{97} Русский Шекспир

Выход в свет пятитомного собрания сочинений Шекспира, в переводе многочисленных русских поэтов и литераторов, с комментариями многочисленных русских ученых, под общею редакцией С. А. Венгерова, в роскошном иллюстрированном издании Брокгауза и Эфрона, оказался в свое время (1903 г. ) событием замечательным и влиятельным, а в шекспиризме русском, несомненно, сделал эпоху. Труд колоссальный. Одно внешнее описание этой громадной работы, с перечнем сотрудников и содержимого материала, заняло бы место, гораздо большее, чем эта моя критическая заметка. Я сейчас хочу остановиться на иллюстрационной части издания, в высшей степени добросовестной и подробной, драгоценной для тех реалистических постановок, что стали задачею современной сцены. Благодаря множеству рисунков, читатель воскрешает в воображении своем и подлинные места, и эпоху действий в Шекспировых творениях и подлинных его исторических героев, и то доследование, в каком герои эти понимались и изображались на сцене и в живописи в разные периоды шекспиризма, от псевдоклассических пудреных париков до нашего времени. Конечно, совершенства на свете не бывает никогда и нигде:

И бессмертный Ахилл ранен в пятку Парисом,
И Дюма Александр уродился метисом, —

жаловался когда-то Генрих Гейне. Несовершенство иллюстрационной части обновленного Шекспира, на мой взгляд, проявляется некоторою как бы принципиальною {98} ее архаичностью. Вторая половина XIX века, когда Шекспир получил реалистическое воплощение на европейских сценах и в живописи, и ваянии, представлена в издании гораздо слабее и XVIII века, и школы театрального романтизма. Русская сцена пренебрежена в этом отношении совершенно: даже из романтического ее периода дан лишь пестро раскрашенный (и потому несколько сомнительный) Каратыгин в роли Гамлета. О Каратыгине-Гамлете нет воспоминаний в русской публике, а воспоминания критики по Белинскому, не из лестных, и портрет, — если только Каратыгин здесь, действительно, представлен в роли Гамлета точно, поражает своею нелепостью. Между тем, о Мочалове, по преданию Белинского, неразрывно связанном в памяти каждого русского образованного человека с трагическим образом Гамлета, нет ни намека, — а напомнить его было бы так легко, поместив хотя бы снимок с известной картины Неврева «Мочалов, читающей “Быть или не быть” пред купцами в “Британии”». Фигуры Милославского, Рыбакова, Самойлова, А. П. Ленского в ролях шекспирова репертуара тоже сказали бы русской публике гораздо больше, чем чересчур уже усердно представленные Макреди, Бутс и т. п., о которых девять десятых из русских читателей и не слыхивали. Странно не найти в пяти томах ни одного образа из шекспировской галереи М. Н. Ермоловой (Офелия, Имогена, леди Анна, леди Макбет, Изабелла, королева Екатерина), после Мочалова более, чем кто-либо, поработавшей для Шекспира на русской сцене — тем более, что отведено весьма почетное место Сарре Бернар в костюме Гамлета, хотя передача ею этой роли — не более, как рекламный курьез. Было бы гораздо любопытнее показать ту же Сарру Бернар Клеопатрою, для контраста с имеющимся портретом Элеоноры Дузе. Слишком много внимания фижмам и робронам, высоким чулкам и башмакам {99} с стразовыми пряжками. Некоторые из этих рисунков нужны, как, напр., Бринкман — первый немецкий Гамлет, портреты Гаррика, Кембля, Кина (но Шейлока-отца, а не Гамлета-сына), Сиддонс; большинство — чрезмерная роскошь, оттягивающая внимание от более полезного и целесообразного. Чтобы интересоваться изображением автора в роли, надо иметь хоть какое-нибудь понятие — реальное, историческое, легендарное. Какой-нибудь Мэклин, какая-нибудь Аббингтон — совершенно мертвые имена: «Что им русская Гекуба, и что они Гекубе? » Если завести их портреты, то надо и растолковать, что они за актеры были.

Вообще в русском Шекспире львиная доля внимания уделена артистической Англии. Между тем, английское воспроизведение Шекспира России очень чуждо. Шекспир пришел к нам сперва чрез Дюсиса, затем чрез немецких романтиков, затем чрез итальянских трагиков-реалистов. Английского трагика Россия ни одного не видала, кроме экзотического Аира Ольриджа сорок лет тому назад, — актера-мулата, исключительного по своим расовым данным, с английским театром связанного, собственно говоря, только языком. Знаменитый сэр Генри Ирвиг — живой полумиф даже для завзятых русских театралов. Наш Шекспир — и литературно и театрально — прошел через немецкий и итальянский фильтры: он — Шекспир Шлегеля и Тика, Росси и Сальвини… Опять-таки, к сожалению, редакция издания Брокгауза и Эфрона воспользовалась художественными следами этих фильтров с большою скупостью. Нет ни одного портрета Сальвини. Росси есть в слабом гриме Гамлета и в Лире, но отсутствует гениально воплощенный им Макбет; не трудно было бы найти и молодой портрет его в Ромео, роль которого умерла вместе с покойным Эрнесто или, вернее сказать, в тот момент, {100} когда старость и тучность заставили великого трагика расстаться с грациозным образом веронского любовника. Из немцев-трагиков нет никого, кроме Барная — ни даже Эрнста Поссарта, хотя художественные гримы последнего зарисованы, как образцовые, Эб. Грютцнером. В особенности, его Шейлок и Ричард III были бы нужны в таком дельном художественном руководстве, которое имеет все шансы стать настольным в каждом русском театре, в каждом артистическом обществе, в редакции каждого издания, интересующегося вопросами искусства. На рисунке Грютцнера к «Укрощению строптивой» у Петруччио, к слову заметить, тоже лицо Поссарта. Дависон, Зонненталь, Левинский, Гаазе, Фани, Вольтер, Клара Циглер, Адель Зандрок, Девриент, Миттервурцер были бы много ближе к нам, чем какой-либо допотопный Мэклин и, вообще, старинные англичане, воспроизводимые со старых, потертых литографий и, особенно, дагерротипов, передававших оригиналы дурно и деревянно.

Я понимаю обилие портретов Кэмбля, воспроизведенных с картин и гравюр, следовательно, передающих двойную психологическую работу — и артиста, и художника-портретиста. Но кому нужны безобразия старинной фотографии? Фотография начала полезно служить театральному делу всего лет двадцать, если не меньше, когда стала моментальною. Фотографии сценических деятелей шестидесятых годов почти всегда карикатуры: не люди, а манекены.

Тот же самый упрек в архаизме можно отнести и к групповым рисункам издания. Отжившие условности живописи XVIII века, пестрящие томы Шекспира, редко кому нужны, а вот инсценарии Ирвинга, Burgtheater в Вене, Поссарта в Мюнхене, Станиславского в Москве заменили бы их с большею пользою, да и с большею красотою. Отрывки Ирвинговой постановки «Макбета» и «Генриха VIII», данные в {101} издании, — наглядное тому подтверждение. С 1888 года, когда Ирвинг исторически ставил «Макбета», он воскресил так же точно и «Гамлета», и «Как вам это понравится» и т. д. Постановки эти появлялись даже и в «The Graphic», «Зимняя сказка», «Цимбелин» и «Сон в летнюю ночь» когда-то волшебно ставились в московском Малом театре, «Отелло» и «Венецианский купец» — у Станиславского. Французов можно бы и совсем исключить — кроме Мунэ-Сюлли: они всегда калечили Шекспира пошлыми переделками, что и по сейчас не стесняется проделывать знаменитый Коклен с «Укрощением строптивой».

Русская живопись представлена величественным «Лиром в безумии» И. Е. Репина, «Ромео и Джульеттою» К. А. Маковского, его же «Офелией» и «Офелией» Литовченко. Скудное пользование это ложится виною, конечно, не на издателей, но на ленивый интерес русских живописцев к шекспировым сюжетам. И, в самом деле, много ли есть чего прибавить к названным произведениям? Мне что-то и не вспоминается ничего яркого… Совершенно деревянные «Ромео и Джульетта» Венига, несколько рисунков Зичи. Мир Шекспира еще за тридевять земель от русского искусства, и — какой-то богатырь доскачет к этому тридесятому царству и его нам вдохновениями своими откроет?

О каждом из предисловий к пьесам Шекспира, включенных в новое издание, можно было бы написать отдельную статью. Наибольшим блеском, содержательностью и глубиною эрудиции, как и следовало ожидать, отличаются вступления к «Королю Лиру» маститого шекспиролога Н. И. Стороженко, к «Юлию Цезарю», «Антонию и Клеопатре» и «Периклу» — Ф. Зелинского, к «Отелло» — Л. Полонского, к «Кориолану» — В. Д. Спасовича. Прекрасный по полноте данных, при большой сжатости, биографический очерк {102} о Шекспире дал главный редактор издания С. А. Венгеров. Тщательный свод русской шекспирологии сделал для издания Н. Н. Бахтин: поразительная кропотливость! — Я, например, набрел в его списках на такие свои статьи, о существовании которых и сам давно забыл. Думаю, однако, что для второго издания Шекспира, а оно фирме Брокгауз и Ефрон, несомненно, скоро понадобится, г. Бахтину надо будет пополнить свой реестр данными газетной литературы, теперь, по редакционной оговорке, — сознательно оставленной составителем без внимания, за слишком широким объемом работы. И я даже скажу, что провинциальные газеты дадут в этом отношении едва ли не больше важного материала, чем столичные. Потому что сенсационные гастроли трагиков-шекспиристов всегда очень благотворно поднимали дух и тон, тоскующей в невольном бестемьи, провинциальной печати, и таланты ее устремлялись на разработку шекспировых тем с усердием и любовью, какие мудрено встретить в сравнительно избалованной обилием злобы дня столичной печати. Так, первый приезд Эрнесто Росси в Тифлис создал в закавказской прессе целую литературу о Шекспире. В Харькове такой же подъем интереса к Шекспиру вызвал Сальвини (статьи Говорухи-Отрока). Не должны быть забыты блестящие статьи одесского Барона Икса (С. Т. Герцо-Виноградского), П. А. Андреевского в киевской «Заре». Кроме того, не лишне было бы заглянуть в театральный издания, эфемерно возникавшие и умиравшие в последние два десятилетия XIX века. Там бывали случайный статьи несомненной ценности. Вообще, пропустить без внимания газетную литературу о Шекспире значит не заметить множества людей, живших почти исключительно театрально-литературным интересом и, потому, говоривших на веку своем о Шекспире больше, чем кто-либо другой в России. Так, напр., в списках {103} г. Бахтина мне ни разу не попались имена московских театральных критиков, — покойных Ракшанина, Кичеева, Преображенского и т. п., — что и понятно, ибо они никогда не расставались с газетными столбцами местной печати, а между тем, люди эти имели и большую публику, и сильное влияние. Кстати сказать, не худо бы включить в издание хотя бы краткий очерк русских шекспировских кружков, в особенности известного в семидесятых и восьмидесятых годах, московского, которым руководили покойные С. А. Юрьев и Л. И. Поливанов; кружок этот имел очень крупное, развивающее влияние на молодежь, и его постановки «Лира» и «Гамлета» до сих пор не забыты. Юрьев — хотя писал он мало — фигура, без которой в истории русской шекспирологии обойтись так же трудно, как без Н. И. Стороженко и даже, может быть, без В. Г. Белинского.

Высказав эти спешные первые пожелания хорошему — быть еще лучшим, возвращаюсь на первое. По-моему, издать Шекспира в том виде, как имеем мы его теперь, — прямо общественная заслуга. Не имея под руками хорошего английского издания, я не беру на себя смелости судить о достоинстве новых переводов, включенных на место всем привычных в старом «Гербеле». Некоторые из них, судя по фамилиям переводчиков, вряд ли сделаны с английского текста, — вероятно, помогали немецкие ключи, пополняемые литературным талантом и чутьем авторов, а главное, умелою и опытною редакцией г. Венгерова. Старые друзья-переводчики — Кронеберг, Дружинин, Сатин, Григорьев, Вейнберг — не уступили своего художественного первенства новым и остались заслуженно на привычных постах при главных пьесах Шекспира. Переводная часть Шекспира, как и всех европейских классиков, еще ждет в будущем многих открытий и улучшений. Таланты-переводчики, {104} как Жуковский — для немецких и английских романтиков, как И. Введенский — для Диккенса, как Марко-Вовчек — для Андерсена, как Бальмонт, как у немцев Боденштедт и, современный сеятель цветов российской поэзии на германские клумбы, Ф. Ф. Фидлер, — чрезвычайно редки. В этом отношении Шекспир на Руси растет и изменяется, от издания к изданию, уже сорок лет (если не ошибаюсь, первое издание «Шекспира в переводе русских писателей» Гербеля и Некрасова вышло в 1863 году), и будет расти и изменяться, стремясь к совершенству, еще десятки лет, покуда у общества останется потребность в Шекспире… Но — с чем мы впервые, из всех русских изданий, встречаемся в изданий Брокгауза и Эфрона, под редакцией С. А. Венгерова, это — с систематическим сводом знаний о Шекспире, с русскою наукою о Шекспире. Гг. Аничков, Бойль, Венгеров, Венгерова, Веселовский, Дашкевич, Зелинский, Спасович, Морозов, Радлов, Миллер, Горнфельд, Полонский, Отороженко и др. свели прочные схемы каждой пьесы великого английского художника, а единство талантливой редакции дало общую схему его творчества, с которою отныне необходимо будет считаться всем будущим русским шекспирологам, как с неким фундаментом и совопросником их знания. Почти мелочное внимание добросовестных комментаторов к тексту не оставляет читателю времени и поводов для исторических и археологических недоумений. Рисунки, предлагаемые, по-моему, даже слишком щедро, освещают настроениями своими чуть ли не каждую страницу. А — что бы ни говорили педанты, важная вещь вовремя и к месту данная иллюстрация, и прав был Базаров, когда говорил Одинцовой, что взгляд на удачный рисунок местности может заменить ему геологический трактат. Шекспир предметно входит в ваше воображение, отдается в {105} анализ вашему рассудку — живой, яркий, красочный, со всеми своими великими прелестями, со всеми своими великими безобразиями, объясненный и в веке, и в вечности, и в умершем, и умирающем, и в бессмертном. Что касается чисто практической, прикладной пользы издания, могу лишь повторить: при своей сравнительной дешевизне, оно должно стать настольным в каждом театре, театральной школе, на драматических курсах и т. д. — Нет источников! Откуда же нам взять правду? — обычная обманно-извинительная уловка театрального невежества и ленивой рутины. Теперь, что касается Шекспира, уловка эта рушилась. Заплатив двадцать рублей, всякий, хотя бы и самый захудалый театрал, получает не только возможность ставить Шекспира «как следует», но и право выбора из типов постановки — от рисунков Смирка до Джильберта, Коневки, от Фердинанда Пилоти до Бэйама Шоу и Мадокса Броуна, от Каратыгина до Ирвинга. Даны типы, дан для каждой пьесы couleur locale, даны археологические указания — дан, стало быть, весь план постановки, так что антрепренерам или сосьетэ остается лишь платить за полотно, краски для декораций и за искусного режиссера, который бы вдохновил актеров пользоваться доставшимся в их руки материалом. Для театрального русского дела издание Брокгауза и Эфрона — клад драгоценный. Для людей, ищущих самообразования, для читающего и поэтически настроенного юношества — также. Для интеллигентов, не владеющих английским и немецким языками, превосходный и разносторонний справочник по Шекспиру, первая русская «Энциклопедия шекспирологии». Для всякой мало-мальски порядочной библиотеки — необходимое и плодотворное украшение.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒