку хозяйка их то и дело их перебирала под предлогом уборки. Правда участок двора между домом и флигельком, где повсюду ютились в горшках дремучие комнатные растения изрядного возраста, был не так опрятен, ибо ближайшие соседи частенько роняли тут мусор и даже иногда ставили свое мусорное ведро. Хозяйка же, спокойно приплюсовывая чужой мусор к своему, однако, выдворяла ведро. После чего иногда следовала брань из плотно зашторенного оконного проема квартиры за левой стеной. А в районную управу или куда повыше летели жалобы…. Ох уж эти итальянские дворики, обычно излишне романтизированные, полные обид из-за тесноты. Здесь тоже иногда разворачивались нешуточные бои.
Сейчас чужого ведра не было, и Эрика прибралась тут на ходу сама.

Потом, когда уже они сидели за завтраком, тетя Лили, всматриваясь в лицо Эрики своими прозрачно-синими, совсем не выцветшими глазами, в которых всегда что-то мерцало, как в хрустале, тревожно бросила густым, бархатистым голосом:
- Не хотела говорить с вечера. Звонили из мэрии. Эти опять накатали жалобу. Теперь на тебя. Дескать, примазалась к старухе, живешь без прописки. Я-то понимаю к чему все это – чтобы сжить меня поскорей со свету и чтобы дети племянника моего покойного супруга, на которого был записан дом, продали бы им эти метры. А тут ты… Помогающая, продлевающая мне жизнь.
- Да что вы, тетя Лили, это вы мне помогаете.
- Теперь опять придут проверяющие. Это не страшно – они люди понятливые, уже поднаторевшие в разгребании доносов. Но беседовать с тобой все равно будут.
- Ну и побеседуем.
- У тебя-то с документами вон какая история! Может напишешь про все про это детективный роман?
- Как раз сегодня иду в Дом юстиции за очередной справкой. Оставьте, прорвемся!..

- Ох, деточка-деточка, как же тебя мучают. Я тоже в прошлом году ходила вот так вот по всем кругам бюрократического ада. А все из-за Петра, моего прежнего жильца и помощника, когда он тут жил. Ну, ты же знаешь эту историю – его порекомендовали мне из лютеранской церкви, когда он подрабатывал у них разносчиком обедов для пожилых. Парень из Украины, биолог. Объездил пол бывшего Союза и, попав в Грузию, прямо-таки очаровался ею. Решил жить здесь столько, сколько позволят. Хотя его и нигде не брали на работу – только на подработки. И не только потому, что он иностранец. Он был с травмой головы после какой-то аварии, с дыркой в черепе. Какой из него работник – все отказывались. Да и характер как у контуженного – никто не хотел связываться. Даже эти побаивались. И поставили было доносы на паузу.
- Знаю, тетя Лили. Он не долго думая схватил ваш паспорт и побежал с ним в социальную службу, чтобы выхлопотать прибавку к пенсии. А когда вы закричали ему вслед: «Вернись, ты же не все знаешь! », он сделал вид, что не услышал.

Эрика старалась деликатно закруглять истории, которые тетя Лили любила рассказывать ей и любым зашедшим на огонек гостям по многу раз на дню. Эти истории были невероятно подробны.

- Ну, хлопотал-то он больше для себя. Кушал-то он обычно за троих. Я все время вертелась на кухне, готовя ему борщи. Правда, продукты хоть и за мой счет приносил он. И по магазинам он у меня ходил, и на базар бегал пешком. Знаешь, деточка, после гибели Вадика я разговаривала с монахинями и они сказали, что мне ничего не остается как всю оставшуюся жизнь молиться и помогать нищим. Мол, только так может мать облегчить грех самоубийства сына. Ну, я хоть и неверующая, но одно время исправно молилась. А потом плюнула на это дело. Но твердо решила найти человека, который бы нуждался в помощи. Поэтому Петра я взяла к себе без платы. Вставал он чуть свет, убирался во дворе, поливал цветы, а после завтрака, если не нужно было закупаться, исчезал на весь день. Видимо, больше для того, чтобы не беспокоить меня. Где ходил-бродил и не знаю, скрытный он был, не любил говорить о себе. Знаю только что крутился все больше возле католической миссии при Посольстве Польши. И еще часто ездил на Тбилисское море и благотворительную детскую больницу, открытую монахинями ордена святой Камиллы. Из католической миссии он и привел однажды молодую женщину – монахиню Людмилу. Сказал, что она тоже родом из Украины и что он знает ее давно. Людмила стала навещать меня и часто не с пустыми руками. Однажды он даже пригласил ее в Оперный театр. А сам он оббегал все театры, все музеи. Регулярно взбирался на Мтацминду. И даже – ты не поверишь – нашел лазейку в посольства самых разных стран, ходил на какие-то дни открытых дверей. Все про все знал, особенно про свои права. И мне говорил, что я не знаю своих прав, что мне положены такие-то и такие-то выплаты. Умел этих выплат добиться. И в тот раз тоже, несмотря на мой запрет, побежал куда-то качать права. И накачал!.. Выяснилось, что я живу тут без прописки, а прописана в бывшей квартире сына, которую продала после его смерти аж двадцать лет назад. Ну, мне тут же и заблокировали паспорт с пенсией. А потом – боже мой! – сколько мы с Петром ходили в этот самый твой Дом юстиции, сколько собирали справок. Племянника вызвали из Москвы, чтобы он как собственник меня прописал. А Петр между прочим и тут обнаружил мои права. Объяснил мне, что племянник моего умершего супруга оформил дом на себя незаконно, что единственная его наследница – я. И что можно дать ход делу. Но я сказала: «Сиди уж!... Будто я не знаю этого сама. Я только делаю вид, что не знаю. А ход делу если понадобиться можно дать всегда. Но с чего бы мне б это понадобилось? Думаешь, кто мне помогает деньгами все эти годы - государство? На государственную пенсию нам с тобой вдвоем точно не прожить. И еще бы не помогать, ведь это племянник упросил меня срочно продать тогда квартиру Вадика буквально за копейки, чтобы они могли уехать в Россию и купить там, добавив свои финансы, приличное жилье. Эти деньги они у меня одолжили с условием, что будут помогать. И исправно все эти годы помогали. Уже и выплатили тот долг, а я все живу. А два месяца назад умер племянник. Вот так-то деточка. Я была поражена в самое сердце. Не ожидала я от него такого. Мне-то уж восемьдесят пять. А ему было – только семьдесят. Эх, зажилась я… В маму свою пошла. Она тоже ушла в восемьдесят пять.
- Да что вы такое говорите. Не считайте годов!
- После смерти племянника его дети в помощи мне отказали. Я их понимаю, никто и не обязан содержать постороннюю старуху. Но ничего, у меня еще есть кое-какие антикварные вещички, есть книги позапрошлого века – я их и раньше понемногу продавала. Надо торопиться, а то кому все это достанется? Случись чего, соседи взломают дверь и все вынесут. Я вот все думаю, что мне свои вещи и книги надо кому-то завещать. Только чтобы этот человек не забыл похоронить меня. А то я все время боюсь, что меня кинут в общую яму… Может быть, ты станешь таким человеком?.. А знаешь, деточка, говорят, что племянника похоронили очень достойно. Были такие столы, такие букеты, такой катафалк! А какие гости!..

Эрика протестующе замахала руками, вскочила, накинула пиджак, схватила сумку с документами и – бросилась прочь.
- Погоди, а как же бутерброды?!
Но Эрика, машинально поглаживая шею, как после сорванного с нее слишком теплого и тугого шарфа, провоцирующего удушье, уже была далека.

2
Дом юстиции Грузии представлял собой гигантское здание в центре Тбилиси. Построенный не так давно, он цеплял взгляд своей необычной, модернистской красотой. Крыша его была покрыта громадными плитами, напоминающие издали не то листья, не то шляпки грибов, не то совиные крылья. Нескончаемым муравейником вливались в него потоки посетителей, не создавая, однако, очередей. Ибо все юридические службы, бывшие здесь в одном флаконе, были разделены на отсеки и всюду сидели за компьютерами многочисленные операторы с высшим юридическим образованием.
Не будь этой системы, так удачно сфокусированной в одной точке, Эрике бы пришлось еще туже.
Началось все с год назад, когда у них с братом дошли руки до приватизации их общей, все еще государственной квартиры.
Ох уж этот квартирный вопрос. Собственно, из-за него Эрика и перебралась жить к тете Лили. Поскольку конфликты с братом, который к тому же, подсел на алкоголь, стали невыносимы.

Он почему-то считал, что приватизировать квартиру следует на него, потому что, дескать, он мужчина. Эрика же отстаивала законный, а не шовинистский вариант – приватизацию на всех троих, включая мать. Матери же при этом было все равно. Она просто жалобно призывала их обоих к миру и спрашивала нельзя ли отложить переоформление до ее смерти.
А пока брат всячески саботировал процесс, отказываясь собирать свою часть справок, выяснилось, что вообще-то сначала еще надо доказать, что в данной квартире живут именно они. И что они вообще – дети своих родителей.

Итак, верхушка айсберга системы в виде здания с совиными крыльями втянула Эрику в свои коридоры, и втянула надолго.
Она достала тетрадь, где отмечала, какие справки пора забирать сегодня и какие пришла очередь заказать и взяла первый номерок.
Потом привычно двинулась по узким извилистым коридорам к окошку с указанным номером.
Там она протянула бумагу, пробежав которую взглядом, ей должны были выдать другую бумагу. На основе которой она бы заказала в другом отсеке – следующую бумагу. И так предстояла сделать, постоянно перемещаясь из конца в конец, несколько раз.

На сей раз женщина-оператор, заглянув в компьютер, пытливо вперилась ей прямо в глаза и спросила:
- А зачем вам нужно такое количество бумаг?

- О, это длинная история. Понимаете, родители назвали моего отца французским именем Сандро. А когда он получал свой первый, еще советский паспорт – паспортист решил что это грузинское имя. И что будет грамотней записать его полный вариант, и притом по-русски. И вписал в паспорт имя «Александр». К тому же паспортисту не понравилось как звучит отчество. Деда нашего звали на грузинский лад - Биктором. И отец носил отчество – Бикторович. Паспортист исправил и эту оплошность – вписал на русский лад моему родителю отчество «Викторович»… В общем, отец принял все это как что-то само собой разумеющееся. И попал на весь своей век и даже на посмертную жизнь – в нарушители закона. А вместе с ним – все мы, его законные супруга и дети.

Женщина едва заметно усмехнулась. И небрежно обронила, вписывая что-то в компьютер:
- Что ж, бывает. В советское время случались еще не такие истории – посетите музей советской оккупации и убедитесь. Кстати, моя мама тоже украинка.
- Да, мама родом из Харькова. Правда, мать у нее была русская. Национальность матери ей и вписали в графу. Хотя фамилия осталась отцовская.
- Это называется - русификация. Записывали украинцев как русских.
- Да нет, маме, по ее словам, было все равно. Ее спросили, какую вписать национальность. Она не долго думая выпалила: «Русская». А почему – и сама не знает. Наверное, говорит, потому, что в семье, да и всюду, говорили по-русски.
- Вот это и есть то самое. Когда даже не поняли, как проглотили наживку.
- Между прочим, дедушка, узнав про этот выбор, ничуть не обиделся. А бабушка даже сказала: «Ну, пусть хоть одно дитя будет в меня». В семье было четверо детей и старшие записались украинцами.
- Скажите, а как ваш отец прожил семьдесят четыре года с неправильными паспортными данными. Неужели никто никогда ему на это не указывал? Неужели у него не возникали проблемы?
- Возникали, наверное, но он про них нам не рассказывал. Не знаю как в последние годы, а тогда все решала взятка. Предполагаю, что так ему было проще – ведь у него уже были жена и двое детей. Причем, брак он зарегистрировал в Туркменской ССР, а дочь, то бишь я – родилась в Узбекистане. Поменяй он имя и отчество, пришлось бы и нам менять все документы. Причем, начиная с Туркмении и Узбекистана.
- Дорогая, все тайное рано или поздно становится явным. К сожалению, нерешительность и незаконнопослушность отца обернулось для вас… как бы подобрать слово помягче… неким родовым проклятием. Ведь что посеешь, то и пожнешь.
- Увы, это так. И я даже рада, что когда мы затеяли приватизацию квартиры, что все это вдруг обнаружилось. Я благодарна каждому юристу, кто дотошно указывает на все неточности, помарки и опечатки. И тщательно их исправляю. Я очень не люблю нарушать закон. К тому же, если бы мне захотелось отправиться в путешествие по бывшему Союзу или даже эмигрировать в одну из этих стран, в любой момент мне могли бы перечеркнуть визу или вид на жительство и отправить обратно. Это бы было ужасней всего!
- Вот, значит, что является вашим стимулом соблюдать закон – желание эмигрировать.
- Но и Грузию я люблю тоже. Просто то, что теперь принято называть периодом советской оккупации, совпало с моим ранним детством. И, учась в русской школе, я выросла на русской культуре. Даже закончила потом филфак в нашем педагогическом. Но работы потом по специальности «Русский язык и литература» уже не нашла.

- И себя, как видно, не нашли.
- Может быть.

- Давайте ближе к делу. В итоге, закон о том, что основным документом гражданина является его Свидетельство о рождении, выписываемое согласно актовой записи о рождении, обязал вас вернуть вашему покойному отцу его законные имя и отчество. И отец посмертно опять стал Сандро Биктровичем. Так?
Тонкие губы логичной женщины опять едва заметно вытянулись в подобие усмешки, словно между ними лениво расположилась змейка. Правда, довольно безобидная змейка. Скорее - уж.
- Так, - вздохнула Эрика.

И добавила, горячась:

- Да никто его этим именем никогда и не называл! Даже в семье его звали «Сашей»! И мама, и мы! А теперь нам, его детям, тоже приходится стать Сандровной и Сандроивичем. Да и у мамы вдруг объявился новый муж – Сандро. Я уже поменяла метрику и паспорт. Брат же ничего менять не желает. Говорит, что отец был Александром и он тоже останется Александровичем, и точка тут!... Впрочем, вскоре он убедится, что все его прежние документы стали незаконными. И его тоже будут ожидать большие перемены. Причем, за каждую справку надо платить!.. Если не за саму справку, то за ее перевод. И за печать нотариуса.

- Ну, видите, это и есть родовая карма. Надо было записывать - как звали. Или звать - как записывали.

- А может быть стоило предусмотреть для таких случаев в законе исключения? Ведь вы же сами говорите, что советское государство было оккупационным, мало ли что оно наворотило в своих документах. Оставили бы отцу его имя, с которым он прожил всю жизнь, и дело с концом. Тем более что мы-то уже живем в другой стране.
- Э-э, дорогая… Не так это просто, не так. Вот представьте – вы покупаете квартиру у некой Эрики Александровны. А в домовой книге при этом записано, что ее отец – Сандро. Вы-то, наверное, и не обратили бы внимания на такую мелочь. Но Дом юстиции не может не обратить. Потому что если окажется, что Эрика Александровна все-таки не дочь Сандро, а потом объявится законная дочь Эрика Сандровна и спросит кто продал ее квартиру от имени какой-то мошенницы, у которой даже отчество не ее – отвечать будем вы. Но больше всего пострадаете опять-таки вы – это вас заставят вернуть квартиру законной владелице. Причем, совершенно безвозмездно.
- Да я уже это поняла. Просто мне все кажется, что закон все равно можно как-то модернизировать. Дополнить справедливость милосердием. Уравновесить, так сказать, первое – последним.

Эрика нехотя улыбнулась.
И даже оператор-юрист, наконец, выпустила изо рта невидимую змейку и, откинувшись (назад) на спинку стула, тихо рассмеялась в кулак.

После того как очередная порция бумаг была собрана и заказана, Эрика опять оказалась на воздухе. Быстрым шагом прошла она к площади Свободы и села у отвернутого от статуи Героя-Победоносца, разящего копьем дракона, скромного бюста Пушкина.
Монумент с Георгием на коне заменил когда-то стоявшего здесь на постаменте с указующим перстом Ленина. Вокруг него важно разворачивались автомобили, проплывали синие автобусы.

Пушкинский сквер же, полный щебета птиц, зелени и фонтанной воды, служил этому – нет, не альтернативой, а скорее дополнением. Здесь тбилисцы и гости столицы делали передышку.
Быть может, сквер тоже был переименован. Но все по-прежнему называли его пушкинским.
Мысли о злосчастных бумагах не покидали ее. Вся эта канитель, казалось, вытянула из нее за год все силы. Эрика даже похудела. Что, впрочем, ей шло. Она вновь стала выглядеть как в двадцать лет. Хотя как раз в этом году эта сумма удваивалась. Но Эрика в душе никогда ничего не удваивала, она удивительным образом умела сохранять ядро своих юношеских мыслей и чувств, своих убеждений.
Вот только реалии и подстраивающиеся под них идеологии или, лучше сказать, идеологии, сквозь которые люди привыкли взирать на факты, постоянно менялись. И Эрика нередко путалась. Ей приходилось тратить львиную долю энергии, чтобы по-прежнему сохранять «лица не обще выражение».

Чтобы отвлечься, она прибегла к самому верному способу – стала просматривать новости и сообщения в телефоне.
Было восьмое мая. Многие посты были посвящены завтрашнему Дню Победы. Участники Бессмертного Полка уже проплывали летящими портретами- журавлями перед взором миллионов. Господи, какое это чудо, что им осталась хоть социальная Сеть! Здесь, как нигде, можно было еще оставаться собой.
Однако впервые праздник со слезами на глазах – который был, наверное, для нее, самым чистым и светлым, даже светлее чем Новый Год – совершенно не радовал.

Военных песен она не включила. А увидев георгиевскую ленточку рядом с буквой «Z», откровенно выругалась. Вот, блин, примазались к чужой Победе. Ну сколько можно спекулировать на славе предков!

Порадовало только видео от подруги из российской глубинки. Та любовно обошла с телефоном зацветшую на даче вишню. Тихое веяние ветерка, колышащего цветки, неторопливый завтрак пчелы, тихо струяшийся комментарий подруги и отдаленные голоса с русской речью, среди которых преобладали веселые вскрики детей – помогло ей, наконец, войти в атмосферу пушкинского сквера.

Она так и представляла себя – Самарская область, электрички, дачный поселок, подруга и другие дачники с их весенними хлопотами – это прямо тут. Стоит только руку протянуть… Но, боже мой, сколько бюрократических препонов нужно преодолеть и сколько вложить средств, чтобы оказаться перед этим лицом к лицу!.. На каждый километр пути – небось, не меньше килограмма справок. Эрике все это было совершенно не под силу!
А между тем жителям отколовшихся от Украины регионов раздавали российские паспорта просто так, даром. Как и грузинским абхазам и осетинам.
Тут Эрика некстати вспомнила, как, когда она обратилась в Консульство РФ в Грузии с просьбой о гражданстве, помощник консула только руками развел. И рад бы, мол, помочь, но закон не велит. Только в общем порядке – сначала разрешение на временное проживание, если дадут квоту, потом срочный отъезд в шестидневный срок, временная прописка в собственном жилье, потом спустя год, быть может, вид на жительство, если позволяют доходы. И обязательная справка о них, обязательная работа с заработком не ниже прожиточного минимума, куда иностранцев не так уж и берут, ведь за них -отдельные выплаты. И так – в лучшем случае пять лет. После чего можно подавать заявление на гражданство. Которое могут и не дать. Даже если ты вырос на русской культуре. И даже если твоя мать сделала выбор в пользу русской национальности. Да даже если ты русский.

Правда, одну возможность перед Эрикой тогда все-таки вытянули, как кота из мешка.
Ей предложили, благо у нее было педагогическое образование, отправиться преподавать в детском доме в заброшенный дальневосточный поселок, что располагался прямо у границы с Японией. Там, по их словам, имелось общежитие и гражданство за этот переселенческий подвиг обещали предоставить в трехмесячный срок. И даже пообещали подъемные.
Эрика, любившая также и Грузию, своих тбилисских родных и друзей, любившая своих друзей, проживавших по всей России, дорожившая редкими встречами с украинской родней, не могла обречь себя на ссылку, откуда, - она это знала - по материальным возможностям не будет возврата. К тому же здоровье ее не годилось для каторжного труда. Да, наверное, консул потому и предложил этот вариант, что был уверен, что он не пройдет. И можно будет поставить галочку – дескать, мы сделали все что могли.

И вот, забытая суровым законом, Эрика сидела сейчас напротив бюста Пушкина.
Непринужденная атмосфера парка, ее легкость снова исчезли. Словно на месте святого Георгия, сменившего Ленина, на фоне которого кудрявая голова поэта казалась детским мячиком, вдруг появился Медный Всадник.

Куда ты мчишься, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?

Этого в современном мире теперь не знал никто.

Из любви к родной культуре, литературе и одиночества Эрика иногда вела воображаемые диалоги с деятелями прошлого.

И сейчас ее внутренний взор словно проник в изваяние поэта.

Пушкин, приветливо улыбнувшись, покинул изваяние и, материализовав трость, принялся вышагивать взад-вперед, поглядывая на Эрику с совершенно неземным, величайшим добродушием.

- Александр Сергеевич, вы бы хоть усыновили меня, что ли… Я тоже Александровна, но теперь, получается, Эрики Александровны, согласно документам, на Земле больше нет.

Приостановившись, Пушкин посмотрел на Эрику так проникновенно, что у нее мурашки пошли по коже.
- Как грустна наша Россия, - протянул он задумчиво. В этот миг грусть так и заливала его лицо.
Но он быстро опомнился, опять взглянул на Эрику, прокрутил в руке трость, направил ее к небу и ласково промолвил:

12 3 4 5 6 Следующая ⇒