О`Санчес Нечисти 4 страница

– А Чета не позвать никак?

– Позвать – можно попробовать, но и он не подойдет в женихи, потому что живой он – условно, в тени твоей жизни существует. Не подойдет твой Сашка, хоть и городской.

– Мне нужно подумать, – в отчаянии сморозила Ленка.

– Думай, час-другой у тебя есть, только что толку? Иди ко мне жить, не обижу. А хочешь – законно сочетаемся?

– Не хочу. Никак не хочу.

– Хозяин-барин… Смотри, как к тебе Мурман прицепился, глаз не сводит. Видишь: тоже уговаривает остаться. Гы-ы… Тоже порченый – у порченых собак – всегда глаз синий, беспородный…

– Вы сказали – час? Вот через час я дам ответ, а пока оставьте меня в покое. Отстань, Мурман, ну пожалуйста, отойди… – Ленка вскочила со стула и побежала в другую комнату, носом в подушку, плакать и – куда денешься – думать, думать…

Вот так все и случилось, Лешенька…

– Мам, так дядя Петя – мой отец? Ну… Недаром я так его не любил всю жизнь. Гнида у меня папенька.

– Леша, никогда не суди поспешно. – Мама вытерла слезы, высморкалась шумно, без стеснения, как все взрослые. – Я тоже твоего папу не обожаю, но не он бы – и тебя бы не было.

– Ну и что? Оно бы и к лучшему. Убил бы, если бы знал всю историю.

– Да? Бы-бы-бы да кабы, да… За что? За то, что меня спас? Он за мою жизнь и за твою – свою и Сашкину отдал, если хочешь знать.

– Как это?

– Он старый был колдун, чуть ли не с ассирийских времен, и была ему судьба – заиметь сына и умереть, когда сыну срок придет – взрослым стать. Он думал было и Сатану «напарить», как ты выражаешься, меня отняв, и судьбу обмануть, чтобы я вечно была на первом месяце, да только Сатана в другой стороне другую кандидатку нашел и Антихриста все равно породил. Вот он и «разморозил» меня через пять лет, чтобы противовес был Антихристу.

– Это я противовес???

– Так он считает. А условие этому – смерть родителей, то есть его и моя, а заодно и Саши Чета, поскольку его жизнь от моей зависит. Весной, как мне уже рожать предстояло, пошла я возле речки погулять. Петр куда-то в горы уезжал в те дни. А так хорошо: солнце, ни ветерка, тихо-тихо… На речке лед, а на склонах, на солнышке уже старая трава из-под снега показалась, да и новая кое-где пробивается, грязи нет… Вдруг Мурман как зашипит, как заскрежещет зубами, меня не пускает вперед идти – сам не свой… Я глаза подняла – Чет стоит, старый, как сегодня, весь в таком длинном пальто, в ботинках с квадратными носами, какие теперь носят, а не двадцать лет назад, а рядом с ним змея, которая меня чуть по ритуалу не съела в подвале на Сенной площади…

Он мне и рассказал про Антихриста, про дядю Петю – тот ведь не удосужился, велел рожать – и все… Так вот Чет – из городской нечисти, меня спас, укусил и выпил часть моей судьбы, змею в качестве трофея захватил, она всегда при нем, Аленкой звать, но спас по условию – жить ему – относительно старым и столько, пока истинный возраст внешнему соответствовать не начнет. И причем столько, сколько и я, не дольше. Так что мы с Сашей всегда знали, сколько нам примерно осталось плюс-минус пару лет. Были бы поумнее, так могли бы и о моде на одежду догадаться, а теперь уж поздно.

– А что за змея?.. Я к ней и подвожу. Волшебная. Время от времени появляются они в городах, говорят, их Эринии роняют, но точно никто не ведает, может просто легенды… И некоторые – но чрезвычайно редко, раз в сто лет, выживают и вырастают. Питаются чем придется, но обязательно еще и муками людскими и злобой. Если живут при обыкновенном человеке, то постепенно его подчиняют, а потом, когда вырастут и в колдовскую силу войдут – определяются кто куда. Эта, Аленка, сначала к адским попала, а потом Чет ее своей сделал. Глупа, по сравнению с ней наш Мурман – Архимед, но исполнительна, преданна и очень сильна. Кроме того, она теплокровна, живет долго и хорошо мысли слышит. Ее даже Мурман чуть-чуть побаивается… Ну ладно, слушай дальше. Вот Чет подошел ко мне, велел Аленке меня, с тобой внутри, обследовать и запомнить навсегда, для наследства… Ох! Мурмана мы вдвоем едва спеленали заклятиями, так он выл и рвался меня спасать… Как только ты родился, то я решила сама себе хозяйкой жить и осенью вернулась в город. А поскольку я уже не просто так, а ТВОЯ мама была, мне не стали препятствовать. С пропиской и «академкой» городские все мне уладили.

Теперь – тебе пора пришла, съездишь в Черную, вернешься – Аленка твоя будет. Не беспокойся, она может быть любого размера, в диапазоне от пяти сантиметров до двадцати метров… вроде бы перестала расти, так что легко спрячется на тебе и не объест в голодный год…

– А ты?

– Умрем. Я, Чет, дядя Петя. Останется Ирина Федоровна, она на самом деле тебе хоть и не родная прабабка, чтоб ты знал, а любит тебя очень. Останется тебе Мурман и Аленка, в память о нас. Останутся у тебя способности колдовские, поскольку генотип у тебя чрезвычайно благоприятный для этих дел, развить их – вопрос времени.

– Мама, вы же все такие крутые, как тебя послушаешь, неужели нельзя иначе, чтобы вам никому не умирать?

– Не знаю, не пробовали, но опыт мне подсказывает, что на этот раз лучше с судьбой не спорить.

Замолчали надолго. Леха кусал непослушные губы, старался быть спокойным и сильным.

– Мам… Вдумайся, плиз, в простенький такой вопрос: кому – лучше???

– Тебе, любимый и единственный сын мой. Спорить не надо ни с судьбой, ни со мной. Я сейчас буду плакать, горько, долго, нудно… Избавь себя от этого зрелища и езжай. Один раз мы с тобой еще увидимся. Я буду ждать.

– Клянешься?

– Клянусь, Лешенька…

Леха сидел в пустом купе, впереди полдня пути, чемодан под рукой, сидел и ошарашенно осмысливал не только непонятные перспективы будущего, но и не менее невероятные аспекты прошлого, до которого как-то мысли раньше просто не доходили…

Ему за все детство и юность в голову не пришло удивиться тому, что в деревенском быту «баб Иры» заговоры и заклятия – обычная вещь, что тысячу раз виденная им шкура волколака на полу в бабкиной спальне заметно отличалась от волчьей шкуры, что Васька понимает человеческие слова лучше, чем это положено фауне. А дядя Петя с его чудачествами и заходами? Все в деревне недолюбливали дядю Петю, но все и побаивались: на руку он был тяжел, а во хмелю буен. Одного только Леху он ни разу и пальцем не тронул и был очень к нему терпим и внимателен. Нет, Леху это не удивляло, он приписывал это обычной и естественной потребности человечества любить его, Леху Гришина… А его нянька и первая игрушка – Мурман, который уже лет двадцать пять, а может и дольше оставался молодым и деятельным, в то время как его братья-близнецы состарились и умерли (Турман погиб в восемьдесят втором). Дядя Петя обмолвился раз, что, мол, Мурман – домашний, как Васька у Федоровны, а потому пусть тоже долго живет, для Лехи, когда тот вырастет, но и эти речи Леха воспринимал буднично, как прогноз погоды… И вся деревня, если вспомнить, зналась с нечистой силой, а вернее – так не сама ли ею была?.. Вспомнил, как Ирка Гаврилова, ровесница с Болотной улицы, ладонью поджигала хворост, а Игорек Супрунов командовал муравьями, целые представления разыгрывал… Вспомнил… вспомнил… Как много невероятного, оказывается, можно было вспомнить…

– Ой елки-метелки, насколько может быть дурным хомосапый девятнадцатилетний мужчина в расцвете сил и до этого!.. Или это они его заколдовали во главе с мамочкой, чтобы он ничему не удивлялся?.. Нет, Леха понимал, чувствовал, что дело тут не в околдованности, а в его собственной лопоухости… Ну лопух-нелопух, а никогда и никому он о деревенских чудесах не рассказывал, ни разу не проговорился, хотя возможности были… Пустяк, но Леха чуточку приободрился.

А теперь, стало быть, он выращен альтернативой Антихристу (!? ) и едет принимать наследство дя… папы Пети (здравствуй, папочка-а! Повезло с фазером, монструм вульгариз, плиз… любимая, позволь представить: вон тот, в одних трусах и с перегаром на устах – мой папа, теперь он и твой папа…), а заодно и колдовскую вендетту. А может, он теперь сразу станет могущественным?.. Леха побормотал всякую абракадабру, пощелкал пальцами – нет, даже пиво не появилось… Он надел наушники, включил сидюк и попытался утешиться Джимми Попом. Вроде помогло…

Поезд трясло, покачивало и обстукивало, как трясет и качает их во всем не очень цивилизованном мире, и Леха Гришин задремал, на время сна позабыв о миссии, которая вроде как ждет его, о близкой, предстоящей потере мамы и новоприобретенного отца, о том что жизнь его теперь поменяется кардинально и что жить он будет ярко, и если повезет – тысячелетия, как папа, или поменьше, как мама или Турман, если не повезет…

Стояло лето двухтысячного года от рождества Иисуса Христа, среднего сына Божия.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒