Оглавление 9 страница

Когда успели? За те несколько минут, что Леха посвятил рекогносцировке, зал первого этажа уже подернулся синеватым дымком – набежавшие прихожане накурили. Фокус: только что зал был пуст, а теперь свободных столиков почти и не осталось, и у стойки очередь выстроилась.

– Лелик! Спасибо! – Леха старательно закивал головой, осторожно помахал поднятой кружкой…

– Димон, ты точен, как молодой швейцарский король, садись. Что? Ну? Не пугай меня… Нет-нет, о нет!..

– Ты псих, Леха, ну точно – псих. Держи свою сотку. Нет в Швейцарии королей.

– Чеченская?

– Настоящая. Знаешь, как я сегодня запарился с твоим хламом? Реально чуть не пролетел.

– Чуть? В смысле рентабельность не превысила двухсот процентов? Ладно, тебе – верю. Ступай за пивом, а то мое уже кончилось.

– Во как? Я ступай за пивом!? Я? Ну ты…

– Не хочешь? Ну тогда я схожу. Тебе «нулевку»?

– Сам дурак. Семерку неси. Сейчас посижу да побегу, надо еще добить кое-что…

Себе Леха опять взял «троечку», чтобы полегче… Димон вскоре ушел, как и обещал, свободные стулья умыкнула компания за соседним столиком… Каждый раз перед «разгуляем» приходил такой «мертвый» час, и каждый раз Леха вспоминал, что и в прошлые разы были моменты разочарования и скуки, когда пиво – дрянь, чебуреки съедены, знакомых не видно, одна тупость вокруг… Но, как правило, вечер постепенно разматывался, выправлялся в полный ночной рост, извлекая из призрачных, пивом пропахших рукавов, большие и малые чудеса и вымывая из памяти (до следующего раза) томительные моменты неприкаянности и мизантропии…

– Э, слышишь…

Леха обернулся. Перед ним стоял паренек типичной «приапрашкинской» внешности: смуглый, в дешевых штанах с мотней и накладными карманами по бедрам, очень короткие, равномерно отросшие волосы, тусклый тревожный взгляд…

– Там тебя зовут…

– И кто меня зовет? – заинтересовался Леха, хотя в солнечном сплетении у него уже застыл правильный ответ.

– Девушка одна. Просит выйти. Она типа за вход не хочет платить и просит, чтобы ты к ней вышел.

Леха замялся на мгновение.

– Сейчас выйду, предупрежу только, чтобы столик не занимали.

И речи не могло быть – искать союзников и выйти «к девушке» не одному, а компанией, – ситуация не та… Да и мало кто связываться захочет…

Всегда надо сначала думать, а потом руки-ноги растопыривать. Аленка, предупреждаю еще раз: пока я на ногах – сидеть в дупле, играть в молчанку. Леха тронул за рукав охранника: я на минутку, сейчас вернусь…

У входа в клуб отирался обильный, родной для клуба, но экономный либо безденежный контингент, а немного поодаль, буквально метрах в двадцати, – безлюдье, если не считать группы стоящей полукругом, серьезно настроенной молодежи исключительно мужеского пола, разной степени обдолбанности и накачанности.

Они ждали Леху. В коленках у него возникла противная, ослабляющая дрожь, в голове зашумело. Ему стоило немалых усилий делать шаги по направлению к ним и не спотыкаться. Умеренная злоба, почти нулевая опаска, вялая готовность увечить – Леха втянул в себя весь ком эмоций, исходящий из базарных «реваншистов», и мгновенно «завелся», как это обычно с ним бывало в экстремальных ситуациях, соскочил с резьбы.

– А кто меня ждет? Каторый ыз вас дэвушкам?

Он, почти на бегу, вцепился пальцами в сложенную дубинку, резко развел руки, выдвигая ее на весь аршин, отпустил левую ладонь, и в то же мгновение палка-чудесница дернулась в правой руке и с сухим стуком разбила голову ближайшему парню, невысокому, но «бычастому», жирно-накачанному. Тот только и успел, что ойкнуть, перед тем как упасть на выщербленный, в грязных помоечных потеках асфальт. Было еще светло, при желании все происходящее можно было наблюдать чуть ли не с противоположного конца «Апрашки»; наверное, кто-то этим не преминул воспользоваться. Но Леха, который довольно часто бывал в «денежках», волей-неволей знал о местных порядках: ментуры не будет до тех пор, пока все само собой не утрясется. Сегодня этот ментовский служебный стиль его не возмущал, напротив, он на него надеялся. Дубинка своими резкими и неожиданными рывками то и дело норовила растянуть ему кисть, но тем не менее из руки не выскальзывала, держалась как приклеенная. Пару раз Леха угадал ее намерения, проворно сопроводил рукой, и эффективность удара от этого моментально повышалась: падающие даже ойкнуть не успевали. Леха для страховки то и дело повторял про себя первоначальный приказ: «не насмерть», но дубинка, похоже, строгалась мастерами, дело знала и поставленных пределов не переходила – била куда надо и с заказанным эффектом. И только Леха успел почувствовать свою деревянную соратницу, распробовать эффект взаимопонимания, – как противники кончились. Леха с немалым усилием преодолел сопротивление (двое вырубленных зашевелились, один попытался встать) дубинки, сдвинул концы ее в прежнее, «спящее», положение, посчитал поверженных – одиннадцать баранов, легонечко пнул под ребра ставшего на четвереньки.

– Брателло, пятнадцать минут вам на сборы, не более. Не успеете срыгнуть в означенный срок – ваши проблемы. Леха присел на корточки, спиной к невольным зрителям из околоденежкиной тусовки, чтобы перегородить им обзор, и продолжил наводить понты: дал сигнал Аленке. Та высунулась из-под воротника Лехиной рубашки, на мгновение вздулась одной головой и раскрыла пасть так, чтобы верхние клыки смотрели прямо в глаза очухавшемуся было парню. Руки у того подломились, и он ткнулся лбом в крышку канализационного люка; однако сознание слабонервный «лохотронщик» потерял мгновением раньше и поэтому боли от новой травмы почувствовать не успел.

– Страх, Аленка, страх! Давай, насылай… Внушать невидимо и на расстоянии беспричинный страх на некоторое время – была такая особенность у Аленушки, и Леха ее «вспомнил» (спасибо дяде Саше Чету), когда к делу пришлось, но он понятия не имел, как это все должно выглядеть в конкретном приложении. Аленка исправно сипела у него под рубашкой, шевелилась чего-то, и Леха, погодив для верности еще с десяток секунд, встал и пошел обратно в клуб. До полночи оставалось еще минут сорок.

Толпа у входа поспешно раздвинулась, и Леха даже возгордился на мгновение под ошалелыми взглядами.

– Ну ты даешь, – вползвука, как бы про себя сказал ему охранник (и Леха услышал его даже сквозь рок-н-ролльные завывания Маленького Ричарда), но ни в голосе его, ни в эмоциях не было восторга. Леха даже почувствовал секундное колебание клубного аргуса: «пускать, не пускать…», все-таки свежие впечатления и здравый смысл перевесили, потому как любая инициатива, выходящая за рамки прямых, прописанных в инструкции обязанностей, вредна рабочему человеку; и Леха, убедившись, что его любимый столик, который он почему-то называл про себя «Шериф», никем не захвачен, пошел опять за чебуреками и третьей кружкой пива.

У бандитствующих тоже есть своя бюрократия, с «хождениями по инстанциям», с «приемными часами», и «на сегодня» Леха не опасался продолжения мордобойным событиям. А завтра его уже в городе не будет. Да и вообще… Еще вопрос, кто кого должен теперь бояться…

Тем временем «Чупы» отдышались, слегка оттянулись халявным пойлом и вновь полезли на сцену – осуществлять смычку чухонского прононса и американского языка под аккомпанемент довольно громких музыкальных инструментов. Играть им оставалось меньше получаса, и они, словно обретя второе дыхание, дружно, во всю мощь хреначили удалыми пальцами в смычковые, щипковые и ударные. Толпа теперь вовсю плясала меж столиков, но трезвых среди них было все еще очень много.

Уже у стойки Леха вдруг передумал и вместо пива взял литровую коробку с черносмородиновым соком, а опустошенную кружку попросил сполоснуть.

– Да возьми лучше бокал, на, Леш!

– А? Не, из кружки прикольнее, спасибо. Прикольнее, говорю! Спасибо! Что? Еще бы… У этих микрофоны, у тебя микрофон, а я вживую надрывайся! Все, пошел!

– О-о… Руся! Корова сдохла, что ли? Откуда ты нарисовался? – Леха прислушался к внутреннему голосу: возникший возле столика парень, Руся, нервничает и очень боится… Это было бы и не удивительно, поскольку Руся, он же Руслан Пинчук, Лехин знакомый по университетской компании, еще с прошлого года занял у него тысячу рублей на два дня и до сих пор не отдал, предпочитая врать при случайных пересечениях и давать такие же бесстыдные обещания… В последний раз, при встрече, Леха даже двинул ему кулаком под ребра, но взамен обещания и денег получил лишь искреннюю клятву «отдать завтра»… Леха слышал от кого-то, что вроде бы Руся начал водить компанию с «торчками», и мысленно уже распрощался с надеждами когда-либо «возвернуть свои кровные»… И вот теперь… – Отдать хочет, точняк! Драку видел.

– Я у тебя «тонну» брал… Вот… Ну возвращаю. Десять сотен, пересчитай пожалуйста… – Леха протянул руку за деньгами, быстро пересчитал. Хотелось сказать что-то такое язвительное, отмщающее и при этом небрежное, рожденное острым умом и силой, но мысль, застигнутая врасплох, не хотела прыгать с языка, тормозила…

– Проценты за мной, Леха, честно, у меня семь колов осталось на дорогу и все. Я понимаю, что по жизни перед тобой на счетчике, но – абсолютно пустой, эти – специально занял. – Леха опять напрягся для верности: не врет, занял, и нету больше… Какие проценты он имеет в виду? Сам на себя их накинул, что ли?

– А хочешь – «марочку», в счет расчета? А потом на днях две сотни еще добью, чтобы с процентами закончить?

– Да не нужны мне твои пр… Какую еще марочку?..

– Не кричи, пожалуйста… – Руся дернулся взглядом, вплотную наклонился к сидящему Лехе. – Обыкновенную «марочку», кисло-сладкую… Супертрипповая, испытано…

Десятки раз, от знакомых и незнакомых людей, «на халяву» и за деньги получал он предложения: «пыхнуть», «ужалиться», «подышать», «съездить за грибочками»… Один раз даже «понюшкой-дорожкой» пытались угостить… Если у Лехи и возникал при этом соблазн, то – слабенький, умозрительный, вовсе не способный справиться с тем чудовищным страхом перед наркотой, что выработался в нем под влиянием маминых нотаций и собственного опыта общения с «распробовавшими»…

А вот сегодня – вдруг согласился.

Алкоголь – тоже дурь, наркотик, но с ним сложнее. Вон дядя Петя, родитель покойный, отъявленным энтузиастом был «ентого дела», а возраст эпохами мерил, а разум и аппетит не утратил, и мышца на нем была – в качалку не ходи! Но дядя Петя вообще был по жизни монстр, если непредвзято оценивать…

– А как оно на пиво ложится?

– Никак не влияет, мухи отдельно, тараканы отдельно…

Однако и с алкоголем Леха был себе на уме: пил очень осторожно, твердо соблюдал меру в частоте и количестве, предпочитая пиво и кислый красный сушняк. Было дело – однажды, на выпускном, нализался до рвоты, досрочно завершив праздник, и мама за ним до утра убирала и ухаживала с тазиком наготове. С тех пор – нет, только чтобы по запаху от трезвого отличить…

Но не было сил возвращаться в пустой дом, где почти все по-прежнему, где кактус в последний раз еще мама поливала; и кактус этот жив-здоров и пить пока не просит. Невыносимо отгонять от себя мысли и воспоминания, пытаться заснуть, когда… Опять до утра терпеть и носом шмыгать, будто барышня бессильная! Завтра он к бабке поедет, все-таки там, в другой обстановке, эмоционально полегче будет, а сегодня как-нибудь здесь перекантуется.

Нет, ну один-то разъединственный разочек можно «двинуться» молодому перспективному колдуну из хорошей семьи?

Тьфу! Почему ее «кислотой» назвали, пакость эту?

Леха спустил воду и как ни в чем не бывало пошел в зал, где завивался дым кривым коромыслом: НЕРАЗОЧАРОВЫВАЮЩИЕСЯ долбили новый, но уже коронный свой хит «Тушеная зайка». У «Вовов» была своя фишка: они почти не пели о любви и иных человеческих пороках, предпочитая, в духе старых мастеров перестроечной эпохи, изводить слушателей своей гражданской позицией по важнейшим политическим и экономическим вопросам современности. Были они по взглядам правые, поддерживали СПС, который, себе на беду, не подозревал о существовании нежданных союзников.

Лехе нравился этот хит, и он на ходу, продираясь в свой угол, со всеми вместе подхватил припев: «Все плохо лежи-и-т! Все плохо стои-и-т!.. »

Хотелось пить – и Леха угостился смородиновым соком из пивной кружки, хотелось есть – но нельзя приваживать в организм несвоевременные калории, это ложный голод, сам пройдет. Как назло – никого знакомых.

Лехино либидо уже царапнули пару раз прямые косяки в его сторону, но в дыму и полутьме не рассмотреть как следует, что там за подруги… А в эпицентр идти, танцевать – неохота, ломы…

Оп-па! А на втором этаже интересное что-то! Необычное! Леха внезапно ощутил, как сверху, в такт басам, сквозь потолок волнами, толчками пошли радость и удивление. Скорее туда! Язычок одной из волн обдал Леху с ног до головы, и он даже подпрыгнул от нетерпения, но толпы танцующих и несовершенство собственных ног не позволяли ускориться. Что в руке? Кружка в руке, ладно не помешает, сама растает постепенно…

Вот чудеса: только что позывные шли со второго этажа, вот именно из этого зала, а теперь вдруг тут… обычно. Дым, сумерки, пары танцуют. А радость-то снизу прет. Леха ринулся вниз и замер на полпути: а третий этаж он и не проверил, а обман – на то и обман, чтобы заманивать и обманывать. Ом мана мани ПУ!

Леха засмеялся и поскакал на третий этаж. Ну и ладно: отрицательный результат – тоже результат. Радость – она ведь никуда не исчезла, как родилась на первом этаже, так и растет там.

– Что, брат, на измену попал?

– Попадают на деньги… одни, а купаются в них другие… Я тороплюсь, друг, на первый этаж пора мне, к радости…

– Ну, беги. Во, блин, повело чувака, счастливый!..

Чувака повело, но это его личные наркоманские проблемы, а отнюдь не наши… Кружку надо поставить на место, и тогда никаких искажений не будет. Зря он также марочку лизал, вполне возможно, что из-за нее он не может обнаружить дерево радости, слизанная кислота его с поиска сбивает… Если только она не фальшивая… Но в любом случае это поправимо… «Вовы», быть вам монстрами рока. Быть! Быть! Да, вы синтезировали звук и цвет в одну циновку, трехмерную циновку для танцующих. Хорошо, гениальные вы мои!!!

Леха крикнул на выдохе и выдул замечательный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Имя тебе – Радость, пузырь! Слова вылетали изо рта у Лехи такими же разноцветными, искрящимися пузырьками, только много меньшими, чем первый, который был Радость. Однако никого из окружающих это не изумило, что в свою очередь удивило Леху. Вечер чудес, да? Кружку он собирался поставить на место… А то зазналась у него в руке. Приструню тебя, кружка! Если они не удивляются, следовательно – его крыша едет. Логично, поскольку кислота была марочной, а значит – не фальшивой. Но – прочь голые руки, надо выдуть еще одну замечательную заключительную отрезвляющую серию пузырьков… Щас!

Леха аккуратно налил сок в кружку, пытаясь отмерить ровно половину, выпил его весь, поставил кружку на пульсирующий стол, осторожно, чтобы не задеть ему зыбкий позвоночник, и начал творить заклинание… куколь по полю… (ой, растворись или отворись? ), отворись… черным пламенем… белым именем…

БЫТЬ ПО-МОЕМУ!

И словно бы только освещение в зале чуточку изменилось… и больше ничего. Нет же! Еще как изменилось!

Эйфорический морок соскочил с Лехи, но не весь, – и не исчез без следа, а развернулся окрест, захватив все здание, включая полуоткрытые террасы наверху и трактир «Малинка», который был типа филиал по отношению к «Денежкам медовым» и имел отдельный вход с противоположной стороны здания.

Леха постиг! О, да, он все еще под остатками этого подлого воздействия, но они уже не властны над ним, они как легчайшая тюлевая занавесочка между ним и скучными суетливыми буднями: дунь – и исчезнет! Леха дунул, веселое мерцание осталось на месте, а изо рта длиннющей гирляндой выскочили хохочущие мыльные пузыри. Хохот и радостный визг вокруг подтвердили: морок стал всеобщим. Пляшущие соседи протягивали руки, тыкали пальцами – в пять секунд от пузырей и следа не осталось.

– Прикольно, пиплы? – вскричал Леха, рот до ушей, руки воздеты над толпой, как у проповедника… – И опять изо рта вырвалась колонна ярко-прозрачных пузырей… Леху это даже слегка достало: он повел рукой у самого рта, оборвав – ухватил гирлянду за кончик и отбросил в сторону. Пузырьки с веселым щебетом разлетелись в разные стороны и попрятались среди танцующих. Что это у него на руке? А, с-садины на костяшках… Леха уверенно дунул, словно бы ему не впервой, струя холодного зеленого пламени охватила на секунду кулак и предплечье… Вы здоровы, юноша… Вот чудеса!

– Прикольно!.. Круто!.. Давай, Змей Горыныч!.. Ура!.. Здорово!..

– Все это – ваше теперь!!!..

А где мой сок? И вообще у меня рот, а не пиротехническая лавка.

И пузыри послушались Леху, перестали вылетать из его рта, но зато над всем залом вспыхнул необычайный фейерверк…

Люди смеялись, орали несусветное, мычали, и каждый звук рождал… нет, не пузыри, как у Лехи, но мелкие яркие летучие объекты, в которых можно было опознать шарики, буковки, особенно «о», «я» и «у», звездочки, цветочки, циферки, октаэдры, конфетти…

Стол был уже просто стол, а не вертлявая спина с горбом на неуверенных ножках… Музыканты на сцене безумствовали со всеми вместе, им было не до инструментов, но никто и не замечал отсутствия музыки… И отсутствия не было… Все было музыкой в этом зале (как, вероятно, повсюду в клубе) – смех, воздух, табачный сумрак. Люди прыгали, танцевали, и каждый попадал в такт своим ощущениям…

Литровая коробка опустела. Что это так стесняет… Дубинка. А вот мы тебя модернизируем… Один хлопок ладонью по карману – и дубинка сплющилась в мягкий листок. Леха хохотнул вдруг, подпрыгнул и замер в воздухе на полсекунды дольше положенного… Во – нагородил огород!.. Леха мысленно проговорил заклинание, понял, что ошибся словом, и невероятно возросшим чутьем определил последствия ошибки: все словили его «торч», а он сам…

А он сам находится под воздействием ровно в той мере, чтобы понимать настроения околдованных, не больше.

Кроме того, его заклинания дали мороку реальность в пределах замкнутого пространства, то есть оживили глюки. Грезы наяву.

Кроме того, они, искаженные и подморочные, разбудили Лехины колдовские силы. Ненадолго, до утра, вероятно, и в том же пространстве (по крайней мере, Леха не чувствовал эту силу неотъемлемой частью себя самого – как руку, скажем, или как гортань, – скорее как перчатки на руках).

Кроме того, Леха подцепил «пошуть».

Ум его, словно бы в компенсацию от перенесенного замешательства-помешательства, резал события точно и остро: да, ему хочется «балаганить» и чудить, но он реально осознает искусственность, «интервентность» этих хотений. Он трезв, но на эмоциональном уровне не шибко-то адекватен. Пошуть. Бабушка успела ему нарассказать всякое разное, что к добру, а больше к худу встречается на колдовском пути. Часто, во время ошибок в колдовстве (а может, и в волшебстве, кто знает? ), особенно если колдующий неопытен или дряхл либо нечисть невысокого полета, на него нападает так называемая «пошуть», колдовская «измена»: соблазн шалить, шутить, озоровать, проказничать колдовскими же приемами. Чаще всего именно из-за этого «попавший» обнаруживает себя перед людьми, перед вражеской нечистью. Чем ниже ранг колдующего – тем больше власти имеет над ним пошуть. Чем круче, чем сильнее колдун, тем легче ему держать пошуть под контролем своего ума. В этом смысле, как бабушка рассказывала, в деревне Черной местные долго и неоднократно ошибались на свою голову в сторону дяди Пети, который, по крайней мере внешне, словно бы не просыхая под пошутью ходил, – в оценке его сил и здоровья ошибались. Дядя Петя, его отец, был пришлый, не коренной, при Елизавете Петровне Романовой объявился в Черной да так там и застрял… Местным никак не выковырнуть его оттуда было, а позже и притерпелись…

Пошуть – так пошуть. Леха оттолкнулся, плавным и сильным кувырком подлетел прямо к сцене. О! О, наконец-то я умею наяву! Леха сразу же узнал ощущение полета, он столько раз испытывал это счастье во сне и столько же раз разочарованно просыпался. Нет уж, теперь, но не сейчас, конечно, попозже – но он вдоволь налетается. И-и-их-ха-а!!! Есть такое мягкое слово: блаженство!

«Я – музыкант! » – Торжествующий голос его накрыл на мгновение все остальные звуки, проросшие в зале. С ним никто не спорил, напротив – приветственно замахали руками, затрясли улыбками, осыпали фонтанами летучих сверкающих слов:

– Играй! Ура! Играй нам! Йо-о-о!

– Хорошо, сыграю! Я – Леха!

– Вау!.. Леха!.. Ваяй!.. Пой!.. Жми, Леха!..

Ну дурачок… Ой, дурачок… Что же я делаю, на каком, интересно, инструменте я музыкант?

Леха огляделся смущенно. А, все одно пропадать в позоре, закошу под Бенни Гудмена! «Как тебя… эй, кларнет, ну-ка, цыпа-цып сюда! Гули-гули-гули…» – Леха выставил руку по направлению к стойке, над которой были укреплены футляры с настоящими музыкальными инструментами, засучил тремя пальцами…

Кларнет курлыкнул неуверенно, заерзал в футляре – крепления лопнули – и черной с серебром змейкой мелькнул, резко ударился в Лехины пальцы, но Леха успел подхватить его, не дал благородному инструменту упасть в грязь лицом… Н-нуте-с, и куда прикажете вас целовать, млстивый гсдарь?

Леха набрал полную грудь густого темного воздуха, нажал наугад на кнопки-рычажки и дунул что есть мочи: какой странный звук – сильный, звонкий, чистый! Похожий на ощущение полета! Но это еще не музыка… Звук висел над потолком и, вырвавшись наконец после многолетнего заточения на свободу, не хотел исчезать, возвращаться в опостылевшее узилище.

– Не спи, звук! Вот тебе подмога! – Леха дунул еще раз, перехватив пальцами поближе к раструбу. Новый звук был мощнее, шире, хотя и не такой подвижный, он подплыл к своему товарищу и затрепетал рядом.

– Кого-то вы мне напоминаете, друзья? А ну, дружно и весело, как три богатыря на танцах – вот вам третий, Добрыня, оба-а-а!!! – Леха дунул третий раз и засмеялся, очень довольный собой: звуки наконец оправились от неожиданности и свились в странную, но очень даже прикольную плясовую, так что ноги сами норовили приерзывать и притоптывать.

Ну и ладно, и потанцуем… Леха аккуратно положил кларнет на маракасы и, не сходя со сцены, принялся было танцевать вместе со всеми, но остановился вдруг… Темное пятнышко на окраине сознания разрослось и переместилось поближе, к самому Я. Что это еще такое, а? Зоркость новых умений и свет университетских знаний, проникших, несмотря на Лехино разгильдяйство, к нему в голову и долгосрочную память, дали ответ: колдовской морок, царящий этой ночью в клубе, – реален, но по структуре своей, по архетипу – точь-в-точь кислотный, наркотический, а стало быть, и по «карьере» своей практически идентичен. И вот сейчас, после долгих и мощных всплесков эйфории (вовсе не обязательных при «кислоте» и ей подобных) и глюков, постепенно подступает обязательная при употреблении наркоты реакция… Разная она бывает – глюкожуть, депрессняк, ломки – все от «материала» зависит, – но вот чего не бывает, это чтобы не было этой реакции, грозной и подлой изнанки кайфа. Что такое массовый отходняк, кислотный, непредсказуемый?.. Нельзя с этим шутить. Леха прикрыл глаза и ярко, почти как наяву, представил свою руку: она тянется, хватает это темное пятно, сжимает его, подносит поближе… Задергалась, поганка… Хлоп другой ладонью в ладонь! Вдрызг тебя!.. Гуляй, ребята, сегодня все бесплатно… Точнее, я заплачу, если что. А вслух крикнул:

– Не устали, народ?

– Нет! Нет… НЕТ! Н-е-е-ет! – в потолок выстрелили сотни разноцветных искрящихся фонтанчиков-ответов. Рожденные кларнетом звуки, поняв, что им ничего плохого не угрожает, взялись за дело с новой силой, да так, что только один Леха и удержался от веселого танцевального сумасшествия. Соскочил со стойки фарфоровый мужичок с зеленой бутылкой не по росту, откуда-то повыскакивали ковбои, индейцы, гномы в полосатых чулках, но не настоящие, а тоже местные клубные куклы; король Элвис-пелвис, человек-фотография, глядя в бушующий зал, одобрительно заржал в десяток глоток, затряс бакенбардами на жирных щеках… Любопытная лошадь из нарисованной на стене пустыни подошла вплотную и пыталась высунуть морду сюда, в обольстительное трехмерное пространство.

А это кто такая, желтая, смешная? – Над стойкой тихо извивалась желтая матерчатая змея, мягкое тело ее не могло самостоятельно освободиться от металлических шпилек-креплений, но змея радовалась вместе со всеми и благодарно улыбалась и подмигивала ему, Лехе…

– А у меня тоже есть змея, Аленкой звать. А тебя? Ну-ка, лети сюда. Скрепы убоялись Лехиного колдовства, разжались испуганно, и змея резво поползла по воздуху, почтительно зависла в полуметре от Лехи, продолжая улыбаться.

– Небось, говорить не умеешь? Ладно, назову тебя Клара, и веселись помаленьку. Но от сцены далеко не уплывай, будешь типа на подтанцовках.

Клара была скроена предельно просто, и дальнейшая беседа с ней ничего интересного не обещала. Поэтому Леха махнул ладонью, очертил ей место и переключился на другое. Точнее, на другую змею, живую, не тряпичную… Какой позор: Аленушка, красавица, можно сказать – член семьи, его «ангел-хранитель», воспитанница, о существовании которой он почему-то абсолютно, в ноль, забыл и вот только что вспомнил. И где инструмент? А, на барабанчиках.

– Раздайся, народ! Место, место очистили! Во-от так, шире круг! Только у нас и только сейчас!.. Парный смешанный танец: «Зеленый Чингачгук»! Исполняют ди-джеи Ле и Але!

Леха примерился к окрестностям, по-дирижерски взмахнул кларнетом: потолок подпрыгнул метра на четыре, да так и остался на новой высоте, разъехались в стороны столики между опорными колоннами и сами колонны, образуя изрядных размеров – то ли зал, то ли ангар непонятного предназначения. Но Леха внутренним пониманием знал, что за пределами здания и даже этажом выше никто и не заметил новаций с пространством; впрочем, там, на втором и на третьем, тоже веселье било через край… Леха метнул кларнет на место, в футляр над стойкой, вытер о рубашку потные ладони.

– Аленка, давай!

Аленка дрессированной бомбой вымахнула на свободу во весь двадцатиметровый экстерьер, четыре пятых своего невероятно длинного тела она завила в кольца по периметру очищенного для танцев круга, а четырехметровый остаток, увенчанный клыкастой головой, вытянула поближе к повелителю. Леха шутливо щелкнул по раздвоенному языку – «Спрячь швабру, щекотно же, дурочка» – и начал было прикидывать, как бы объяснить змее, что он от нее хочет. Но Аленка своим дремучим, но верноподданническим инстинктом легко разобралась в неясных его желаниях, она опустила туловище параллельно полу, на высоте примерно метр, а то и пониже, а кусок шеи, в метре от головы, прогнула, свесила седлом, чтобы Леха мог туда удобно усесться и при этом держаться на месте, не съезжать по гладкой коже вниз…

– Ух, молодец! Умница ты моя, Аленушка! Музыка-а-а!

Леха пожелал, чтобы на время танца образовался барьер между ним с Аленкой и зрителями: мало ли – хвостом неудачно махнет или увлечется в танце, жрать типа захочет… Барьер, словно гигантский прозрачный цилиндр, возник по периметру заранее очищенной «танцплощадки», но и змея очень тонко чувствовала расстояние и настроения повелителя: Лехин гнев во время лесного происшествия кое-чему ее научил.

Аленка словно бы слышала музыку своим безухим телом… или это серебряные звуки подлаживались под ее феерические па… Сколько весил Леха – девяносто, плюс съеденное и выпитое, минус туалет, плюс кроссовки, одежда с ключами, минус тревоги последних дней, плюс белье, носки, нестриженые ногти?.. Немало весил, но Аленушка неистовствовала, металась в танце, словно бы пытаясь заполнить все пространство магического «стакана» темно-зелеными волнами исполинского тела, секущего протабаченный воздух одновременно в ста направлениях. Лехины волосы, возмущаемые со всех сторон вихрями и ураганчиками, окончательно растрепались во все стороны, но сам он был почти неподвижен: участок шеи, приспособленный под седло, вплоть до Аленкиной головы продолжал висеть над полом метрах в двух, и только сама голова с полуоткрытой пастью мерно поворачивалась налево и направо, словно бы отсчитывая плясовой ритм, и с тем, чтобы видеть повелителя, выражение его лица – доволен ли ею, удобно ли ему?

Повелителю, с одной стороны, было вполне удобно: грубые джинсы не елозили по змеиной коже, такой гладкой и нежной на первую ощупь, но такой «врагонепроницаемой», если вспомнить рассказы…

– Ну а я так и буду сиднем диджеить? Как Маугли? Народы, хорош зевачить! Танцуют все! Аленка, жги! в пень тебя замуровать! Уау!!! Мам-а!

Аленка с готовностью отъехала головой назад, метнулась вперед и тут же вниз и с поворотом, поворотом, поворотом… вверх… в пике… Леха уже ничего не видел вокруг: он до судороги сцепил ноги в замок под Аленкиным туловищем, руками обхватил другой его участок, возле головы, прижался к нему подбородком… Хорошо еще, что Аленка догадалась, нарастила два спасительных горба перед грудью и за спиной… О-о-о-а-аййй!.. Сердце, желудок и душа Лехины в слепом ужасе метались по грудной клетке, но повсюду их настигал холодок невесомости, тут же сменяющийся тошнотой карусельных перегрузок, и опять вниз… вверх… и к чертовой матери…

– Хватит!!! Ф-фу-уу… Уморила, животное… Еще ниже…

Аленка мгновенно, по-солдатски, выполнила приказ: замерла в той же позе, с которой начались «змеиные горки», а потом, повинуясь указаниям, наклонилась еще ниже, чтобы повелителю не надо было спрыгивать. Леха с усилием расцепил сразу же задрожавшие ноги, оперся на левую, а правую неуклюже перенес через Аленкину спину, но не выдержал – опять присел, как на скамейку.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒