Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





60. Европа. 62. Ода Бетховену



60. Европа

 

Как средиземный краб или звезда морская,

Был выброшен водой последний материк,

К широкой Азии, к Америке привык,

Слабеет океан, Европу омывая.

 

Изрезаны ее живые берега,

И полуостровов воздушны изваянья;

Немного женственны заливов очертанья:

Бискайи, Генуи ленивая дуга...

 

Завоевателей исконная земля,

Европа в рубище Священного Союза –

Пята Испании, Италии Медуза

И Польша нежная, где нету короля.

 

Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта

Гусиное перо направил Меттерних –

Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта!

 

 

61. Посох

 

Посох мой, моя свобода,

Сердцевина бытия –

Скоро ль истиной народа

Станет истина моя?

 

Я земле не поклонился

Прежде, чем себя нашел;

Посох взял, развеселился

И в далекий Рим пошел.

 

А снега на черных пашнях

Не растают никогда,

И печаль моих домашних

Мне по-прежнему чужда.

 

Снег растает на утесах,

Солнцем истины палим,

Прав народ, вручивший посох

Мне, увидевшему Рим!

 

 

62. Ода Бетховену

 

Бывает сердце так сурово,

Что и любя его не тронь!

И в темной комнате глухого

Бетховена горит огонь.

И я не мог твоей, мучитель,

Чрезмерной радости понять.

Уже бросает исполнитель

Испепеленную тетрадь.

. . . . . . . . .  

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .  

 

Кто этот дивный пешеход?

Он так стремительно ступает

С зеленой шляпою в руке,

. . . . . . . . .  

. . . . . . . . .

 

С кем можно глубже и полнее

Всю чашу нежности испить,

Кто может ярче пламенея

Усилье воли освятить?

Кто по-крестьянски, сын фламандца,

Мир пригласил на ритурнель

И до тех пор не кончил танца,

Пока не вышел буйный хмель?

 

О Дионис, как муж наивный

И благодарный как дитя!

Ты перенес свой жребий дивный

То негодуя, то шутя!

С каким глухим негодованьем

Ты собирал с князей оброк

Или с рассеянным вниманьем

На фортепьянный шел урок!

 

Тебе монашеские кельи –

Всемирной радости приют,

Тебе в пророческом весельи

Огнепоклонники поют;

Огонь пылает в человеке,

Его унять никто не мог.

Тебя назвать не смели греки,

Но чтили, неизвестный бог!

 

О величавой жертвы пламя!

Полнеба охватил костер –

И царской скинии над нами

Разодран шелковый шатер.

И в промежутке воспаленном,

Где мы не видим ничего, –

Ты указал в чертоге тронном

На белой славы торжество!

 

 

63. * * *

 

Уничтожает пламень

Сухую жизнь мою,

И ныне я не камень,

А дерево пою.

 

Оно легко и грубо,

Из одного куска

И сердцевина дуба,

И весла рыбака.

 

Вбивайте крепче сваи,

Стучите, молотки,

О деревянном рае,

Где вещи так легки.

 

 

64. * * *

 

И поныне на Афоне

Древо чудное растет,

На крутом зеленом склоне

Имя Божие поет.

 

В каждой радуются келье

Имябожцы-мужики:

Слово – чистое веселье,

Исцеленье от тоски!

 

Всенародно, громогласно

Чернецы осуждены;

Но от ереси прекрасной

Мы спасаться не должны.

 

Каждый раз, когда мы любим,

Мы в нее впадаем вновь.

Безымянную мы губим

Вместе с именем любовь.

 

 

65. * * *

                   Hiersteheich-ichkannnichtanders

 

" Здесь я стою – я не могу иначе",

Не просветлеет темная гора –

И кряжистого Лютера незрячий

Витает дух над куполом Петра.

 

 

66. Аббат

 

О, спутник вечного романа,

Аббат Флобера и Золя –

От зноя рыжая сутана

И шляпы круглые поля;

Он все еще проходит мимо,

В тумане полдня, вдоль межи,

Влача остаток власти Рима

Среди колосьев спелой ржи.

 

Храня молчанье и приличье,

Он с нами должен пить и есть

И прятать в светское обличье

Сияющей тонзуры честь.

Он Цицерона, на перине,

Читает, отходя ко сну:

Так птицы на своей латыни

Молились Богу в старину.

 

Я поклонился, он ответил

Кивком учтивым головы,

И, говоря со мной, заметил:

" Католиком умрете вы! "

Потом вздохнул: " Как нынче жарко! "

И, разговором утомлен,

Направился к каштанам парка,

В тот замок, где обедал он.

 

 

67. * * *

 

От вторника и до субботы

Одна пустыня пролегла.

О длительные перелеты!

Семь тысяч верст – одна стрела.

 

И ласточки, когда летели

В Египет водяным путем,

Четыре дня они висели,

Не зачерпнув воды крылом.

 

 

68. * * *

 

О свободе небывалой

Сладко думать у свечи.

– Ты побудь со мной сначала, –

Верность плакала в ночи.

 

– Только я мою корону

Возлагаю на тебя,

Чтоб свободе, как закону,

Подчинился ты, любя...

 

– Я свободе, как закону,

Обручен, и потому

Эту легкую корону

Никогда я не сниму.

 

Нам ли, брошенным в пространстве,

Обреченным умереть,

О прекрасном постоянстве

И о верности жалеть!

 

69. * * *

 

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся.

 

Как журавлиный клин в чужие рубежи –

На головах царей божественная пена –

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

 

И море, и Гомер – все движется любовью.

Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,

И море черное, витийствуя, шумит

И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

                       

 

70. * * *

 

С веселым ржанием пасутся табуны,

И римской ржавчиной окрасилась долина;

Сухое золото классической весны

Уносит времени прозрачная стремнина.

 

Топча по осени дубовые листы,

Что густо стелются пустынною тропинкой,

Я вспомню Цезаря прекрасные черты –

Сей профиль женственный с коварною горбинкой!

 

Здесь, Капитолия и Форума вдали,

Средь увядания спокойного природы,

Я слышу Августа и на краю земли

Державным яблоком катящиеся годы.

 

Да будет в старости печаль моя светла:

Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;

Мне осень добрая волчицею была

И – месяц цезарей – мне август улыбнулся.

 

 

71. * * *

 

Я не увижу знаменитой " Федры",

В старинном многоярусном театре,

С прокопченной высокой галереи,

При свете оплывающих свечей.

И, равнодушен к суете актеров,

Сбирающих рукоплесканий жатву,

Я не услышу обращенный к рампе

Двойною рифмой оперенный стих:

 

– Как эти покрывала мне постылы...

 

Театр Расина! Мощная завеса

Нас отделяет от другого мира;

Глубокими морщинами волнуя,

Меж ним и нами занавес лежит.

Спадают с плеч классические шали,

Расплавленный страданьем крепнет голос

И достигает скорбного закала

Негодованьем раскаленный слог...

 

Я опоздал на празднество Расина!

 

Вновь шелестят истлевшие афиши,

И слабо пахнет апельсинной коркой,

И словно из столетней летаргии –

Очнувшийся сосед мне говорит:

– Измученный безумством Мельпомены,

Я в этой жизни жажду только мира;

Уйдем, покуда зрители-шакалы

На растерзанье Музы не пришли!

 

Когда бы грек увидел наши игры...

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.