|
|||
Глава девятая
Перемена погоды. – Гидравлический подъемник. – Изготовление оконных стекол и стеклянной посуды. – Хлебное дерево. – Частые посещения кораля. – Увеличение стада. – Вопрос журналиста. – Точные координаты острова Линкольна. – Предложение Пенкрофа. В первую неделю марта погода резко изменилась. Начало месяца пришлось на полнолуние, и, как и раньше, стояла сильная жара. Вся атмосфера казалась насыщенной электричеством, и поэтому следовало опасаться, что скоро жара и засуха сменятся более или менее продолжительным периодом дождей и гроз. И в самом деле, уже 9 марта раздались громовые раскаты и полил дождь с градом. Ветер дул с востока, и крупный град, как картечь, бил прямо по фасаду Гранитного дворца. Пришлось наглухо закрыть дверь и окна ставнями, потому что иначе все комнаты были бы залиты водой. Глядя на градины, которые иногда были величиной с голубиное яйцо, Пенкроф с ужасом подумал о том, какая страшная и непоправимая опасность грозит его хлебному полю. И спустившись вниз по лестнице, он бегом помчался к хлебному полю, на котором пшеница уже начинала колоситься, и захваченным с собой полотнищем от оболочки шара прикрыл свой будущий урожай. Частый град нещадно колотил его все это время, но моряк на это не обращал внимания. Ненастная погода продолжалась целую неделю, все это время гром гремел не переставая. В короткие промежутки между грозами слышались глухие раскаты отдаленного грома, затем гром снова начинал грохотать над самым островом. Яркие молнии прорезали небо. Они сожгли много деревьев, между прочим, молния свалила огромную вековую сосну, росшую недалеко от озера на лесной опушке. Раза два или три молния ударяла в берег и плавила песок, превращая его в стекловидную массу. Подбирая фульгуриты, инженер решил заняться изготовлением стекла, чтобы вставить в окна толстые и прочные стекла, которые не боялись бы ни ветра, ни дождя, ни града. Колонисты воспользовались плохой погодой, чтобы заняться благоустройством Гранитного дворца, обстановка которого заметно улучшалась и пополнялась с каждым днем. Инженер установил токарный станок и выточил на нем различные необходимые предметы, например пуговицы, отсутствие которых очень ощущалось. Была сделана специальная стойка для ружей, которые колонисты очень берегли и содержали в исключительной чистоте, затем появились точеные этажерки, шкафы с резьбой и масса других вещей. Целыми днями колонисты неустанно пилили, строгали, распиливали, точили. Все время, пока стояла дождливая погода с грозами, в Гранитном дворце, не умолкая, слышался визг пилы, стук молотков и монотонное жужжание токарного станка, заглушавшее громовые раскаты. Мастер Юп тоже не был забыт, для него рядом с кладовой устроено было особое помещение вроде небольшой каюты с деревянной кроватью, покрытой толстой мягкой подстилкой, которую часто меняли. – Молодчина наш Юп! – не раз говорил Пенкроф. – Ни споров, ни ссор!.. Всегда вежлив, никогда не огрызнется!.. Какой образцовый слуга, Наб, какой слуга!.. – Мой воспитанник, – скромно замечал Наб, – и скоро, пожалуй, будет не хуже меня! – Как бы только не лучше, – со смехом возражал моряк. – Впрочем, тебе нечего бояться, Наб: ты все‑ таки говоришь, а он, бедняжка, никогда этому не научится! Юп уже прекрасно выполнял свои обязанности. Он чистил одежду, поворачивал на огне вертел, подметал комнаты, прислуживал за столом, носил и складывал дрова и – что больше всего восхищало Пенкрофа – перед тем как лечь спать, всегда очень старательно укутывал моряка одеялом. Здоровье членов колонии не оставляло желать лучшего. Благодаря жизни на воздухе, в здоровом климате умеренного пояса и постоянной физической работе они могли не бояться никаких болезней. И действительно, все они чувствовали себя прекрасно. Герберт за этот год жизни на острове подрос на два дюйма. Он заметно возмужал, обещая в будущем стать мужчиной, одинаково совершенным как в физическом, так и в умственном отношении. Любознательный юноша пользовался каждым свободным часом, каждой свободной минутой, чтобы учиться. Он читал и перечитывал книги, найденные в ящике, и, кроме практических уроков, которые ежедневно ему давала жизнь на острове, получал уроки Сайреса Смита и занимался изучением иностранных языков со Спилетом, которые охотно делились с ним своими знаниями. Инженер уже давно решил, насколько от него это, конечно, будет зависеть, передать Герберту все, что знал сам, наставлять его и словом и делом, и юноша учился со всем пылом своих молодых лет. «Если я умру, – думал иногда Сайрес Смит, – именно он меня заменит! » Ненастный период закончился около 19 марта, но, несмотря на это, небо не прояснилось и было покрыто тучами в продолжение этого последнего летнего месяца. Атмосфера, сильно возмущенная электрическими разрядами, не могла вернуть себе прежнего спокойствия, и почти все время шли дожди или густой туман окутывал остров. Исключение составили только три или четыре ясных солнечных дня, и колонисты воспользовались ими для разного рода экскурсий. Самка онагги к этому времени произвела на свет детеныша женского пола. Население кораля тоже увеличилось, и в сараях блеяло уже несколько маленьких муфлонов, к большой радости Наба и Герберта. У каждого из них был свой любимец среди новорожденных. Попытка приручить пекари также удалась. Для этих животных возле птичника колонисты построили свинарник, вскоре появились поросята, начавшие воспринимать плоды цивилизации, то есть накапливать жир благодаря стараниям Наба. Мастер Юп, на которого Наб возложил обязанность носить свиньям пищу, помои, кухонные объедки и т. п., добросовестно исполнял свое дело. Впрочем, изредка он позволял себе удовольствие дернуть раз‑ другой за хвост маленького поросенка, но это была простая шалость, а не проявление злобного нрава, потому что маленькие закрученные хвостики поросят очень его забавляли и он играл с ними, как ребенок. Как‑ то вечером Пенкроф, разговаривая с инженером, напомнил Смиту об одном обещании, которое до сих пор оставалось неисполненным. – Вы как‑ то говорили, мистер Сайрес, о том, что можно устроить аппарат, который заменил бы длинные лестницы Гранитного дворца, – сказал моряк. – Может быть, вы уже раздумали его устанавливать? – Вы, наверное, говорите о подъемнике? – спросил Смит. – Пусть будет подъемник, если вы его так называете, – ответил моряк. – Название тут не играет никакой роли, главное, чтобы этот подъемник заменял нам лестницу. – Это нетрудно сделать, Пенкроф, но будет ли от этого польза? – Конечно, мистер Сайрес. Теперь, когда у нас есть все необходимое, как раз пора подумать об удобствах. Для нас это, пожалуй, будет излишней роскошью, но для доставки во дворец разных вещей подъемник необходим! Согласитесь сами, ведь очень неудобно взбираться по длинной лестнице с тяжелым грузом на плечах!.. – Ну что ж, Пенкроф, постараюсь исполнить ваше желание, – сказал Сайрес Смит. – Но у вас же нет никакой машины или двигателя, как вы называете? – Сделаем. – Паровой двигатель? – Нет, водяной. Инженер и в самом деле имел в своем распоряжении естественную силу, которой мог воспользоваться для приведения в движение подъемной машины, которая должна была заменить собой лестницу. Для этого надо было только немного увеличить количество воды, бежавшей по внутреннему водостоку из озера внутрь Гранитного дворца. Отверстие, оставленное между камнями и поросшее травой, на верхнем конце водостока расширили, так что даже образовался маленький водопад, каскадами мчавшийся под гранитные своды и затем с шумом изливавшийся во внутренний колодец. Внизу, под водопадом, инженер установил маленькую металлическую турбину, то есть цилиндр с лопастями, и приводом соединил ее непосредственно с большим колесом снаружи, на валу которого был намотан толстый канат с привязанной к нему корзиной. Таким образом, с помощью длинной веревки, доходившей до самой земли, включая и выключая гидравлический двигатель, корзину можно было поднять до дверей Гранитного дворца. Подъемник, к всеобщему удовольствию, был приведен в действие в первый раз 17 марта. С этого дня все тяжелые предметы – дрова, уголь, припасы и даже сами колонисты – поднимались вверх с помощью подъемной машины, заменившей неудобную лестницу, о которой, конечно, никто не жалел. Но больше всех радовался устройству подъемной машины Топ, потому что при всех своих других замечательных качествах он не обладал, да и не мог обладать ловкостью мастера Юпа и часто поднимался в Гранитный дворец на спине Наба или самого орангутанга. Сделав подъемник, Сайрес Смит решил заняться изготовлением стекла и приспособил для этой цели печь для обжигания глиняной посуды. В общем, дело оказалось довольно трудным, но после нескольких неудачных попыток инженеру удалось оборудовать небольшой стеклянный цех. Гедеон Спилет и Герберт, главные помощники инженера, работали несколько дней, не выходя оттуда. Как известно, для приготовления стекла нужны песок, мел и сода (углекислая или сернокислая). Песка, и притом самого чистого, было сколько угодно на морском берегу, мел добывался из известняка, сода – из морских водорослей, а серную кислоту можно было получать из колчедана, и, наконец, каменноугольные копи давали уголь, чтобы поддерживать в печи необходимую температуру. Таким образом, Сайрес Смит имел все вещества, входящие в состав стекла. Труднее всего оказалось сделать «трубку» стеклодува, то есть железную трубку длиной футов пять‑ шесть, на один конец которой набирают расплавленную стеклянную массу. Но Пенкроф, занимавшийся этим делом, сумел в конце концов изготовить такую трубку из длинной полоски листового железа, свернутой, как ружейный ствол, и объявил, что это как раз то, что требуется. Первый опыт произвели 28 марта. Печь раскалили докрасна и в нее поставили тигли из огнеупорной глины, в которых находилась масса, состоящая из ста частей песка, тридцати пяти частей мела и сорока частей сернокислой соды, тщательно смешанных с двумя‑ тремя частями мелко истолченного, просеянного угольного порошка. Когда содержимое тиглей под влиянием высокой температуры расплавилось до жидкого, вернее, тестообразного состояния, один тигель вынули, Сайрес Смит набрал в трубку расплавленную стеклянную массу, несколько раз повертел ее по гладкой металлической пластине, чтобы придать более удобную для дутья форму. Затем он передал трубку Герберту, сказав, чтобы он дул в трубку с другого конца. – Так же, как выдувают мыльные пузыри? – спросил мальчик. – Совершенно так же, – ответил инженер. И Герберт, набрав в легкие побольше воздуха, принялся дуть в трубку, все время поворачивая ее; воздух проник внутрь массы, и стеклянный ком заметно увеличился. Трубку снова опустили в тигель, и, повторяя эту операцию несколько раз, Герберту удалось наконец выдуть пузырь диаметром один фут. Тогда Сайрес Смит взял трубку у Герберта и, раскачивая ее, как маятник, постепенно удлинил пузырь, придав ему форму конусообразного цилиндра. Итак, операция выдувания стекла была окончена, бесформенный кусок стеклянной массы превратился в прозрачный цилиндр, оканчивавшийся двумя полусферическими колпаками, которые было нетрудно отделить острой полосой железа, смоченной холодной водой. Тем же способом цилиндр был разрезан вдоль, затем его снова размягчили вторичным нагреванием, растянули на металлической доске и прокатали деревянным катком. Первое стекло было готово. Операцию повторили пятьдесят раз и получили пятьдесят стекол. Вскоре во все окна Гранитного дворца вставили рамы с прозрачными стеклами; эти стекла, правда, были не слишком белыми и чистыми, но тем не менее пропускали достаточно света. Что касается стеклянной посуды – стаканов, бутылок, рюмок и проч., – то сделать их было уже пустяком и забавой для стеклодувов. Все подобные вещи выходили из рук мастеров такими, какими они оказывались на конце трубки; им нужны были стаканы, а будут ли эти стаканы граненые или гладкие, большие или маленькие, – им было все равно. Пенкроф тоже попросил разрешения «подуть», но он дул так сильно, что куски стеклянной массы просто расползались и получались какие‑ то фантастические фигурки, что приводило в полный восторг этого взрослого ребенка. Но, занимаясь изготовлением стеклянной посуды, колонисты не забывали время от времени ходить в лес, и в одну из таких экспедиций они совершенно случайно открыли новое дерево, благодаря которому еще больше пополнились запасы пищи. Однажды Сайрес Смит и Герберт, отправившись на охоту, зашли довольно далеко в лес Дальнего Запада на левом берегу реки Милосердия. По дороге, как и всегда, Герберт задавал инженеру множество вопросов, на которые тот с удовольствием давал удовлетворительные ответы. Но охота, как и всякое другое дело, требует внимания, иначе даже при обилии дичи можно вернуться домой с пустыми руками. Сайрес Смит умел стрелять, но не был страстным охотником, а Герберт, несмотря на свою страсть к охоте, в этот день больше думал и говорил о химии и физике, поэтому многим кенгуру, пекари и агути удалось благополучно ускользнуть невредимыми из‑ под самого носа молодого ученого. Таким образом, проходив по лесу почти целый день, они рисковали вернуться домой ни с чем, как вдруг Герберт, забыв на минуту о химии и физике и увлекшись ботаникой, внезапно остановился и радостно закричал: – Ах, мистер Сайрес, взгляните на это дерево! Знаете ли вы, что это такое?
Дерево, на которое он указывал, больше походило на куст с коротким чешуйчатым стволом и мелкими листьями с маленькими параллельными прожилками. – Что же это за дерево, похожее на маленькую пальму? – спросил Сайрес Смит. – Это – cycas revoluta. Рисунок его я видел в нашем словаре по естествознанию. – Но на этом дереве нет плодов. – Это правда, мистер Сайрес, – ответил Герберт, – но зато в этом стволе есть мука, которую природа доставляет нам в готовом виде. – Значит, это хлебное дерево? – Да, хлебное дерево. – Ну, дитя мое, – ответил инженер, – это действительно драгоценная находка! Она заменит нам хлеб до тех пор, пока не поспеет пшеница. За работу, и дай бог, чтобы ты не ошибся! Герберт не ошибся. Он разломил один из стеблей cycas revoluta, состоявший из железистой ткани и мучнистой сердцевины, пронизанной волокнистыми связками, разделенными концентрическими кольцами. К муке примешивался слизистый сок неприятного вкуса, который, впрочем, легко было удалить простым выжиманием. Мучнистая сердцевина представляла собой настоящую муку прекрасного качества, чрезвычайно питательную. Осмотрев и тщательно изучив ту часть леса Дальнего Запада, где росли хлебные деревья, Сайрес Смит и Герберт, делая по дороге зарубки на деревьях, поспешили в Гранитный дворец и торжественно рассказали своим товарищам о новом открытии. На следующее утро колонисты отправились за мукой, и Пенкроф, с каждым днем все более и более восхищавшийся своим островом, по дороге говорил инженеру: – Мистер Сайрес! Как, по‑ вашему, существуют ли острова специально для потерпевших крушение? – Я не совсем понимаю, Пенкроф, что вы хотите этим сказать?.. – Видите ли, мне кажется, что есть острова, специально созданные для того, чтобы на них было удобно терпеть крушение и чтобы бедняги вроде нас могли легко выпутаться из беды! – Возможно, что такие острова существуют, – улыбаясь, ответил инженер. – Даже наверняка, сэр, – ответил Пенкроф, – и я убежден, что остров Линкольна – один из таких островов! Колонисты вернулись в Гранитный дворец с огромным запасом cycas revoluta. Инженер сразу установил пресс, чтобы выжать слизистый сок, смешанный с мучнистой сердцевиной, и в результате получил довольно большое количество очень хорошей муки, которая в руках Наба превратилась в пироги и пудинги. Хлеб из такой муки хотя и не был хлебом из пшеничной муки, но мало чем от него отличался. На скотном дворе дойные козы и овцы, а также самка онагги ежедневно давали молоко, необходимое колонистам. Поэтому повозка или, вернее сказать, заменившая ее легкая тележка совершала частые поездки в кораль. Когда наступала очередь Пенкрофа ехать, он брал с собой Юпа и заставлял его править; орангутангу это, видимо, доставляло большое удовольствие, и он, пощелкивая бичом, мастерски справлялся с новыми для него обязанностями кучера. Колония процветала, и обитателям Гранитного дворца хорошо жилось на острове Линкольна. Они так привыкли к этому образу жизни и до такой степени освоились на острове, что, если бы им представилась возможность перебраться в цивилизованную страну, они наверняка с большим сожалением расстались бы с этим маленьким уголком великой Америки, как они его называли. А между тем чувство оторванности от родины было настолько сильным, что, если бы какое‑ нибудь судно неожиданно показалось вблизи острова, колонисты, не задумываясь, постарались бы сигналами дать ему знать о себе и… уехали бы, радуясь, что наконец‑ то могут вернуться в свою дорогую Америку!.. А пока они жили счастливой жизнью и даже скорее опасались, чем желали, чтобы какое‑ нибудь событие изменило ее. Но кто может сказать, что его ждет впереди, и кто в состоянии предвидеть и предотвратить удары, которые готовит ему судьба? Как бы то ни было, колонисты острова Линкольна, на котором они жили уже больше года, были счастливы и в своих вечерних беседах строили планы на будущее, словно им было суждено провести всю жизнь на этом клочке земли. Во время одной из таких бесед было высказано замечание, которое обратило на себя внимание присутствующих и могло иметь в будущем серьезное значение. Это случилось 1 апреля, в пасхальное воскресенье. Сайрес Смит и его товарищи решили ознаменовать праздник отдыхом. Погода в этот день выдалась прекрасная, такая погода часто бывает в первых числах октября в Северном полушарии. К вечеру, после обеда, все колонисты сидели на веранде, на краю плато Дальнего Вида, и наблюдали наступление сумерек. Наб подал кофе, роль которого выполнял настой из сушеных и поджаренных ягод бузины. Колонисты говорили о своем острове, о его уединенном положении в Тихом океане, как вдруг Гедеон Спилет сказал, обращаясь к инженеру: – Послушайте, дорогой Сайрес, я давно хотел спросить, да все как‑ то забывал… Вы не проверяли еще раз положение нашего острова с помощью секстанта, найденного в ящике? – Нет, – ответил инженер. – Может быть, это следовало бы сделать, раз у нас есть более совершенный инструмент, чем тот, которым вы пользовались… – А зачем это нужно? – спросил Пенкроф. – Мы знаем, где находится остров! – Все это так, – продолжал Гедеон Спилет, – но, может быть, использование неточных приборов повлияло на точность наблюдений, и теперь мы легко можем проверить… – Вы правы, Спилет, – сказал инженер, – я, конечно, должен был произвести эту проверку гораздо раньше, хотя мне все‑ таки кажется, что, если и произошла ошибка в вычислениях, она не должна быть больше пяти градусов по долготе или широте. – Кто знает? – продолжал Спилет. – Может быть, мы гораздо ближе к обитаемой земле, чем предполагаем? – Мы узнаем это завтра, – ответил Сайрес Смит. – Если бы я не был так занят все это время, что даже забыл о секстанте, мы давно бы уже знали это наверняка. – Не стоит! – вмешался Пенкроф. – Мистер Сайрес слишком хороший наблюдатель, чтобы сделать ошибку, и если только наш остров не двигался с места, то он и теперь находится именно там, где он говорил. – Увидим. На следующий день Сайрес Смит с помощью секстанта сделал новые наблюдения, необходимые для проверки координат. Согласно первым наблюдениям остров Линкольна находился между 150° и 155° западной долготы и между 30° и 35° южной широты. Второе наблюдение дало уже точные цифры: 150°30′ западной долготы, 34°57′ южной широты. Итак, несмотря на несовершенство своих инструментов, Сайрес Смит, как и говорил, сделал очень незначительную ошибку – даже меньше пяти градусов. – А теперь, – сказал Гедеон Спилет, – так как, кроме секстанта, у нас есть и географический атлас, доведем дело до конца, дорогой Сайрес, и отметим на карте местоположение острова Линкольна в Тихом океане. Герберт принес атлас, который, как уже известно, был издан во Франции, а следовательно, имел надписи на французском языке. Инженер открыл карту Тихого океана и с циркулем в руке собрался уже приступить к определению положения острова. Вдруг рука его остановилась, и он сказал с удивлением: – Взгляните‑ ка! В этой части Тихого океана уже есть остров! – Остров? – воскликнул Пенкроф. – Вероятно, это и есть наш остров, – заметил Гедеон Спилет. – Нет, – продолжил Сайрес Смит. – Его координаты 153° долготы и 37°11′ широты, то есть он находится на два с половиной градуса западнее и на два градуса южнее острова Линкольна. – А какой это остров? – спросил Герберт. – Остров Табор. – Это большой остров? – Нет, маленький островок, одиноко лежащий среди Тихого океана, на котором, может быть, никто никогда не бывал! – Ну, так мы побываем на нем, – заявил Пенкроф. – Мы? – Да, мистер Сайрес. Мы построим палубное судно, и я берусь управлять им. А как далеко, кстати, от нас до этого острова Табора? – Около ста пятидесяти миль к юго‑ западу, – ответил Сайрес Смит. – Сто пятьдесят миль! Это совсем немного! – продолжал Пенкроф. – При попутном ветре такое расстояние можно будет пройти за двое суток! – Но зачем это нужно? – спросил Спилет. – Этого пока я и сам не знаю… Там видно будет! Тут же было решено построить палубное судно таких размеров, чтобы на нем можно было выйти в море приблизительно в начале октября, когда наступит хорошая погода.
|
|||
|