Annotation 7 страница

Судя по всему, Канади не слишком обрадовался ее предложению.

— Интересно, как?

Она посмотрела на кровавые потеки на стенах.

— Человек, который сделал это… Уоррен Хойт…

— Ну и что с ним?

— Я очень хорошо знаю его.

Теперь к ним присоединился и коротышка. У него было очень бледное лицо и оттопыренные уши, и, хотя он тоже был полицейским, его, в отличие от напарника, не распирало от патриотизма.

— Эй, а я вас знаю, Риццоли. Это ведь вы его сюда упрятали.

— Я работала в команде.

— Да ладно, а то я не знаю, как вы загнали его в угол. — На коротышке перчаток не было, и он с удовольствием пожал ей руку. — Детектив Арлен. Полицейское управление Фитчбурга. Вы сюда примчались специально из-за этого?

— Как только узнала, сразу выехала. — Ее взгляд опять переместился на стены. — Вы ведь понимаете, с кем имеете дело?

— У нас все под контролем, — вмешался Канади.

— Вам известна его история?

— Мы знаем, что он здесь натворил.

— Но вы знаете его?

— У нас есть досье, присланное из тюрьмы.

— А тамошние охранники, похоже, не знали, с кем имеют дело. Иначе подобного не случилось бы.

— У меня еще не было осечек в поимке беглецов, — заявил Канади. — Все они совершают одни и те же ошибки.

— Но только не он!

— Да он всего шесть часов на свободе.

— Шесть часов? — Она покачала головой. — Вы его потеряли.

Канади ощетинился.

— Мы прочесываем окрестности. Блокировали все автодороги, посты. Дали сообщение в прессу, его фото уже транслируют по всем местным телеканалам. Я же сказал, у нас все под контролем.

Риццоли не ответила, но принялась вновь разглядывать кровавые потеки.

— Кто здесь умер? — тихо спросила она.

— Анестезиолог и операционная медсестра, — ответил Арлен. — Анестезиолог лежала там, у края стола. Медсестру нашли здесь, возле двери.

— Они не кричали? Не звали охрану?

— Вряд ли им удалось хотя бы пикнуть. У обеих перерезаны гортани.

Она подошла к изголовью операционного стола и посмотрела на кронштейн капельницы с приготовленным раствором для внутривенной инъекции. Под столом валялся разбитый стеклянный шприц.

— Они ставили ему капельницу, — констатировала она.

— Все началось в приемной, — сказал Арлен. — Его привезли прямо сюда, после того как внизу его осмотрел хирург. Он диагностировал перфоративный аппендицит.

— Почему хирург не поднялся вместе с ним? Где он был?

— Он осматривал другого пациента в приемном отделении. Пришел сюда минут через десять-пятнадцать после того, как все уже было кончено. Он зашел в приемную, увидел мертвого охранника и сразу бросился к телефону. Сюда сбежался почти весь медицинский персонал, но никого из жертв спасти не удалось.

Риццоли перевела взгляд на пол, усеянный отпечатками множества подошв. Работать с ними было бесполезно.

— Почему охранник не находился здесь, в операционной, возле заключенного? — спросила она.

— Операционная — это стерильная зона. Никакой уличной одежды не допускается. Вероятно, его попросили подождать за дверью.

— Но разве правила содержания заключенных не предполагают, что узник должен быть постоянно пристегнут наручниками в случае его нахождения вне стен тюрьмы?

— Да, вы правы.

— Даже в операционной, даже под анестезией Хойт должен был быть прикован к столу либо за руку, либо за ногу.

— Должен был.

— Вы нашли наручники?

Арлен и Канади переглянулись. Канади ответил первым:

— Наручники лежали на полу, под столом.

— Выходит, он был прикован.

— В какой-то момент, да…

— Почему они сняли наручники?

— Может, по каким-то медицинским соображениям? — предположил Арлен. — Чтобы поставить новую капельницу или передвинуть его?

Она покачала головой.

— Им понадобился бы охранник, чтобы отомкнуть наручники. А охранник не вышел бы, оставив заключенного непристегнутым.

— Тогда, должно быть, он проявил халатность, — сказал Канади. — У всех, кто видел в тот день Хойта, создалось впечатление, что он очень тяжело болен и не может двигаться. Очевидно, никто не ожидал…

— Господи, — пробормотала Риццоли. — Он не утратил хватки.

Она посмотрела на тележку анестезиолога и заметила, что один из ящичков открыт. Внутри поблескивали ампулы с анестетиком. Они рассчитывали, что пациент уснет, подумала она. Вот он лежит на операционном столе, под капельницей. Стонет, лицо искажено от боли. Им невдомек, что может произойти, они заняты своей работой. Медсестра выкладывает инструменты, которые могут понадобиться врачу. Анестезиолог рассчитывает дозу анестетика, не отрывая глаз от монитора, который показывает ритм биения сердца пациента. Возможно, она видит учащение пульса и предполагает, что это вызвано усилением боли. Она не догадывается, что он напрягается для решающего броска. Для убийства.

И потом… что же произошло потом?

Риццоли посмотрела на лоток для инструментов. Он был пуст.

— Он использовал скальпель? — уточнила детектив.

— Мы не нашли орудия убийства.

— Это его любимый инструмент. Он всегда пользовался скальпелем… — От этой мысли у нее волосы зашевелились на затылке. Она взглянула на Арлена. — А он не может до сих пор находиться в этом здании?

— Его здесь нет, — отрезал Канади.

— Ему уже удавалось изображать врачей. Он знает, как легко смешаться с медперсоналом. Вы обыскивали больницу?

— Нет такой необходимости.

— Но почему вы так уверены, что его здесь нет?

— Потому что у нас есть доказательства того, что он покинул здание. Видеокамера.

У нее учащенно забилось сердце.

— Вы видели его на пленке?

Канади кивнул головой.

— Думаю, вам тоже будет интересно взглянуть.

— Странно он все-таки ведет себя, — сказал Арлен. — Мы несколько раз просматривали пленку и никак не можем понять логику его поведения.

Они спустились вниз, в конференц-зал больницы. Здесь в углу стоял телевизор с видеомагнитофоном. Арлен уступил Канади право прокручивать пленку, поскольку роль эта была ответственной и ее надлежало играть настоящему мужчине, коим, несомненно, мнил себя Канади. Арлен не был тщеславным.

Канади вставил кассету в магнитофон и сказал:

— Хорошо. Посмотрим, удастся ли бостонской полиции разгадать его поведение. — Бросив таким образом вызов Риццоли, он нажал кнопку воспроизведения записи.

На экране появилась закрытая дверь в конце коридора.

— Это вмонтированная в потолок камера наблюдения в холле первого этажа, — пояснил Арлен. — Дверь, которую вы видите, ведет прямо на улицу, к служебной автостоянке. Это один из четырех выходов. Время записи высвечивается внизу.

— Пять часов десять минут, — прочитала она.

— Согласно записи в регистрационном журнале приемного отделения, заключенного подняли наверх, в операционную, примерно в четыре сорок пять, так что этот кадр сделан спустя двадцать пять минут. А теперь следите. Все произойдет в пять одиннадцать.

На экране шел отсчет секунд. И вот, когда зажглись цифры 5: 11: 13, в кадре возникла фигура, которая неспешным шагом прошла к выходу. Камера снимала человека со спины, и они смогли увидеть кромку темных волос на белом воротнике халата лаборанта. На мужчине были брюки хирурга и бумажные бахилы. Он уже подошел к самой двери и нажал на ручку, когда вдруг замер.

— Смотрите, — сказал Арлен.

Человек медленно обернулся. Его взгляд устремился прямо в объектив камеры.

Риццоли подалась вперед, чувствуя, как пересохло в горле, и взгляд ее впился в лицо Уоррена Хойта. Казалось, не она смотрит на Хирурга, а он на нее. Он направился к камере, и Джейн увидела, что у него под левой рукой зажат какой-то сверток. Вот он подошел совсем близко и встал под самый объектив.

— А сейчас самое странное, — произнес Арлен.

По-прежнему глядя прямо в объектив, Хойт поднял правую руку, ладонью вперед, как будто присягал в суде. Левой рукой он ткнул в открытую ладонь. И улыбнулся.

— Что все это значит, черт возьми? — воскликнул Канади.

Риццоли не ответила. Она молча смотрела на Хойта, который развернулся, прошел к выходу и исчез за дверью.

— Прокрутите еще раз, — тихо попросила она.

— У вас какие-то идеи насчет того, что означает этот жест?

— Прокрутите еще раз.

Канади нахмурился, но все-таки перемотал пленку и потом нажал кнопку воспроизведения записи.

С замиранием сердца она ждала повторения характерного жеста, значение которого ей уже было понятно.

Он поднял ладонь.

— Паузу, — попросила она. — Прямо здесь!

Канади нажал кнопку ПАУЗА.

На экране Хойт замер с улыбкой на лице, указательным пальцем левой руки тыча в открытую ладонь правой. От вида этой картинки ей стало не по себе.

Первым молчание нарушил Арлен.

— Что это? Вы знаете?

Она с трудом сглотнула.

— Да.

— Ну и что это? — рявкнул Канади.

Она разжала кулаки и продемонстрировала свои ладони, обезображенные шрамами, которые оставил на них скальпель Хойта.

Арлен и Канади уставились на ее ладони.

— Это Хойт? — спросил Арлен.

Риццоли кивнула.

— Вот что означает его жест, его поднятая рука. — Она посмотрела на экран, где все еще улыбался Хойт, подставляя объективу камеры свою ладонь. — Это что-то вроде шутки между нами. Его приветствие. Так Хирург разговаривает со мной.

— Вы, должно быть, здорово прижали ему хвост, — сказал Канади и перемотал пленку. — Посмотрите, он как будто говорит: «Подними свою ладошку».

— Или «до скорой встречи», — тихо произнес Арлен.

От его слов мурашки побежали у нее по коже.

Да, я знаю, что мы увидимся. Только не знаю, когда и где.

Канади нажал на кнопку воспроизведения записи, и они вновь увидели, как Хойт опустил руку, повернулся и направился к выходу. Глядя ему вслед, Риццоли обратила внимание на сверток, который он нес подмышкой.

— Остановите пленку, — попросила она.

Канади нажал ПАУЗУ.

Она придвинулась ближе и коснулась экрана.

— Что это он тащит? Похоже на свернутое в рулон полотенце.

— Оно и есть, — подтвердил Канади.

— Зачем он взял его с собой?

— Дело не в полотенце. А в том, что внутри.

Риццоли нахмурилась, вспоминая недавно увиденное в операционной. Перед глазами возник пустой лоток возле стола. Она взглянула на Арлена.

— Инструменты. Он взял с собой хирургические инструменты.

Арлен кивнул.

— Да, из операционной пропал набор инструментов для лапаротомии.

— Лапаротомии? Что это?

— Медицинский термин, означающий вскрытие брюшной полости, — пояснил Канади.

Между тем на экране просматривались лишь пустой коридор и закрытая дверь. Канади выключил телевизор.

— Похоже, вашему мальчику не терпится вернуться к работе.

Завибрировавший на поясе сотовый телефон заставил ее вздрогнуть. Она медленно потянулась к трубке. Мужчины все время наблюдали за ней, поэтому она встала и отошла к окну, прежде чем ответить на звонок.

Это был Габриэль Дин.

— Вы не забыли, что в три часа нас ждет антрополог? — спросил он.

Риццоли посмотрела на часы.

— Я буду вовремя. — И подумала: «Вряд ли».

— Где вы?

— Послушайте, я буду вовремя, понятно? — И она повесила трубку.

Глубоко вздохнув, Джейн уставилась в окно. «Я разучилась держать удар, — подумала она. — Эти монстры доконали меня…»

— Детектив Риццоли, — раздался голос Канади.

Она обернулась.

— Извините. Я должна вернуться в город. Вы позвоните мне, когда станет что-то известно о Хойте?

Он кивнул и улыбнулся.

— Думаю, это произойдет очень скоро.

* * *

Меньше всего ей сейчас хотелось беседовать с Дином, но, подъехав к моргу, первым она увидела именно его, выходившего из машины. Джейн быстро припарковалась и заглушила двигатель, решив выждать, пока он зайдет в здание, и тем самым избежать разговора. К сожалению, он все-таки заметил ее и остановился, дожидаясь, пока она выйдет. У нее не оставалось выбора.

Она выбралась из прохладного салона автомобиля и устремилась к входу.

— Вы так и не вернулись на совещание, — сказал Дин.

— Меня вызвал Маркетт.

— Он мне рассказал.

Она остановилась и взглянула на него.

— Что рассказал?

— Что один из ваших старых знакомых оказался на свободе.

— Да, это так.

— И вас это потрясло.

— Маркетт и это вам рассказал?

— Нет. Но, поскольку вы не вернулись на совещание, я предположил, что вы очень расстроились.

— Нет, просто у меня были другие дела. — Она прошла вперед.

— Вы возглавляете это расследование, детектив Риццоли! — крикнул он вслед.

Она остановилась и обернулась.

— Почему вы считаете нужным напоминать мне об этом?

Он медленно приблизился к ней, встав почти вплотную. Возможно, намеренно. Они стояли лицом к лицу, и, хотя она никогда бы не призналась в этом, щеки у нее предательски вспыхнули под его пристальным взглядом. И дело было не в его физическом превосходстве; она вдруг поймала себя на том, что находит его привлекательным. Эта реакция показалась ей чуть ли не извращением, учитывая, какие чувства она к нему испытывала прежде. Она попыталась избавиться от наваждения, но оно уже выпустило когти и цепко держало ее.

— Это расследование потребует вашего полного внимания, — сказал Дин. — Послушайте, я понимаю, что вы расстроены из-за побега Уоррена Хойта. Такое чепэ выведет из себя любого. А вас так может просто подкосить…

— Вы меня плохо знаете. И не пытайтесь стать моим психологом.

— Я просто хотел узнать, хватит ли у вас сил на это расследование. Или, может, есть какие-то другие вопросы, которые вам нужно решить в первую очередь?

Ей все-таки удалось справиться с волнением. И даже вполне спокойно задать вопрос:

— Вам известно, скольких людей Хойт угробил сегодня утром? Троих, агент Дин. Мужчину и двух женщин. Он перерезал им глотки и просто ушел. Как всегда. — Она подняла руки, и он уставился на ее шрамы. — Эти сувениры он оставил мне в прошлом году, перед тем как перерезать мне горло. — Она опустила руки и усмехнулась. — Так что вы абсолютно правы. У меня есть к нему вопросы.

— Но ведь у вас есть работа. Здесь и сейчас.

— Я ее делаю.

— Вас отвлекает Хойт. Он будет мешать вам.

— Единственный, кто мне мешает, — это вы. Я даже не знаю, чем вы здесь занимаетесь.

— Это межведомственное сотрудничество. Разве вы против?

— Сотрудничество получается односторонним, причем пока только с моей стороны. А какая польза от вас?

— А чего вы ожидали?

— Ну, для начала расскажите, в чем состоит интерес Бюро. Прежде оно не вмешивалось ни в одно из моих расследований. Почему вдруг Йигеры? Что вы знаете о них такого, чего не знаю я?

— О них мне известно ровно столько же, сколько вам, — ответил он.

Правда ли это? Она не знала. И никак не могла понять, что на уме у этого человека. А внезапно проснувшийся интерес к нему еще больше ее запутал.

Он посмотрел на часы.

— Уже начало четвертого. Нас ждут.

Агент Дин направился к зданию, но она не сразу последовала за ним. Какое-то время Риццоли стояла, потрясенная собственной реакцией на Дина. Наконец, набрав в грудь побольше воздуха, она двинулась на очередную встречу со смертью.

* * *

По крайней мере на этот раз ее желудок избежал потрясений. Ощущения, которые обрушились на нее во время вскрытия Гейл Йигер, были далеки от тех, что она испытывала сейчас, при осмотре второго комплекта останков. Между тем Корсак все-таки принял меры предосторожности и подложил под нос ментоловую пластинку. Кости скелета лишь кое-где были покрыты обрывками тонкой кожи, и, хотя запах все равно был не из приятных, Риццоли вполне могла обойтись без раковины. Она была полна решимости не повторять вчерашних ошибок, тем более в присутствии Дина, который стоял прямо напротив нее и мог наблюдать за выражением ее лица. Она стойко держалась, пока доктор Айлз и судебный антрополог доктор Карлос Пепе распечатывали коробку и аккуратно выкладывали останки на покрытый простыней рабочий стол.

Шестидесятилетний, сгорбленный словно гном, доктор Пепе радовался как ребенок, когда увидел скелет, и разглядывал его так, будто весь он был из золота. В то время как Риццоли видела перед собой лишь грязные кости, бесформенные словно ветки деревьев, доктор Пепе различал и лучевые кости, и локтевые суставы, и ключицы, которые он быстро идентифицировал и выкладывал в анатомическом порядке. Вскоре на столе обозначился вполне узнаваемый силуэт. Позвоночник, скрепленный из двух частей, образовал центральную ось, и к нему уже прикрепились ребра, грудина, полое кольцо таза, своей формой чем-то напоминавшее королевскую корону. Кости рук имели окончания, похожие на грязные камешки, но на самом деле именно эти крохотные косточки и обеспечивали рукам их волшебную подвижность. В глаза сразу же бросился след от старой травмы: стальные хирургические спицы в кости левого бедра. В изголовье доктор Пепе поместил череп и фрагменты челюсти. Сквозь слой грязи поблескивали золотые зубы. Наконец все кости были выложены.

Однако в коробке еще что-то оставалось.

Он перевернул ее вверх дном, вываливая на поднос остатки содержимого. Посыпались пыль и листья, клочья спутанных темных волос. Он направил луч лампы на поднос и, вооружившись щипчиками, начал рыться в мусоре. Уже через несколько секунд он нашел то, что искал: крохотное черное зернышко, похожее на рисовое.

— Куколка, — сказал он. — Часто путают с крысиным пометом.

— Я бы так и подумал, — согласился Корсак. — Вылитые крысиные какашки.

— Их здесь полно. Нужно просто знать, что ищешь. — Доктор Пепе вытащил еще несколько черных зернышек и отложил их в сторонку. — Семейство каллифориды.

— Чего? — не понял Корсак.

— Падальная муха, — пояснил Габриэль Дин.

Доктор Пепе кивнул головой.

— Это оболочка, в которой развивается личинка падальной мухи. Они похожи на коконы. Перед вами — кокон личинки третьей стадии развития. Отсюда они вылетают уже взрослыми мухами. — Он вооружился лупой. — Эти уже пустые.

— Что это значит? — спросила Риццоли.

— Это значит, что мухи их уже покинули.

— А каков период развития каллифоридов в этой местности? — поинтересовался Дин.

— В это время года — примерно тридцать пять дней. Но обратите внимание, как эти две куколки различаются по цвету и окраске. Они ведь принадлежат к одному и тому же виду, а оболочка разная.

— Два разных поколения? — предположила Айлз.

— Я тоже так считаю. Но мне интересно, что скажет по этому поводу энтомолог.

— Если каждому поколению требуется тридцать пять дней для созревания, — заметила Риццоли, — не значит ли это, что мы говорим о семидесятидневном сроке их пребывания на открытом воздухе? Тогда получается, что жертва пролежала там именно столько времени.

Доктор Пепе взглянул на разложенные кости.

— То, что я вижу, не противоречит посмертному периоду продолжительностью в два летних месяца.

— А можно поточнее?

— По скелету точнее нельзя определить. Возможно, этот человек пролежал в лесу месяца два. А может, все шесть.

Риццоли увидела, как Корсак закатил глаза, разочарованный приглашенным экспертом.

Но доктор Пепе еще только начинал делать выводы.

— Особь женского пола, — методично произнес он, разглядывая кости. — На первый взгляд, ростом не выше пяти футов одного дюйма. Очевидны зажившие переломы. Старый перелом бедренной кости, с хирургическими спицами.

— Похоже на стержень Штейнмана, — сказала Айлз, указывая на поясничный отдел позвоночника. — И видно хирургическое сращение L-2 и L-3.

— Множественные повреждения? — спросила Риццоли.

— Да, жертва, похоже, перенесла тяжелую травму.

Доктор Пепе продолжил инвентаризацию костей.

— Отсутствуют два левых ребра, а также… — Он углубился в изучение крохотных кистевых косточек. — …три кости запястья и большинство фаланг пальцев левой руки. Похоже, какой-то хищник полакомился.

— Сандвич из руки, — ввернул Корсак.

Никто не засмеялся.

— Длинные кости все на месте. Как и позвоночные… — Доктор запнулся и, нахмурившись, уставился на шейные позвонки. — Подъязычная кость отсутствует.

— Мы ее не нашли, — сказала Айлз.

— Вы хорошо искали?

— Да. Я даже возвращалась на место и повторно все осматривала.

— Ее могли сожрать лесные хищники, — предположил доктор Пепе. Он вытащил одну лопатку, которая торчала из-за плеча. — Видите здесь V-образные укусы? Возможно, следы от собачьих клыков. — Он поднял взгляд. — Голову нашли отдельно от тела?

— Да, она лежала в нескольких шагах от туловища, — ответила Риццоли.

Пепе удовлетворенно кивнул.

— Типично для собак. Для них голова как большой мяч. Игрушка. Они катают ее по земле, но не могут прокусить, как, скажем, горло или бедро.

— Постойте, — вмешался Корсак. — У нас тут что, Фифи и Ровер?

— Все животные, и домашние, и дикие, ведут себя одинаково. Даже койоты и волки любят играть с мячиками, совсем как Фифи и Ровер. Поскольку эти останки лежали в городском парке, окруженном домами, домашние собаки наверняка частенько наведывались туда. Но у них тоже есть инстинкт хищника. И они с удовольствием вгрызаются в любую плоть: филейные части, хрящи, ребра и мелкие косточки. И, разумеется, они разрывают все оставшиеся мягкие ткани.

Корсак в ужасе смотрел на него.

— У нас с женой есть маленький хайленд-терьер. Пожалуй, больше я не позволю ему лизать мне лицо.

Пепе взял в руки череп и метнул насмешливый взгляд в сторону Айлз.

— Ну что, устроим экзамен, доктор Айлз? Помучаю вас так же, как вы мучаете своих студентов по патологоанатомии. Мучаете ведь?

— Да уж, — призналась Айлз. — Они вздрагивают, когда видят меня в аудитории. Знают, что о пустяках я не спрашиваю.

— Ну, а теперь я вас помучаю, — усмехнулся доктор Пепе. — Расскажите-ка нам об этом индивидууме.

Она сосредоточилась на останках.

— Резцы, форма нёба и длина черепа позволяют сделать вывод о принадлежности к европейской расе. Череп небольшой, надбровные дуги минимальные. Далее смотрим таз. Входные размеры, подлобковая область — все указывает на то, что перед нами белая женщина.

— А возраст?

— Имеется неполное эпифизарное сращение подвздошного гребня. Артрических изменений позвоночного столба нет. Это молодая женщина.

— Согласен. — Доктор Пепе взял в руки челюсть. — Три золотые коронки, — заметил он. — И большая амальгамовая пломба. Вы делали рентген?

— Йошима сделал сегодня утром. Снимки можно посмотреть на экране.

Пепе подошел к экрану.

— Залечены два корневых канала. — Он показал на снимок челюсти. — Похоже, что они запломбированы гуттаперчей. И посмотрите сюда. Видите, корни зубов с седьмого по десятый и с двадцать второго по двадцать седьмой короткие и тупые? Здесь хорошо поработал ортодонт.

— А я не заметила, — призналась Айлз.

Пепе улыбнулся.

— Рад, что смог поучить вас хоть чему-то, доктор Айлз. А то уж я начал ощущать собственную никчемность.

Агент Дин сказал:

— Выходит, перед нами женщина, у которой были средства, чтобы оплатить работу стоматолога.

— Причем очень дорогую работу, — добавил Пепе.

Риццоли вспомнила Гейл Йигер и ее красивые ровные зубы. После того как сердце перестает биться, а плоть разлагается, только по состоянию зубов можно отличить бедного от богатого. Те, кто едва сводит концы с концами, не обращают внимания на дырку в зубе или неправильный прикус. Характеристики этой жертвы становились все более узнаваемыми.

Молодая женщина. Белая. Обеспеченная.

Пепе отложил челюсть и переключил внимание на туловище. Какое-то мгновение он изучал деформированную грудную клетку. Потом поднял ребро, приложил его к грудине и оценил угол, образованный двумя костями.

— Pectus excavatum, — произнес он.

Впервые на лице Айлз отразилось разочарование.

— Я даже не обратила внимания.

— А как насчет большеберцовых костей?

Она шагнула к изножию стола и взяла одну из самых длинных костей. Рассматривая ее, она все больше хмурилась. Потом схватила другую такую же кость и положила рядом.

— Двустороннее genu varum, — взволнованно произнесла она. — Возможно, пятнадцать градусов. Не знаю, как так получилось, что я этого не увидела.

— Вы сосредоточились на переломе. Этот стержень слишком бросался в глаза. А искривление теперь редко кто замечает. Разве что такие старики, как я.

— И все равно непростительно. Я должна была сразу заметить. — Айлз замолчала, ее взгляд скользнул вверх, к грудной клетке. — Странно. Совсем не вяжется с состоянием зубов. Как будто мы имеем дело с совершенно разными людьми.

В их разговор вмешался Корсак:

— Может, поделитесь с нами своими соображениями? Что вам кажется странным?

— У этой жертвы отмечается genu varum, — начал доктор Пепе. — Проще говоря, О-образное искривление ног. Большеберцовые кости выгнуты на пятнадцать градусов. Это вдвое больше нормы.

— Ну и что вы так разволновались? Подумаешь, кривые ноги вовсе не редкость.

— Дело не только в кривых ногах, — объяснила Айлз. — Речь идет и о состоянии грудной клетки. Посмотрите, какой угол образуют ребра с грудной клеткой. У нее типичный pectus excavatum, или «грудь сапожника». Неправильное строение костей и хрящей вызывает такой эффект проваленной груди. Если этот провал значительный, могут появиться проблемы с дыханием, сердечной деятельностью. В данном случае он небольшой, так что, возможно, не вызывал никаких симптомов. Да и внешне это было вряд ли заметно.

— Это связано с атипичным строением костей? — спросила Риццоли.

— Да. Дефект костного метаболизма.

— О каком заболевании идет речь?

Айлз заколебалась и посмотрела на доктора Пепе.

— Что-то у нее рост маловат.

— Каков показатель Троттера-Глезера?

Айлз достала рулетку и измерила длину бедра и большеберцовой кости.

— Примерно сто пятьдесят пять сантиметров. Плюс-минус семь.

— Итак, мы имеем pectus excavatum. Двустороннее genu varum. Маленький рост. — Он удовлетворенно закивал головой. — Кое-какие выводы напрашиваются.

Айлз взглянула на Риццоли.

— У нее в детстве был рахит.

Рахит. Слово было почти забытое. Для Риццоли оно неизменно ассоциировалось с босоногим детством в трущобах, орущими младенцами и беспросветной нищетой. Иная эпоха, окрашенная в тусклые краски. Рахит — слово, которое совершенно не сочеталось с женщиной, имеющей три золотые коронки и выправленные ортодонтом зубы.

Габриэль Дин тоже заметил это явное противоречие.

— Я всегда думал, что причиной рахита является недоедание, — сказал он.

— Да, — подтвердила Айлз. — Недостаток витамина Д. Большинство детей получают его либо с молоком, либо на солнце. Но если ребенок недоедает или мало бывает на солнце, возникает дефицит этого витамина. Это влияет на метаболизм кальция и формирование костей. — Она сделала паузу. — Честно говоря, я впервые вижу такие четкие признаки рахита.

— Приглашаю вас на раскопки, — сказал доктор Пепе. — Я покажу вам множество таких примеров из прошлого столетия. В Скандинавии, на севере России…

— Но сегодня? В Штатах? — удивился Дин.

Пепе покачал головой.

— Совершенно нетипичный случай. Судя по деформации костей и маленькому росту, я бы предположил, что этот индивидуум проживал в бедности. По крайней мере в детстве и юности.

— Но это никак не вяжется с безупречным состоянием зубов.

— Вот именно. Потому-то доктор Айлз и заметила, что здесь как будто два совершенно разных человека.

Ребенок и взрослый, подумала Риццоли. Она вспомнила свое детство в Ревере, душный маленький домик, который арендовала ее семья. Там было так тесно, что ей даже негде было уединиться, поэтому приходилось забираться под крыльцо. Она вспомнила тот короткий период, когда отца уволили, испуганный шепот, доносившийся из родительской спальни, ужины из консервированной кукурузы и картошки. Слава богу, тяжелые времена длились недолго; через год отца взяли на работу, и на столе вновь появилось мясо. Но соприкосновение с бедностью навсегда оставляет след в душе и во многом определяет будущее: все трое Риццоли выбрали себе карьеру со стабильными заработками: Джейн — в правоохранительных структурах, Фрэнки — в военно-морских силах, Микки — в почтовом ведомстве.

Она посмотрела на скелет и сказала:

— Из нищеты в роскошь. Такое бывает.

— Прямо как у Диккенса, — заметил Дин.

— Точно! — воскликнул Корсак. — Малютка Тим.

Доктор Айлз согласно кивнула.

— Да, Малютка Тим страдал от рахита.

— А потом жил счастливо, потому что старый Скрудж оставил ему деньжат, — сказал Корсак.

Но ты не стала счастливой, подумала Риццоли, глядя на останки. Теперь уже это были не обезличенные кости; в сознании Риццоли начал вырисовываться портрет. Она представила себе девочку с кривыми ножками и впалой грудью, которая растет в грязи и нищете. Потом увидела ее уже подростком, в линялых поношенных блузках с разномастными пуговицами. Может, уже тогда было что-то необычное в этой девочке? Решимость в глазах, гордо вскинутый подбородок, словно заявляющие о том, что она достойна лучшей жизни и будет за нее сражаться?

Потому что женщина, в которую она превратилась, жила уже в совершенно другом мире, где за деньги можно было сделать себе ровные зубы и золотые коронки. Удача или тяжкий труд, а может, внимание нужного человека помогли ей подняться наверх. Но бедное детство навсегда осталось в ее костях, кривых ногах и проваленной грудине. Как и свидетельства некогда перенесенной травмы — спицы в левом бедре и поврежденный позвоночник.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒