Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! 8 страница

«Сколько мужчин, женщин и детей погибли здесь? ».

В то время, как я задаю себе вопрос, я эгоистично осознаю, что не желаю знать ответ.

Дделаю рваный вздох с облегчением, что не могу чувствовать присутствие тех, кто умер, если б стены состояли из аур, я уверена, что никогда бы не пережила этого зрелища.

Низкое мычание, сопровождаемое глухим стуком тела, упавшего на пол, возвращает моё внимание к Коулу, Люку и окровавленному человеку в их ногах.

Я могу видеть, как жизнь убывает всё дальше из этого бытия, и слабая аура рассеивается в пустоту.

Я делаю шаг вперед, перевожу дыхание, задаваясь вопросом: окажусь ли я сейчас лицом к лицу с моим отцом.

— Нет.

Слово незаметно проскальзывает на свободу, когда я вижу лицо человека.
Это — мужчина из моего недавнего видения, тот, кто сидел с моим отцом в кабинете, когда Мелинда и мальчики впервые прибыли сюда. Он, возможно, на двадцать лет старше, но это — точно он. Только теперь он собирается сделать свой последний вздох. Множество ножей торчат из его тела, красные реки крови на полу быстро увеличиваются, в то время как он истекает кровью перед нами.

Лицо синеет, его невидящие глаза открыты, а голос слаб, но ясен.

— Он знает. Он знает, что вы идете за ним.

Коул наклоняется вниз, как только мужчина резко кашляет, красные брызги вылетают из его рта и покрывают одну сторону лица моего мужа.

— Он хочет, чтобы ты последовал за ним. Это — западня. Он знает, что вы видели видео. Он знает, что ты убил Джека. Он на один шаг вперед. Вы нуждаетесь в…

Предложение тает на его губах, его тело опадает, и его аура исчезает.

— *бать!

Люк вскакивает на ноги, переворачивая всё на своём пути.

Клетка сорвана и брошена в противоположную стену, скамья опрокинута в гневе. Его глаза обращаются к кресту на стене, и он начинает пытаться оторвать её с крепежа, его окровавленные пальцы впиваются в древесину, его ногти вырваны из плоти от жестоких попыток разрушить каждое устройство пыток в этой комнате.

Коул наблюдает за своим братом, не пытаясь его успокоить. Он понимает его потребность выпустить свою ярость. Но, в отличие от неспособности его брата успокоиться, я вижу, как Коул использует свой гнев, чтобы насытить себя. Тьма вокруг него растет до тех пор, пока не угрожает занять большее пространство.

— Док прибыл.

Грим проходит мимо меня, его тело склоняется над полом рядом с покойником.

— Как, бл*дь, он узнал? Кто, черт возьми, предупредил его?

Его вопросы переполнены необходимостью убивать. Это выливается из него волнами. Кем бы ни был этот мужчина, они все оплакивают его. Он был важен для них. Они значительно ощущают его потерю. Он был одним из них.

— Я не знаю, однако найду кого-нибудь, кто снимет записи камер слежения. Я хочу выяснить, кто ответствен за это, и я хочу знать, куда делся этот ублюдок, — Коул ещё раз смотрит на своего мёртвого товарища. — Филипс предупредил меня о западне. Если этот трусливый ублюдок думает, что меня легко поймать в клетку, он ошибается. «Багряный крест» теперь мой, и я буду использовать все их ресурсы, чтобы добиться его головы.

Его глаза останавливаются на Гриме, два человека всё ещё игнорируют тот факт, что Люк громит комнату.

— Найди крысу. Приведи её мне до полуночи.

Грим кивает, его лицо расплывается в широкой маниакальной усмешке.

— О, и Люк, остановись от уничтожения дыбы. Я хочу отправить её в «Хантер Лодж». У меня есть несколько клиентов, которые должны почувствовать натяжение.

— *бать, да! — Грим хлопает его в грудь, соглашаясь.

Когда он почти поднимается, то наклоняется ближе к Коулу и вытаскивает что-то, висящее вокруг его шеи, и с гордостью показывает предмет.

Коул улыбается:

— Я вижу, что у тебя есть трофей, брат. Надеюсь, что ей не хватает её брильянтов.

— Зол а и кости не могут носить серьги, она не нуждается в них там, куда она ушла, — с этими словами он встаёт, и я невольно смотрю на предмет вокруг его шеи.

В то время как он добирается ближе ко мне, мне видно отчетливее. Через дырку на кожаном шнурке висят два человеческих уха, украшенные большими брильянтовыми серьгами.

Эмилия Реншоу. Мать Грима. Все, что от нее осталось, — жуткое ожерелье, гордо висящее на шее её сына.

Грим встречается со мной глазами, когда проходит мимо, его зубы сияют в широкой гордой усмешке. У него совершенные зубы, его резцы остры и выглядят так, как будто они способны разорвать вам горло.

Как только он покидает комнату, Коул сосредотачивается на своём брате, который, наконец, остановил свое неистовство разрушения и стоит перед стеной, его лоб касается голой штукатурки, его спина в буквальном смысле приподнимается от усилий.
Коул приближается к нему, как к одному из диких зверей. Медленно, осторожно, просто ожидая, что Люк будет атаковать.

Когда остается менее шага, он кладет свою руку на плечо брата и наклоняется к нему.

Всё тело Люка выпрямляется и становится напряженным. Его кулаки сжимаются по бокам, кровь капает с них и соединяется с цветом крови на полу.

— Время уезжать, брат, — тон Коула всё ещё мягок. Он ощущает боль своего брата, но не потворствует ей.

Наблюдать за ними вместе в этот момент — странно интимно. Их связь очевидна, в то время как они дают и черпают силы друг у друга. Сражение истощило тело Люка, и Коул убирает свое прикосновение, отступая и аккуратно обходя безжизненное тело Филипса.

Мой муж вытаскивает свой телефон из кармана, и я слышу простую команду:

— Пришлите уборщика, — затем он вспоминает обо мне. Его голова поворачивается в мою сторону, лицо лишено эмоций, мысли заблокированы.

Он смеряет меня взглядом. Он задается вопросом, имею ли я какое-либо отношение к небольшому сюрпризу от моего отца. Я могу практически видеть, как его голова отрицательно поворачивается из сторон в сторону, но всё равно это прожигает мою грудную клетку — то, что он изначально поддерживал эту мысль.

Хотя, кто я такая, чтобы мне доверять?

Он прав, не доверяя мне. Я — враг, в конце концов.

— Он будет скрываться у всех на виду.

Его глаза сужаются от моего предположения.

— И почему ты так думаешь, принцесса?

Я прочищаю своё горло, мои слова до хорошего меня не доведут.

— Говори.

Команда исходит от Люка. Хладнокровный, но все же крайне ужасающий Люк подходит, чтобы встать рядом со своим братом.

Я сглатывает сухость во рту, нервно облизываю губы, молясь тому, чтобы передаваемая мной информация была правильной.

— У него есть протоколы на случай переворота. Только самым высокопоставленным членам Пирамиды известно о них.

Люк скрипит зубами и делает шаг вперед.

— Мы знаем, зверушка. Его безопасный дом в Шотландии…

Я перебиваю его, неспособная скрыть свой внезапный взрыв гнева.

— Если бы вы позволили мне закончить, я бы сообщила, почему я знаю, что ваша информация ложная.

Оба мужчины впиваются в меня взглядом, и вместо того, чтобы сжаться, я выпрямляюсь в полный рост, расправляю свои плечи и продолжаю:

— Да. Дом в Шотландии — это крепость, и его местоположение настолько конфиденциально, что только избранные знают, где он, но избранные — это слишком много для моего отца. Он не доверяет никому. Я знаю, где он будет скрываться, я помню, как он говорил моей матери много лет назад, как он будет держать её вечность и что её никогда не найдут, так как она будет спрятана в самом очевидном месте.

— Он в «Крэйвен Холле».

Мои глаза опускаются на Коула, и взрыв гнева ярко светится в нём, прежде чем он усмехается.

— Ублюдок думает, что он один может обыграть нас, мы попадем в жесткий переплет в безопасном доме, а информатор готов предупредить нас о его прибытии, но мы не озадачились наблюдать за «Крэйвен Холлом». Насколько глупым надо быть, чтобы спасаться бегством в очевидное место?

— Не глупым. Умным, — вставляет замечание Люк.

— Но недостаточно умным, — улыбка Коула смертоносна, света в его глазах достаточно, чтобы ужасать любого, но не меня. Я нуждаюсь в убийце в нём, чтобы стать сильнее, чем прежде.

— Пойдем, принцесса, или я должен говорить — моя королева? Наши подданные ждут, и ни один из них не ожидает увидеть тебя на моей стороне. Мне нравиться иметь элемент неожиданности, и ты превращаешься в моё секретное оружие.

Я не думаю, что он подразумевал под этим похвалу, но как женщина эмоционально изголодавшаяся, которой я и являюсь, я воспринимаю это как правду, и мне хочется улыбнуться, греясь в теплом жаре, пробужденном его словами.

Он обращается ко мне и берет меня за руку, но Люк останавливает его, хватая за предплечье, чтобы остановить его движение.

— Ты доверяешь шлюхе Крэйвен, брат? Ты желаешь поставить под угрозу годы нашей работы из-за того, что она сказала? — он выплевывает слова через стиснутые зубы, яд в его тоне безошибочен.

Взгляд Коула становится задумчивым, затем он отвечает:

— Доверие — это сильное слово. Если ты спрашиваешь: верю ли я ей, то мой ответ — да.

Он не доверяет мне, а почему он должен это делать?

— Если она ошибается… — слова Люка режут мою грудную клетку как нож. Коул освобождает свою руку от захвата брата и движется за моей рукой. — Если она ошибается, ты сможешь наказать её, брат.

— Без каких-либо условий?

Коул смотрит непосредственно на меня, но говорит с Люком, слегка кивая своей головой, сопровождающей его слова:

— Без каких-либо условий.

Если я ошибаюсь, мне уготована участь, ожидающая моего отца.

Если я ошибаюсь, это будет моя кровь, капающая с кулаков Люка.

Я беру руку моего мужа и принимаю свою судьбу.

лек Крэйвен всегда умудрялся оставаться на шаг впереди нас.

Его прапрадед был тем, кто начал эту давнишнюю вражду, которую мы, Хантеры, скрывали из поколения в поколение, просто выжидая наше время, чтобы уничтожить династию, и она прервется на Алеке.

В день, когда он заманил мою мать, чтобы погубить, самый первый день, когда я и мой брат были лишены нашего детства, — день, предопределивший его судьбу.

Он умрет от моей руки.

Его род умрет вместе с ним.

Убийство Филипса было шикарным ходом. Человек был предан нам, начиная с того дня, когда он вломился к Крэйвену, насилующему мою мать на столе с декоративной резьбой в его доме в Голландском парке.

Он не просто изнасиловал её, он также заставил её вести себя так, как будто ей это нравилось.

Он сделал запись, где она стонала его имя, её наманикюренные ногти царапали его спину, когда он с силой врезался в каждое из её отверстий.

Она истекала кровью для него, окрашивая его стол своей добродетелью.

Затем он оставил свидетельство, чтобы нашел мой отец, а остальное — история.

«Что заставляет любящую жену и мать кричать в принудительном экстазе, когда сам дьявол трахает её задницу на сухую? »

«Любовь».

Ее любовь к нам погубила её.

Он показал ей прямую трансляцию нас из его камеры пыток. Он описал в ярких красках, как он и его люди неоднократно насиловали пятилетку до смерти. Они насиловали её, пока заставляли родителей ребенка смотреть. Потом они осквернили их сына-подростка. Засовывали предметы в его тело до тех пор, пока он не стал истекать кровью от внутренних повреждений.

Она слышала каждую ужасающую деталь, пока плакала из-за её мальчиков, за которыми беспомощно наблюдала на зернистом экране слежения, на который камеры транслировали этот ужас. Когда он закончил свою историю, он дал ей выбор.

Она выбрала нас.

Мой отец превратился в монстра из-за Алека Крэйвена.

Он убил свою единственную истинную любовь из-за Алека Крэйвена.

Его месть?

Жена Алека Крэйвена.

Мать Фей.

Шлюха Крэйвен.

Она заслужила такое название за то, что забрала нашего отца от нас. Монстра, которого мы боялись, она заманила в свою кровать.

Наши юные глаза знали, что он убийца.

Наши опустошенные сердца не понимали, почему он безжалостно зарезал нашу мать за грех, который он продолжал скрывать.

Наши невинные жизни превратились в наказания, возмездие и избиения, и всё это в то же самое время, когда он выставлял перед нами на показ шлюху Крэйвен с его нежными прикосновениями и сердечными обещаниями спасти её от жизни в ловушке, в которой она оказалась.

Только теперь я понимаю, что это был ещё один вынужденный грех.

Расплата за смерть нашей матери.

Возмездие за роман, которого никогда не было.

Наш отец прятал своего вновь пробужденного зверя всякий раз, когда шлюха Крэйвен была рядом.

Она влюбилась в его обещания безопасности.

Все это время он дразнил её мужа и подталкивал к действиям.

Он не любил её.

Он презирал её.

Фей и меня объединяет еще одна вещь.

Обе покойные матери были уничтожены любовью.

Любовь убивает.

Это не сердечки и цветочки.

Это — смерть и кровь.

снова я оказываюсь внутри Империи.

По крайней мере, теперь в другой комнате. Эта богато украшена темными деревянными полами, которые так сильно отполированы, что клянусь, можно увидеть отражение в них, а тёмно-красные стены с тяжелыми драпировками создают иллюзию утробы матери.

Шикарные диваны из мягчайшего бархата расставлены на протяжении огромного пространства, все сосредоточены на вращающейся платформе в самом центре комнаты, которая на три фута выше уровня пола. Посередине сцены установлена кровать. Огромная, покрытая винилом, она может с удобством разместить дюжину людей, возможно даже больше.

Хотя комната безупречно чиста, никакое количество хлорки или чистящих средств не смогут когда-либо удалить запах секса.

Он цепляется за воздух, покрывая всё и вся туманом грязи и похоти, с какой бы стороны ваши взгляды не отклонялись.

Комната пуста, не считая меня, Коула и Люка, за кем я покорно следую к наиболее доступной зоне отдыха, в то время как они занимают места, я по-прежнему спокойно стою около своего мужа.

Нервы начинают пузыриться в моём животе, и моя голова идет кругом, когда я задаюсь вопросом: почему Коул выбрал именно эту комнату для обращения ко всем руководителям членов Пирамиды.

Эта комната, очевидно, используется для сексуального развлечения. Кровать достаточно большая, чтобы предположить, что она видела достаточную долю массовых оргий, а диваны, разбросанные по комнате, — все с превосходным видом на сцену, — указывают, что какие бы действия здесь не происходили, многие стремятся на это посмотреть.

Коул и Люк сидят в расслабляющей тишине, но с каждым моментом ожидания мой страх только увеличивается. Мы недолго ждем, прежде чем множество людей начинают неторопливо входить в комнату. Как только они занимают свои места, один из сотрудников, как кажется, появляется из ниоткуда, чтобы прислуживать им.

Коул сжимает руку, что я положила на подлокотник дивана, и притягивает меня сесть рядом с ним.

Из-за полупрозрачного занавеса появляются достигшие брачного возраста молодые девушки в различной стадии обнажения, в сшитых портным костюмах, словно воплощая любую мужскую прихоть.

Спиртные напитки заказаны и поданы.

Девушки заказаны и поданы.

Некоторых всего лишь заставили сесть рядом с мужчинами, которым они должны здесь уделить внимание, в то время как другие работают в парах и начинают показывать сексуальные действия друг с другом на полу, у мужских ног.

Когда комната наполняется до предела, ласки становятся более развратными.

Там, где мы все трое сидим, — одно из основных мест в комнате с полным обзором каждого, кто входит, и я наблюдаю, впитывая всех и каждого. Я группирую в определенном порядке имена мужчин, которых я знаю, и запоминаю лица тех, кого нет. Я жила этой жизнью достаточно долго, чтобы понимать, что знание — это сила, так что я впитываю каждую каплю.

Коул и Люк устанавливают зрительный контакт только с несколькими мужчинами и обмениваются кивками, прежде чем отвернуться.

Мой взгляд скользит по комнате, преднамеренно надолго не задерживаясь на любой из разыгрываемых передо мной сцен, но невозможно не замечать то, что происходит, и некоторые из видов заставляют меня ерзать на месте.

Человек слева от меня откидывается на диван, его ноги широко расставлены, в то время как одна рука подносит хрустальный стакан со скотчем к его губам, тогда как другая наматывает на кулак волосы симпатичной блондинки, пока она заглатывает его член от самой головки до основания с непринужденностью профессионалки. Так ни разу и не сделав рвотных движений, тогда как его ленивые толчки — тяжелые беспощадные удары глубоко в её горле. Его брюки по-прежнему на нём, так что видно только его член из расстёгнутой ширинки, сцена становится только еще более эротичной из-за этого.

Двое других мужчин разделяют диван справа от меня, оба глотают свои спиртные напитки до того, как ставят их на спину голого раба, которого они купили, стоящего на четвереньках у их ног.

Позади них другие мужчины оживленно болтают, едва бросая взгляды на двух девушек, которые перед ними. Две девушки растянулись в позе шестьдесят девять, вылизывая киски друг друга с необузданным голодом. Девушки извиваются друг на друге, лица в экстазе, громко выкрикивая похотливые стоны, полностью забыв о комнате вокруг них. Я замечаю, что они не носят ошейники, — это не рабы, по-видимому, это просто девушки, желающие поучаствовать в действе логова распущенности.

Я ерзаю ещё раз, слыша гортанный стон, срывающийся с губ одной из девушек, в то время, когда она кончает на язык другой. Коул останавливает мои взволнованные движения, разместив свою руку на моём бедре и твердо сжав.

Он наклоняется в мою сторону, его мягкие губы скользят по моему уху.

— Тебе неудобно, принцесса? Или ты неспособна сидеть неподвижно из-за боли, которую ты ощущаешь между своих бёдер?

Его рука хватает меня сильнее, перемещаясь выше по моей ноге, от его большого пальца и ладони через мою одежду глубоко в мою плоть просачивается жгучее тепло, но недостаточно близко к самой боли, о которой он говорит.

Я должна чувствовать отвращение, а не возбуждение из-за необходимости быть свидетелем всего этого. Только мысль о том, чтобы сделать все эти вещи с Коулом, приводит к тому, чтобы моё сердцебиение превратилось в отбивающую барабанную дробь в верхней части моих бедер.

Его член у меня во рту.

Его губы на моей чувствительной плоти.

Его бедра неутомимо толкаются, вводя себя глубоко в мою киску.

У меня слышно перехватывает дыхание, когда его пальцы сгибаются, и кончик его мизинца задевает мой чувствительный холмик.

Я одновременно хочу оттолкнуть его и притянуть ближе, не желая большее его прикосновения, но нуждаясь в этом также сильно, как и в следующем дыхании.

«Не здесь, не бери меня здесь».

Мой разум молчаливо умоляет его не заходить дальше.

Мой тело осознает, что будет неспособно остановить его, если он решит взять то, что его.

Я — его, чтобы обладать мной. Его, чтобы использовать. Его, чтобы причинить удовольствие… или боль.

Его мизинец по-прежнему остается у моих прикрытых материалом интимных частей тела, не шевелясь, не увеличивая давление, всё же я едва могу дышать из-за взрыва чувств внутри меня.

Я концентрируюсь так сильно на удержании этих чувств внутри меня, что величественные двойные двери в огромной комнате закрываются до того, как я успеваю полностью восстановить контроль над собой.

— Шоу вот-вот начнется, принцесса.

Его голос щекочет моё ухо, дрожь прорывается вниз по моему позвоночнику, а мой пристальный взгляд следует по пути всех остальных на вращающуюся сцену.

Предвкушение звенит в воздухе, и мне приходится закрыть глаза из-за взрыва цветов, циркулирующих в комнате. Волнение, похоть, а от некоторых — апатия. Если я смогу сконцентрироваться, то увижу лица тех, чья аура сообщает мне, что они не хотят здесь находиться по какой-либо причине. Смогу ли я найти друга или врага в глазах мужчин, которые не желают принимать участие в том, что должно произойти?

Я полностью поглощена блокированием эмоций каждого в комнате, так что мне требуется время, чтобы заметить, что теперь я сижу одна.

Мой паникующий взгляд ищет Коула и Люка и натыкается на сцену, где они оба стоят, их присутствие привлекает всеобщее внимание, прежде чем любые слова были произнесены.

Тишина накрывает комнату.

Девушки, которые заботились о каждой прихоти мужчин, собравшихся здесь, отосланы по щелчку руки, они уходят, не оглядываясь назад. Только рабы остаются, глаза опущены в пол, выражения их лиц — кроткие, раболепные и повинующиеся.

Мои глаза ещё раз находят братьев Хантер.

Коул с его мощным телом и лицом ангела, и Люк с его таким же внушительным телом, но с темной красотой.

Как только они уверены во всеобщем внимании, Коул говорит:

— Братья, сегодня вечер нового порядка. «Багряный крест» таким, какой он был, умер и возродился подобно фениксу, восставшему из пепла, — мы переродились, жаждущие нашего нового бытия.

Все по-прежнему пригвождены к месту взглядом моего мужа, и я могу видеть цвета в комнате, где подавляющее большинство хочет работать с Хантерами на благо нового лидерства. Хотя здесь есть несколько, кто не хочет этого изменения. Я задаюсь вопросом, знает ли Коул, кто они, и также это очевидно для него, как и для меня?

Коул осматривает комнату, прежде чем продолжает:

— Стало очевидно, что в наших рядах есть змея. Я пока все ещё не уверен, кто именно Иуда и единственный ли он, или же предателей больше одного. Но, поверьте мне, когда я говорю, что мы выясним, кто нас предал, — мы сделаем это, и человек поплатится кровью.

Я ещё раз поворачиваю свою голову, чтобы осмотреть комнату — мои глаза болят от вспышек аур, пульсирующих и постоянно изменяющихся.

Большинство сердиты, эти мужчины, которые изучают место так же, как и я, их взгляды оценивают, пытаясь вычислить, кто из их «братьев» пошел против них. Некоторые волнуются, и я не могу сказать это из-за того, что им есть, что скрывать, или они боятся, что их ложно обвинят, но один человек выделяется. Его аура плотна от гордости. Он самодоволен, его основательно пустое лицо легко маскирует обман, который я могу видеть, он скрывается за его идеальным внешним видом. Он смотрит на Коула и Люка, ни разу не отведя свой пристальный взгляд и, хотя я слышу движение, исходящее из-за сцены, мои глаза по-прежнему зафиксированы на этом мужчине, так что я вижу тот самый момент, когда тщательно продуманная манера поведения ускользает.

Отрывая свои глаза от мужчины, теперь окруженного толстыми облаками потрясения, гнева и удивления, я обращаюсь к сцене ещё раз, чтобы выяснить, что же сломило его.

Грим стоит между Коулом и Люком, его жуткое ожерелье гордо располагается на груди, маниакальная улыбка растягивает губы, а у его ног расположена голая, связанная женщина с кляпом во рту.

Я знаю её.

Несмотря на веревки, врезающиеся в её кожу, кляп, засунутый в её рот и широкую повязку на глазах, я знаю её — я узнаю её, где угодно.

Магдалена Крэнмер. Моя бывшая надзирательница.

Она — старше меня лет на десять, стала моим личным ассистентом в свои поздние подростковые годы, где-то в двадцать с небольшим. Даже маленьким ребенком я знала, что не было ничего хорошего в ней. Но это не остановило меня от поиска её привязанности, я жаждала этого и постоянно попадала в её манипулирующие игры, которые всегда заканчивались ужасно для меня.

Я смотрела на своего прежнего мучителя, пока она пыталась сделаться такой незаметной, настолько это только было возможно на большой сцене, втягивая голову в плечи и пытаясь прикрыть свое тело связанными руками. Я должна была чувствовать себя плохо из-за неё, но я не чувствовала ничего.

Хорошо, это не совсем правда, мне было любопытно. Мне хотелось узнать, почему Грим схватил её и почему у мужчины на противоположной стороне комнаты такая сильная с ней связь.

Мне не пришлось долго ждать, чтобы получить ответ, по крайней мере, на один из моих вопросов.

Я вижу, как Коул кивает Гриму, который ухмыляется в ответ. Затем Грим наклоняется вниз, достаточно для того, чтобы намотать на свой кулак длинные темно-рыжие волосы Магдалены, вырывая из нее хныкающий звук, прежде чем она бесполезно пытается вырваться из его хватки. Я вижу, как возбуждение вспыхивает вокруг него, пока он наблюдает за её борьбой, и он позволяет ей несколько секунд подождать, прежде чем жестко тащит её и ставит на ноги, используя только её волосы как рычаг.

Она качается и угрожает рухнуть в его сторону, её голова неловко крутиться, пока женщина пытается уменьшить боль от натяжения кожи её головы. Грим не позволяет ей эту передышку и тянет её перед собой, одна рука удерживает её голову, другая — сжимает шею.

Тем временем, Коул продолжает говорить:

— Позвольте мне представлять вам разогрев сегодняшнего вечера, — он указывает рукой в её сторону, как будто объявляет нового исполнителя на сцене. — Это Магдалена. Некоторым из вас она знакома, некоторым — нет. Вам не нужно знать, кто она — только то, что она сделала. Мэгги отсюда снабжала Алека информацией. Информацией, которую она не могла бы выяснить самостоятельно. Но, это еще не все… — он быстро смотрит на меня, прежде чем продолжает, — она пыталась сломать кое-что моё.

Глаза Коула осматривают комнату, в то время, когда он говорит, и останавливаются на мужчине, за которым я прежде наблюдала. Я вижу искру красной вспышки его ауры, прежде чем он позволяет своему пристальному взгляду упасть на следующего мужчину.

— Таким образом… ставя под угрозу всё, что мы планировали годами, она снабжала Алека информацией, поэтому должна поплатиться за это, — он вновь переводит свой пристальный взгляд на мужчину до того момента, как вновь отвести его. — Она должна заплатить за убийство Филипса, — он кивает Гриму, и я вижу, как его лицо в шрамах загорается, проходят секунды, прежде чем он подносит свой любимый охотничий нож к горлу Магдалены.

— А также за обман кое-кого, кто принадлежит мне — она должна тоже заплатить.

Грим вжимает острие ножа в плоть Магдалены достаточно жестко, чтобы струйка крови полилась из пореза, оплетая шею и скатываясь между грудей.

— Обычно, — продолжает Коул, — я бы предложил её любому, кто захотел бы её взять и использовать — попрактиковать содомский грех с ней, чтобы продемонстрировать ей, что случается, когда предаешь новый «Багряный крест». Но… — его глаза опускаются на того же мужчину ещё раз, — это будет слишком легким наказанием для нее.

Когда последнее слово покидает его губы, Грим принимает его реплику и отрывает свой нож от её плоти.

Я осознаю то, что должно произойти, но не могу оторвать взгляд.

Одним быстрым движением, словно наблюдая, как горячий нож проскальзывает в масло, он погружает лезвие в центр её груди, как раз под её грудной костью, и тащит его вниз, разрезая кожу прямо до пупка и останавливаясь только тогда, когда нож доходит до уровня таза. Он ослабляет свою хватку на её волосах, и почти как в замедленном движении она соскальзывает на пол с негромким глухим стуком, что издает тело.

Положение её тела позволяет фатальной ране широко раскрыться, и её внутренности выливаются из неё. Кровавая масса внутренностей просачивается из её тела, как клубок окровавленных змей, кувыркаясь и проливаясь мясистой кучей снаружи живота.

Магдалена задыхается и трясется от шока, её движения только помогают большему количеству внутренних органов извергнуться из ее вспоротого живота.

Меня рвет прямо там, где я нахожусь. Это происходит мгновенно и полностью бесконтрольно. Моё тело оправляется от шока, и я хочу в отчаянии изгнать вид, звуки и запахи, которые заполняют эту комнату.

Никто не приходит ко мне на помощь. Моё скрюченное тело сгибается, и я задыхаюсь, неспособная следовать командам моего мозга, чтобы прекратить исторгать рвоту.

Никто не двигается, и, несмотря на то, что всё двоится из-за болезненных слез, ослепляющие мои глаза, я всё ещё могу видеть различные водовороты цветов, вращающиеся по комнате в беспорядочном безумстве, мой мозг неспособен справиться с натиском.

Единственный выстрел прорезает воздух, сопровождаемый глухим стуком большого тела, падающего на пол. Этого достаточно, чтобы заставить меня встать вертикально, последующий головокружительный натиск и вспыхивание цветов, угрожает заставить меня извергнуть рвоту ещё раз.

Я смотрю на сцену и вижу Люка, стоящего твердо, его пистолет вытянут перед ним.

Я следую за направлением его руки к его цели и вижу мужчину, за которым я ранее наблюдала, — резко осевшим на пол с единственным огнестрельным ранением в его лбу.

Все взгляды в комнате прикованы к упавшему мужчине, либо к Коулу, и я чувствую, что должна сесть, прежде чем упаду.

Я слышу его голос, но не могу достаточно сосредоточиться, чтобы увидеть его лицо.

— Ладно, это было также легко, как предложить ослику морковку.

Использование им моих ранее произнесенных слов не остаётся незамеченным мною, и я напряженно слушаю, когда его глубокий голос продолжает обращаться к пораженной публике в комнате.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒