Глава 19.. Падучие звёзды.

Глава 19.

Падучие звёзды.

Ах, это сладкое предвкушение перемен! Одновременно волнующее и пугающее, заставляющее торопить время, но и успевать наслаждаться настоящим.

Весь остаток дня и я, и Яринка буквально растворялись в ощущении счастья, которое особенно остро воспринималось после недавних тяжёлых событий. Мы почти не разговаривали друг с другом, но и в дортуаре, и в столовой, и на прогулке, переглядывались с затаённой радостью, словно ища друг у друга подтверждения, что всё происходит с нами по правде. Даже ночью я долго боялась уснуть, чтобы поутру не оказалось, что это был просто сон. Вместо этого плавала в невесомой полудрёме и представляла падающие с бархатно-чёрного неба звёзды, те, что мы видели в прошлом августе. Теперь они казались мне чем-то вроде доброй приметы, символом того, что мы собирались сделать. Исчезнуть, улететь, сорваться вольными звёздочками с неба, кануть в лесную чащу...

Убаюканная этими мыслями, я уснула незаметно для себя, а первое, о чём я подумала, проснувшись, что уже совсем скоро буду по утрам открывать глаза в другом месте, и видеть перед собой других людей. Не Зину, деловито заправляющую свою постель, не Настусю, похудевшую и осунувшуюся, виновато косящуюся в мою сторону. И за окном не будет привычного пейзажа, да и само окно будет другое. Я понятия не имела, где нас поселят, но почему-то представляла маленькую деревеньку вроде Маслят, только не с бревенчатыми домами, а из красного кирпича, как в приюте.

Захотелось срочно узнать, что думает по этому поводу Яринка, и я свесилась с постели, заглядывая на нижний ярус кровати. Но Яринка спала, презрев звонок будильника, спала, разметавшись на спине, и чуть улыбаясь уголками губ. Будить её я не стала, осторожно спустилась на пол босыми ногами, скинула ночную рубашку, и уже привычно оглянулась через плечо на зеркало, проверяя, сходят ли с попы следы от розог. Следы сходили, правда, не так быстро, как мне хотелось. Сестра Марья сказала, что шрамов не останется, и это радовало, слишком унизительным было бы такое напоминание.

Зина и Настуся, перекинув через плечи полотенца, шмыгнули за дверь, избегая моего взгляда - они снова везде ходили вместе, но нас с Яринкой сторонились. Мы тоже не искали их общества, и даже сейчас я вздохнула с облегчением, оставшись в дортуаре наедине с подругой. Которой, кстати, пора уже просыпаться. На сегодня у нас есть планы. Я должна сходить в церковь и под каким-нибудь предлогом, забрать оттуда свою нотную тетрадь, подаренную мне на день рождения Марфой Никитовной. В эту тетрадь я не только записывала этюды и пьесы, заданные для изучения, но и кое-что придуманное лично мною. Эти опусы я ещё никому не показывала и не думала, что создаю шедевры, но бросать не собиралась. Если будет возможность, то там, в другом месте, я продолжу занятия музыкой, и может быть, вернусь к этим наброскам, чтобы довести их до ума.

Яринка просыпалась тяжело, хныкала и пряталась под одеяло, пока я пыталась его с неё стянуть. Она тоже должна была сегодня забрать из пошивочной то, что успела там смастерить. Конечно, и моя тетрадь, и Яринкины наряды, вполне могли бы и подождать ещё пару дней, но нам не терпелось хоть как-то начать сборы в дорогу, самим себе показать насколько серьёзно мы настроены.

А возможно, это нам подсказал голос-без-слов, который знал, что собираться нужно уже сейчас.

В гостиную мы явились самыми последними - поднять Яринку с постели, если она не выспалась, дело не пяти минут. Вся группа уже сидела там, терпеливо ожидая Агафью с новостями. Хотя теперь, ожидание это стало скорее символичным, воспитательница уже давно не приносила своим питомицам приглашений к знакомству. Интерес к новоиспечённым невестам спал, самых симпатичных уже выбрали, но оставшиеся продолжали на что-то надеяться, и каждое утро приходили в гостиную с выражением смиренного терпения на лицах. Остальным ничего не оставалось, как по инерции составить им компанию.

Сегодня Агафья не заставила себя ждать. И появилась она, не как обычно, хмурой и строгой, а очень даже оживлённой, что в свою очередь вызвало оживление среди ожидающей половины группы. Сейчас даже несведущему в наших делах человеку было бы легко отличить девочек, успевших обзавестись кавалерами, от одиноких. У первых на лицах отобразилось лишь доброжелательное любопытство, в то время как вторые, с загоревшимися глазами, в едином порыве подались вперёд, успевая награждать друг друга ревнивыми взглядами.

Но надеялись они напрасно. Сегодня Агафья никого не осчастливила, хоть и думала, что несёт замечательное известие.

- Девушки, - она встала перед нами, сложив руки на животе, и глядя почти умильно, - Думаю, что сейчас мне удастся вас и огорчить и обрадовать.

Повисла значительная пауза, от которой все ещё больше насторожились.

- Огорчить, потому что, скоро мы попрощаемся с одной из нас навсегда, - торжественно провозгласила воспитательница, - Чему же тут радоваться, подумали вы? Я отвечу. Воссоединение семьи - всегда радостное событие!

Разумеется, никто ничего не понял, и группа начала удивлённо переглядываться, разве что пальцами у виска ещё не вертели. Но Агафья этого не заметила, она вдруг зашагала вперёд, ловко лавируя между пуфиками, и приблизилась к Яринке. Несколько секунд растрогано смотрела на мою начавшую стремительно краснеть подругу, потом порывисто обняла.

Концентрация недоумения вокруг достигла критической отметки, когда воспитательница, наконец, сочла нужным объяснить своё странное поведение.

- Завтра, - неестественно высоким от восторженных ноток голосом объявила она, - Наша Ярина возвращается в родительский дом! Её отец осознал ошибочность своего поступка, совершённого, надо думать в состоянии аффекта после смерти супруги, и теперь хочет вернуть дочь.

По гостиной пронёсся поражённый вздох. Такого наша группа ещё не видела. Как-то уже повелось считать, что попасть в коррекционный приют, всё равно, что на тот свет - обратной дороги быть не может. И если найти жениха и выйти замуж в четырнадцать лет, по местным меркам - удивительное везение, то вырваться из этих стен ещё раньше, и ни куда-нибудь, а домой - просто выигрыш в миллионную лотерею.

И никто не понял, почему Яринка не кричит от радости, не бросается на шею Агафье, и не плачет от избытка чувств, а сидит с остановившимся взглядом.

- Ты меня слышала? - Агафья положила руку ей на плечо, - Твой отец хочет забрать тебя, завтра он будет здесь. Ты поедешь домой.

Яринка, наконец, разжала судорожно стиснутые челюсти, и заговорила глухим ровным голосом:

- Почему завтра? Он же должен ещё оформить документы.

- Оформление не заняло много времени, - Агафья, казалось, не заметила её подозрительного спокойствия, - Он твой родной отец, а это облегчило дело.

Яринка закусила губу, отчаянно посмотрела на меня. Воспитательница растолковала этот взгляд по-своему и снова приобняла её.

- Не расстраивайся, дорогая. Я разрешу Дарье звонить тебе раз в неделю, и возможно, как-нибудь, вы с папой сможете её навестить.

Яринка не пошевелилась, и я поняла, что мне пора выступить на сцену, иначе сейчас моя слишком эмоциональная подруга чего-нибудь учудит.

Демонстративно всхлипнув, я кинулась обнимать её, бормоча всякую ерунду вроде " так за тебя счастлива" и " ты это заслужила". Спустя секунду, ко мне присоединились другие девочки, и Яринка утонула в волне поцелуев и поздравлений. Насколько они были искренними, оставалось только предполагать, но подозреваю, что многие действительно радовались устранению красивой соперницы, ведь Яринкина анкета на сайте приюта, исчезнет вместе с ней.

Некоторое время Агафья растроганно наблюдала за нашей кучей-малой, потом терпеливо поторопила:

- Девушки, завтрак, - и обратилась к Яринке, выпавшей из коллективных объятий ошалевшей и взъерошенной, - А тебя, дорогая, я сегодня освобождаю от школы, тем более, что твои документы уже собраны, и сегодняшние оценки засчитаны не будут. Можешь погулять, попрощаться с приютом, побыть наедине с собой, тебе сейчас это нужно.

- Сударыня, - Яринка рассеяно пригладила выбившиеся из косы пряди, - Агафья Викторовна, пожалуйста, можно Дашу тоже освободить? Нам надо... мы хотели бы...

Воспитательница бросила на меня недовольный взгляд, на её лице ясно отобразилась внутренняя борьба. С одной стороны, она ещё слишком хорошо помнила все мои художества, с другой - даже наша железобетонная Агафья обладала каким-то состраданием, и понимала, что, не смотря на её недавние слова о возможных звонках и визитах, скорее всего, мы с Яринкой видимся последний раз.

- Хорошо, - наконец изрекла она после продолжительной паузы, - Ради такого случая я пойду вам навстречу, и очень надеюсь, что пропущенный день не отразится на успеваемости Дарьи.

- Спасибо, - искренне сказала я, - Большое спасибо.

Но Агафья лишь устало отмахнулась.

- Однако на завтрак извольте пойти.

И мы пошли. Пришлось отсидеть положенное время в столовой и даже через силу проглотить несколько ложек каши, пока наши одногруппницы не отправились в школу, и мы наконец-то не остались вдвоём.

- На лестницу? - спросила Яринка, с отвращением отодвигая от себя тарелку.

- Лучше на улицу, - ответила я, и передразнила Агафью, - Тебе же надо попрощаться с приютом.

Снаружи было почти лето. Зеленела трава, на газонах часто высыпали маленькие солнышки одуванчиков, в воздухе гудели шмели. Я привычно глянула в сторону леса - забора уже почти не было видно за распускающейся на деревьях листвой.

- Дайка, - сказала Яринка, нервно оглянувшись на корпус, - Если отец меня завтра заберёт, я не смогу в пятницу прийти в лес. Я думала за завтраком... даже если убегу из дома, то не доберусь сюда без денег. А убежать я не смогу, отец не дурак... то есть дурак конечно, но за мной будет следить. Он знает, что я не хочу с ним жить.

- Он далеко отсюда живёт?

- Далеко. Мне бы пришлось ехать на вокзал, потом сюда на электричке. А как от электрички до нашего леса добраться, я вообще не знаю.

- Не нужно никуда добираться. И с отцом уезжать не нужно, - я говорила совершенно спокойно. Не только Яринка за завтраком не теряла времени, я тоже думала, что теперь делать. И придумала. Впрочем, ничего другого нам не оставалось, так что особо напрягать фантазию не пришлось.

Подруга выжидательно молчала, глядя на меня с робкой надеждой, и я вдруг ощутила прилив решимости. Раз уж судьбе угодно нас поторопить, пусть будет так.

- Мы убежим сегодня ночью.

Яринка растерянно моргала.

- Но ведь сегодня понедельник. А машина придёт за нами только в пятницу... почти в субботу. Где мы будем...

- В лесу. Придётся эти дни прятаться в лесу.

- Нас будут искать!

- Значит, надо сделать так, чтобы не нашли.

- Дайка, - Яринка почти кричала, - Вас в тайге нашли! А тут даже не лес, а...

- Знаю! Не ори. Сама тогда что-нибудь предлагай.

Яринке предлагать было нечего, и она сникла, уткнулась глазами себе под ноги, и забормотала вполголоса:

- Тварь, урод, ненавижу, почему он всегда всё портит? Да что б его об угол шанадарахнуло...

Я не стала вслушиваться. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о том, кого именно проклинает моя подруга. И сейчас я, как никогда, была близка к тому, чтобы присоединиться к этим проклятиям. Её отец даже при желании не смог бы выбрать момента хуже, чтобы внезапно предъявить свои права на дочь. И зачем он это сделал? Никаких предположений у меня даже близко не было, но одно я знала точно - нельзя дать ему добраться до Яринки. Даже на один день - нельзя. Если раньше при неудачном побеге я рисковала кроме заслуженного наказания, которое было бы крайне суровым, навсегда потерять связь с Дэном и другими, то теперь всё обстояло намного хуже. Потерять Яринку я не могу. А значит, и ошибиться ни в чём нельзя, слишком дороги ставки. Или сегодня ночью у нас всё получится, или мы больше никогда не увидимся.

Яринка продолжала бубнить себе под нос, суля папаше жуткие кары, и этим очень мешая мне думать. А я должна была думать, потому что времени у нас теперь почти нет, как нет и права на ошибку.

- Сходила бы ты к Варваре, - торопливо посоветовала я, дождавшись, когда подруга на секунду замолчит, переводя дух между ругательствами, - Забери свои платья. А я как раз пока в церковь смотаюсь.

Яринка недовольно глянула на меня, прервавшись, надо думать, на самом интересном, но спорить не стала.

- Тогда увидимся в дортуаре? Как раз вещи соберём, пока эти в школе...

Я кивнула, и мы разошлись в разные стороны. Оглянувшись один раз, я увидела, что Яринка не торопится - она брела по дорожке, еле переставляя ноги, и опустив голову. Не то продолжала обдумывать планы мести отцу, не то последовала совету Агафьи, и мысленно прощалась с приютом.

В церкви было тихо и пусто. Кружились в воздухе пылинки, золотились рамы икон, солнечные лучи, падая сквозь витражи, украсили пол и стены разноцветными пятнами. Горело несколько свечей. Сама не зная зачем, я взяла одну из них и поочерёдно зажгла остальные, успевшие погаснуть. Но в ярком дневном свете их огоньки были почти не различимы.

В нашей комнатке за клиросом так же никого не оказалось, Марфа Никитовна приходила сюда только после обеда. Я выдвинула один за другим ящики стола, и там, среди беспорядочно сваленных книг, учебных пособий по сольфеджио, и нотных сборников, нашла свою тетрадь. Достала, прижала к груди. Но вместо того, чтобы уйти, села на один из стульев, прислонившись затылком к стене. Нужно многое обдумать, а лучшего места для этого сейчас не найти. Здесь меня никто не потревожит.

А когда, спустя полчаса я вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь, и щурясь от яркого торжественного света, льющегося в окна, то уже точно знала, что делать дальше. Почти никакой моей заслуги в этом не было, всё нашептал голос-без-слов, слышимый в пустой церкви отчётливо, как никогда.

И, повинуясь ему, прежде чем уйти, я подошла к одному из окон, и приоткрыла его.

Яринка, внимательно выслушав мой план, не стала возражать и говорить, что я сошла с ума, не стала и напоминать о возможных последствиях. Лишь глаза её расширились и потемнели, а пальцы нервно скребнули по покрывалу. Но она сразу вязал себя в руки, и сказала, глядя в сторону:

- Значит, сжечь мосты. А что... так даже правильно будет. Пусть они нас запомнят. Помирать, так с музыкой.

- Сжечь, - эхом отозвалась я, и добавила, пытаясь успокоить скорее себя, чем подругу, - Зато точно убежим.

Яринка кивнула, взяла аккуратно сложенную стопку платьев, принесённых из пошивочной, и принялась запихивать в школьную сумку. Платья не влезали, и я подвинула ей свою. В очередной раз напомнила себе, что как бы мы не торопились ночью, но надо не забыть забрать из тайника наши рогатки, мою, Дэна, и Яринкину. Пчёлку, Рога дьявола, и Бланку. И не важно, останется ли место в сумках, рогатки можно просто повесить на шею.

- Вторник, среда, четверг, пятница, - вслух посчитала Яринка, загибая пальцы, - Дайка, что мы будем есть все эти дни?

Я беспомощно пожала плечами. Об этом тоже думала, сидя в церкви, даже спрашивала голос-без-слов, но всё, что он смог подкинуть мне по этому поводу - напоминание о прочитанной где-то информации о том, что человек живёт без еды месяц и больше. Нельзя сказать, что это меня утешило, но и тревожить голос-без-слов по таким пустякам я больше не стала. Он был занят куда более важной проблемой - безопасностью нашего побега.

- Может, попробовать принести хлеба из столовой? - продолжала переживать Яринка, - Хоть немного взять с собой?

Я подумала и мотнула головой.

- Нет. Если заметят, могут что-то заподозрить. Тогда конец.

- Ладно, хоть на ужин постараемся нажраться от пуза, - буркнула подруга, запихивая раздувшуюся сумку в свой шкафчик.

- И на обед тоже, - кивнула я и предложила, - Давай сходим в библиотеку, посмотрим карту местности, может, сообразим, где лучше прятаться.

Но карта мало что нам дала. Конечно, мы увидели там и наш приют, и храмовый комплекс к югу от него, и даже тот самый поворот на шоссе, возле которого нас должна будет ждать машина других. Но вокруг всего этого было совсем немного леса, где надёжно прятаться в течении четырёх дней представлялось затруднительным.

Чтобы не впадать в уныние и не пугаться ещё больше, я запретила себе пока думать об этом. На текущий момент наша главная задача - убежать. И сделать это так, чтобы никто не помешал, и хотя бы первые два-три часа не пустился в погоню. Для этого и нужен отвлекающий маневр, придуманный мною в церкви.

День тянулся как резиновый. Мы вернулись в дортуар и попытались поспать, помня о предстоящей трудной ночи, но были слишком взвинчены даже для того, чтобы просто закрыть глаза. Потом сходили на обед, где постарались упихать в себя всё до чего дотянулись. Из школы вернулись Зина и Настуся, смущаясь, преподнесли Яринке разрисованную фломастерами самодельную открытку, с пожеланиями и подписями от всех одногруппниц. Яринка поблагодарила, обняла Зину, а немного замешкавшись, и Настусю, отчего та жалобно заморгала и зашмыгала носом. Я подумала, что нельзя прощаться с ней вот так, навсегда оставляя с чувством вины. Но нужных слов не нашлось - я просто поймала Настусин взгляд и постаралась улыбнуться ей как можно теплее. Настуся несмело улыбнулась в ответ, и на душе у меня стало одним камнем меньше. Зла на дурёху я уже давно не держала, понимая, что она всего лишь жертва обстоятельств, как и я сама.

С приходом соседок возможность разговаривать о своём исчезла, и мы ушли на улицу. Гуляли по дорожкам, сидели на скамейках, кидали камешки в пруд, в общем, следовали совету Агафьи - прощались с приютом. Не то чтобы мне было грустно, но без некоторой ностальгии не обошлось, всё-таки были здесь и хорошие времена и ценные приобретения. Моя дружба с Яринкой, знакомство с Дэном, первые попытки спорить с судьбой и понимание того, что я способна на борьбу. Так что, если всё получится, и я больше не вернусь в это место, то вспоминать о нём буду без зла.

Только бы не вернуться...

Ближе к вечеру, измотавшись от ожидания, мы всё-таки уснули прижавшись друг к другу на Яринкиной кровати, чем чуть не провалили всё дело - Зина забеспокоилась, что мы опять заболели, и хотела позвать сестру Марью, чьё пристальное внимание нам сейчас было совсем не кстати. Кое-как успокоив добрых соседок, мы, придав себе преувеличенно бодрый вид, отправились на ужин. От волнения кусок не лез в горло, но я заставила себя съесть всё до последней крошки, помня о том, что нам предстоит четыре дня голода.

После ужина мы снова ушли на улицу, где последний раз в деталях обсудили весь план, от и до. Момент истины приближался.

Самыми трудными оказались часы, проведённые в темноте, в постели, когда приют отошёл ко сну, а мы лежали под одеялами, чутко прислушиваясь к ночным звукам. Бежать следовало в самое глухое время ночи, между двумя и тремя часами, и я чуть не сошла с ума, подгоняя каждую минуту. Яринка возилась и вздыхала внизу, часы тикали в тишине, а меня по очереди волнами накрывали то отчаянная надежда, то почти неконтролируемый страх.

Всё имеет свой конец, кончилось и это выматывающее душу ожидание. Уже одетые, на подоконнике, мы дождались, когда под окнами, с очередного обхода пройдёт охрана, потом бесшумно подхватили сумки, и на цыпочках, босиком, скользнули к двери. На пороге, я, на миг задержавшись, оглянулась на комнату, в которой прожила последние три с половиной года, и сердце сжалось, тюкнуло невпопад. Особенно грустно было смотреть на свою уже остывающую постель, с откинутым одеялом и брошенной поверх него ночнушкой. Я запоздало подумала, что ночнушку можно было бы и забрать с собой, но возвращаться не стала. Всё это, и моя постель, и скомканная ночнушка, и тапочки, одиноко стоящие на полу, было уже в прошлом. А прошлое лучше не ворошить.

В вестибюле двери оказались заперты на засов изнутри, чему я уже в который раз удивились. Зачем? Снаружи запираться не от кого, а тех, кто захочет выйти, засов не удержит.

У дверей мы накинули пальто, которые до этого несли в руках. Для пальто было уже слишком тепло, но нас ожидали ночёвки без крыши над головой, и мы постарались предусмотреть это. Тем более, что пояса от этих пальто очень пригодились нам, чтобы закрепить школьные сумки на спине, по типу рюкзаков, освободив руки.

Закончив с приготовлениями, мы осторожно отодвинули засов, и выскользнули на улицу. Майская ночь встретила нас тишиной и ясным небом. Ничего общего с той, ветреной ночью, когда мы выбрались в церковь на встречу с Дэном - сейчас не шевелилась ни одна веточка.

Пригнувшись, прячась за кустами акации, мы вдоль стены корпуса прокрались до его угла. И здесь нам предстояло повторить мартовский маршрут по открытому пространству к церкви. Камеры, как недремлющие ночные птицы, сидели на фонарных столбах, бдительно глядя сверху вниз. И теперь уже не приходилось сомневаться, что все они - зрячие. Ещё днём, гуляя здесь, мы постарались максимально просчитать самую безопасную траекторию между ними. Но даже, если наши расчёты оказались верны, ничто не могло защитить нас от чьего-то случайного взгляда из окон или со стороны проходной. Поэтому мы и замерли а нерешительности, перед решающим рывком. Отсюда ещё можно было вернуться, ещё не поздно передумать, и я невольно оглянулась назад, на подъезд корпуса, и выше - на окно нашего дортуара, туда, где за отражающим тёмное небо стеклом, ждала моя расправленная постель с приглашающе откинутым одеялом.

Яринка тоже посмотрела через плечо, но, не задержавшись там взглядом, перевела его на меня.

- Ну? Может, помолимся?

Я не поняла, в шутку это было сказано, или всерьёз, поэтому ответила так же неопределённо:

- Нам сейчас лучше не привлекать внимания бога. А то он узнает, что мы хотим сделать в его церкви, и пошлёт сюда охрану.

- И то верно, - Яринка поправила на плечах поясок от пальто, заменяющий лямки импровизированного рюкзака, - Тогда просто вперёд?

- Вперёд, - вздохнула я, - Раз. Два. Три!

И снова - дорожки, кусты, скамейки, фонари. И опять - пригнуться, побежать, замереть, оглянуться на ближайшую камеру - не видишь? И тут же - по сторонам, нет ли кого? И назад - много ли прошли? И вперёд - сколько осталось?

Подозреваю, что когда лет в двадцать с чем-нибудь я найду у себя первый седой волос, то обязательно вспомню одну из этих ночей.

Последние метры оказались самыми напряжёнными, в голову мне пришла страшная мысль - а вдруг в течении дня, кто-нибудь в церкви заметил открытое мною днём окно, и ничтоже сумняшеся закрыл его? Конечно, это нас не остановит, но тогда придётся обойтись без придуманного мною отвлекающего манёвра, бежать напролом под всеми камерами, и скорее всего, увлечь за собой погоню. А погоня - это конец. Без форы в несколько часов нам не уйти далеко.

Подстёгнутая этими мыслями, оставшееся до церкви расстояние, я перемахнула несколькими гигантскими скачками, и, подпрыгнув, толкнула раму крайнего окна. Толкнула слишком сильно, и окно, распахнувшись внутрь, ударилось о стоящий на подоконнике цветочный горшок. Горшок с грохотом рухнул в темноту ночной церкви, а я присела на корточки, зачем-то прижав ладони к ушам, словно таким образом могла заглушить устроенный мною шум.

Яринка плюхнулась на колени рядом со мной, что-то испуганно забормотала, оглядываясь по сторонам. Так мы просидели несколько томительных минут, каждый момент ожидая, что из-за угла, совсем как в прошлый раз, выступят камуфляжные фигуры. Но вокруг по-прежнему было тихо, только где-то очень далеко, на грани слышимости, простучал колёсами ночной поезд.

Очень медленно, боясь поверить в своё везение, мы выпрямились, и заглянули в окно. Но отсюда, с улицы, казалось, что там сплошная темень. На этот раз, Яринка забралась внутрь первой, подала мне руку. Спрыгнув на половицы церкви, я поспешила захлопнуть раму, словно это могло отсечь нас ото всех опасностей. Мы ещё чуть-чуть постояли, мысленно свыкаясь с тем, что сейчас предстоит сделать. Я до сих пор не верила в это до конца, как не верила и в то, что подобный план действительно мог родиться в моей голове. Ведь я любила церковь. Любила не как дом навязанного мне бога, но как свой собственный дом, где любили и меня. Где я была кем-то, не просто очередной безликой воспитанницей приюта, ни странной и чуждой дикаркой, а своей среди своих, той, кому всегда рады. Именно здесь меня выделили, признали, и оценили. И только здесь от меня не отвернулись после последних событий.

Но я уже успела понять - в этой жизни приходится жертвовать хорошим ради лучшего.

Яринка не разделяла моих чувств, а то, что она тоже замешкалась, объяснялась лишь тем, что нашим глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к темноте. И когда это произошло, она нетерпеливо пошевелилась рядом, азартно шепнула:

- Ну? Давай?

Я позволила себе ещё несколько секунд тишины, мысленно прося прощения у этого места, и вздохнула:

- Пошли.

Мы направились в комнатку за клиросом, в нашу комнатку, где было проведено столько хороших вечеров, и спето столько хороших песен. Там я велела Яринке:

- Вынеси стулья в зал, они деревянные, а я пока соберу бумагу.

Подруга кинулась выполнять распоряжение, а я второй раз за сегодня начала выдвигать ящики стола, но теперь сгребала оттуда всё подряд: песенники, тетради, журналы, распечатанные учебные пособия, сгребала и вываливала на стол. А последним осторожно взяла из верхнего ящика коробок спичек. Тот самый, наткнувшись на который днём, и поняла, чем можно отвлечь охрану.

Рядом опять появилась Яринка, ни слова не говоря, схватила в охапку добрую половину всего извлечённого мною из стола, потащила за дверь. Я подхватила оставшееся. А выскочив следом за подругой в зал, увидела, что она проявила прямо-таки кощунственную изобретательность.

Три стула, вынесенных ею из комнаты, теперь стояли прямо под Иисусом, под деревянным, покрытым масленой краской, в натуральный рост Иисусом, подпирая спинками нижний край его креста. И под эти стулья Яринка сейчас запихивала скомканные бумажные листы, которые торопливо выдирала из книг и тетрадей.

Я присоединилась к ней, избегая смотреть вверх, на искажённое страданием лицо Спасителя. Какого чёрта? Если у нас всё получится, он всё равно сгорит вместе со всем остальным, так почему бы и не увеличить свои шансы на успех, воспользовавшись такой хорошей растопкой?

Когда под стульями и вокруг них выросла бумажная гора, мы выпрямились, хищно оглядываясь - что ещё подойдёт? Но обнаружили только пару Библий, тонкие цветные брошюры с текстами молитв, да большой отрез красной ткани. Его мы содрали с алтаря и набросили поверх стульев.

- Думаешь, хватит? - чуть запыхавшаяся Яринка критически окинула взглядом дело наших рук, - Разгорится?

- Думаю, да. Пол тоже деревянный. Стулья, бумага, тряпка, Иисус... с него на стены перекинется, а там иконы... холст, краска... должно хорошо гореть...

Бормоча это, я подрагивающими пальцами доставала из кармана коробок, открывала его, нащупывала спичку... Неожиданно Яринка протянула руку.

- Мне тоже дай. Вместе...

Она зажгла свою спичку первой, я же сломала две, прежде чем добыла трепещущий огонёк, торопливо прикрыла его свободной ладонью, засмотрелась заворожёно. Надо же - такой маленький, такой хрупкий, даже тепла не чувствуется, но с его помощью я собираюсь погубить всё, что сейчас меня окружает. И не только это помещение с его иконами, Иисусом, клиросом, и фортепиано, из которого мне так нравилось извлекать простенькие мелодии, но и свою нынешнюю жизнь. Потому что одно дело - сбежать из приюта, и совсем другое - поджечь церковь. Такое нам не простят даже со скидкой на возраст.

Яринка не стала ждать, когда я закончу с размышлениями и созрею для действий - она швырнула свою спичку в ворох бумаги. Тот занялся сразу. Оранжевый, неожиданно очень яркий огонь взметнулся с пола, пополз в стороны, обнял снизу один из стульев. Тогда я тоже выронила почти догоревший огонёк себе под ноги. Он упал на скомканную страницу из нотного сборника, я чётко увидела часть названия " Адажио - Вива... ", а в следующую секунду угольная чернота, разбегающаяся по бумаге, поглотила его, а сам лист свернулся и исчез в жадном огненном языке.

Мы стали медленно отступать к окну. Костёр на полу разгорался, гнал волны жара, бросал на стены рваные пляшущие тени. Сильно запахло гарью, затрещал лак на стульях. Я не выдержала и всё-таки посмотрела на Иисуса, но к счастью яркий свет изгнал иллюзии, теперь это была просто грубо раскрашенная деревянная фигура. Зато ожили иконы. В дрожащем неровном танце света и теней их лица начали кривиться, гримасничать, словно в страхе перед надвигающейся огненной смертью, глаза вращались, искали кого-то. Нас?

Спиной я наткнулась на подоконник, вздрогнула всем телом, оглянулась на Яринку. Как ни странно, она тоже выглядела испуганной - ресницы трепетали, рот приоткрылся буквой О.

Мамочка, что же мы делаем?

Жар догнал нас и здесь, я почувствовала, как увлажняется кожа лица от выступающего пота. Едкий дым зацарапал горло, огонь уже охватил стулья и теперь тянулся к Иисусу, лизал его ступни.

- Уходим? - полувопросительно окликнула меня Яринка, - Уже не погаснет.

Я кивнула, влезла на подоконник, и с жадностью вдохнув ртом свежий ночной воздух, прыгнула вниз, в траву. Через секунду рядом мягко упала Яринка. Мы одновременно оглянулись - приоткрытое окно багровело изнутри зловещим красным светом. Я вскочила на ноги, потянулась его закрыть, но подруга остановила меня, схватив за руку:

- Не надо! Должна быть тяга, а то погаснет.

Я заглянула внутрь и подумала, что теперь уже вряд ли погаснет даже с закрытым окном. В церкви было светло, как днём, огонь охватил Иисуса до пояса, по полу в разные стороны ползли огненные змейки, искры бесновались в воздухе.

Теперь счёт шёл на секунды, пожар вот-вот будет замечен.

- Бежим!

Стараясь максимально торопиться, но не поддаваться панике, мы обогнули церковь, держась в тени её стен. Придерживаясь рассчитанной днём траектории, бросились к больнице, точнее к кустам акации, высаженным перед нею. В эти кусты мы и вломились, упали на четвереньки, поползли вглубь, под укрытие веток. Замерли, стараясь сквозь просветы листьев разглядеть, что происходит снаружи.

Окна церкви светились, багровые отблески ложились на траву, на асфальт, мне показалось, что я отсюда слышу гул бушующего внутри пламени. А приют спал. Никто не спешил по дорожкам, не кричал заполошно, не звал остальных.

- Да что они там, слепые что ли? - озвучила мои мысли Яринка, нервно кусающая губы.

- Ничего, ничего, - ответила я, не в силах отвести глаз от церкви, - Пусть горит как следует, чем позже заметят, тем легче нам будет убежать.

И мы ждали, сидя на холодной земле, прижавшись, друг к другу. Ждали, пока в церкви что-то не бабахнуло, густо, оглушительно. Одновременно с этим окна первого этажа разлетелись стеклянными брызгами, выбросив наружу снопы искр и языки пламени.

И тогда всё стало происходить сразу. Один за другим начали загораться окна корпусов, администрации, и больницы за нашими спинами. От проходной раздался, приближаясь, топот ног, на дорожках показались бегущие фигуры, и зазвучал, наконец, со всех сторон, многоголосый хор, сливающийся в одно слово " Пожар! ".

Ну вот. Получилось. Теперь вряд ли охрана смотрит в камеры, теперь вряд ли чьё-то внимание привлекут два бегущих человека, и вряд ли в ближайшие часы кто-то хватится двух пропавших воспитанниц.

- Всё, - я чуть приподнялась, поправляя за плечами сумку, посмотрела на Яринку.

В её глазах светилось по маленькой горящей церкви, губы растягивала нервная улыбка-гримаса, но голос прозвучал почти спокойно и даже беззаботно:

- Уходим?

- Уходим, - я облизнула пересохшие губы, теперь жарко было даже здесь, со стороны церкви порывами налетал горячий ветер, - Теперь точно уходим. Не останавливайся, что бы ни увидела.

- Ты тоже, - радостно согласилась подруга.

А потом мы просто бежали. Бежали не скрываясь, бежали на виду у камер, на виду у окон, на виду у тех, кто выскакивал на улицу привлечённый, как мотылёк ярким пламенем, бежали освещённые ровным светом фонарей, и неровным - устроенного нами пожара.

Бежали мимо стадиона, и крупный гравий больно бил по стопам сквозь непредназначенные для бега девичьи сапожки, бежали мимо прудика, и в нём отражалось зарево бушующего огня, бежали сквозь деревья к забору, туда, куда его жар уже не доставал.

Я взлетела на дерево первая, обдирая ладони о кору начала отчаянно карабкаться вверх, держась за ветки, ступила на забор, прыгнула на ствол по ту сторону. Яринка не отставала, и на землю мы спустились почти одновременно. Не останавливаясь, бросились дальше, в спасительную темноту.

Я совсем забыла о наших спрятанных до лета рогатках, но ноги сами вели меня привычной дорогой, к поваленной сосне, я почти споткнулась об неё, и только тогда вспомнила о тайнике. Упала на колени, принялась судорожно разбрасывать прошлогоднюю листву и дёрн. Яринка завозилась рядом. Наконец руки провалились в пустоту, нащупали шуршащий целлофан. Одну рогатку - Бланку, я бросила подруге, две другие, свою Пчёлку и Рога Дьявола Дэна, повесила на шею. В последний момент, когда уже собралась уходить, выхватила из тайника нож, украденный мною у поваров в прошлом году, сжала в руке.

И снова мы бежали. Не разговаривая друг с другом, но неизменно держась плечом к плечу, надсадно дыша, спотыкаясь в темноте, и прикрываясь ладонями от несущихся навстречу ветвей. Бежали, пока не выскочили на дорогу, ту самую, про которую говорил Михаил Юрьевич.

Яринка остановилась, наклонилась, упёршись руками в колени, пыталась отдышаться. Я тоже позволила себе передышку, но только чтобы сообразить - куда дальше. Постаралась выдернуть из памяти карту местности, которую мы сегодня днём (целую вечность назад! ) смотрели в интернете. И так - налево нельзя, там идёт ещё одна дорога к храмовому комплексу, велик риск на кого-то наткнуться. Значит, только направо, подальше отсюда и глубже в лес.

Яринка словно услышала мои мысли, простонала:

- Только не снова по лесу, я больше не могу...

Я тоже не могла. И мы побежали по дороге. Сначала во весь дух, так чтобы ветер свистел в ушах, потом усталой рысью, уже борясь за каждый метр. А дорога как назло, вдруг стала резко забирать вверх, карабкаться на холм. Пришлось перейти на быстрый шаг, а скоро и вовсе взяться за руки, поддерживая друг друга. Дыхание с хрипом рвалось из груди, в боку кололо. Всё-таки за годы, проведённые в приюте, я совсем отвыкла от физических нагрузок. Но останавливаться было страшно, и мы упрямо тащились вверх, подавшись вперёд, глядя себе под ноги...

Крутой подъём закончился неожиданно, в лицо ударил ветер.

- Смотри! - вдруг выдохнула Яринка, сжав мою ладонь.

Я обернулась.

Здесь, холм, на который мы с таким трудом забрались, поднялся почти вровень с верхушками сосен, с лесом, из которого мы вышли, теперь оставшимся сзади и в стороне. И над ним сияло яркое зарево. Грозно клубящийся столб дыма, подсвеченный снизу багровыми всполохами, поднимался вверх, в чёрное небо.

Продолжала гореть церковь.

Не размыкая рук, прижимаясь друг к другу плечами, долго стояли мы, глядя на зловещее свечение, не в силах заставить себя идти дальше, не в силах вымолвить ни слова.

А потом, краем глаза, я уловила другой свет - чистый, серебряный, и на этот раз сама сжала Яринкину ладонь, заставляя её повернуть голову, проследить за моим взглядом.

Высоко над нами, одна за другой, ярко вспыхивая и почти сразу угасая, падали с неба звёзды.

Эпилог.

О, весенние сны в дортуаре,

О, блужданье в раздумье средь спящих.

Звук шагов, как нарочно, скрипящих,

И тоска, и мечты о пожаре.

Неспокойны уснувшие лица,

Газ заботливо кем-то убавлен,

Воздух прян и как будто отравлен,

Дортуар — как большая теплица.

Тихи вздохи. На призрачном свете

Все бледны. От тоски ль ожиданья,

Оттого ль, что солгали гаданья,

Но тревожны уснувшие дети.

Косы длинны, а руки так тонки!

Бред внезапный: «От вражеских пушек

Войско турок... » Недвижны иконки,

Что склонились над снегом подушек.

Кто-то плачет во сне, не упрямо...

Так слабы эти детские всхлипы!

Снятся девочке старые липы

И умершая, бледная мама.

Расцветает в душе небылица.

Кто там бродит? Неспящая поздно?

Иль цветок, воскресающий грозно,

Что сгубила весною теплица?

Марина Цветаева.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 12 13 14 1516