Оглавление 11 страница

Проглотившая джинна сфинкс визжала, уже не переставая. Она ничего больше не могла придумать, кроме как орать на всю Неву, хлестать хвостом и высоко подпрыгивать на месте, раз за разом смещаясь к краю моста. Еще прыжок… и сфинкс исчез с глаз долой. Через секунду в уши ударил грандиозный по масштабам плюх. Леха ничего не успел сделать, даже шага шагнуть, как из-под моста, с места падения, рвануло по-настоящему. Прежние звуки не выдержали никакого сравнения с новым, одним, но более могучим, чем все прежние, вместе взятые. Ударной волной Леху подбросило метра на два над мостом и чудом не выбросило за чугунные перила. Он даже умудрился приложиться к асфальту так удачно (задницей), что лишь губу прикусил и ушиб копчик, и больше ничего не повредил. Столб воды раздробился высоко над рекой и грохочущим водопадом ухнул вниз. Малая часть его угодила на мост, и части той хватило на всех присутствующих: Аленка и сфинкс просто намокли, а маленького человечка Леху опять чуть не смыло с поверхности моста. Кое-где с водой попадали на мост, но, к счастью, все мимо, каменные куски, в одном из которых очумевший от впечатлений Леха узнал не что иное, как каменное ухо свалившейся с джинном сфинкса.

Что собиралась делать со своей добычей Аленка, Леха решительно не догадывался, но у него не было никакого желания досматривать до конца. Он вскочил на ноги и во всю доступную ему прыть понесся с моста на Васильевский.

– Аленка, – крикнул он в атмосферу, больше надеясь на силу мысли, чем на осипшие голосовые связки, – догоняй, как управишься!

Леха бежал сквозь Древнюю Ночь, боясь остановиться, боясь оглянуться на бегу, весь во власти паники и ужаса. Если джинн победил – а похоже, что именно он, – все равно плохо, Аленки-то нет рядом. Сил нет, дубинки нет, Мурмана нет… Леха мчался прямо по Первой линии, сквозь редкие призраки автомобилей, не видя ничего вокруг и не слыша. Случись поблизости враг – в лице Лехи был бы ему легкий подарок… Но Лехе, наверное, везло: на всем пути, от моста Лейтенанта Шмидта до конца Тучкова моста ничего и никого он не встретил. Ни джинн его не догнал, ни Аленка… Совесть заговорила в Лехе, пробудила раскаяние и заставила остановиться: он, который Аленку заподозрил в измене, сам первый ее бросил, чуть только припекло. Трус поганый! Леха, едва отдышавшись, налег животом на парапет и, вглядываясь через малую Неву, заорал, уже не боясь, что его услышат и увидят:

– Аленка! Где ты, чудовище мое! Аленушка!..

На фиг… Пойду за ней и будь что будет!

И вдруг Леха ощутил контакт: не только Аленка его, но впервые он ее почувствовал мысленно! Жива Аленушка-зеленушка! И сигнал от нее все сильнее, то есть – ближе!

И опять Леха обалдел от изумления, хотя, казалось бы, из увиденных им чудес Древней Ночи это было чуть ли не самым скромным и невинным: из-за поворота, от Первой линии выкатилось странное колесо, скорее даже эллипс, огромный упругий эллипс, вытянутый горизонтально, зеленый с пятнами. Этот эллипс – половины минуты не прошло – очутился возле Лехи и разомкнулся в десятиметровую Аленку.

– Жива! Ну, дорогая! Ну, моя ненаглядная! Хоть меня сожри – все прощу! Ну-ка, сдуйся в… двухметровую, я осмотрю… Нет, вроде вся цела. Ах ты умница моя! А что со сфинксом, а? Дай-ка я тебе животик ощупаю… Да нет вроде бы… Куда сфинкса подевала?

Аленка только радостно сипела в ответ, не умея ответить повелителю, а он держал ее, двухметровую, на руках и на плечах и все гладил ее и говорил что-то ласковое.

– Не слабо! Питон, что ли? Твой?

Леха опомнился и обернулся. Из радолбанной «ауди» на него с Аленкой таращились трое: водитель-парень и две девчонки, все чуть постарше Лехи. «Ауди» урчала, давала выхлопы.

– Это ваша змея?

– А, да, моя. Мосты ей показывал.

– Прикольно! Виталя! Жалко, фотика нет! А вы с ней здесь обычно бываете?

Леха метал глазами вправо, влево… Йо-о-о! Светло на улице; оказывается, утро наступило. А значит, кончилась Древняя Ночь и он жив! Это главное, что жив! Остальное приложится. Ну и ночка выдалась. Леху внезапно пробило на смех.

– Нет, я случайно здесь. А змею больше не вынесу, ей городской воздух вреден и вода дрянь. Так что, звиняйте… Не обращайте на меня внимания, смешинка в рот попала… – Леха согнулся от смеха и даже присел на корточки, тут же, на запыленном газоне.

Парень за рулем понимающе хмыкнул, и тачка рванула дальше, а Леха, обуреваемый дурацким нервным хохотом, остался.

В тот же день Леха прямо на вокзале взял билет в псковскую губернию и поехал «железкой» в деревню Черную, докладывать бабушке и советоваться с нею же насчет дальнейшего.

Реакция на пережитое наступила к полудню, на перроне он уже едва терпел, а в вагоне, сунув проводнице билет, растянулся на верхней голой полке – сумку под голову – и мгновенно вырубился и проспал, все вновь переживая от кошмара к кошмару, до самой своей станции.

Часть 5

Ну вот – куда деть обертку от мороженого, если все городские урны мобилизованы на борьбу с террористами, но при этом мусорить в своем городе по-прежнему не хочется? Липкая, не в карман же прятать ее? А Морка с Ленькой, хотя и убежденные проглоты – что один, что другой, но такое не едят…

Денис комкал, прессовал в кулаке обертку от сахарной трубочки и совсем уже решился избавиться от нее ее самым подлым способом: сбросить с Дворцового моста в пучины Большой Невы, но вдруг фыркнул от смеха и постучал согнутым указательным пальцем себе по темени. Две интересные, неплохо прикинутые девицы, шедшие навстречу, засмеялись в ответ, и одна из них показалась Денису похожей на… Не надо сердце бередить, только этого не хватало…

Дворцовый как раз закончился; Денис повернул направо к Стрелке и, на ходу, подстрекаемый собственным любопытством, раскрыл ладонь с бумажным комочком и дунул на него. Вслух он решил ничего не произносить, а только загадал, чтобы бумажка сгорела в необжигающем пламени. И слов не понадобилось! Бумажка вспыхнула синим и исчезла, не оставив даже пепла. Пальцы едва-едва почувствовали тепло, словно бы солнышко дотянулось до них из-за горизонта… Класс! Настроение повысилось еще на пару градусов и явно не желало возвращаться в дневное, «убитое» состояние. И причина угадывалась даже не в предвкушении белой ночи, одной из тех – легких, летних, безоблачных и нежных, прихода которых Денис так ждал каждый год… А в чем же тогда?.. Может быть, это ему знак, что… Что все будет хорошо?..

И как это девчонки умудряются насыщаться шоколадками и мороженым? Это же не еда, а так… развлечение возле еды. Мясо – вот настоящая пища настоящих мужчин! Говядина. Баранина. Свинина. Лосятина с медвежатиной. Птица всякая разная: если хорошо приготовить гуся или перепелок… Форель – тоже приятная рыба. Но единственное, от чего мама прямо-таки в невменяемое состояние приходила, весьма походившее на бешенство, это когда Денис при ней пытался есть сырое мясо, чтобы испытать ощущения дикарей и людей, внезапно оторванных от цивилизации. В этом отношении никакие просьбы и капризы на нее не действовали, даже заступничество отца не помогало… Такая уж у мамы фишка была; а сырое мясо на вкус – не беднее жареного, если его не солить, не перчить и в уксусе не вымачивать. Но если мясо не свежее, а после разморозки (Денис исхитрился – пробовал такое пару раз вне дома), то это уже совсем, совсем не то, хоть жарь его, хоть так ешь…

Все равно надо зайти в какую-нибудь забегаловку и поужинать. Ой, а деньги… С полпачки сотенных он захватил – с запасом должно хватить. В крайнем случае и бесплатно отоварится, волшебным, так сказать, путем…

У Дениса была своя тропа в этом направлении: со Стрелки он обычно сворачивал в сторону Университета, оставляя слева здание Биржи, временно набитое военно-морским антиквариатом, потом вдоль комплекса имени Отто, где Ника родилась, она даже окно показывала, и Денис запомнил… Потом через площадь, которую Денис упорно не хотел признавать как «имени Сахарова», к Академии транспорта и тыла, ну и вдоль по набережной… А потом, под настроение, либо на Петроградскую, либо в глубины Васильевского, или вообще к заливу. Но это днем; а поздним вечером, как сейчас, надо будет просто зайти в круглосуточную забегаловку «Император» и обратно, к основным мостам: Дворцовому, Троицкому…

Кто-то жалобно и тихо плакал… Денис как раз остановился, раздумывая, куда свернуть после того, как он минует «истфак» (университетское здание с аркадой по периметру, по типу Гостиного Двора. Прим. авт. ), может быть вообще вернуться «на материк» и поужинать там? И кто же это так носом хлюпает?..

Денис мысленно цыкнул на Мора и пошел на звук всхлипов, стараясь ступать бесшумно. У самого входа на «истфак», на ступеньках между колоннами плакала девушка. Была она в джинсах, сандалетах и клетчатой рубашке, сидела зажмурясь, подобрав к подбородку и обняв руками колени.

– Не хочу мешать, но… Может, помочь чем? Случилось что? – Денис остановился метрах в двух от девушки, дабы не вторгаться в ее личное пространство, и даже присел на корточки – левая нога на полной ступне, колено вверх, правая – на носке, колено вперед смотрит, рука на колене расслаблена, головы вровень – все по науке, чтобы не испугать…

– Мх… мх… си… гаретки не будет? – Девушка посмотрела на него в упор. Она наверняка знала, что тушь потекла, разрисовав ее щеки и нижние веки грязными некрасивыми узорами, но даже не сделала попытки спрятать свое лицо от взглядов незнакомого человека или вытереть его… Равнодушие и усталость.

– Не курю, извини.

«Ломки, что ли? » – хотел спросить Денис, но удержался и прислушался: никаких ломок у нее нет, и курить-то не особенно хочет… И ничего она не хочет, только умереть… Ох, ты!

– Да ты же не куришь. Это же очевидно, как, впрочем, и то, что ты не ела с самого утра, да и то, если чашку растворимого кофе… без сахара, да, считать за завтрак. Не так, что ли?

Девушка с унылым любопытством уставилась на Дениса.

– Угадал. Ну и что? Хреново мне, Денис.

Денис так и подавился следующим незаданным вопросом. Вот это да! Но нет: Морка и Ленька на его эмоциональные всплески дергаются, никакой опасности ни он, ни они не чуют… Вот уж врасплох…

– Угадала. Слушай, я действительно Денис. Или знаешь меня? По Голливуду?

– Не знаю, и если честно, знать не хочу. Не обижайся, ничего личного.

– Ну а тогда как ты угадала? – Денис растерянно торкался в ее сознание, но маленький опыт не позволял ему четко осознать и разложить «по полочкам» весь этот воспринятый сумбур: кашу из мыслей, эмоций, страхов, обрывков разговоров и песен… – Интересно же? Или ты мысли умеешь читать?

– Возраст похож. В приличных семьях тогда в моде были Денисы и Ксении. А по тебе издалека видно, что ты пай-мальчик из хорошей семьи. Точно не куришь?

– Точно. А ты, в таком случае, Ксения?

– Не-а. Мария. Семья у нас… ох, была нетипичная. И все, а? Свали, будь друг. – Прямота, с которой девушка «отшивала» Дениса, не могла его обмануть, все ее мысли, слезы, истерзанные нервы кричали другое: «Не уходи, о, не уходи, человек, не оставляй меня одну! Ну пожалуйста! »

– Но согласись, Мария: хоть я и пай-мальчик, а с твоим завтраком я круче угадал, чем ты с моим именем?

– И что из этого?

– Как это что? Элементарно, Ватсон: голод нужно морить едой, и он не умрет до конца, конечно же, но временно отступит. Я как раз иду в кафе на водопой и пищеедение. Пошли… пойдем вместе?

– Манек нет. Денег. – Девушка была согласна идти куда угодно и чуть ли не с кем угодно, лишь бы не оставаться одной, на ночь глядя. Денис, аккуратно одетый, не грубый, ей ровесник, если и вызывал у нее подозрения, то только самую малость, как и всякий неожиданный доброхот.

– Лишь бы аппетит был, а в остальном я угощаю. – Денис чуть поднажал на ее эмоции, пытаясь добавить в них тепла и спокойствия.

– А потом?

– Потом? После победы над голодом – разбежимся, по отдельности переваривать. Либо пойдем мосты разводить, если не разбежимся. Не боись, у меня есть постоянная герл-френд, – зачем-то соврал Денис, – и я по этим самым делам нисколько не страдалец.

– Ну тогда лучше уж мосты… А куда двинем?

– В «Император». Это хоть и не ресторан «Максим», но зато нас пустят без галстуков и вечерних платьев, картошку натурально, без дураков жарят, не то что во всяких там макаках и дамнельдах.

– Да знаю я, мы там с ребятами иногда пиво пили после уроков.

– Нет, вот как раз пиво я не пью и тебе не советую. Пиво и шампанское – это вульгарно. То ли дело настоящая грузинская «Хванчкара», никакие французские вина с ним не сравнятся. Под мясо – ой-ей-ей!

Денис ойкнул с такой заливистой радостью, что девушка, глядя на его вытаращенные кверху глаза и улыбающиеся губы, сама невольно рассмеялась.

– Уговорил. Как ты ее назвал?

– Хванчкара. Его. Вино – среднего рода, его. Но только там Хванчкары нет, увы. Можно будет взять какого-нибудь красного итальянского, под мясо. Или, если хочешь, в «Денежки медовые» закатимся?

– Нет, далеко и дорого. И я не в настроении, если честно.

– Это заметно, что не в настроении. На самом деле и недорого, и недалеко, если тачку взять… Но как хочешь, «Император» так «Император», мне он нравится.

– Я вообще-то не пью, особенно с незнакомыми новорусскими, – осторожно-примирительно сказала девушка. Она тронула Дениса за предплечье, чтобы он подождал немного, а сама, с помощью зеркальца, носового платка и карандаша, принялась приводить свое лицо в порядок. Получалось у нее ловко и быстро. И сама она была симпатичная. И даже красивая.

– Я вообще-то тоже. Но под знакомство можно и остограммиться, греха в том нет. Или французской «минералки» возьмем, тоже классно под одноименное мясо пойдет. Любишь мясо по-французски? Или по-аргентински?

– Ничего, можно. Я больше жареные грибы люблю. И шоколад. Но не тот, который в шоколадках, а настоящий, твердый, чтобы немножко с горечью. Ты ел когда-нибудь такой? – Мария даже на сандалетах без каблуков была почти с Дениса ростом, худенькая, но «с формами», и это ему тоже нравилось.

– Доводилось, – уклончиво ответил Денис. – Шоколад – не мое призвание.

Ему хотелось спросить, почему все-таки, по какой причине Мария так горько плакала на ступеньках истфака, но он решил отложить вопросы: на сытый желудок больше вероятности получить правдивый ответ.

Юноша и девушка шли по набережной; как-то так само получилось при переходе улицы, что узенькая ладошка Марии сначала держала его за локоть, потом, у Тучкова моста, когда перебегали проезжую часть, оказалась в разгоряченной ладони Дениса, да так и осталась в ней, хотя уже и условная надобность в этом миновала. Куда девались все черные мысли, ощущение безысходности? А никуда, просто отошли на шаг, чтобы попозже, когда уже не будет рядом улыбки и теплой ладошки, вернуться и довести подопытный объект до логического конца…

Подошло вплотную к полуночи, и все равно еще было светло.

– …Ты что такая мрачная? Изжога, порция мала показалась? Вода несвежая?

– Ой, Денис… Мне домой надо.

– На фиг тебе домой, Маш? А мосты разводить? – Денису смерть как не хотелось забираться в сознание и подсознание своей новой знакомой; она успела ему не на шутку понравиться, и он боялся увидеть что-либо, могущее его отвратить или разочаровать…

– Ну… все равно. Тогда нужно на минутку зайти и предупредить. Если хочешь, зайдем вместе. Да нет, лучше не надо. В другой раз…

Денис решился и приоткрыл для себя самый-самый краешек ее мыслей… Вау! Что это, екарный бабай?.. – Мария тихо стояла перед ним, ее рука в его руке, глаза грустные… А внутри, в голове, сплошной дурдом, который словами описывать – примерно как если бы ди-джея с винилом вусмерть заело на одной бороздке: «Прогнать – не отпускать! » – «Ни за что! – во что бы то ни стало! »…

– А кто у тебя предки? Злобыри, что ли?

– Они на даче. Люся, старшая сестра, на девять лет меня старше. Она очень болеет, с постели не встает, и мне обязательно нужно посмотреть. Ну так идешь?

Денис тут же нарушил только что данную самому себе клятву и подсмотрел еще раз: хм… Врет и в то же время вроде бы и не врет… Странно.

– Ну все, Динечка, пока! Я побежала, еще встретимся. – Девушка ткнулась губами в щеку Дениса, круто развернулась и побежала. Но не успев и трех шагов сделать, споткнулась и шмякнулась на асфальт. Денис подскочил с готовностью, схватил за плечи, помог подняться…

– Видишь, это судьба. Дай отряхну. Не ушиблась?

– У-у, нет. Самую малость.

– А почему опять дождик под глазами? Пойдем-ка, я тебя все-таки провожу. Это как минимум. А как оптимум – перед сестрой отмажу и сманю на мосты. Ты говорила – на Третьей линии?

– Да, уже, считай, пришли.

За те несколько минут, что понадобились на дорогу, Марию словно окончательно подменили: она уже не улыбалась, не стреляла глазками, не спрашивала, да и вообще перестала поддерживать разговор; только слезы – Денису видно было сбоку – одна за другой, как да кап…

– Денис, пожалуйста, ну пожалуйста… Отойди…

– Поздно уже, я на звонок нажал.

– Какой звонок?

– Никакой, идиоматическое выражение. Открывай же скорее, а то мосты кончатся, пока мы тут спорим…

Денис поразился тусклому и невыразительному голосу девушки, она словно бы потеряла сознание, оставаясь при этом на ногах и с открытыми глазами, как сомнамбула.

Мария ткнула старомодным ключом в скважину, раз, другой, расковыряла наконец, повернула трижды, и дверь отворилась. Это была трехкомнатная часть старинной многокомнатной разгороженной квартиры в запущенном почти до разрушения доме, каких немало на Васильевском острове. Высокие потолки, узенькие коридорчики, уродливая планировка и ветхость, ветхость, которую не замазать тщедушными косметическими ремонтиками, не укрыть от посторонних глаз коврами и стенками… Иной жилец, в новорусское время поймавший за хвост жар-птицу той или иной степени упитанности, соблазнится на «евроремонт» и засадит в него «кучу бабла», как раз для того, чтобы обнаружить дорогостоящую тщету своих усилий: отдельно взятая квартира категорически не желает – ни протекать, ни перегорать, ни дымить, ни осыпаться… А весь дом ремонтировать за свой счет… Даже среди самых новых русских таких богатых дураков-лоховиков – не сыскать…

Денису не часто доводилось бывать у кого-либо в гостях, и ему всегда было интересно заглянуть в быт других людей. Жили здесь бедно, скудно… Но чем-то таким пахнуло из комнат, что сердце у Дениса замерло на миг… и разочарованно застучало дальше. Домом повеяло, что-то чем-то очень похожее, но только затхлое, дешевое.

– А почему свет всюду? – Денис понизил голос почти до шепота, сам не понимая зачем.

– Счетчик не работает, не жалко. Зато заходить не так страшно. – Денис удивленно глянул на девушку: фраза-то нормальная, житейская, но словно бы ее робот произнес… – Проходи в комнату. Прямо. Я сейчас.

Денис прошел, куда ему было указано, и уселся за круглый, покрытый несвежей скатертью стол. Комната – практически куб 4х4х4. Две двери, одна из коридора, другая куда-то в другую комнату. Окно… О-па! Она уже спит, сознание у нее закрыто от всего… Во рту сразу же пересохло. Интересно. Денис быстренько встал со стула. Да-да, Ленечка, тоже чую. Сейчас мы форточку откроем, впустим Мора и…

Отворилась вторая дверь, и оттуда сначала выглянула женская голова, а потом уже показалась и вся фигура. Тетке было лет сорок, а то и больше, может быть и все восемьдесят. Хитрая старушечья улыбка явно предназначалась Денису, и облизнулась она, вероятно, на него же. Ростом она была с Марию, одета – куда как скромно: в белую ночную рубашку, сама вся жирная, рубашка в пятнах, седые волосы по пояс, как пакля, нечесаные. Жутко было Денису, но не страшно. Он круче, явно круче. Главное – не терять бдительности, а Морка потерпит. Тихо, птица! Через пять минут запущу.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, мой дорогой, здравствуй, золотко. А куда ты пошел, куда? Так и будем через стол разговаривать?

– А зачем вам ко мне подходить? Мы и так познакомимся. Мы с Машей буквально на минутку зашли, вас предупредить. Вы ее сестра, да? Меня Денис зовут.

– О, да ты не простой Денис. Ножки мне путаешь, препятствуешь. Видишь, а я все равно распуталась. Ну куда же ты, красавчик… Маша сейчас выйдет, садись за стол. Сейчас будет ужин.

– Огромное спасибо, но мы только что великолепно поужинали. С Машей. Под музыку… Вивальди… и Эминема… А вас как зовут? – Старая мерзость неожиданно оказалась гораздо сильнее, чем поначалу показалось Денису, но все равно – она была никем в сравнении с ним. Ты поужинать собралась, гадина, ну-ну… Пока ты на стол или под стол не прыгнешь – поводим хороводы. – Люся, да? А не Лизой, часом? А то все облизываетесь.

– Иначе меня зовут, иначе. На спинке у тебя нежить нежится, а сам ты живой, молочком, маменькой пахнешь. Я и с колдунами дело имела, все довольны остались… Стой. Замри.

– Вы, бабушка, как еретица какая! Голос у вас страшненький. И жарко тут; ничего, если я форточку открою?

Внезапно тварь остановилась, замерла, и Денис тоже вынужден был притормозить. Ну что, хватит, наверное… Ничего, он даже и спиной повернется, – Ленька на страже. А то уже Морка извелся там, за стеклом. И правильно: дисциплина и разум, пернатый, прежде всего. А стекло и любой дурак, любой булыжник высадить умеет…

– Настоящее. – Тенорок еретицы противно подпрыгнул и разлетелся по комнате скрежещущим хохотком. – Имя твое – Денис. Повелеваю тебе, раб мой, именем твоим: замри!

Денис споткнулся, шага не дойдя до окна, развернулся лицом к еретице, повел плечами. Тоненькие и неожиданно прочные нити заклятия натянулись больно и лопнули с мышиным писком, а старуху смяло пополам и невидимой волной откинуло назад, шарахнуло спиной и затылком об угол мебельной стенки.

– Да откуда же в тебе столько силы, свинья ты жирная?

Денис в считанные дни, пусть еще смутно и неуверенно, на ощупь, научился распознавать и использовать собственные и чужие магические возможности и сейчас тоже вроде бы неплохо все держал под контролем, но как тут не удивиться: не должно бы в ней быть столько прыти!

– А вот теперь ты замри! Скотина, гнилуха! Старая сволочь. Сучка! Ишь ты, имя ей понравилось! А знаешь, почему твой фокус не рулит? – Старуха молчала, спеленатая с ног до головы Ленькиной паутиной, хотя рот ее, по молчаливому повелению Дениса, остался свободным. – А потому, что еще мама с папой наградили меня тысячью тысяч имен и все они – настоящие. Ну-ну, не ворчи, Морочка, не каркай, я не нарочно. Все, все уже, не надо перышки топорщить, я же извинился. Видишь, тетя стоит, пыхтит, светится вся, как милицейская мигалка, это она виновата… На место, Мор!!! Ишь… Тоже мне анархист Сипатый, привык к самосудам, понимаешь… Это не для тебя, да и не для Леньки. Да что с тобой? Морка?

Птица места себе не находила. Глаза ворона полыхали багрово – и это было заметно даже при включенной люстре, когти то и дело стискивали плечо. Но это не знак угрозы. И не страх. И не голод. А, Морик? Ты чего такой?..

– Господин! Мой Господин! О, Господин!

– Это ты мне?

– Да! Умоляю, Преславный! К стопам твоим припасть! Я не узнала! О, как я ждала этого мига! Ты пришел к нам! О, мой Господин! Славьтесь вовеки, Ты и Пославший Тебя! Я верная раба твоя и пославшего тебя Всесильного Князя в обоих мирах! Повелевай мною, о Господин!

– Эй, бабушка!.. С чего это вдруг в тебе такие глубокие перемены? Только что облизывалась на меня, а теперь вдруг камлаешь?

– Прости, Господин! Знак Твой был сокрыт от меня… Прости, я верная раба Твоя и Отца твоего!

– Гм… Бог простит. А у меня другие планы, честно говоря… Да, а что Мария? Она тоже…

– Нет еще, мой Господин! Но совсем бы немножко, и я бы сама успела. Сил недоставало мне покинуть место, к которому была я прикована, и вот почему та, что считает и видит меня сестрою, исполняла волю мою, не ведая обо мне. Живую плоть приводила она ко мне, а я лишала эту Марию памяти, чтобы удержать ее подле себя и не лишиться пищи…

– Ой ли? Хватит… Верю.

Денис смотрел на синее пламя вокруг ликующего демона и уже еле сдерживался. Да, она не врет, эта отвратительная кикимора или кто она там по кадастру… Эта сила должна стать частью его силы. При чем тут жалость? Марию – да, ее жалко, а эту шкуру – нет. Что-то такое странное вокруг деется, сердце не на месте… И Морка с Ленькой необычно себя ведут, не так, не по событиям…

– Что замолкла?

– Ты велел остановиться, мой Господин!

– А-а, да, точно. В общем так… Кстати, я вижу, что мощь в тебе – не по рангу, что называется. Откуда и почему такое? Или я не прав?

– Да, мой Господин, ты прав конечно же. Заклятие меня держало, двойное, тройное, четверное… Оно держало меня, и я терпела, сколько лет терпела. И я копила. Но пришел час, мой Господин! Ведь сегодня Ночь, Прежняя Ночь, и я знала, что Ты придешь! И восторжествует Пославший Тебя и наградит нас, верных рабов своих! О, мой Господин!

– Что за «прежняя ночь» такая?

– Не ведаю. Знаю, что тысячи лет ныне отделяют одну Прежнюю Ночь от другой и она, редчайшая в эпохах, пробуждает оставшихся Прежних и сокрытую мощь их и усиливает у нас, у могущих, у верных… Я знаю это и не больше, мой Господин! Все ждут ее и надеются, ибо помогает она избранным.

– Ну… Тогда так… Извини, конечно… А впрочем, можешь не извинять… Мне надобна твоя сила, и я ее выпью. Понятно?

– Нет, о, нет, Господин мой! Только не это! Я умоляю Тебя, я верная раба Твоя и хочу служить тебе! Ты не должен так поступать с верными Тебе и Пославшему Тебя!

– Что-что? Кому?.. Я?.. Чего?.. Должен??? Я тебе что-то должен, тварь?

– О, мой Господин!!!..

– Одним словом, ты теперь же, сию секунду послужишь мне, а потом, вероятно, поступишь в распоряжение Пославшего Меня, как ты выражаешься; все челобитные и кляузы, буде таковые случатся, – к нему, а я, пожалуй, попью и пойду. Мне еще животных выгуливать…

– Ты не можешь так со мной…

Старуха перестала кричать и вырываться, она замерла, глядя на Дениса… И кто его знает, что там было в ее мертво-живых глазах – ужас ли, надежда ли, покорность судьбе?.. Может и слезы, но Денис глядел не на нее, а чуть в сторону…

– Разве??? Ленька!.. Впрочем, осади назад, я сам… Замотай поплотнее… Еще… Всю голову… – Денис подошел к тускло-серому кокону, в верхней части которого густо мерцала призрачная синева, потянулся губами… Сильнейший магический разряд сотряс его с ног до головы, Денис захлебнулся обжигающим морозом синей, дарующей волшебную мощь субстанции, бешеной струей ударившей в горло, потерял равновесие, ухватился за что-то и продолжал пить, давясь и содрогаясь от боли, но уже зная по недавнему опыту, что вслед за нею и судорогами к нему придет несравненный миг мрачного торжества, радости обладания новой, словно бы нарочно для него накопленной силой…

Пронзительная синева померкла, выветрилась из сознания, уступила место электрическому свету трехрожковой люстры. Шустрый и чуткий к мельчайшим переменам в состоянии Дениса, ворон единым скоком вспрыгнул со стола на правое плечо и успел первым: Ленька в нерешительности сучил верхними лапами, покачиваясь, как повешенный, на люстре, между потолком и полом. Денис опустил взор – тьфу ты, пакость!.. В руках он держал грязный сморщенный ком из ночной рубашки, Ленькиной паутины и старушечьего праха…

– И не помышляй даже, Морик…

Денис отбросил от себя гадостный комок, подальше, в угол, вытер сухие руки о скатерть… – надо бы помыть… Нет, лучше так: он поочередно дунул на кисти рук с обеих сторон: черно-багровое пламя смахнуло с них реальную и воображаемую грязь, пыль, бактерий, ненужные уже, отшелушенные чешуйки кожи, но не тронуло даже ни один растущий на тыльной стороне ладоней волосок. Толково, без слов понимает!.. – Только клюнь попробуй… Ты был простой зевака, дружок, от силы – заинтересованный зритель, в то время как Ленька честно и бесплатно работал за двоих.

– Прыгай, старичок мой дорогой, сигай, Ленька, не бойся. Он тебя не то что не обидит, он тебе арию герцога споет из «Риголетто», если надо будет. Вот так, устраивайся… Оба хорошие, да, и ты хороший, только клюв закрой… Ну что, готовы к вечерней прогулке? Тогда… Погодите-ка, ишь, разъерзались… Ну-ка, оба: прыг с меня! Сидите здесь и смирно ждите, я буквально на пару минут.

Денис, весь в противоречивых чувствах, вошел в комнату, где закрылась Маша. Та лежала на спине, сложив на груди руки крест-накрест, одетая, бледная, с закрытыми глазами. Покрывало на тахте под нею смялось под тяжестью тела, но и только: спящий человек обычно шевелится, ворочается, сминая подушки, простыни и одеяла, а здесь – словно бы статую положили…

Денис подошел поближе, прислушался, притронулся к сознанию… Нет, ложная тревога: жива-здорова, спит под заклятием, вот и неподвижна. Бедная, живцом служила для твари… То-то она так плакала: вероятно, следы, обрывки нестертых до конца воспоминаний и ощущений жили в ней и мучили ее… И все ради сестры, которую, вполне может быть, одной из первых скушали. Но сама девушка… Она же не виновата, что в плен попала.

Денис растопырил большой и указательный пальцы правой руки – лоб-то у нее какой холодный! – и коснулся ими висков. Щелк искорка! Есть контакт! Вот и все заклятьице – разве что муху из него сделать, максимум две, на большее не хватит. Теперь у тебя обычный сон, Маша, и пусть снятся тебе море, солнце и алые паруса из Зурбагана, нежданное наследство или подиум в Париже, но все это – без единого кошмара. Я так хочу. Ну и еще любое хорошее, что тебе придумается… Денис выпрямился. Маша тут же пошевелилась, дрогнула вверх уголками губ, левая рука ее осталась на груди, правая легла на покрывало, ладонью наружу… В принципе он мог бы обнять ее и поцеловать, как спящую царевну… в губы… И вообще… И вообще – ты козел, Денис Петров. Иди отсюда, там Ленька с Моркой уже от стыда за тебя сгорели. Урод, ой урод.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒