Причина. Конец и эпилог

Причина

– Позволь сказать мне одну вещь, Таллис, – попросил Макмейн. – Сделал бы ты всё, что в твоей власти, чтобы спасти Керот от уничтожения? Всё, что угодно, неважно, хорошее или плохое, чтобы только дать Кероту спастись?

– Глупый вопрос. Разумеется. Я бы отдал свою жизнь для этого.

– Жизнь? Это ничто. Ерунда. Любой может отдать свою жизнь. Согласился бы ты вечно жить во имя Керота?

Таллис удивлённо покачал головой.

– Жить вечно? Уже два или три раза ты повторяешь одно и то же. Я тебя не понимаю.

– Согласился бы ты жить вечно как проклятье на устах любого керотийца, который только научился говорить? Согласился бы ты стать негодяем, человеком‑ монстром, чей неумирающий дух будет веками витать, как миазм, над твоей родиной и чьё имя будет вызывать вспышку ненависти в уме любого, кто услышит его?

– У тебя очень эмоциональный способ изложения мыслей, – сказал керотиец, – но мне кажется, что я понял, что ты хочешь сказать. Да, я бы согласился на это ради спасения Керота.

– Смог бы ты пожертвовать беспомощными миллионами своих соотечественников, чтобы остальные смогли жить? Смог бы ты безжалостно разрушить всю систему правления и весь образ жизни своего народа, если бы это был единственный путь к его спасению?

– Я начинаю понимать, к чему ты клонишь, – медленно произнёс Таллис. – И если правда то, что я подумал, мне бы хотелось убить тебя – медленно и мучительно.

– Знаю, знаю. Но ты не ответил на мой вопрос. Поступил бы ты так ради спасения своего народа?

– Да, – холодно ответил Таллис. – Но не вводи меня в заблуждение. Я ненавижу тебя за то зло, что ты причинил моему народу. Я презираю тебя за то, что ты сделал со мной.

– Этого и следовало ожидать, – признал Макмейн. В голове у него совсем прояснилось. Он понял, что его слова могли поначалу показаться дикостью. Может, он и вправду нездоров? Не был ли он сумасшедшим с самого начала? Нет. Теперь он понимал, что каждый его шаг был хладнокровно обдуман, рассчитан, взвешен; он был жесток, но совершенно здоров.

Неожиданно он пожалел, что не пристрелил Таллиса, а разбудил его. Если бы получше соображал после удара, он бы так и поступил. Не было необходимости так издеваться над человеком перед смертью.

– Продолжай, – неожиданно бесстрастно прозвучал голос Таллиса. – Будь откровенен до конца.

– Земля падала в пропасть, – сказал Макмейн, вновь удивляясь звуку своего голоса. Ему уже не хотелось говорить. Но теперь он не мог остановиться. – Ты сам видел, как это было. Все эталоны потеряли значение, поскольку ни один не мог быть лучше другого. Не было красоты, поскольку красота превосходила уродство, а мы не могли позволить, чтобы кто‑ то почувствовал себя выше другого. Не было любви, поскольку для того, чтобы любить кого‑ либо или что‑ либо, следовало понять, что этот предмет чем‑ то лучше тех, что вы не любите. Я даже не уверен, что знаю, что означают эти слова, так как вряд ли я думал о красоте или любил. Я только читал об этом в книгах. Но я всегда чувствовал пустоту в душе там, где эти чувства должны были быть. Морали у нас тоже не было. Но люди не крали совсем не потому, что это плохо, а лишь потому, что красть незачем – тебе и так дадут то, что ты попросишь. Не существовало понятия «плохой» или «хороший». У нас была форма социального контракта, называемая «брак», но это был не такой брак, как в старые добрые времена. В нём не было любви. Когда‑ то было преступление, называемое «адюльтер», но даже само слово вышло из употребления на той Земле, что я знал. Женщину обвинили бы в антисоциальном поведении, если бы она отказала кому‑ нибудь из мужчин; этот поступок означал бы, что она считает себя или своего мужа лучше других мужчин. То же касалось и мужчин по отношению к женщинам или другим жёнам. Брак стал социальным контрактом, который можно расторгнуть по прихоти любого из супругов. В нём не было смысла, поскольку он не служил никакой цели и ни одна из сторон не получала по контракту ничего, что бы она не имела без контракта. Но свадьба служила предлогом для представления, в котором эта пара находилась в центре внимания. Люди заключали контракт, чтобы повеселиться, затем расторгали его, чтобы ещё раз сыграть в эту игру с кем‑ либо другим – игра «музыкальная спальня».

Макмейн остановился и опустил взгляд на беспомощного керотийца.

– Тебя всё это мало волнует, не правда ли? В вашем обществе женщина всего лишь имущество, которое можно приобрести или продать. Если тебе понравилась женщина, предлагаешь цену её отцу, брату или мужу – тому, кому она принадлежит. Потом она находится в твоей собственности, пока ты её не продашь другому. Адюльтер – серьёзное преступление на Кероте, но только потому, что он нарушает имущественные права владельца. Во всём этом не так уж много любви, не так ли? Хотел бы я знать, Таллис, знаешь ли ты, что такое любовь?

– Я люблю свой народ, – угрюмо произнёс Таллис.

Макмейн опешил на мгновение. Он никогда не думал о любви с этой точки зрения.

– Ты прав, Таллис, – наконец выговорил он. – Ты прав. Мы оба любим свой народ. Именно потому, что я люблю человеческую расу со всеми её недостатками и всеобщей усреднённостью, я сделал то, что был обязан сделать.

– Прости меня, – сказал Таллис с едва заметной ноткой горечи, – но я не совсем себе представляю, что же ты сделал. – Затем его голос смягчился. – Подожди. Кажется, я знаю. Да, я понял.

– Ты думаешь, ты всё понял? – глаза Макмейна сузились.

– Да. Я сказал, что я не психбольной, и то, что я на тебя разозлился, доказывает это. Ты честно сражался на стороне Керота, Себастиан, и, поступая так, ты уничтожил множество землян. Нелегко человеку так поступить, какие бы причины ни толкали его на это. И теперь, перед лицом смерти, начались угрызения совести. Я не совсем понимаю, как действует мозг землян, но я…

– Именно так, ты не понимаешь, – прервал его Макмейн. – Спасибо, что ты попробовал меня оправдать, Таллис, но, боюсь, что ты всё‑ таки ошибаешься. Слушай же.

Мне надо было найти нечто такое, что вывело бы Землю из спячки. Я прекрасно понимал, что произойдёт, когда Керот победит. Вы бы поработили нас всех до единого. Очутившись на Кероте, я только убедился в этом. Поэтому я отправил на Землю послание, которое разбудило их, пока ещё не было поздно. Как только они осознали, что им грозит, они отреагировали мгновенно, как и всегда поступали перед лицом опасности. Они стали бороться. Они освободили до сих пор скованный разум нескольких гениальных землян, дух борьбы охватил каждого обычного землянина. И они победили!

Таллис покачал головой.

– Ты ничего не отправлял, Себастиан. За тобой постоянно следили. Ты просто не мог отправить послание.

– Ты сам видел, как я послал его, – сказал Макмейн. – Так же как и все остальные офицеры флота. Хокотан помог мне отправить его – выполнил все мои приказания. Но именно потому, что вы не понимаете, как действует разум землян, вы не восприняли это как послание.

Таллис, как бы поступил твой народ, если бы враждебная сила, уже доказавшая, что может полностью уничтожить Керот, сделала бы с одной из ваших планет то же, что мы сделали с Миром Хьюстона?

– Если бы противник доказал нам, что может легко нас разбить, а затем повесить всё население оказавшей сопротивление планеты? Мы бы воспользовались секретным оружием, как это сделала Земля.

– Нет, Таллис, нет. Именно здесь ты ошибаешься. У Земли не было нового оружия до этой бойни на Мире Хьюстона. Позволь мне задать тебе один вопрос: устроил бы кто‑ либо из керотийцев подобную бойню?

– Сомневаюсь, – медленно отозвался Таллис. – Убить такое множество потенциальных рабов было бы расточительно и дорого. Мы бойцы, а не мясники. Мы убиваем только когда это необходимо для победы; оставшиеся в живых враги расцениваются как законная собственность победителя.

– Точно. Пленные являются частью добычи, и было бы глупо наносить себе убытки. Я заметил это, читая ваши книги по истории. Я также заметил, что пленные признают право завоевателя поработить их, и на этом дело кончается. Так что, когда силы Земли захватят Керот, не думаю, что у них будет с вами много мороки.

– Если только они не поступят с нами, как мы с Миром Хьюстона, – заметил Таллис, – и докажут, что сопротивление бесполезно. Но я не понял, что с посланием. Что это за послание и как ты умудрился отправить его?

– Посланием была бойня на Мире Хьюстона, Таллис. Я даже сказал об этом штабу, когда предлагал эту меру. Я сказал, что подобный акт пробудит страх и ужас в умах землян. Так и случилось, Таллис, именно так. Но этот ужас стал толчком, побудившим землян начать борьбу. Они были вынуждены осознать, что происходит. Если бы Керот просто захватывал планету за планетой, как и планировалось сначала, керотийцы победили бы. Население других планет полагало бы, что с ними ничего не случится. Так как они не признавали превосходства других, они были совершенно уверены, что их победить нельзя. Разумеется, могло случиться и так, что Земле удалось бы одолеть Керот; но это только доказало бы, что превосходства не существует.

Но гибель Мира Хьюстона заставила их содрогнуться. Так и должно было случиться. «Ад делает больше, чем Небо, чтобы пробудить в человеке страх Господа». Они не знали, что такое красота, но я показал им уродство; они не знали любви и дружбы, но я дал им ненависть и страх.

История Земли учит, что агрессоры, совершая чудовищные преступления, допускали большую ошибку. Военный клич бесчисленных войн заставил людей помнить преступления. Ничто так не поражает землянина, как жестокость, насилие, бессмысленные убийства. Я разжёг этот огонь, Таллис. Это и стало моим посланием.

Таллис смотрел на него расширенными от ужаса глазами.

– Ты болен.

– Нет. Это сработало. За шесть месяцев они смогли создать нечто такое, что позволило им стереть проклятых керотийцев с небес. Не знаю, каким стало теперь общество на Земле. Я никогда этого не узнаю. Но я по крайней мере понял, что человеку опять позволили думать. И я знаю, что они выживут.

Неожиданно он осознал, что прошло довольно много времени. Он не мог больше позволить себе заниматься пустыми разговорами. Вокруг по‑ прежнему сновали патрульные корабли землян в поисках остатков керотийского флота, которые могли прятаться в безмолвии космоса, не включая двигателей.

– Мне ещё кое‑ что осталось сделать, Таллис, – сказал он, медленно вставая. – Тебе хотелось бы узнать что‑ нибудь ещё?

Таллис слегка нахмурился, словно пытаясь что‑ то вспомнить, но затем закрыл глаза и расслабился.

– Нет, Себастиан, ничего. Делай то, что считаешь нужным.

– Таллис, – позвал Макмейн. Таллис не открыл глаза, и Макмейн этому даже обрадовался. – Таллис, я хотел бы, чтобы ты знал, что за всю мою жизнь ты был единственным моим другом.

Ярко‑ зелёные глаза остались закрытыми.

– Может быть, и так. Да, Себастиан, я надеюсь, что ты искренне в это веришь.

– Верю, – сказал Макмейн и выстрелил керотийцу прямо в голову.

Конец и эпилог

– Постойте! – раздался оглушительный голос из громкоговорителей всех шести земных кораблей, которые искали остатки керотийского флота. – Остановитесь! Не обстреливайте этот корабль! Я лично оторву голову любому, кто нанесёт вред этому кораблю!

На пяти кораблях командиры тут же отключили оборудование, которое могло превратить в пыль вражеское судно. На шестом майор Торнтон, командующий эскадрой, рычал в микрофон. Его голос слегка дрожал, когда он продолжил:

– Вы чуть не попали в него! Ещё секунда, и мы бы потеряли этот корабль!

Восточные черты лица капитана Веренски выражали то ли испуг, то ли удивление.

– Я не старался уничтожить его. Вы схватили микрофон, как будто вас что‑ то укусило. Я думал, это всего лишь брошенный корабль. После взрыва он получил такое страшное ускорение, что там никто не может остаться в живых. Должно быть, у них была причина использовать ядерный заряд вместо антиускорительных полей. Что заставляет вас думать, что он уже не опасен?

– Я и не говорю, что он не опасен, – рявкнул майор. – Возможно, он очень даже опасен. Но если мы сможем, мы должны захватить его. Посмотрите! – Он ткнул пальцем в изображение на экране.

Теперь корабль не вращался и не кувыркался.

Через пятнадцать минут ускорения его ядерные снаряды взорвались, и теперь он двигался спокойно, с постоянной скоростью и казался не более опасным, чем искорёженная консервная банка.

– Я ничего не вижу, – отозвался капитан Веренски.

– На этой стороне у него керотийские символы. Нёбный неголосовой согласный, окружённый…

– Я не читаю по‑ керотийски, майор, – произнёс капитан. – Я… – Он вдруг моргнул и воскликнул: – «Шудос»!

– Вот именно. «Шудос» с Керота. Флагманский корабль керотийского флота.

И в глазах майора, и в глазах капитана внезапно вспыхнула ненависть.

– Даже если его вооружение всё ещё функционирует, мы должны попытаться, – заявил майор Торнтон. – Если же все они погибли, мы должны постараться извлечь тело Мясника. – Он снова взялся за микрофон.

– Эскадра, внимание! Слушайте внимательно и не суйте свои руки куда не положено. Корабль перед нами – «Шудос». Корабль Мясника. Это десятиместное судно, самое большее на нём может быть тридцать человек, если их там упаковать, как сельдь в бочке. Я не представляю, чтобы кто‑ нибудь там уцелел после такого ускорения от взрыва ядерных снарядов, но помните, что они не имеют ни малейшего понятия о том, как действуют наши контрактивные генераторы, которые подавляют их локаторы. Помните, что сказал доктор Пендрик: «Ни один человек не может превосходить другого во всём. Каждый человек в чём‑ то имеет превосходство над другим». У нас может быть контрактивный генератор, но и у них может быть нечто, о чём мы не догадываемся. Так что будьте начеку.

Я намерен высадиться на этот корабль с отрядом. За Мясника назначена награда, и она будет пропорционально разделена между всеми участниками вылазки. Доли будут достаточно большими, к тому же мы все получим благодарности, если сумеем захватить его.

Мне нужно по десять человек с каждого корабля. Я не вызываю добровольцев; я хочу, чтобы командиры кораблей отобрали людей, которые будут готовы сложить свои головы в случае необходимости. Но я не хочу, чтобы кто‑ нибудь запаниковал и открыл стрельбу, когда надо раскинуть мозгами. Мне не нужны те, у кого были родственники на Мире Хьюстона. Простите, но я не могу позволить просто сводить счёты.

Сейчас мы в тысяче миль от «Шудоса»; осторожно приближайтесь к нему на расстояние в сотню ярдов. Десантные отряды должны быть готовы к высадке, когда мы подойдём вплотную. Останавливаемся в ста ярдах и высаживаемся на корпус. Затем получите дальнейшие указания.

Вот ещё что. Не думаю, что его антиускорительные генераторы действуют, принимая во внимание повреждения корпуса, но мы не знаем этого наверняка. Если они вдруг включат свои антиускорители, корабль должен быть уничтожен – без учёта того, кто будет в это время на борту. Лучше пусть погибнут шестьдесят человек, чем позволить Мяснику ускользнуть. А теперь – выполняйте.

Полчаса спустя майор Торнтон стоял на корпусе «Шудоса» в окружении шестидесяти десантников.

– Что‑ нибудь видно через окна? – спросил он. Несколько человек приникли к стёклам видоискателями, подсвечивая себе фонариками.

– В живых – никого, – заявил сержант, и все остальные подтвердили его слова.

– Просто какое‑ то месиво, – добавил другой сержант. – Это ускорение размазало их по полу. Зачем только они взорвали снаряды?

– Давайте войдём и посмотрим, – приказал майор Торнтон.

Внешняя дверь воздушного шлюза была закрыта, но не заперта. Она легко открылась, и они получили доступ к внутренней двери. Десять человек последовало за майором, остальные остались снаружи, получив приказ стрелять сквозь корпус, если случится что‑ либо непредвиденное.

Если кто‑ то остался в живых, – сказал майор, – мы не должны допустить, чтобы они задохнулись от утечки воздуха. Сержант, включите систему воздушного циркулирования.

Они оказались в герметичной комнате, рассчитанной на десять человек. В ней было достаточно места, чтобы весь экипаж мог здесь разместиться.

Когда отворилась внутренняя дверь, они осторожно проникли внутрь. Тут же выяснилось, что в предосторожностях не было необходимости. На борту не было ни одной живой души.

– Три офицера убиты выстрелом в голову, – доложил сержант. – У одного из них свёрнута шея, но это и неудивительно после такого ускорения. Экипаж в машинном отделении – пять человек. Всё вдребезги, но думаю, что они погибли от радиации, потому что защитная крышка с одного из реакторов снесена взрывом, который и пробил корпус корабля.

– Девять трупов, – задумчиво произнёс майор. – Все керотийцы. И все они погибли скорее всего до ускорения. Продолжайте поиски, сержант. Мы должны обнаружить десятого человека.

Следующие двадцать минут они потратили на поиски, которые не принесли результата.

– На борту нет земной пищи, – отметил майор. – Одного скафандра не хватает. Отсутствует ручное оружие. Пропали два ранца для выживания и две аптечки. И самое главное – отсутствует связной катер. – Майор закусил нижнюю губу, затем продолжил: – Внешняя дверь герметичной комнаты осталась незаперта. Трое керотийцев убиты – после взрыва, уничтожившего антиускоритель, но до того, как были взорваны ядерные заряды. – Он посмотрел на сержанта. – Как вы думаете, что здесь случилось?

– Он удрал, – угрюмо произнёс толстый сержант. – Забрал катер и улизнул.

– Значит, он установил на антиакселераторе таймер? Для чего же он создал это сверхускорение?

– Чтобы отвлечь нас, сэр, я бы так сказал. Пока мы здесь копаемся, он преспокойненько скрылся.

– Он, конечно, мог так поступить, – задумчиво произнёс майор. – Он мог удрать на одноместном катере. Наши новые радары пока ещё не совершенны. Но…

В этот момент к нему подбежал один из солдат.

– Посмотрите, сэр! Я нашёл это в кармане морковнокожего, который лежит там связанный! – В руках он держал листок бумаги.

Майор взял его, прочитал вначале про себя, затем вслух.

«Приветствую вас, братья‑ земляне!

Когда вы будете читать моё письмо, я уже буду в безопасности, и не в вашей власти будет поймать меня и наказать. Но не думайте, что вам больше ничего не угрожает с моей стороны. В галактике есть и другие разумные расы, и я не замедлю явиться с ними. Вы ещё услышите обо мне.

С любовью – Себастиан Макмейн»

Последовало гробовое молчание.

– Он‑ таки умудрился скрыться! – наконец прохрипел сержант.

– Возможно, – сказал майор. – Но всё это не имеет смысла. – Голос его звучал взволнованно. – Посмотрите! Во‑ первых, нам неизвестно, что связной катер вообще был на борту. Они во что бы то ни стало пытались связаться с Керотом; разве смогли бы они приберечь катер? А к чему вся эта похвальба? Вы думаете, у него был катер? Зачем он привлёк наше внимание таким сильным взрывом? Только потому, что он хотел, чтобы мы получили его письмо?

– А вы как думаете, что произошло, сэр? – спросил сержант.

– Не думаю, что у него был катер. Будь так, он был бы заинтересован в том, чтобы мы считали его погибшим и не крутились поблизости. Полагаю, что он установил на корабле таймер, собрал все свои припасы, а затем дождался, когда ядерный взрыв превратит его в плазму. Наверное, он был тяжело ранен и не хотел, чтобы мы убедились в том, что он проиграл. Поэтому мы никогда не найдём его.

На лицах окружавших его людей было написано недоверие.

– Зачем же ему так поступать, сэр? – поинтересовался сержант.

– Затем, что пока мы не знаем ничего наверняка, мысль об этом не будет давать нам покоя. Он станет как бы Гитлером или Джеком‑ Потрошителем. Он будет постоянной бессмертной угрозой, а не просто мёртвым негодяем, которого легко забыть.

– Может, вы и правы, сэр, – произнёс сержант, но голос его звучал неубедительно. – Нам всё‑ таки лучше прочесать эту территорию и держать радары наготове. Мы узнаем, что он имел в виду, когда схватим его.

– А если мы не схватим его, – мягко сказал майор, – мы никогда этого не узнаем. В этом‑ то вся прелесть, сержант. Если мы не найдём его, значит, он победил. По‑ своему, дьявольски хитроумно, но победил.

– Если же мы его не обнаружим, – бесстрастно заметил сержант, – нам следует держать ухо востро, когда мы встретим представителей ещё одной разумной расы. Может случиться, что он встретит их первым.

– Возможно, – очень мягко отозвался майор. – это именно то, чего он и добивался. Хотел бы я знать, зачем.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45