Опубликовано 2 страница

Но — не мафия и не бутлегеры представляли главную опасность для общенародной трезвости, для конституционного запрета!

Нужно понимать, что циркуляция алкоголя в обществе происходит не сама собою, но, прежде всего, благодаря существующей системе взглядов, допускающей потребление спиртного — системе, базирующейся на лжи, на специально сконструированных и распространяемых мифах, на предрассудках, возникших, как результат ошибок и невежества…

Была ли в США в 1920 году создана информационно-идеологическая, санитарная служба, обеспечивающая ликвидацию в умах людей опасных, ложных, ошибочных представлений и возведение трезвости в статус положительной, общенациональной ценности, способной укрепить государство, оздоровить общество, семью и личность?

Да, конечно, мы знаем, что отдельные деятели иногда делали и даже неплохие заявления, порицали пьянство и пьяниц, клеймили социальное зло и обличали алкоголь, но, — увы! — это были всего лишь их собственные, частные мнения. Утверждение трезвости не стало общегосударственной задачей, не стало составной частью внутренней политики США…

Хуже того, прибывшие евреи захватывали в свои руки не только торговлю и банковскую сферу, но и киноиндустрию:

— в 1912 г. Карл Леммле основал компанию «Universal Studios»;

— в 1912 г. Адольф Цукор основал компанию «Famous Players Film Company» (c 1917 г. — «Paramount Pictures»);

— в 1915 г. Уильям Фокс создал «Fox Film Corporation» (c 1935 г. — «20th Century Fox»);

— в 1916 г. Луис Барт Майер основал корпорацию «Metro Pictures» со своей киностудией (с 1918 г. — «Луис Мейер Пикчерс», с 1924 г. — корпорация «Метро-Голдвин-Майер» (MGM);

— в 1918 г. братья-евреи — Гирш, Аарон, Шмуль и Ицхак Вонсколасеры — открыли студию «Warner Brothers studio» (с 1923 г. — корпорация «Warner Brothers Pictures»;

— в 1919 год братья-евреи Гэри Кон и Джек Кон основали компанию «CBC Film Sales Corporation» (с 1924 г. — «Columbia Pictures»).

Владельцем крупнейшей в США сети кинотеатров тоже был не араб-трезвенник, но — еврей Барни Балабан.

Это с одной стороны. С другой же стороны, часть евреев, прибывших в США, и в этой стране продолжили вести привычный для себя бизнес: алкоторговля, содержание притонов, игорных заведений, публичных домов, ростовщичество, вымогательство, проституция, похищение детей и т. п.

И эти две стороны, как вы понимаете, составляли единое целое — жизнь еврейской общины в диаспоре, во главе которой — кагал, которому «de jure и de facto принадлежит над общиной вся власть в полном объеме… в круг его ведомства входит вся жизнь общины, начиная с мельчайших её интересов и оканчивая крупнейшими проявлениями…» [49].

И «эта беспрецедентная власть, — как совершенно справедливо писал Альфред М. Лилиенталь в своей работе «Сионистские связи», — была сформирована еврейскими связями, племенной солидарностью и поразительными усилиями по отношению к неевреям... »

Вот почему владельцы кинокомпаний, не имеющие, казалось бы, никакого отношения, скажем, к публичному дому или к пивному бизнесу, работали и на этот бизнес тоже. Еврейская солидарность. Только общеплеменной бизнес и — ничего личного. А бизнес, как известно, для иудеев пребывает вне духовных ценностей, вне морали и нравственности.

Вспомним сказанное К. Марксом в работе «К еврейскому вопросу»: «Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги» [50].

Со сказанным двести лет тому назад вполне можно согласиться и сейчас, внеся лишь одну поправочку: еврей, для которого богом стали деньги — не еврей, а — жид. Этот нюанс хорошо разъяснил американский прозаик Фрэнсис Брет Гарт (1836-1902): «Жид — человек, делающий деньги благодаря своим навыкам, хитростям и капиталу, еврей же — человек, которого мы, неевреи, можем терпеть…» [51].

Так как же еврейский кинематограф помогал торгашам-евреям, т. е. жидам срывать 18-ю поправку?

Прежде всего, он трансформировал бандита-бутлегера в нечто милое, в нечто такое, чему, вне всякого сомнения, надлежит не только сочувствовать, но и, конечно же, подражать. В этом плане можно считать вполне показательным фильм еврейского режиссера Джозефа фон Штернберга «Подполье» («Underworld»), созданного на еврейской киностудии А. Цукора и Д. Ласки в 1927 году.

Что мы видим?

Гангстер Булл Вид, некоронованный король преступного мира, подбирает ночью на улице давно немывшегося, спившегося адвоката, и даже присваивает ему кличку — «Роллс-ройс». В следующей сцене — спасает от неминуемого мордобоя. Далее, в питейном заведении приглашает за свой столик — поит шампанским. Затем, вручает «Роллс-ройсу» толстую пачку денег, на что последний реагирует вопросом: «Чем я могу тебе помочь? » Бандит изумлён и, — оцените! — отвечает: «Помочь мне? Никто не помогает мне! Я — помогаю остальным! »

(Кстати, это не казус из фильма, если вы побродите по страницам интернета, то вы вдруг обнаружите, что на множестве страниц бывшие американские бандиты, у которых руки по локоть в крови, обокравшие и государство, и миллионы сограждан, выставляются не иначе, как филантропы. Например, Шмил (Самуил Ихилович) Бронфман, — сколотивший состояние на контрабанде дистиллированного яда, основатель ликёро-водочной компании «Seagram», возглавлявший Канадский еврейский конгресс с 1939 по 1962 год, содержатель борделей, торговец секс-рабынями, стоящий в одном ряду с такими бандитами прошлого, как Аль Капоне и Лаки Лучано, — сегодня на интернет-сайтах подаётся не иначе, как крупный филантроп и меценат?! )

Далее режиссёр фильма приводит нас на ночной карнавал, где собралась пышная, местная криминал-тусовка. Все веселы, игривы, с иголочки одеты и пьют, поют, танцуют… И вот, средь всего этого великолепия, несмотря на то, что уже преизрядно «поднакушался», Булл Вид, героически преодолевая вызванную алкоголем дезориентацию, мужественно вступается за честь женщины по кличке «Перья». И даже убивает подлого насильника.

Но не просто убивает, нам показывают, что он всё правильно сделал. Нам всем видеорядом так и говорят: он всё правильно сделал, исключительно правильно сделал, как и должно быть. И от этого возникает чувство… Ну, вы помните это сложное чувство морального удовлетворения, которое возникает при просмотре говорухинского «Ворошиловского стрелка», когда «не по закону, но — по совести»?

И вот, суд. И вот, суд уже позади — убийцу приговорили к смертной казни через повешение. Камера. С дерзкой полуулыбкой, несломленный и уверенный в себе, бандит выслушивает зачитываемое: нынче на рассвете он будет вздёрнут. И вот, после зачитывания приговора, официальное лицо, пожимает ему руку, как дорогому другу, и спрашивает: «Ваше последнее желание? » На что смертник, не потерявший присутствие духа, всё с той же полуулыбкой говорит: «Скажи Палома принести мне сочные стейки из Дримлэнда».

Чувства раскаяния нет, нет и чувства вины. Ни дать, ни взять — узник совести! Под стать девкам из «Pussy Riot». Не сломленный, не прогнувшийся под изменчивый мир, не изменивший своим убеждениям…

Потом, в два часа ночи этот «узник» убивает охранника и бежит из тюрьмы. За час до казни. И бежит на «фатеру». И тут же, откуда ни возьмись — появляется «Роллс-ройс» и дамочка с кликухой «Перья». Но вскоре там же появляются и полицейские, обложившие дом. И начинают много стрелять: из пистолетов, автоматов и даже из пулемёта. Стреляют, стреляют, стреляют… Все и во все стороны.

И вот, наконец, он, некоронованный король преступного мира, беззаветно жертвуя собой ради счастья «Роллс-ройса» и дамы с кликухой «Перья», выпускает эту «сладкую парочку» через чёрный ход, а сам же — высовывает из разбитого окна ствол своего пистолет-пулемёта Томпсона, на котором уныло болтается белый платок капитуляции. И с гордо поднятой головой, и, конечно же, с неизменной, ироничной полуулыбкой на устах, и с обречённо поднятыми руками, выходит он навстречу трусливо топчущимся полицейским.

И вот уже надеты наручники, и офицер сурово и отталкивающе назидательно сетует: «Единственное, что вы получили, это прожили ещё один час». На что, — оцените! — бандит с пафосом, как человек героически не зазря погибающий, убеждённо ответствует: «Было то, что я должен был выяснить, и этот час стоил для меня больше, чем вся моя жизнь! ». И — всё! The End

А там же в титрах, кстати, нас на всякий случай уведомляли: «Первый профессиональный фильм Джозефа фон Штернберга был необычно смелым и по теме, и по техническому исполнению. Он послужит примером для последующих гангстерских фильмов».

Ну — ни добавить, ни убавить!

Таким образом, кинематограф, находящийся в руках евреев, при полном попустительстве со стороны правительства, старательно и методично создавал в стране атмосферу неприятия трезвости, всячески провоцировал на нарушение «сухого закона», ставил образ гангстера-бутлегера в один ряд с героями старой Америки.

Вот, только один маленький образец того, как это делалось — анонс фильма «Пансион»: «Блестящие мужчины, очаровательные красотки, бутылки шампанского, ночные балы, флирты на рассвете, всё это заканчивается чудесным и наводящим ужас финалом, захватывающим дыхание…» [52].

В кинотеатрах шли фильмы, в которых пьют столько же, сколько и говорят, а поговорив и выпив — насилуют и убивают… Гангстеров изображали жестокими, мужественными и сильными. А кто не хочет быть сильным? Хочешь? Тогда будь жестоким. Будь гангстером.

Совершенно верно некто написал в своём блоге: «…во времена «сухого закона» гангстеры и бутлегеры были предметом подражания, их действия в целом одобрялись доверчивым обществом. В те времена к бутлегерам относились как к смелым, предприимчивым людям, делающим свой бизнес. Знаменитый фильм «Лицо со Шрамом» (1932) — это скорее история успеха и реализации американской мечты. Разочарование в мафии и испуг пришли позже — вместе с XXI поправкой к Конституции отменившей в 1933 году «сухой закон»…» [53].

К сожалению, многие люди, жившие в начале прошлого века, не искушённые в политике и в технологиях социального управления, рассматривали кино лишь как средство развлечения, непритязательного информирования и извлечения прибыли. Между тем, эффект наисильнейшего влияния видеокадров на зрителя был очевиден и в те времена. В частности, глава Российского государства В. И. Ленин, беседуя в феврале 1922 года с наркомом просвещения А. В. Луначарским, сказал: «Вы должны твёрдо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино» [54].

Важнейшим, конечно же, не как средство развлечения трудящихся масс, но как средство просвещения, воспитания и пропаганды. Но почему же этого не видели или не хотели видеть руководители Америки? Почему представители алкогольного бизнеса использовали кино в своих целях, а правительство — не снизошло?..

Похожим же образом против «сухого закона» работала и пресса. Оцените только один перл — под газетной карикатурой подпись: «Нет пива — нет работы».

Многие газеты, заметим, также принадлежали евреям:

— Д. Пулитцер создал газетную империю, в которую входила сент-луисская «Диспатч» (с 1878 г. ), нью-йоркские «Уорлд» (с 1883 г. ) и «Ивнинг уорлд» (с 1887 г. );

— А. С. Окс купил в 1896 г. газету «Нью-Йорк Таймс»;

— М. Кенигсберг прибрал к рукам и возглавил синдикат «Кинг фичерс» (с 1916 г. ), в который входило несколько газет и агентство новостей;

— Дж. Д. Стерн принадлежал ряд периодических изданий на атлантическом побережье и Среднем Западе США.

А вы ещё не забыли слова Наполеона Бонапарта: «Я боюсь трёх газет больше чем 100. 000 штыков»?

Нужно сказать, что борьбу против режима воздержания вели не только владельцы газет, хозяева киностудий, бутлегеры и мафия. И далеко не они были самым наиглавнейшим размочиловым, легионом деструкции и нейтрализации американского «сухого закона».

Мы помним, что 18-ю поправку к Конституции США принял Конгресс — законодательная власть, состоящий из Сената и Палаты представителей, но — претворяла-то в жизнь принятое исполнительная власть — президент США, вице-президент, исполнительные департаменты, советы, комиссии, комитеты и пр. Хуже того, поправка была принята вопреки мнению президента, преодолев его вето?!

Как вы думаете, можно ли рассчитывать на то, чтобы самовластный, крайне нетерпимый к чужому мнению Вильсон «проглотил» это? Вильсон, по глубокому убеждению которого, «долг лидера партии — держать под своим началом её конгрессменов и сенаторов, вменив им в обязанность строго следовать за ним, неукоснительно поддерживая его политику в высшем законодательном органе страны» [55].

А если же некий помышлял не поддерживать политику, президент мог, как утверждает историк А. С. Линк, и пригвоздить строптивого убойным заявлением: «Демократ, который не будет меня поддерживать, не является демократом. Он бунтовщик» [56].

А с «бунтовщиками» во времена В. Вильсона не чикались. Вспомним, с какой кровожадностью по указанию президента громили организацию Industrial Workers of the World (Индустриальные рабочие мира). Вот только один эпизод: в сентябре 1917 г. было арестовано сто шестьдесят пять лидеров ИРМ, сто один из которых предстал перед судом и был признан виновным. Тюремные сроки раздавались щедро — от 10 до 20 лет.

В 1918 г. социалист Юджин Дебс всего лишь за антивоенную речь, произнесённую на съезде социалистов в г. Кантоне (штат Огайо) был арестован и осуждён на 10 лет строгого тюремного заключения. Отгадайте: далеко ль ушёл демократ Вильсон от диктатора Сталина?

Та же участь за непослушание ожидала и чиновников исполнительной ветви власти. Так 12 февраля 1920 г. был отправлен в отставку государственный секретарь США Роберт Лансинг только за то, что посмел высказать своё собственное мнение о Лиге наций. (Формальный повод для отставки: госсекретарь без ведома президента во время болезни последнего, но с согласия министров созвал заседание кабинета).

Так мог ли посметь кто из чиновников исполнительной власти, прекрасно зная об отрицательном отношении президента к «сухому закону», проявлять служебное рвение ради реализации 18-й поправки?

Так мог ли президент Вильсон — этот прожжённый расист, убеждённый сторонник рабства, противник предоставления женщинам избирательных прав, противник профсоюзного движения, ставленник банкиров и корпораций способствовать проведению в жизнь поправки, которая была не просто «продавлена» республиканцами, но «продавлена» ещё и вопреки его мнению? Вопреки мнению крупных промышленников и демократов из Сената…

Не будем, кстати, забывать о том, что президент В. Вильсон не являлся фигурой самостоятельной: за его спиной всегда маячили многочисленные кукловоды, в том числе, и лидер еврейской общины в США, банкир Джекоб Шифф, и финансист, биржевой спекулянт Бернард Барух, и, конечно же, Эдвард Мандель Хауз — советник В. Вильсона, его «второе Я» (alter ego).

И ещё один немаловажный момент.

Известно, что 2 октября 1919 года В. Вильсон перенёс церебральный паралич, и впал в состояние почти полной неработоспособности: «был патетическим инвалидом, ворчливым стариком, полным ярости, слёз, ненависти и жалости к себе. Он был столь тяжело болен, что ему позволялось сообщать лишь такую информацию, которая не могла повредить его здоровью» [57].

И, находясь в подобном состоянии, президент, как утверждается, 27 октября 1919 года наложил вето на «Закон Волстеда» (Volstead Act), принятый Конгрессом, как дополнение к XVIII поправке, закон о запрете на территории США производства, распространения и продажи «напитков», содержащих более 0, 5% алкоголя.

Через два часа после того, как депутаты узнали о решении президента, палата представителей повторно приняла акт большинством голосов, а 28 октября состоялось повторное голосование и в Сенате. Так антиалкогольный закон приобрёл силу, вопреки воле президента Вудро Вильсона, вопреки воле тех, кто стоял за его спиной и рядом.

4 марта 1921 года Белый дом обрёл нового хозяина — Уоррена Гардинга.

Ставим вопрос ребром: мог ли проявить политическую волю президент, республиканец, масон из Ложи «Марион» №70 У. Гардинг в сфере реализации требований 18-й поправки, если, как неоднократно утверждала пресса тех лет, его администрация увлекалась выпивкой, женщинами и азартными играми, а сам «Гардинг регулярно принимал своих друзей в Белом доме на длительных партиях в покер, на которых, несмотря на «сухой закон», не было недостатка в виски» [58]?

Под стать Гардингу, кстати, была и супруга его — Флоренс. Вот только один штрих. Флоренс, — дочь банкира Элиоса Клинга, — будучи девятнадцатилетней девушкой, сбежала из родительского дома к любовнику своему Генри де Вильфе, от которого вскоре родился мальчик Юджин. Но Генри оказался полнейшей скотиной — о семье не заботился, играл в карты да пьянствовал. А вскоре и вообще улизнул на Дикий Запад. И блудная дочь с чадом своим «в подоле», — хочешь — не хочешь, — вернулась в родной городок Марион.

Так вот, это чадо, её сынок пошёл, прямо скажем, по папиным стопам: он и спился рано, и картёжником стал. Хуже того, регулярно и охотно влезал в безнадёжные долги, причём, многие из которых, — оцените цимус! — оплачивали бездетный президент США У. Гардинг и первая леди!?.

И, наконец, самое главное: несмотря на присутствие в её прошлом двух, столь безусловных неудач — первый муж и единственный сын — Флоренс, — она, теперь уже в Белом доме, собственноручно готовила всевозможные алкогольные коктейли и спаивала мужа своего и всю его братию картёжников!? Вот уж, действительно, женская душа — голимые потёмки!

Вот и выходит, — вернёмся к президенту и к теме нашей, — что только патологический волюнтарист может воображать, будто бы декларированная законодательная инициатива и даже ратифицированная инициатива может увенчаться успехом, когда главный саботажник антиалкогольного курса — глава исполнительной власти.

И какова ж после этого цена всем тем, кто злорадно ухмыляется всякий раз, когда речь заходит о запретах: «мы это уже проходили — нигде ещё запретительные меры ни к чему хорошему не приводили, они лишь являются катализатором преступности, порождают подпольный бизнес и т. п. явления»? Будто бы саботаж, учинённый всей вертикалью, — от президента до последнего полицейского, — мог увенчаться чем-то иным!

Так, быть может, действительной причиной имевшегося размаха подпольной спиртоторговли был всё же не «сухой закон», а то беззаконие, в которое впала государственная власть где-то из корысти, где-то из наличия собственного пристрастия к выпивке, а где и просто из подлого нежелания менять привычный, пьяный образ жизни?..

Впрочем, недолго г-н Гардинг попивал виски в официальной резиденции со своими дружками — 2 августа 1923 года в возрасте 57 лет он скоропостижно умирает. Причина смерти неизвестна. Вскрытия не было, диагноз не установлен… И в тот же день высшим должностным лицом США становится Калвин Кулидж.

Человек без особых дарований и ярких личностных черт, взошедший на политический олимп благодаря двум случаям, выпавшим на его долю, причём, два раза подряд: будучи губернатором штата Массачусетс, сподобило его выступить против забастовавших полицейских и выпалить фразу: «Никто, нигде и никогда не имеет права на забастовку против общественной безопасности». На следующий день — он становится символом закона и порядка, и, более того, избирается от республиканцев на пост вице-президента, а после внезапной смерти Гардинга ещё и президентом [59].

Подобная же воля случая, помнится, имела место и в судьбе В. В. Путина. Будучи уже премьер-министром России, на пресс-конференции в Астане 24 сентября 1999 года его, дипломированного юриста, сподобило сказануть: «Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту. В туалете поймаем — мы в сортире их замочим». И этого с лихвой хватило, чтоб самый читающий народ в мире избрал фразёра на высший государственный пост! Без предвыборной программы, без предвыборных обещаний…

Профессор Парижского университета, французский историк Андре Каспи (род. в 1937 г. ) дал совершенно убийственную характеристику президенту Калвину Кулиджу:

«К сожалению, его способности как политика были весьма ограничены. Кулидж решал с грехом пополам текущие дела, сохранив вокруг себя большинство советников Гардинга, чем способствовал снижению роли президента и федеральной власти. Он не осознал, что его государство в двадцатые годы больше не представляло собой сельскую демократию XIX века» [60].

Мог ли такой президент противостоять коррумпированной и пьющей администрации, доставшейся ему по наследству, мог ли он заставить уважать поправку к Конституции США? Тем более, что и супруга его Грейс Кулидж настолько не переносила трезвость, что белого щенка, которого ей подарили, назвала… в честь виски — Роб Рой!?.. И ещё она неоднократно пыталась склонить президента к отмене ненавистного ей «сухого закона»…

(В этом вопросе в лучшую сторону отличалась Люси Уэбб Хейс, супруга 19-го президента Резерфорда Хейса (1877-1881). При ней в Белом доме под полным запретом был не только алкоголь, но и карты, и даже бильярд).

А мог ли проводить политику отрезвления нации Герберт Гувер (1929-1933), пришедший на смену К. Кулиджу, если, как писал в те годы обозреватель журнала «The New republic»: «Г-н Гувер до отвращения непопулярен в Вашингтоне. Я никогда не слышал, чтобы об обитателе Белого дома говорили с большей злобой, чем сейчас» [61]?

Безответственность исполнительной, как, впрочем, и вообще власти, неподотчётность электорату и народу в целом — наиглавнейший порок всех государств мира. Самые наглядные и карикатурные формы этот порок приобрёл в России…

Американским президентам начала XX века подобная вольница, конечно же, и не снилась, но и они были кой на что горазды. Например, запросто могли «класть с прибором»[62] на 18-ю поправку к Конституции США. И клали.

Возьмём, например, такой аспект, как преследование нарушителей законодательства и принцип неотвратимости наказания, который, как известно, есть лучший способ предупреждения преступлений.

Так вот, «Оксфордская Иллюстрированная Энциклопедия» в статье «Сухой закон» утверждает: «…несмотря на все запреты и 300 тыс. обвинительных приговоров, вынесенных за период с 1920 по 1930 г., потребление алкоголя продолжалось» [63].

300 тысяч за 10 лет это — 30 тысяч в год?! А если принять во внимание то, что, скажем, в 1930 году в США проживало 123 млн. человек, значит к суду за нарушение «сухого закона» привлекался только 1 (один) человек из 4100. В год!

Возьмём конкретный город — Хьюстон. Самый большой город штата Техас. В 1920 году численность Хьюстона составляла 138 тысяч человек. Следовательно, в этом городе к ответственности привлекалось аж 33 человека в год или 2, 7 — в месяц?!.

3 человека в месяц — это яркое свидетельство того, каков преогромнейший был размах подпольной спиртоторговли или же это ясный показатель преступного попустительства, проявляемого властью?

И после этого находятся ещё комики, которые без устали трындят: несмотря на принимаемые меры, несмотря на все запреты, несмотря ни на что потребление алкоголя продолжалось!

Нужно сказать, что действительность была ещё смешнее: например, в Нью-Йорке из 4000 арестованных только 6 (шесть! ) были осуждены, но ни один из них не попал в тюрьму [64]! Хуже того, там, где нарушители «сухого закона» в тюрьму всё-таки попадали, они выходили из неё досрочно!

Стоит ли после этого удивляться выводу, который сделала комиссия, созданная президентом Г. Гувером в мае 1929 года: количество нелегальных баров и пивных в США втрое больше, чем в то время, когда они были легальными?

А пивнушка, как вы понимаете, и даже бутылка с алкогольным пойлом это не пакетик с героином у торговца в подворотне. Чем же, в таком случае, занималась полиция? Полиция занималась пособничеством ядоторговцам!

Что же касаемо борьбы с контрабандой, то «размах» этой борьбы лучше всего характеризуют данные, представленные в 1929 г. на рассмотрение комиссии Сената главным полицейским комиссаром по контролю над соблюдением «сухого закона» Дж. Андресом: из всего импортного алкоголя, поступающего в страну, перехватывается лишь 5%, а 95% — потребляется населением.

О чём говорят эти цифры? Прежде всего, об отсутствии политической воли, о полнейшей демотивации исполнительной власти, и о коррумпированности всех тех структур, которые призваны стоять на страже закона.

При этом не нужно думать, будто бы власть была такой уж беззубой, беспомощной и т. п. Там, где она хотела и когда хотела, она была достаточно решительна и эффективна. Например, когда Америка боролась за независимость от метрополии, она смогла найти способ воздействия на Англию — колонисты просто ввели запрет: «С 1 декабря 1774 года запрещался ввоз товаров из метрополии, а если до осени в Лондоне не одумаются, то с 1 октября 1775 года намечалось ввести эмбарго на вывоз в Англию» [65].

И мера возымела определённое действие.

Что же мешало правительству Соединённых Штатов в 20-е годы XX века даже не объявить бойкот товаров, поступающих из тех стран, из которых шёл алкоголь, — Канада, Испания, Франция, — но хотя бы предупредить о такой возможности? Ведь боролись же правительства других стран подобными методами за срыв «сухого закона»? Почему нельзя бороться этими же методами за победу «сухого закона»?

Вспомним: «Попытки введения полного постоянного запрета алкоголя в некоторых странах потерпели неудачу в связи с оказанием экономического давления со стороны стран с развитым винодельческим производством… Первой страной, объявившей в 1912 г. о постоянном полном запрете производства, ввоза и торговли алкогольными напитками, была Исландия. Однако под давлением Испании, потребовавшей возобновления импорта своих вин и угрожавшей прекратить закупку исландской рыбы, запрет в 1923 г. был снят.

В Норвегии после референдума 1919 г. был введён запрет на производство и продажу водки и вин крепостью свыше 12%. Однако в 1926 г. в связи с угрозой Франции, Испании и Италии прекратить покупку норвежской рыбы в случае отказа от импорта вин, запрет был отменён… В Финляндии полный постоянный запрет был введён в 1919 г. (решение финляндского сейма о запрещении торговли спиртными напитками, принятое в 1907 г., было отменено царским правительством)» [66].

Конечно, обвиняя исполнительную ветвь власти в попустительстве и саботаже, нужно сказать, что и законодатели оказались не на высоте — не только допустили образование в законах лазеек, но и не удосужились эти «дыры» экстренно ликвидировать, когда они выявились. В частности:

— вплоть до 1929 года, пока не был принят Акт Джоунса, устранивший эту лазейку в законодательстве, не считалось преступлением хранение алкоголя, приобретённого, якобы, ещё до начала действия закона;

— «врачам разрешалось выписывать рецепты, по которым выдавалось виски «в медицинских целях». Первоначально доза «лекарства» была ограничена, но затем запрет был снят под предлогом того, что никто не может указать врачу, какая доза вещества оказывает терапевтическое воздействие. В аптеках продавалось «медицинское вино», содержащее до 22% алкоголя, но имеющее «медицинский привкус» [67];

— до 1929 года оставалось разрешённым домашнее изготовление алкоголя;

— не попала под запрет продажа «виноградного концентрата»: «Брикеты концентрата продавались с «предупреждением»: «Растворить в галлоне воды, но не хранить в сосуде более 20 дней, иначе жидкость превратится в вино». Неудивительно, что площадь виноградников в Калифорнии через пять лет после введения «сухого закона» выросла в семь раз. В домашних условиях разрешалось производить до 800 литров (1000 бутылок) вина или сидра в год» [68].

— мало того, что Бюро «сухого закона» подчинялось Министерству финансов, с 1920 по 1933 гг. так и не был продуман порядок финансирования. Например, в 1927 году штаты выделили на борьбу со спиртным лишь одну восьмую суммы, которую они расходовали на контроль над соблюдением правил рыбной ловли и охоты;

— за исполнением антиалкогольных законов в 1921-1929 годах на всей территории США следили 1500 агентов. Сама по себе цифра немалая, но… если мы вспомним, что в 1930 году в США проживало 123 млн. человек, то оказывается, что на 82 000 жителей Америки приходился всего 1 агент?! Агенты даже не в каждом городе были?! А там, где они были, что они могли? Ведь по действующему демократическому законодательству агенты без разрешения не имели права входить в спики́ зи (англ. speakeasyind) — нелегальные питейные заведения или клубы, в которых подавались алкогольные изделия, во времена «сухого закона»?!

Совершенно прав был историк А. Каспи, когда утверждал: «Бутлегеры и контрабандисты процветали в Соединённых Штатах не потому, что они более хитрые, чем федеральные агенты или специальные агенты Министерства финансов, а потому, что политики значительно облегчали им эту игру…» [69]

Когда за тему американского «сухого закона» берутся ангажированные, проплаченные просветители-интеллектуалы, лоббирующие деструктивные интересы сторонников пьяного образа жизни, в том числе, интересы алкогольного бизнеса, они изображают период запрета так, будто б на его протяжении текли широкие реки пива да виски, из которых миллионы жаждущих, стоя на карачках, вожделенно лакали пьянящую жижу, а рядышком — струились ручьи крови, и — мафия, мафия, мафия…

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒