Глава 16.. Процедурная.

Глава 16.

Процедурная.

Последующие после мартовских событий недели потекли для нас относительно спокойно. Даже Яринкин телефонный разговор с отцом, который она выпросила у Агафьи, прошёл на удивление мирно, что немало разочаровало мою подругу. Вопреки её ожиданиям отец не расстроился сорвавшемуся с крючка богатому зятю и не стал орать не непутёвую дочь, а здраво рассудил, что впереди у неё ещё много времени, и она вполне сможет заполучить кого-нибудь не хуже, а то и получше. Похоже, Яринкин папаша был тот ещё пройдоха, и, при встрече, по достоинству оценив внешние данные повзрослевшей дочери, за её успех на брачном рынке, не переживал.

Яринка тоже не стала теряться, и уже через неделю после своего последнего разговора с Львовичем, шла на онлайн-свидание со следующим кандидатом в женихи. Правда, вернулась она оттуда плюясь, и от дальнейшего общения наотрез отказалась, чем вызвала немалое возмущение, как Агафьи, так и одиноких одногруппниц, мечтающих хоть о чьём-нибудь внимании. Всеобщее неодобрение подругу не смутило, скорее наоборот - раззадорило, и она так же отшила следующего желающего юной невесты. А потом - ещё одного.

Я наблюдала за тем, как резвится подруга совершенно спокойно - по сравнению с её планами отмщения отцу, которые я была вынуждена выслушивать чуть ли не каждый день, это были цветочки. Тем временем мой " роман" с Головой тянулся без изменений, так же скучно и однообразно, как рисовал мне женишок нашу будущую совместную жизнь. Михаил Юрьевич не желал ни навестить меня в приюте, чтобы увидеться вживую, ни тем более заключить помолвку. Он хотел только по пятнадцать минут в неделю разговаривать о грядках и овощах. Как же я жалела тех девушек, других наших приютских невест, которым на самом деле предстоял брак с такими вот скучными, уставшими от жизни дядечками! И не переставала благодарить судьбу за Дэна, сулившего мне избавление от подобной участи.

Дэн ответил нам только в конце месяца. В записке он говорил, что достать книги на интересующую нас тему сможет только после того как вернётся. Откуда именно, Дэн не писал, но мы и так прекрасно поняли, что имеются в виду очередные учения, во время которых он сможет встретиться с другими. А сейчас, чтобы скрасить нам месяц ожидания, он посылает несколько книг, написанных до христианской революции, из которых мы можем лучше узнать, как жили люди в то время.

Книг оказалось пять, и все они были, как выразилась Яринка, мыльными операми. Рассказывалось в них о девушках, которые неизменно влюблялись в красавцев-мужчин и на протяжении всего повествования, то сходились с ними, то наоборот расходились. Не смотря на то, что сюжеты были крайне предсказуемыми, читалось интересно. Нас абсолютно пленила та лёгкость и вседозволенность, с которой эти жившие когда-то девушки, не знающие запретов и ограничений, распоряжались своей жизнью. К чему ещё можно было стремиться?

Также Дэн счёл нужным напомнить нам об осторожности, велел не искать с ним встреч, и вообще не устраивать никакой самодеятельности. Но это оказалось уже лишним - разговор в ночной церкви и выставленные им условия, были и без того очень свежи в нашей памяти. Поэтому, когда начался апрель и в ворота приюта заехал тёмно-зелёный автобус, чтобы снова на месяц увезти старшегруппников, я даже не подошла к окну, и попрощалась с Дэном лишь мысленно.

Быть терпеливыми нам очень помогала вступающая в свои права весна. Каждое утро, глядя в окно, мы подмечали появление новых проталин, а по ночам слушали звон капели. Отступающая зима ещё огрызалась снегопадами и заморозками, но от этого было только радостнее встречать каждый по-весеннему ясный денёк. Гуляя, мы смотрели на лес за забором, на его освободившиеся от снежных шапок кроны, мы вдыхали запах просыпающейся под талым снегом земли, и всей душой торопили наступление лета. Лета, а с ним - пусть временной, но свободы.

Ещё, по вечерам, перед сном, я любила высунуться в окно, и смотреть на плывущую в высоте колокольню церкви - свою покорённую вершину. Это наполняло меня гордостью и давало надежду на то, что впереди будут и другие вершины, на которые я поднимусь.

А потом нагрянула Пасха. Но отдыха мне это не принесло. Нюра, после смерти сестры так и не вернулась в хор, и теперь я заняла её место, став полноценной певчей. Поэтому и после школы у меня не было времени заскучать. Яринка тоже не бездельничала. Варвара Петровна попросила её, как одну из лучших рукодельниц, помочь ей на продлёнках с обучением младших девочек, и теперь подруга целые вечера проводила в пошивочной.

Мой день рождения очень удачно пришёлся на весенние каникулы и пасхальные праздники, что позволило ему более-менее походить на торжество. Яринка подарила мне собственноручно сшитое нарядное платьице. Лёгкое и очень яркое, с порхающими по жёлтому фону разноцветными бабочками. И хоть обычно я была равнодушна к одежде, но в это платье просто влюбилась. Было в нём что-то от душистых таёжных полян, от цветочных речных берегов. Одногруппницы принесли в дортуар десерты с обеда, и мы устроили праздничное чаепитие. В церкви про мой день рождения тоже не забыли, Марфа Никитовна привезла мне в подарок из города толстую нотную тетрадь и набор разноцветных ручек. А также небольшой торт, который мы съели нашим маленьким коллективом, после чего все хором исполнили " Каравай" в мою честь.

Да, день получился замечательным, но сама по себе двенадцатая дата моего рождения не вызвала у меня никаких особых чувств, и мало чем отличалась от одиннадцатой или десятой. И девушкой я себя не почувствовала, не смотря на пафосное поздравление Агафьи по поводу оставшегося позади детства, и вступления в юность.

С Агафьей мы больше не препирались, неудобных вопросов не задавали, и она теперь обращала на нас внимание, не больше чем на других воспитанниц.

Зато начала чудить Настуся. Время от времени, по вечерам, когда мы все собирались в дортуаре, она заводила проникновенные монологи, смысл которых сводился к тому, как правильно и справедливо устроен мир божий, и что любая попытка пойти против его законов, будет неизбежно наказана.

- Вы только подумайте, сколько лет назад написана Библия, - ни с того, ни с сего начинала вдруг бубнить соседка, - Как изменился мир с тех пор, а люди всё живут и живут согласно её заповедям...

Я, Яринка, и даже Зина, переглядывались и закатывали глаза, но Настуся не унималась:

- Ведь как только люди ни пытались изменить всё, и у них даже иногда это получалось. Но всё равно потом всё становилось как прежде, и снова народ возвращался к богу...

Мы пробовали ругаться, не обращать на Настусю внимания, громко разговаривать друг с другом, или просто молча разбегаться, но это не помогало.

- И ведь те, кто недоволен, кто не хочет жить по христианским законам, так или иначе, несут наказание. Поэтому нужно иметь страх божий и, даже если соблазн велик, не поддаваться ему. Даже, когда, кажется, что так будет лучше, всегда надо сначала мысленно спросить себя - а стоит ли оно того, чтобы погубить свою душу?

Сначала нас это забавляло и служило поводом для шуточек. Мы называли Настусю матушкой Афанасией и спрашивали, как давно она надумала податься в монастырь. Настуся выслушивала наши подколки с отсутствующим видом, и, дождавшись, когда мы иссякнем, заводила пластинку сначала. Скоро нам стало не до смеха, особенно, когда она взялась вслух зачитывать отрывки из Библии, как будто мало нам этого было на уроках божьего слова. Мы скрипели зубами, отворачивались, уходили, но спасало это лишь до следующего Настусиного, как назвала это Яринка, припадка.

Когда весенние каникулы закончились и на нас снова навалились уроки и домашние задания, слушать неумелые проповеди Настуси стало совершенно невозможно. Голова гудела и без того. Как назло она повадилась заводить свою нудную пластинку именно тогда, когда мы с Яринкой выкраивали время для чтения. Стоило пристроиться с планшетами в тишине дортуара, как она, глядя в пространство, и вроде, ни к кому не обращаясь, начинала бубнить.

- Бог прощает всё. Даже если мы согрешили, достаточно обратиться к Богу, покаяться, и грех будет забыт. Господь милостив, он не держит зла, не надо бояться признаться ему и себе в совершённом проступке. Тем более, когда впереди достаточно времени, чтобы суметь искупить любое грехопадение...

И ближе к концу апреля, когда мы уже предвкушали возвращение Дэна, и торопились дочитать переданные им книги, а Настуся этому очень мешала, терпение Яринки лопнуло окончательно.

С шумом втянув в себя воздух, она вскочила с кровати, уставилась на Настусю бешеными глазами, и возопила:

- Да заткнёшься ты или нет?! Уши вянут! Иди в коридор! В туалет! На улицу! И там гуди сколько влезет! Достала!

Настуся глянула на неё обиженно и кротко.

- Разве вам не интересно послушать? Ведь мы все из-за чего-то расстраиваемся, на что-то злимся. А такие мысли учат смирению.

Яринка ударила кулаком по подушке.

- Я вот сейчас точно совсем огорчусь и разозлюсь! И тогда Библия тебе не поможет! В прошлый раз мало получила?

Настуся дёрнулась как от пощёчины, потом бросила взгляд на сидящую за столом Зину, ища поддержки, но та уткнулась в тетради. Глаза Настуси прищурились, на щеках вспыхнули яркие пятна румянца, от кроткого вида не осталось и следа. Но ответила она спокойно:

- За тот раз я тебя простила. Бог велел прощать тех, кто наносит нам обиды.

Если и был способ разозлить Яринку ещё сильнее, то Настуся выбрала его безошибочно. Моя подруга фыркнула так, что чёлка надо лбом взлетела и опала, а потом ткнула пальцем в Настусю.

- Простила? Меня? А что тебе оставалось? Ты же сама тогда повела себя не лучше. Что там в Библии говорится про уважение родителей? А про осуждение других? А слово шлюха, ты тоже в Библии вычитала?

Настуся снова стрельнула глазами в сторону Зины. Та уже перестала делать вид, что выполняет домашнее задание, и наблюдала за происходящим, но на ищущий взгляд подруги не отреагировала, и Настусе пришлось отвечать самой:

- Да, я согрешила. Но после сходила к батюшке Афанасию и исповедалась. А вот ты ходила?

- Чего-о? - Яринка заморгала, - Ты ходила к батюшке и рассказала ему про то, как мы тут... как...

Я почувствовала, как горят щёки. Наша драка вчетвером явно не входила в число поступков, которыми можно гордиться, и до сих пор я искренне надеялась, что это осталась между нами.

- Тайна исповеди нерушима, - назидательно ответила Настуся в ответ на наши безумные взгляды, - Чтобы снять с души грех, необходимо покаяться. Странно, что вы этого не сделали.

Яринка издала глубокий стон и уткнулась носом в колени. Я по-прежнему не знала, что сказать. Батюшка Афанасий был одним из немногих взрослых здесь, к кому я испытывала если не привязанность, то симпатию и глубокое уважение. Добрый, деликатный, с беззащитным взглядом карих глаз, верующий без малейшей фальши, и поэтому не вызывающий этим раздражения. Его мнением я дорожила. И мне была очень неприятна мысль о том, что теперь, благодаря Настусе, он посвящён в подробности нашей безобразной потасовки.

- Ты просто дура, - сказала я, - Кой чёрт тянул тебя за язык?

Настуся растерянно заморгала. Похоже, она ожидала нападок со стороны Яринки, но не от меня. И её голос теперь чуть дрожал:

- Я не дура. Я просто сделала то, что и нужно было сделать. Я поступила плохо, но раскаялась в этом, и пошла в церковь, чтобы снять с души грех.

- Ну и снимала бы молча! - снова взорвалась Яринка, а молчавшая до этого Зина, вдруг виноватым голосом сказала:

- Насть, девочки правы. Не надо было батюшке об этом говорить. Ты же знаешь, как он за всех переживает. И эти твои... проповеди тоже уже поперёк горла. Зачем ты это делаешь?

Теперь Настуся бросала загнанные взгляды поочерёдно на нас троих, и мне вдруг стало очень неловко. Чем бы она ни руководствовалась, заводя свои дурацкие душеспасительные речи - это явно делалось из благородных побуждений. И я уже открыла рот, чтобы как-то смягчить всё прозвучавшее здесь ранее, постараться обратить в шутку, но Яринка опередила меня.

- Тебя уже сто раз просили просто замолчать, и не лить нам в уши этот бред. Как будто в школе и в церкви мало!

Настуся прижала к груди растопыренную ладонь и тонко воскликнула:

- Так я же для вас стараюсь!

- А для нас зачем? - удивилась Зина, но Настуся махнула на неё рукой.

- Да с тобой-то всё нормально. Для Даши и Ярины.

- Ого! - Яринка явно была заинтригована, - А с нами что не так? Недостаточно хорошие? Грешные? Недостойные?

- Испорченные, - тихо и серьёзно ответила Настуся.

Теперь уже мне стало обидно. Нет, разумеется, ни я, ни моя подруга, далеко не примеры для подражания, нас нельзя назвать набожными или (любимое слово Агафьи) добродетельными, но чтобы испорченными?

Похоже, на наших лицах очень живописно отразились все возникшие вопросы, и Настуся торопливо начала загибать пальцы.

- Вы не достаточно верите, даже ты, Даша, а ведь ты поёшь в хоре! Вы постоянно посмеиваетесь над уроками божьего слова, над тем, что написано в Библии. Вы не уважаете мужчин, я же слышала, как вы своих женихов называли! А эти вопросы, которые вы задаёте Агафье Викторовне? Все молчат, а вам вот надо. И девушку, которая покончила с собой, вы оправдывали, а ведь она совершила самые страшные грехи, которые только было можно!

Настуся говорила что-то ещё, но я не слушала, потому что отвлеклась на Яринку. А та вела себя угрожающе. Сжала, закусила губу, и, напрягшись всем телом, подалась вперёд. Точь в точь как в тот незабываемый вечер нашей коллективной драки, перед тем как броситься в бой. И чтобы предотвратить непоправимое, я громко, перебивая Настусю, позвала:

- Ярина!

Бесполезно. Она, лишь на миг, скосив на меня глаза, снова повернулась к Настусе, и всё-таки атаковала. И хоть атаковала на этот раз только словами, но, как оказалось позже, это имело последствия, куда более серьёзные, чем от нашей прошлой стычки.

- Ух ты, какая святоша отыскалась! Ты кого обмануть хочешь? Мы все здесь знаем, отчего ты на самом деле так бесишься. Завидуешь нам, потому что у нас есть женихи, а у тебя нет, и вряд ли когда-нибудь будут. Думаешь, овечкой прослыть, чтобы это у тебя в анкете записали? На большее мозгов не хватает?

Настуся вскочила на ноги. Её глаза сверкали, губы округлились, и на них явно дрожало готовое сорваться ругательство. Пару секунд я обречённо ждала, что сейчас они с Яринкой всё же сцепятся не на жизнь, а на смерть. Но Настуся вдруг расправила плечи и посмотрела куда-то в пустоту, между нами. Потом спокойно сказала ни к кому не обращаясь.

- Видит бог, я сделала всё, что могла.

И развернувшись на пятках, покинула дортуар, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Несколько секунд мы молчали. Яринка сопела от сдерживаемой ярости, Зина шевелила губами, не глядя на нас. Я же чувствовала одновременно и облегчение оттого, что, похоже, надоедливые Настусины проповеди остались в прошлом, и вину перед ней, за то, что пришлось добиться этого таким грубым образом.

- Ничего, - буркнула Яринка, которой, кажется, тоже стало неловко, - Перебесится и придёт. Зато заткнётся теперь.

Тут она оказалась права - Настуся заткнулась, никаких душеспасительных речей мы от неё больше не слышали. Позже она вернулась в дортуар, как ни в чём не бывало, о чём-то похихикала с Зиной, потом, как и в другие вечера, пожелала всем спокойной ночи и забралась в постель. Досадный инцидент с руганью скоро забылся, и, как казалось на первый взгляд, никак не отразился на наших отношениях. Единственную перемену, которую я смогла заметить в Настусе - теперь при разговоре со мной или с Яринкой она избегала смотреть нам в глаза. Быстро глянет - и тут же отводит взгляд. Сначала я принимала это за остаточную обиду, а потом привыкла и перестала обращать внимание. Тем более, что апрель подошёл к концу и первого мая с учений вернулся Дэн.

На этот раз я не смогла побороть искушение, и вышла на улицу, когда только что приехавшие парни, шли от автобуса к своему корпусу. Выглядели они, как и в прошлый раз оживлённо и весело. Присев на скамейку у подъезда, я высматривала среди них Дэна, когда один из ребят, с выгоревшими на солнце почти до полной белизны волосами, проходя мимо, вдруг чмокнул губами и крикнул:

- Малышка, поцелуй солдата!

Я вспыхнула, а его друзья захохотали. Как назло, со мной рядом не оказалось Яринки, которая опять пропадала в пошивочной, а уж у неё, я уверена, нашёлся бы достойный ответ для белобрысого. Я же смогла только отвернуться, делая вид, что ничего не слышу.

А потом увидела Дэна. Он отделился от группы товарищей, и шёл прямо ко мне, широко улыбаясь.

Раскрыв от удивления рот, я наблюдала за его приближением, и не верила своим глазам. Даже оглянулась назад, подумав, что может, на самом деле, он просто увидел кого-то знакомого за моей спиной. Но нет - Дэн остановился в двух шагах от меня и сказал:

- Привет, малявка. Что, мальчики начали подкатывать?

Я неожиданно вспомнила выражение, популярное у Маслятовских детей, и ляпнула:

- Ты с дубу рухнул? - и шепотом добавила, - Нас же все видят...

Дэн улыбался. Выглядел он окрепшим, загоревшим, и даже более взрослым. А ещё я не могла не заметить, как идёт ему обычная повседневная одежда, вместо дурацкой школьной формы.

- Достал я вам одну книжку, - сообщил Дэн, - Завтра почитаешь. Про мальчиков в том числе.

Он подмигнул мне и поспешил за остальными.

- Завтра? - жадно переспросила Яринка, - Значит, он завтра нам напишет?

- Ну-у, наверно...

- А чего там ну? - подруга пританцовывала от нетерпения, - " Завтра почитаешь". После уроков тайник и проверим.

- Тайник-то проверим, - отмахнулась я, - А тебе не кажется странным, что он подошёл ко мне при всех?

Яринка фыркнула:

- Ой, брось. Ну, подошёл и подошёл. Вы там что, два часа разговаривали?

Разумеется, наша встреча не заняла и десяти секунд, а для остальных, скорее всего вообще прошла незамеченной, но меня не оставляло чувство тревоги. Такая неосторожность была Дэну совсем не свойственна.

- Он сказал, что книга только одна? - Яринка моих опасений не разделяла.

- Он сказал - одну книжку, - я начала раздражаться, - А тебе сколько надо?

- Вообще-то чем больше, тем лучше, - не смутилась подруга, - Но и одна тоже хорошо.

Честно говоря, не только она с нетерпением ждала завтрашнего дня. Мне тоже было очень интересно, правильно ли Дэн понял наш заказ, и насколько точно выполнил его. Я боялась, что когда мы писали ему о теме, на которую хотели бы видеть следующие книги, то недостаточно верно выразились. Может, стоило быть посмелее, и вместо " отношения между мужчиной и женщиной", просто написать " секс"? Собственно, сам физиологический процесс нас не интересовал, это всё мы давно знали, да и в любовных романах, переданных нам Дэном перед его отъездом, хватало постельных сцен. Куда больше занимало другое - правда ли то, что нам рассказывала Агафья? И если нет, то почему так важно, чтобы мы думали, будто правда? Что вообще в этом сексе такого, из-за чего потребовалось возводить вокруг него столько запретов и недосказанности?

Поэтому если Дэн сейчас передаст нам что-то вроде иллюстрированной брошюрки " Откуда берутся дети", которую я прочитала ещё в Маслятах, толку будет мало.

Но Дэн всё понял правильно.

На следующий день, проверив тайник, мы обнаружили там флэшку с одной единственной книгой. И это была не какая-нибудь глупая энциклопедия для подростков, а вполне себе серьёзная вещь " Сексология для всех". В предисловии обещалось в доступной форме просветить читателя на тему мужской и женской сексуальности, её истоков и развития. Более чем откровенные иллюстрации тоже обещали много интересного. К собственному удивлению я почувствовала, что краснею, и поспешила свернуть файл, косясь на Яринку. Подруга же, как и следовало ожидать, выглядела отнюдь не смущённой, скорее деловитой.

- Ну, хоть что-то может понятно станет. Слушай, с этой книгой нужно быть осторожнее, чем с другими. Может, будем читать по очереди? Если хочешь, читай первая.

Я удивились. Обычно Яринка не страдает излишней предосторожностью, а уж в нетерпеливости ей вообще нет равных. Хотя решение разумное, в конце концов, один экземпляр запретной литературы на территории приюта, это вдвое безопаснее, чем два экземпляра.

Как выяснилось позже, в этом случае у Яринки снова безошибочно сработала интуиция, что в будущем уберегло её от весьма неприятных последствий.

Хотя и без того скоро всё стало хуже некуда.

Снег сошёл окончательно ещё в конце апреля, и хоть я всё чаще с предвкушением облизывалась в сторону леса, отправиться туда без разрешения Дэна не думала. И помнила наш осенний разговор о том, что нельзя пытаться делать этого пока на деревьях не появится листва. Сейчас, глядя на прозрачную рощицу, сквозь которую забор был виден, как на ладони, я понимала, что старший друг как всегда оказался прав.

Но я не могла отказать себе в удовольствии просто приходить к границе приюта, сидеть возле прудика, и вдыхать запах близкой свободы, торопя набухающие на ветвях почки. Иногда Яринка составляла мне компанию, но чаще я приходила сюда одна, в послеобеденный промежуток между школой и занятиями в хоре.

Пришла и сегодня, забежав в дортуар только, чтобы бросить там школьную сумку. Хотелось побыть наедине с собой, прежде чем отправляться на спевку в церковь. Но и там сегодня задерживаться сверх положенного я тоже не собиралась - хотелось начать читать книгу, полученную вчера от Дэна. Конечно, я уже успела бегло её пролистать, но от этого любопытство и нетерпение только усилилось.

Денёк выдался солнечным, по-настоящему весенним, и в воздухе радостно носились ожившие после долгой зимы насекомые. Я сладко жмурилась, подставляя лицо солнышку и смакуя запахи молодой травы, в общем, переживала те редко дающиеся нам минуты полной гармонии с собой и миром.

А потом на меня упала тень.

Испуганно распахнув глаза, я на миг испытала облегчение, увидев перед собой не Белесого, мысль о котором, почему-то первой пришла в голову, а всего лишь Агафью. Но потом разглядела её побелевшие губы, дрожащий от ярости подбородок, гротескно выпученные глаза, и сердце сбилось с ритма, ухнуло в пустоту.

Я как-то сразу всё поняла. До того, как воспитательница поднесла к моему лицу мой же планшет, на дисплее которого светилась яркая книжная обложка. " Сексология для всех".

- Что это? - свистящим шёпотом спросила Агафья, почти тыча гаджетом мне в нос, - Что. Это. Такое.

Я молчала. И потому что горло перехватило от осознания непоправимости случившегося, и потому что отвечать по существу тут было нечего. Агафья сама прекрасно видела и знала что это такое.

В тяжелом, вязком молчании прошли, кажется, геологические эпохи. Воспитательница со свистом дышала, продолжая сжимать планшет в трясущейся руке, я закаменела, вцепившись руками в край скамейки, как в спасательный круг. И даже удивительно, что всё осталось прежним, так же светило солнце, так же жужжали в воздухе невидимые насекомые. Сейчас я бы с радостью поменялась местами с любым из них, даже с тем, кто живёт на свете всего один день.

- Идём, - наконец обронила Агафья единственное слово, и, резко развернувшись, зашагала по дорожке. Она не оглядывалась, ни на секунду не сомневаясь, что я последую за ней. И я последовала, терять всё равно было уже нечего.

Мы прошли мимо прудика, мимо стадиона. Агафья, высокая и несгибаемая, как сухая палка, и я - втянувшая голову в плечи, не смеющая поднять глаза. Сначала я была уверена, что мы направляемся в школу, в кабинет Петра Николаевича, насколько я знала - все чрезвычайные происшествия должны были сразу доводиться до сведения директора. Но Агафья не свернула к школьному крыльцу, а, не замедляя шаг, прошла дальше, к нашему корпусу. Я слегка приободрилась, может быть, мой случай всё же не попадает под категорию серьёзных? Но нам навстречу попалась девочка с нашего этажа, и Агафья обратилась к ней с просьбой:

- Будь добра, дойди до сестры Марьи и скажи, что я жду её в процедурной.

Тогда я поняла, что мне предстоит, и сердце, до сих пор где-то затаившееся и замершее, вернулось на место, и затрепыхалось в груди, как в клетке.

Процедурной называли комнату, отведённую для телесных наказаний. Маленькую, всегда закрытую комнату, на первом этаже корпуса. Мне там до сих пор бывать не доводилось, но по рассказам Яринки я знала, что комната эта так же неприятна, как и то, что ожидает туда попавших.

На миг я готова была броситься к Агафье, вцепиться в её подол, подвывая, размазывая по лицу слёзы, умолять о пощаде... И остановила меня никакая не гордость или упрямство, а ясное понимание того, что это бесполезно.

Девочка, к которой обратилась Агафья, раскрыв рот, смотрела на меня. Вроде с искренним сочувствием. Она сразу поняла, что означает просьба воспитательницы - телесное наказание может происходить только в процедурной и обязательно в присутствии медработника. Да и мой пришибленный вид лучше любых слов говорил о том, что меня ожидает.

Агафья нетерпеливо глянула на нее, и девочка заторопилась исполнить её указание, бросив на меня последний жалостливый взгляд. Понятно, не так часто кто-то из воспитанников, а тем более из воспитанниц, нарывается на порку. Это надо постараться.

По пути в корпус мы встретили ещё несколько воспитанниц, к счастью почти незнакомых - мне и без того было невыносимо стыдно. Конечно, новость о наказании наверняка разлетится по этажам раньше, чем я вернусь в дортуар, но, по крайней мере, тогда всё уже будет позади.

Процедурная оправдала мои худшие ожидания. Окон там не было, и когда Агафья щёлкнула выключателем, тусклый свет лампочки, одиноко висящей под потолком без абажура, осветил голые стены и цементный пол. Из мебели, если конечно эту вещь можно было назвать мебелью, присутствовала лишь длинная скамья с висящими на ней ремнями. И её предназначение было мне хорошо известно из рассказов Яринки, вынужденной в своё время не единожды посетить это место.

- Раздевайся, - сухо бросила Агафья. На меня она не смотрела и продолжала держаться за ручку двери, словно готовясь в любой момент выскочить вон.

- Совсем раздеваться? - спросила я, чтобы хоть немного оттянуть неизбежное.

Агафья дёрнула щекой.

- Платье можешь оставить, но ниже пояса снимай всё.

Процедурная явно не отапливалась, открывалась редко, здесь до сих пор царила зимняя зябкость. И когда я без колготок и без трусиков, встала босыми ногами на цементный пол, меня тряхнуло такой дрожью, что лязгнули зубы.

Дверь бесшумно приоткрылась, через порог шагнула сестра Марья с длинным и плоским футляром в руке. Испуганно глянула на меня, затем вопросительно - на Агафью.

- Вот, - та явно была не настроена на долгие объяснения, и показала сестре Марье мой планшет, - Это я сегодня обнаружила у одной из воспитанниц. Страшно представить, чего ожидать дальше.

Сестра Марья пригляделась, тихо охнула, прижала ладонь ко рту.

- Именно, - кивнула Агафья, - Вы принесли всё необходимое? Тогда приступим.

Резко лязгнул дверной засов, отрезая меня от внешнего мира. Я всё ждала, когда придёт настоящий страх, с обмиранием и слабостью, но ощущала только отстранённое недоумение. Не считая пощёчины, недавно полученной от Агафьи, никогда ещё взрослый человек не поднимал на меня руку. У родителей это было не принято, да и за мной обычно не водилось настолько тяжёлых проступков. В прошлом году Белесый хватал меня и удерживал силой, но не бил. Наверно поэтому сейчас мне было трудно до конца осознать предстоящее, и страх не появлялся.

Агафья повернулась ко мне, беспристрастно сообщила:

- Сейчас я накажу тебя за эту гадость в твоём планшете. А уже после мы подробно разберёмся в том, откуда она там взялась. И только от тебя зависит, будет ли это наказание последним. Ложись на скамью животом.

Я подчинилась. Не потому, что боялась ослушаться, просто босые ноги совсем заледенели на голом цементном полу. Легла, положила голову на скрещенные под подбородком руки, как будто собиралась почитать, валяясь у себя на кровати. Но Агафья оказалась рядом, и одним движением закинула подол платья мне на спину. Вот тут я дёрнулась и попыталась вскочить, но она упёрла твёрдую, как палка руку мне между лопаток, и прошипела:

- Если ты станешь сопротивляться, я буду вынуждена позвать кого-нибудь из воспитателей-мужчин, чтобы держали тебя!

Я замерла. Мысль о том, что какой-то мужик увидит меня вот такую, распластанную, полуголую, с унизительно задранным подолом, буквально парализовала. И я не двигалась, пока Агафья сначала зафиксировала ремнями мои лодыжки и кисти рук, а потом один ремень, самый широкий, перекинула через поясницу, и так резко затянула, прижимая меня животом к скамье, что из лёгких с шипением вышел воздух. Теперь я могла шевелить только головой, чем и воспользовалась, наблюдая за зловещими приготовлениями.

Из плоского футляра, принесённого сестрой Марьей, Агафья извлекла несколько длинных и гибких, явно резиновых прутов, ядовито-зелёного цвета. Надо же, а я-то думала, что розги они и есть розги - ветки от деревьев или кустов. Однако всё куда продуманнее.

- Я ударю тебя двенадцать раз, - безличным голосом сообщила Агафья.

Не удивила. Я знала правила - количество ударов, нанесённых провинившемуся воспитаннику, не может превышать количество прожитых им лет. Меньше можно, по решению воспитателя. Но я не ждала от Агафьи снисхождения.

Как не ждала и того, что это так больно.

После первого удара я даже не закричала, настолько была ошеломлена. Резкая, яркая вспышка боли огнём прокатилась по телу, отдавшись даже в макушке и пятках, все мышцы непроизвольно напряглись, ремни врезались в кожу.

- Один, - ровно произнесла надо мной Агафья, и я зажмурилась, осознав вдруг, что число двенадцать - совсем не такое малое, как мне всегда казалось.

Дальше следить за счётом я уже не могла, как не могла и молчать. Но кричать и плакать от боли вовсе не оказалось унизительным, как я раньше думала. Наоборот - пронзительными криками прекрасно получилось выразить ненависть и протест, выплеснуть то, что копилось в душе в течении долгих лет, проведённых в приюте. За свои двенадцать ударов я успела выкрикнуть всё - тоску по родителям и отнятому у меня детству, злость на здешние правила и ограничения, и конечно - отчаянное желание вырваться, во что бы то ни стало оставить позади эту лицемерную жизнь, убежать, как убегает в тайгу выскользнувший из капкана свободный зверь.

- Двенадцать, - сказала чуть запыхавшаяся Агафья, опуская розги. А я бессильно обмякла в путах, испытывая болезненное почти до экстаза облегчение, от того, что всё закончилось.

Сестра Марья двинулась было ко мне, но воспитательница остановила её движением руки.

- Подождите. Прежде я задам девочке несколько вопросов.

Сестра Марья попыталась что-то возразить, но Агафья только нетерпеливо дёрнула головой, и обратилась ко мне:

- Кто дал тебе эту книгу?

Я лежала щекой на скамье, глядя на неё снизу вверх сквозь мокрые ресницы. Боль никак не отпускала, но если Агафья специально решила допрашивать меня сразу после наказания, в надежде, что я буду морально сломлена, то она очень ошиблась. Ещё никогда я не чувствовала в себе такого упрямства и воли к сопротивлению. Как же я сейчас понимала Яринку, которая раз за разом напрашивалась на наказание, в попытках доказать всем здесь, что у них нет власти над ней.

И я молчала. Даже не потому, что хотела этим продемонстрировать Агафье своё презрение, нет, наоборот, мне бы очень хотелось высказать всё, что я думаю и о ней лично, и обо всем грёбаном приюте, но после испускаемых недавно воплей, горло саднило, и я боялась, что голос сорвётся.

Агафья повторила вопрос, поняла, что отвечать я не собираюсь, и её ноздри угрожающе раздулись.

- Думаешь, что тебе удастся отмолчаться, и я просто забуду об этом вопиющем в своей пошлости инциденте? Я твой воспитатель и я решаю, какое наказание и в каких количествах тебе назначить.

Мне удалось искривить губы в усмешке и еле слышно фыркнуть. Интересно, чем она хочет меня напугать после такого? В угол поставит? Десерта лишит?

Агафья вернула мне усмешку.

- Я могу пороть тебя до тех пор, пока ты не расскажешь всё, что нужно. По двенадцать ударов. Каждый день.

Я поспешно прикрыла глаза, чтобы бы не дать Агафье прочитать в них страх. Проходить через сегодняшнее каждый день? Сколько же я выдержу?

В стороне кашлянула сестра Марья, и когда Агафья оглянулась на ней, учтиво заметила:

- Осмелюсь вам напомнить, что повторное телесное наказание воспитанницы, не достигшей четырнадцати лет, может быть осуществлено не раньше чем через три дня после первого. Это условие обязательно для соблюдения по медицинским показаниям.

Глаза Агафьи сверкнули, руки сжались в кулаки, но голос остался ровным:

- Я прекрасно помню правила. А вам бы посоветовала не вмешиваться в мои беседы с воспитанниками.

Что же, раз в четыре дня, это конечно не каждый день. Я мысленно поблагодарила добрую сестру Марью, так вовремя пришедшую мне на помощь в момент слабости, и уже почти спокойно встретила взгляд Агафьи. Та выдержала долгую зловещую паузу, и наконец, изрекла:

- Сегодня я запрещаю тебе покидать дортуар, в последующие дни лишаю десерта, а так же отлучаю от занятий в церковном хоре. Ещё я сегодня же... нет, сейчас же свяжусь с Михаилом Юрьевичем, и сообщу ему о том, кого он выбрал себе в невесты. Уверена, он подыщет себе более достойную кандидатуру.

Не смотря на не стихающую боль, мне еле удалось сдержать смех. Вот уж о чём я обеспокоюсь в последнюю очередь, так это о мнении Головы. Дядя с возу - меньше навозу.

- Сегодня вторник, - продолжала Агафья, - Если до субботы я не дождусь от тебя ответа на свои вопросы, то мы снова окажемся здесь. И чем дольше ты будешь упрямиться, тем хуже будет. И не только тебе.

Я вспомнила Яринкино предложение о том, чтобы " Сексология" хранилась только у одной из нас, и мысленно похвалила подругу за сообразительность. Уж против неё Агафья точно ничего не найдёт.

А воспитательница вдруг наклонилась ко мне и тихо, но отчётливо произнесла.

- Я знаю, что эту книгу тебе дал парень из шестнадцатой группы. Даже если ты не назовёшь имя, я сама найду его. Но до этого - буду тебя пороть. Каждые четыре дня.

И, резко выпрямившись, Агафья вышла за дверь.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 12 131415 16 Следующая ⇒