ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, г‑ жа Богатонова, баронесса, князь и Лиза.

Г‑ н Богатонов (подводя жену). Батюшка граф! честь имею рекомендовать вам жену мою. (К жене. ) Его сиятельство граф Владимилов.

Г‑ жа Богатонова. Милости просим; мы очень рады.

Г‑ н Богатонов (подводя Лизу). Племянница наша.

Граф (целует у нее руку). Как давно, сударыня, я не имел счастия вас видеть.

Г‑ н Богатонов. Как, ваше сиятельство! да вы разве знакомы с Лизонькой?

Граф. Я имел удовольствие пользоваться приязнью ее покойной матушки.

Г‑ жа Богатонова. Ты позабыл, батюшка; Лизонька нам об этом сказывала.

Г‑ н Богатонов. Точно, точно! Экая память; а кажется, не проходило дня, чтоб племянница о графе не говорила.

Граф (к Лизе). Должен ли я верить этому, сударыня?

Лиза. Могла ли я забыть человека, которого покойная моя матушка называла другом.

Г‑ н Богатонов. Ваше сиятельство! позвольте мне познакомить с вами приятеля моего князя Блесткина.

Князь. Если не ошибаюсь, я имел некогда удовольствие встречаться с вами у общих знакомых.

Граф. Точно так, сударь.

Г‑ н Богатонов. А вот баронесса Вольмар, приятельница моей жены.

Баронесса (тихо Богатонову). Вы могли бы избавить меня от этой рекомендации.

Граф. Извините, сударыня, я никак не мог узнать вас – вы так переменились.

Баронесса. Боже мой! Граф, вы говорите, как будто я целые сто лет не имела чести вас видеть.

Г‑ жа Богатонова. Человек! стулья!

Приносят.

Г‑ н Богатонов (к Лизе, подле которой сел граф). Пусти‑ ка, племянница, меня к графу.

Граф. Не беспокойтесь, мне очень хорошо.

Г‑ н Богатонов. Нет, нет! я сам хочу занимать такого дорогого гостя.

Мирославский (тихо Богатонову). Живешь ты всегда с знатными, а не знаешь, что они церемоний терпеть не могут.

Г‑ н Богатонов. Ну, ну, хорошо. (Садится подле Лизы. )

Баронесса (тихо князю). Вы знаете этого Владимилова?

Князь (тихо). Знаю. Педант, – настоящая нравоучительная книга!

Г‑ жа Богатонова. Что, батюшка граф, вы надолго изволили к нам в Петербург пожаловать?

Граф. Не знаю сам, сударыня. Здоровье мое после прошлогоднешней болезни не совсем еще поправилось; я намерен посоветоваться с докторами.

Г‑ жа Богатонова. О, вас здесь тотчас вылечат, да еще и без лекарства.

Г‑ н Богатонов. Да, да, без лекарства. (Мирославскому. ) Что, брат, чай, у вас в глуши про эти чудеса еще и не знают?

Мирославский. Ты, верно, хочешь говорить о магнетизме; [9] нет, и у нас о нем много сказок сочиняют.

Г‑ н Богатонов. Как, сказок! Ты не веришь, что посредством магнетизма можно прочесть письмо, не вынимая его из кармана?

Мирославский. Прошу покорно!

Г‑ н Богатонов. Что душа может говорить в человеке и рассказывать, какими лекарствами лечить больного?

Мирославский. Какой вздор!

Г‑ жа Богатонова. Нет, батюшка, не вздор, а точная правда! Вот, например, дочь приятельницы моей Глупоновой была всегда такая слабая, такая бледная, и никакие лекарства ей не помогали; стали ее магнетизировать, душа в ней заговорила и сказала, что надобно ее замуж выдать, Ну, как вы думаете? Лишь только она вышла за князя Лестова, то как рукой сняло: откудова взялось здоровье.

Мирославский. Да, это настоящие чудеса!

Князь. В природе нет никаких чудес, и все это можно доказать естественным образом.

Г‑ н Богатонов. Конечно можно; и если ты не веришь, то я тебе докажу.

Мирославский. Посмотрим; докажи, докажи!

Г‑ н Богатонов. Да только поймешь ли ты?

Мирославский. Почему знать, говори.

Г‑ н Богатонов. Ну, так и быть; слушай же! Вот видишь ли: магнетическая жидкость, то есть жидкость магнетическая, есть некоторого рода жидкость; влияние, которое она, некоторым образом, так сказать... одним словом... Растолкуй ему, князь!

Князь. Вы хотели сказать, что посредством действия ее на нервную систему, дирекция нервов, в отношении своем к нервам, по всеобщей системе влияния, имеет некоторое влияние, которое, симпатизируя с общим влиянием, производит сие действие. (Богатонову. ) Вы понимаете меня?

Г‑ н Богатонов. Как не понять: это ясно!

Князь. Я только пояснил то, что вы сказали.

Мирославский. Подлинно пояснили! Жаль только, что я ничего не понял.

Г‑ н Богатонов. Бедненький! Вот то‑ то и дело, чему научишься в деревне? Надобно жить между просвещенными людьми, чтоб понимать такие глубокие материи.

Князь. Должно признаться, род человеческий идет гигантскими стопами к совершенству: беспрестанно делают новые открытия; люди становятся умнее, просвещеннее везде, выключая любезного отечества нашего.

Граф. Выключая отечества нашего! Мне кажется, князь, что нигде просвещение не имело таких скорых и блестящих успехов, как в нашем отечестве.

Князь. Да, мы сделали блестящие успехи, только в чем, если смею спросить?

Баронесса. Берегитесь, mon cousin! ^{14} вы делаете такой решительный вызов; ну, если граф вам сейчас докажет?

Князь. Боже мой! я уверен в этом; но, несмотря на то, желал бы очень знать что‑ нибудь об этих блестящих успехах.

Граф. По всему видно, вы не желаете этого.

Князь. Да что у нас хорошего? Мы хвалимся своим Петербургом. Люди, которые не бывали никогда далее заставы, называют его первым городом в свете; а что значит этот первый город в свете перед каким‑ нибудь парижским предместием!

Г‑ н Богатонов. Простая деревня или много что уездный городишка.

Князь. Имеем ли мы хоть что‑ нибудь, чем гордится Франция? Где у нас Лувр, Пале‑ Рояль, Тюльери, Пантеон? [10]

Г‑ н Богатонов. Да, да! где у нас этакие города?

Граф. Это все равно, если б я спросил француза: где у вас адмиралтейство, биржа, набережные, решетка Летнего сада...

Князь. Решетка Летнего сада! Но что значит она перед тюльерийскою, которая есть чудо искусства; которая отделана с таким вкусом, с таким совершенством; которая, можно сказать, сделана вся ан филаграм? ^{15}

Г‑ жа Богатонова. Ан филаграм!

Баронесса. Возможно ли?

Граф. Я сам, сударь, был в Париже...

Князь. И, сударь, кто нынче не был в Париже. Тем хуже для тех, которые были в нем и осмеливаются делать такие параллели.

Г‑ н Богатонов (тихо Мирославскому). Он совсем загонял графа.

Граф. Вы правы, князь! Как можно хвалить что‑ нибудь русское, как можно хвалить народ, который, под предводительством своего государя, освободил от ига всю Европу, [11] которого каждый шаг был ознаменован победами; это было бы так натурально, и чем бы можно было тогда отличиться от обыкновенного человека?

Баронесса (с насмешкою). Очень жаль, сударь, что вы не сочиняете речей; вы имеете удивительные диспозиции быть хорошим оратором.

Граф. Не знаю, сударыня, похож ли я на оратора; но знаю только, что я не льстец, не люблю думать одно, а говорить другое, и для того скажу вам, что, по‑ моему, человек, который не любит свое отечество – жалок, а тот, кто осмеливается поносить его, заслуживает общее презрение.

Князь (с досадою). Граф! я надеюсь...

Граф. Что я говорю не на ваш счет? Без сомнения! Вы, конечно, думаете то же, что я; не правда ли, князь?

Князь (поет). Ла, ла, ла!

Граф. О! я уверен, вы совсем не из числа тех жалких модников, у которых, кроме их фамилии, нет ничего русского.

Князь (к баронессе). A propos! я давно уже не слышал вас петь, [12] сударыня! Смею ли просить?

Баронесса. Я право, не могу. (К Лизе. ) Не угодно ли вам?

Г‑ жа Богатонова. Да, да, пропой‑ ка нам что‑ нибудь, Лизонька; графу, верно, будет приятно тебя послушать.

Все встают; Богатонов подходит и говорит тихо с баронессою.

Граф. Два года назад я очень часто имел это удовольствие.

Г‑ жа Богатонова. Послушайте‑ ка теперь, граф, вы не узнаете!

Г‑ н Богатонов (тихо баронессе). Я буду вас дожидаться. (Громко). Ваше сиятельство! прошу покорно! Лизонька! покажи, куда идти графу.

Все уходят; Богатонов останавливает князя.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒