Глава XIII ЯД

Несмотря на отставку, данную мне мадонной Паолой, я никуда не уехал из Пезаро. Однако вовсе не потому, что опасался противодействия со стороны синьора Филиппо, который, в отличие от своей сестры, после недавних разоблачений проникся ко мне еще большим уважением и не захотел бы отпускать меня. Да я и не помышлял об отъезде. Я не терял надежды, что отношение мадонны Паолы ко мне изменится, или же мне представится возможность помешать семейству Борджа осуществить свои матримониальные планы. Эпиталама была напрочь забыта, и я проводил все свои дни, изобретая способы — один фантастичнее другого — спасения мадонны Паолы, которые, по зрелом размышлении, я решительно отвергал.

Так минуло более полутора месяцев, и за это время она ни разу не заговаривала со мной. Нас частенько навещал губернатор Чезены, и нетрудно было догадаться, чем Пезаро притягивал его. Он всегда бывал внимателен и учтив с мадонной, и я начал опасаться, что она может согласиться прибегнуть к помощи, которую он однажды обещал ей. К счастью, мои опасения оказались напрасными, поскольку ее отвращение к нему становилось все более очевидным, и как-то раз — это было в самом начале декабря — я случайно подслушал несколько фраз, которые окончательно успокоили меня на этот счет.

— Мадонна, — услышал я его слова, — вы можете пожалеть о таком обращении с Рамиро дель Орка.

— Если вы не умерите свою настойчивость, мессер, — ледяным тоном ответила она, — я расскажу о вашем одиозном сватовстве вашему господину, Чезаре Борджа.

Они, должно быть, услышали звуки моих шагов и замолчали, и когда я проходил мимо них, глаза Рамиро сверкали злобой, как у загнанного в клетку зверя. Я с удовлетворением подумал, что теперь-то Рамиро не отважится остаться в Пезаро, но я ошибся. Он никуда не уехал, и на следующий день, в воскресенье вечером, мы все вместе ужинали в банкетном зале.

Во вторник или в среду ожидалось прибытие Чезаре Борджа и его кузена Игнасио, и разговор, конечно же, шел только об этом. Синьор Филиппо был в превосходном настроении, как и большинство присутствовавших за столом. Одна мадонна Паола сидела с потухшим взором, бледная и печальная, и темные круги под ее глазами ничуть не украшали ее. Мне было искренне жаль ее, но чем я мог ей по мочь?

Рамиро объявил, что завтра утром покидает Пезаро, и предложил всем выпить за здоровье прекрасной синьоры Сантафьор, которая вскоре станет супругой доблестного и благородного Игнасио Борджа. Такой тост невозможно было отклонить, не нарушая правил приличия; мадонна Паола даже улыбнулась в ответ, беря в руку поднесенный ей прекрасный золотой кубок, полный вина, и вряд ли кто, кроме меня, догадывался, каких сил ей это стоило. Мы выпили, и если бы в тот момент я случайно не скосил глаза, от моего внимания ускользнула бы странная, жестокая улыбка, исказившая черты лица Рамиро дель Орка. Я тут же забыл об этом, но очень скоро мне пришлось вспомнить о гримасе мессера Рамиро.

На другое утро, выходя из своей комнаты, я столкнулся с бледным как мел сенешалем дворца.

— Вы слышали, мессер Ладдзаро? — вместо приветствия вскричал он дрожащим голосом.

— О чем? — спросил я, невольно отшатнувшись от него.

— Мадонна Паола умерла, — всхлипнув, сказал он.

— Умерла? — чуть слышно прошептал я и медленно наклонился к самому его лицу. — Что за чушь вы несете?

— Вы как будто не хотите услышать меня, — почти простонал он. — Vergine Santissima! [Пресвятая Дева (ит. )] Можно ли поверить, что мадонна Паола, ангел Господень во плоти, лежит сейчас бездыханная и неподвижная? Увы, такой ее нашли сегодня утром.

— О Боже! — вскричал я.

Я сломя голову ринулся вниз по лестнице и ворвался прямо в апартаменты мадонны Паолы. Там, в прихожей, уже собралась целая толпа притихших и бледных обитателей Палаццо Сфорца, да и я сам, вероятно, выглядел не лучше их. Кто-то схватил меня за рукав. Я резко обернулся и увидел перед собой синьора Филиппо, от былой жеманности которого не осталось и следа. Рядом с ним стоял серьезный седобородый синьор в темном платье, по виду доктор.

— Произошло нечто страшное и загадочное, мой друг, — вполголоса произнес Филиппо.

— Это правда, неужели это правда, синьор? — в отчаянии вскричал я, чем привлек к себе всеобщее внимание.

— Я вижу, вы тоже потрясены случившимся, — вздохнул он. — Dio Santo! [Святый Боже (ит. )] Она уже холодна как лед. Я только что был у нее. Идите сюда, Ладдзаро.

С этими словами он потянул меня прочь от толпы, в соседнюю комнату, служившую мадонне Паоле молельней. Вместе с нами пошел и врач.

— Наш уважаемый доктор подозревает, что она была отравлена, — сказал синьор Филиппо, прикрыв за собой дверь.

— Отравлена? — переспросил я. — О Господи! Но кем? Ведь ее все так любили. Любой дворянин Пезаро, достойный своего титула, с радостью отдал бы за нее свою жизнь. Кто мог совершить такое поистине чудовищное злодеяние?

И тут я вспомнил о Рамиро дель Орка и о зловещей улыбке, появившейся у него на лице, когда мадонна Паола пила свой бокал.

— Где губернатор Чезены? — вскричал я.

Во взгляде синьора Филиппо промелькнуло удивление.

— Он уехал сегодня утром. Но почему вы спрашиваете о нем?

Я рассказал ему о том, что видел вчера за столом, и как оказался невольным свидетелем разговора мадонны Паолы и Рамиро, угрожавшего отомстить за свои отвергнутые ухаживания. Филиппо внимательно выслушал меня, но когда я закончил, с сомнением покачал головой.

— Даже если все обстоит так, как вы говорите, зачем ему столь бессмысленное убийство? — с недальновидной самоуверенностью спросил он, словно для злонамеренного человека ревность — недостаточный повод уничтожить то, что не может ему принадлежать. — Нет и еще раз нет; вы сами не понимаете, что говорите. Я думаю, что потрясение, которое вы сегодня испытали, узнав о кончине мадонны, заставило вас превратно истолковать его взгляд. Да и все мы, скорее всего, глядели на нее в тот момент.

— Возможно, но не с таким выражением, — не уступал я.

— Вы думаете, что он сам подсыпал яд в ее бокал? — серьезно спросил доктор.

— Это исключается, — ответил я. — У него просто не было такой возможности; но он мог подкупить слугу.

— Что ж, тогда это нетрудно проверить, — сказал он. — Вы случайно не помните, кто из слуг подавал вчера вино?

— Я помню, — быстро ответил Филиппо.

— Допросите его; если надо, отправьте его на дыбу, чтобы он рассказал все без утайки.

Синьор Филиппо немедленно послал меня разыскать этого слугу, венецианца по имени Забателло, однако сделать это оказалось не так-то просто. Забателло как в воду канул. Самые тщательные поиски ничего не дали, что для меня явилось самым веским доказательством его причастности к отравлению мадонны Паолы. Узнав о его исчезновении, синьор Филиппо разослал во все стороны всадников с приказом во что бы то ни стало найти негодяя и вернуть его, живым или мертвым, в Пезаро. Но все это не имело для меня большого значения. Мадонна Паола умерла, и эта единственная и всепоглощающая реальность вытеснила в моем сознании все второстепенные детали, даже то, что ее отравили. Она была мертва, мертва, мертва! Эти жуткие слова набатом гудели в моей голове, грозя довести меня до отчаяния. Она умерла, и мир для меня опустел.

Я ушел к морю и там, вдали от чужих глаз, излил свое горе разбушевавшейся стихии — кому еще я мог поведать о нем? И скорбя вместе со мной, волны оплакивали ее слезами соленой пены, обдававшей меня, и ветер стонал, словно передавая мне ее прощальный привет. Ближе к вечеру я наконец покинул морской берег и, обогнув замок, как был, с растрепанными волосами и в измятой одежде, пошел в город. Навстречу мне двигалась похоронная процессия; едва завидев фигуры в черном с надвинутыми на головы капюшонами, медленно приближавшиеся ко мне в зловещем свете восковых свечей, которые они держали в руках, я упал на колени прямо в уличную грязь и простоял, не поднимая головы, до тех пор, пока гроб с телом мадонны Паолы не пронесли мимо меня. Процессия скрылась в дверях церкви Святого Доминика, куда вскоре, собрав свои последние силы, пришел и я; вновь преклонив колени в тени одного из боковых проходов, я застыл, словно одно из церковных мраморных изваяний, под монотонное распевание псалмов и погребальных молитв.

Пение окончилось, монахи направились к выходу из церкви, а вслед за ними потянулись придворные и уличные зеваки, случайно оказавшиеся здесь. Но я еще долго оставался наедине с моей возлюбленной, ушедшей в мир иной; я до сих пор не знаю, молился ли я тогда, в эти жуткие часы полного одиночества, или богохульствовал, в отчаянии проклиная судьбу и упрекая Бога.

Шел, наверное, третий час ночи, когда я наконец поднялся с колен. С трудом переставляя одеревеневшие от долгого стояния на холодных камнях ноги, я добрел до церковных дверей и попытался открыть их. Однако они были уже заперты на ночь, в чем я убедился, несколько раз толкнув их. Это открытие, впрочем, ничуть не испугало меня. Совсем наоборот: мои чувства были настолько расстроены, что я совершенно не представлял, где проведу остаток ночи, и потому даже обрадовался, когда эта проблема решилась сама собой.

Медленно ступая, я вернулся к черному катафалку, по углам которого ярко горели огромные восковые свечи, и эхо моих шагов гулко отдавалось под сводами холодной опустевшей церкви. Я уселся на скамью и, уперевшись локтями в колени, обхватил голову руками. Я насквозь продрог, но едва ли сознавал это. Да и мог ли я тогда думать о чем-либо другом, кроме мадонны Паолы, чье тело покоилось во гробе совсем рядом со мной? В моей памяти, одна за другой, всплывали сцены наших встреч и бесед, и мне казалось, что с тех пор, как мы впервые встретились на дороге, ведущей в Кальи, я помнил каждое ее слово, адресованное мне. Затем мое настроение изменилось, и меня охватил гнев и неудержимая жажда мести. Пускай Филиппо сомневается в доказательствах, которые я представил ему, я не стану сидеть сложа руки. Я сделан из другого теста. Я решил, что останусь в Пезаро и дождусь погребения мадонны Паолы, но затем немедленно отправлюсь в Чезену и заставлю Рамиро дель Орка расплатиться за содеянное им зло.

Я еще долго сидел в умиротворяющей тишине церкви, изобретая планы отмщения, один ужаснее другого, пока новое желание не овладело мною: в последний раз взглянуть на прекрасный лик моей возлюбленной. Что мешало мне? Кто здесь упрекнул бы меня в моем желании? Я поднялся со скамьи и, совершенно обезумев, громко выкрикнул две последние фразы, словно бросая этим вызов всему миру. Мои восклицания громогласно разнеслись по всей церкви и устрашающим, леденящим кровь эхом вернулись ко мне, но это ни в коей мере не отвратило меня от моего намерения.

Я шагнул к катафалку и, схватившись за край расшитого серебром черного покрова, резко сдернул его, чем чуть было не погасил пламя свечей. Я подтащил к катафалку скамью, на которой сидел, и встал на нее, так что моя грудь оказалась чуть выше гроба. Я взялся за его крышку и весьма удивился: она оказалась не прибитой. Не отдавая себе отчет в том, что делаю, я сдвинул крышку гроба в сторону, и она с жутким грохотом, от которого, казалось, содрогнулось все церковное здание, упала на каменный пол. Но я не обратил на это ни малейшего внимания. Передо мной лежала, как белоснежный ангел, мадонна Паола, и ее лицо было скрыто вуалью. Изо всех сил пытаясь унять дрожь в руках, я с величайшим благоговением приподнял вуаль, мысленно умоляя усопшую простить меня за то, что я осмелился потревожить ее покой, и вгляделся в прекрасные черты ее лица, как будто совершенно не тронутые печатью смерти.

В самом деле, трудно было поверить в то, что она умерла. Она словно спала, и на ее губах, розовых, почти такого же цвета, какими они были при жизни, застыла едва заметная улыбка. Но как такое могло быть? Ведь губы покойников обычно имеют синеватый оттенок. Мое удивление было столь велико, что я на секунду забыл о своем горе и во все глаза уставился на нее. Я сразу отметил, что ее кожа была не мертвенно-бледной, а имела, пожалуй, чуть тепловатый оттенок, и тут мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не закричать, — мне показалось, что лежавшая на ее груди вуаль легонько шевельнулась. Должно быть, это сквозняк, подумал я и закрыл глаза, чтобы унять свою не в меру разыгравшуюся фантазию.

Некоторое время я стоял так, спрашивая себя, не пора ли мне сойти на пол и закрыть гроб, пока я окончательно не сошел с ума. Инстинктивно я пытался уловить хотя бы малейшее движение воздуха в церкви, но вокруг царило мертвенное спокойствие, нарушаемое только слабым потрескиванием восковых свечей, ровно горевших по углам катафалка. Когда я наконец-то решился открыть глаза, я понял, что не ошибся.

Она явно проявляла признаки жизни, и ее медленно вздымавшаяся и опадавшая грудь служила тому подтверждением. Видимо, яд оказался недостаточно сильным, чтобы убить Паолу, и теперь его действие заканчивалось, а то состояние, в котором она находилась сегодня утром, всего лишь сильно напоминало смерть, что и ввело в заблуждение тех, кто видел ее, включая осмотревшего ее врача.

Но означало ли это, что отравитель ошибся и случайно всыпал не ту дозу яда в ее бокал? Я не стал задумываться над этим вопросом. Да и мог ли я долго предаваться подобного рода размышлениям, когда все мое существо ликовало от радости и моим самым большим желанием было сломя голову бежать отсюда за помощью и поднять на ноги, если потребуется, весь город? Но затем я вспомнил о запертых церковных дверях и понял, что сколько бы я ни вопил, никто не услышит меня. Я мог рассчитывать только на свои силы и первым делом должен был защитить ее от холода декабрьской ночи, который к утру обещал усилиться. К счастью, у меня на плечах был теплый плащ, а если этого оказалось бы недостаточно, я мог воспользоваться плотным надгробным покровом, который темной кучей валялся на полу возле скамьи.

Я наклонился над гробом, подсунул одну руку под голову мадонны Паолы и стал осторожно поднимать, пока наполовину не усадил ее и не смог крепко обхватить за талию. Затем, непрестанно бормоча молитвы и славословия, я вытащил ее из гроба, и тепло ее тела, а также гибкость всех ее членов послужили мне еще одним подтверждением того, что она действительно была жива. В следующую секунду я бережно опустил ее на скамью и собрался было снять с себя плащ, но что-то заставило меня замереть на месте.

Я услышал шаги возле церковных дверей.

Мне захотелось во все горло закричать о том, кого я обнаружил здесь, но что-то заставило меня прикусить язык и настороженно прислушаться. Кто мог объявиться здесь в такую пору? Чего он мог искать в церкви Святого Доминика? Кто это был: случайный прохожий или нет? Последний вопрос недолго оставался без ответа. Шаги приблизились к самым дверям и замерли возле них. Я содрогнулся от ужаса, по моей спине побежали мурашки, и я не удивился бы, если бы узнал, что волосы у меня на голове встали дыбом, как шерсть у рассерженной собаки. Что-то тяжелое стукнуло в дверь, и вслед за этим раздался приглушенный голос, который я, однако, безошибочно узнал даже на таком расстоянии, — возможно, потому, что больше всего на свете боялся услышать именно его. Это был голос Рамиро дель Орка.

— Заперто, Бальтасар. Доставай свои инструменты и ломай замок.

И тут я все понял; все в этой загадочной истории встало на свои места. Мадонна Паола была отравлена таким ядом, который лишь на короткое время вызывает появление всех свойственных смерти признаков. Я слышал о существовании подобных ядов и, вероятно, только что воочию убедился в эффективности действия одного из них. Месть Рамиро за свои отвергнутые ухаживания оказалась не столь уж примитивной. В чем-то синьор Филиппо был прав: Рамиро действительно не имело смысла убивать мадонну Паолу. Поэтому он пошел на хитрость и решил сначала усыпить, а затем под покровом ночи вынести ее из церкви. В самом деле, что подумают завтра утром люди, обнаружившие церковные двери взломанными, а гроб — пустым? Они, вероятнее всего, предположат, что тело выкрал какой-нибудь колдун или заклинатель, чтобы воспользоваться им для своих неблагочестивых занятий.

Я обругал себя дураком, что не сообразил заглянуть в гроб раньше, — тогда у меня оказалось бы достаточно времени для того, чтобы надежно спрятать Паолу. Но как быть теперь? Мой лоб покрылся испариной. Судя по голосам за дверью, там находилось еще трое или четверо мужчин, не считая самого мессера Рамиро дель Орка. Что я смогу сделать против них с одним своим кинжалом? Как спасти ее? Мое присутствие ничуть не помешает Рамиро исполнить свой дьявольский замысел. Завтра утром рядом с пустым гробом обнаружат безжизненное тело Ладдзаро Бьянкомонте; это даст жителям Пезаро богатую пищу для размышлений, но вывод, к которому они придут, едва ли будет сильно отличаться от того, что я уже успел сделать.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒