ПРЕДИСЛОВИЕ 4 страница

* * *

Разумеется, я не обращаюсь к стервятникам, которые при виде того, что произошло 11 сентября, издевательски хихикали: «Отлично. Так американцам и надо». Я обращаюсь к тем, кто, не будучи ни глупым, ни злым, обольщается из‑ за сочувствия, нерешительности или неуверенности. Именно им я говорю: «Очнитесь, люди, очнитесь! Вы боитесь грести против течения, боитесь выглядеть расистами (чрезвычайно неточное, помимо всего прочего, слово, поскольку проблема заключается не в расе, а в религии). А обратный крестовый поход на марше. Ослепленные близорукостью и глупостью политической корректности, вы не понимаете или не хотите понять, что война религии уже ведется. Война, которую они называют джихад. Война, которая, возможно (возможно? ), не нацелена на завоевание нашей территории, но определенно нацелена на завоевание наших душ и на уничтожение нашей свободы. Война, которая ведется в целях разрушения нашей цивилизации, нашего образа жизни и смерти, того, как мы молимся или не молимся, едим, пьем, одеваемся, учимся, наслаждаемся Жизнью. Ошеломленные потоком пропагандистской лжи, вы не можете или не хотите взять себе в голову, что, если мы не прибегнем к самозащите, если не станем бороться, джихад победит. Победит, да‑ да, и разрушит мир, который, так или иначе, мы сумели построить, изменить, улучшить, сделать более разумным, то есть менее ханжеским или не ханжеским вовсе. Перечеркнет нашу культуру, наше искусство, нашу науку, нашу индивидуальность, нашу мораль, наши ценности, наши удовольствия… Господи! Неужели вы не видите, что все эти усамы бен ладены считают себя вправе убивать вас и ваших детей, потому что вы пьете алкоголь, потому что вы не отращиваете длинную бороду и отказываетесь от чадры и паранджи, потому что вы ходите в театр и в кино, потому что вы любите музыку и поете песни? Танцуете и смотрите телевизор? Носите мини‑ юбки или шорты, на пляже и около плавательного бассейна вы загораете почти обнаженными или обнаженными, занимаетесь любовью, когда хотите и с кем хотите? Или потому что вы верите в Бога? Я, слава Богу, атеистка. И не имею ни малейшего желания быть за это наказанной реакционными фанатиками, которые, вместо того чтобы вносить свою ленту в прогресс, по пять раз на дню задирают задницы и молятся».

В течение двадцати лет я повторяю это. Двадцать лет. Двадцать лет назад я написала передовицу в более мягкой форме, чем нынешняя, полная ярости и гордости. Тогда это была передовица журналиста, привыкшего уживаться со всеми расами, привычками и верованиями, женщины, привыкшей оказывать сопротивление любым формам фашизма и нетерпимости, человека вне церкви и вне каких бы то ни было табу. И одновременно это был крик представителя Запада, полный негодования по отношению к идиотам, не чующим вони грядущей святой войны, терпящим оскорбления, наносимые Европе сыновьями Аллаха – террористами… Вот как примерно звучали мои размышления двадцать лет назад: " Какой смысл уважать тех, кто не уважает нас? Достойно ли защищать или поддерживать их культуру или так называемую культуру, когда они выражают презрение к нашей? Я хочу защищать мою, но не их культуру и сообщаю вам, что люблю Данте Алигьери и Шекспира, и Гете, и Верле‑ на, и Уолта Уитмена, и Леопарди гораздо больше, чем Омара Хайяма. Ну что ж, меня за это распяли. «Расистка, грязная расистка! » «Стрекозы» клеймили меня словом «расист». И так же клеймили снова во время советского вторжения в Афганистан. Они поступали так потому, что каждый раз, когда бородатые воины приговаривали «Аллах акбар» перед выстрелом из миномета, я, полная предчувствий, обращалась к миру: «Поддержим эту войну. Известно, что такое Советский Союз, но в данном случае давайте скажем ему спасибо». Но меня распинали, особенно после того, как я рассказала о том, что они обычно делали с советскими пленными. Как они отпиливали советским руки и ноги. Такое же зверство, не забывайте, они проделали в конце XIX века с английскими дипломатами, послами королевы Виктории, и с другими европейскими дипломатами, находившимися в Кабуле. Жертвы не умирали сразу. Лишь через некоторое время жертву наконец обезглавливали и отрубленной головой играли в бускачи – афганскую разновидность поло. Что касается рук и ног, их продавали в качестве трофеев на базаре… Тогда меня тоже распяли, да. Им не понравился даже тот факт, что я плакала над безрукими и безногими украинскими солдатами, которых варвары бросили не убив, которых подобрали товарищи. Они валялись в полевых госпиталях, умоляя о смерти. Но меня обзывали расисткой и за это тоже, помнишь? Они называли меня расисткой и в то же время одобряли американцев, обезумевших от страха перед Советским Союзом и поэтому дававших варварам поддержку и оружие, тренировавших юного суданца по имени Усама бен Ладен и кричавших: «Ура героическому афганскому народу! Долой Советский Союз! Советский Союз вон из Афганиста‑ а‑ ана! » Ну что ж… Советский Союз ушел. Усама бен Ладен остался и послал своих камикадзе в Америку. Кто должен этому радоваться?

Многие не радуются, но и не печалятся. Они просто об этом не думают. Что мне за дело, возражают они, Америка очень далеко. Между Европой и Америкой – океан. Э нет, господа. Нет океана – есть полоска воды. Потому что, когда судьба Запада под вопросом, когда выживание нашей цивилизации в опасности, Нью‑ Йорк – это мы. Америка – это мы. Мы итальянцы, французы, англичане, немцы, швейцарцы, австрийцы, датчане, венгры, словаки, поляки, бельгийцы, испанцы, греки, португальцы, скандинавы, русские… Да, даже русские, поскольку у Москвы те же проблемы, связанные с терроризмом, – теракты, которые устраивают мусульмане из Чечни. Америка – это мы, говорю я вам. Если Америка потерпит крах, Европа тоже погибнет. Весь Запад потерпит крах. Мы все потерпим крах. И не только в финансовом плане – единственное, чего многие боятся. (Однажды, будучи молодой и наивной, я сказала сценаристу Артуру Миллеру: «Вы, американцы, мерите все деньгами, вы только и беспокоитесь что о дурацких деньгах». Артур Миллер засмеялся и парировал: «А вы нет? ») Мы погибнем во всех отношениях, друзья мои. Потому что наша цивилизация умрет, и дело кончится минаретами вместо колоколен, паранджами вместо мини‑ юбок, верблюжьим молоком вместо наших коктейлей…

Неужели вы не способны это понять, черт побери?! Блэр понял. Вскоре после трагедии он приехал сюда и выразил свою солидарность Бушу. Солидарность, которая основывалась не на болтовне и жалобах, а на фактах. Предложил военный альянс. Ширак не предложил. Как знаешь, он тоже приехал сюда. С визитом, согласованным заранее, а не спонтанно, как следовало бы при подобных обстоятельствах. Приехал, увидел руины башен‑ близнецов, осознал, что мертвых – непроизносимое число, но не пошел на компромисс с самим собой. Во время интервью на CNN Кристиан Аманпур четыре раза задавал ему вопрос о том, каким образом и до какой степени французы намереваются выступить против джихада. И четырежды он уходил от ответа, ускользал, как угорь, я имею в виду, он отвечал так неискренне и нерешительно‑ робко, что мне хотелось крикнуть: «Месье президент, разве вы не помните высадку десанта в Нормандии? Разве вы не знаете, сколько американцев погибло в Нормандии, чтобы изгнать из Франции нацистов?! »

Беда, наверное, в том, что я не вижу Ричарда Львиное Сердце ни в одном из европейских лидеров. И того меньше Ричардов я нахожу в моей стране, где, когда я пишу это письмо, а именно в конце сентября 2001 года, ни один сообщник или подозреваемый сообщник бен Ладена до сих пор не был пойман и арестован. Ну что же вы, господин премьер‑ министр Италии? Мечети Милана, Турина и Рима просто переполнены террористами или кандидатами в террористы, мечтающими взорвать наши колокольни, наши купола! Неужели ваши полицейские настолько недееспособны, а ваши люди из секретной службы так дурно осведомлены, так пугливы? Неужели ваши чиновники настолько бездарны? Или все ваши бородатые гости совсем невинны, совсем не связаны с тем, что случилось в Америке? Может быть, страх не дает вам опознать и арестовать этих людей? Боже! Я не отрицаю ничье право на страх. Тысячу раз я писала: тот, кто заявляет, что не испытывает страха, либо лжец, либо идиот, либо и то и другое. Но в Жизни и в Истории есть моменты, когда страх недопустим. Моменты, когда страх безнравственен и дик. Те, кто по слабости, по глупости или по привычке сидеть на двух стульях уходит от обязательств, наложенных этой войной, являются не только трусами, но и мазохистами.

* * *

Это мазохисты, да‑ да, мазохисты. В связи с этим давайте, наконец, поговорим о том, что вы называете контрастом‑ между‑ двумя‑ культурами. Двумя?! Я, честно говоря, испытываю дискомфорт при одном упоминании о «двух культурах». Когда их ставят на один и тот же уровень, словно две параллельные действительности. Две действительности, имеющие одинаковые значение и ценность. Не стоит так скромничать, господа. Наша культура – это Гомер, Фидий, Сократ, Платон, Аристотель, Архимед. Древняя Греция с ее божественной культурой и архитектурой, поэзией и философией, с ее принципами демократии. Древний Рим с его великолепием, с его понятием Закона, литературой, дворцами, амфитеатрами, с его водопроводом, мостами, дорогами, которые построены римлянами по всему миру. Наша культура – это революционер по имени Иисус, который умер на кресте, чтобы научить нас любви и справедливости. Тем хуже для нас, если мы этому не научились. Наша культура – Церковь. Да, я знаю, церковь дала нам инквизицию, мучила и пытала нас, сжигала нас на костре, угнетала нас веками, веками обязывала нас ваять Иисусов и мадонн, мучеников и блаженных. Церковь чуть не убила Галилео Галилея, унизила его, принудила предать самого себя и свои знания. Но в то же время она внесла огромный вклад в историю мысли. После инквизиции церковь начала меняться. И даже такой антиклерикальный, как я, человек не может этого отрицать.

Затем было пробуждение культуры, которое началось и расцвело во Флоренции, в Тоскане, вернуло Человека в центр Вселенной и примирило его потребность в свободе с его потребностью в Боге. Я имею в виду Возрождение. Благодаря Возрождению у нас есть Леонардо да Винчи, Микеланджело, Донателло, Рафаэль, Лоренцо Великолепный. (Первые приходящие в голову имена). Есть и наследство Эразма Роттердамского, Монтеня, Томаса Мора и Декарта. Есть также Просвещение, Руссо, Вольтер, энциклопедисты. Музыка Моцарта и Баха, Бетховена, Россини, Доницетти, вплоть до Верди, Пуччини… Это музыка, без которой мы не можем жить и которая для мусульманской культуры – стыд и великое преступление. Проклятия, по их мнению, заслуживает любой, кто насвистывает песню или мурлычет колыбельную. «В крайнем случае могу позволить вам какой‑ нибудь солдатский марш», – сказал мне Хомейни во время интервью в Куме. Наконец, слава Богу, у нас есть наука и технология как ее производное. Наука, которая всего лишь за несколько веков совершила захватывающие дух открытия, поистине изменив лицо планеты. Технология, которая создавала и создает чудеса, достойные волшебника Мерлина… Хватит глупостей, господа. Коперник, Галилей, Ньютон, Дарвин, Пастер, Эйнштейн не были последователями Пророка. Согласны? Мотор, телеграф, электролампочка, то есть электричество, фотография, телефон, радио, телевидение не были изобретены какими‑ то там муллами или аятоллами. Не так ли? Поезд, автомобиль, самолет, вертолет (который придумал и спроектировал Леонардо), космические корабли, на которых мы полетели на Луну и на Марс и скоро полетим Бог знает куда. Согласны? Пересадка сердца и печени, глаз и легких, лекарства от рака, открытие генома – также. Разве не так? И не надо забывать о высоких стандартах жизни, достигнутых западной культурой на всех социальных уровнях. На Западе мы больше не умираем от голода и от излечимых болезней, как это происходит в мусульманских странах. Согласны? Но даже если считать, что все эти достижения не важны (в чем я лично сомневаюсь), скажите мне, какие завоевания принадлежат другой культуре, культуре фанатиков с бородой, чадрой и паранджой?

Как ни крути, единственное, что я нахожу в той культуре, так это Пророк с его священной книгой, ужасно нелепой, несмотря на то, что она является плагиатом из Библии, из Евангелия, из Торы и из трудов мыслителей греческой и египетской культуры эллинистического периода. Я нахожу у них только Аверроэса с его неоспоримыми заслугами ученого (комментарии к Аристотелю и т. д. ), Омара Хайяма с его прекрасной поэзией… плюс несколько красивых мечетей. Никаких иных достижений ни на полях Искусства, ни в садах Мысли. Ни в мире науки, технологии или бытоустройства… Когда я упоминаю эту истину, некоторые вспоминают о математике. Все на том же крике, все с теми же брызгами зловонной слюны в лицо в 1972 году Арафат оповестил меня, что его культура была высшей по отношению к моей, потому что его предки изобрели математику и числа. Кстати, «стрекозы»: почему это он может использовать слово «высшая», а я не могу? Но вместе со слабым умом и сильным невежеством Арафат обладает еще и очень короткой памятью. Так вот, господин болтун, давайте проясним это раз и навсегда. Ваши предки не изобрели математику. Математика была изобретена более или менее в одно и то же время арабами, индийцами, греками, майя, народами Месопотамии. Проверьте. Не изобрели ваши предки и числа, они просто нашли новый способ их написания. Способ, который мы, неверные, адаптировали, тем самым облегчая и ускоряя открытия, так вами и не сделанные. Найти новый способ записи, согласна, очень похвально и несомненно достойно награды. Но этого недостаточно для того, чтобы говорить о превосходстве исламской культуры над западной. Следовательно, я могу снова заявить: кроме Аверроэса и некоторых поэтов, нескольких мечетей и нового способа записи чисел, ваши предки оставили одну книгу и все. Они оставили Коран, книгу, которая тысячу четыреста лет действовала человечеству на нервы, наверное, сильнее, чем Библия, Евангелие и Тора вместе взятые. Хотелось бы понять, почему «стрекозы», особенно европейские, уважают Коран больше, чем уважали «Капитал» Карла Маркса.

Может быть, потому, что он заключает в себе лицемерную проповедь Мира, Братства и Справедливости? О! Для того чтобы держать арабов‑ американцев в спокойствии и лояльности, даже Джордж Буш продолжает говорить, что ислам проповедует мир, братство и справедливость. А где же логика? Если Коран действительно зовет к миру, братству, справедливости, то как быть с его заповедью «глаз‑ за‑ глаз‑ зуб‑ за‑ зуб»? То же самое можно найти в Библии и в Торе. Но для мусульман это соль жизни. Как быть с навязыванием чадры и паранджи, той паранджи, под которой мусульманские женщины превращаются в бесформенные кули и смотрят на мир сквозь частую сетку, вшитую в ткань на уровне глаз? Как быть с фактом того, что в большинстве исламских стран женщины не могут посещать школу, обращаться к врачу, они стоят меньше, чем верблюд, и т. д. и т. д. и т. д., аминь. Как быть с чудовищностью казней – побивания камнями или обезглавливания – жен, нарушивших супружескую верность? (На неверных мужей это не распространяется). Как оправдать наказание смертной казнью тех, кто употребляет спиртное, и наказание увечьем для воров: за первую кражу – отрубается левая рука, за вторую – правая, за третью – левая нога, затем уж не знаю что и отрубают? Это тоже предписывается Кораном, да или нет? Так вот, я не усматриваю в этом большой справедливости, большого чувства братства, большого миролюбия. Не говоря о том, что я не вижу в этом большого ума. Кстати говоря, об уме: почему итальянские ультралевые «стрекозы» не принимают подобные замечания? Почему, едва прочитав или услышав их, они в припадке бешенства кричат: «Невыносимо, недопустимо, позорно»? Неужто они все обратились в ислам или ведут себя таким образом в угоду своему новому партнеру, я имею в виду необъяснимо происламскую католическую церковь? Ну что ж… Мой дядя Бруно был прав, когда говорил: «В Италии не было Реформации, но в Италии самая интенсивная, самая убийственная Контрреформация».

Хорошо. Это был ответ на твой вопрос о «Контрасте между двумя культурами». В этом мире есть место для всех. В собственных домах, в собственных странах люди пусть делают то, что хотят. Следовательно, если женщины, живущие в исламских странах, глупы настолько, чтобы носить чадру и паранджу, глупы настолько, чтобы соглашаться стоить меньше, чем верблюд, если они настолько безрассудно глупы, чтобы выходить замуж за развратника, желающего иметь четырех жен, что же, тем хуже для них. Если мужчины глупы настолько, чтобы отказываться от бокала вина или кружки пива, то же самое. Я не стану вмешиваться в выбранные ими решения. Меня воспитывали в уважении к свободе, черт побери, и моя мама обычно говорила: «Мир прекрасен, потому что он разнообразен». Но если они пытаются навязать свою ненормальность мне, моей жизни, моей стране, если они хотят подменить мою культуру своей культурой… Пытаются! Усама бен Ладен объявил, что вся планета Земля должна стать мусульманской, что по‑ хорошему или по‑ плохому, но он обратит нас в ислам, и для того чтобы достичь этой цели, он убивает и будет продолжать убивать нас. На это, думаю, не согласны ни самые глупые простаки, ни самые циничные из сторонников ислама. Так могу ли принять это я! Значит, надо в самом срочном порядке поменяться ролями и убить его… Проблема в том, что решение не зависит от смерти Усамы бен Ладена. Потому что бен ладенов теперь слишком много, они клонированы, как овца нашими исследовательскими лабораториями.

К тому же речь уже не идет об отважных маврах, завоевавших Испанию и Португалию верхом на верблюдах и с золотыми саблями наперевес. Времена меняются. Сегодня речь идет о рациональных убийцах, которых мы обучаем управлению 757‑ м «Боингом», использованию супероснащенного компьютера, созданию атомного оружия; учим, как разрушить или заблокировать электрическую систему, коммуникационную систему, финансовую, как распространить эпидемию; как шантажировать правительство, как манипулировать Римским Папой, как соблазнять и эксплуатировать медиа– и интеллектуальный или так называемый интеллектуальный мир. А именно – как влиять на западные умы (включая умы людей честных, добросовестных) путем контролирования всего, что окружает западных людей в повседневной жизни.

Поэтому самые вымуштрованные и умные из мусульман не остаются в мусульманских странах, в пещерах Афганистана или в мечетях Ирана и Пакистана. Они остаются в наших странах, в наших городах, в наших университетах, в наших деловых компаниях. Они налаживают блестящие связи с нашими церквями, нашими банками, нашими телевидением, радио, газетами, издателями, нашими академическими организациями, союзами, нашими политическими партиями. Они проникают в сердце наших технологических систем. Хуже того: они живут в сердце общества, которое принимает их без вопросов об отличиях их взглядов от наших, без проверки их намерений, без мер наказания их зловещего фанатизма. В сердце общества, которое относится к ним в духе своей либеральной демократии, в духе толерантности, христианского сострадания. Согласно принципам терпимости, цивилизованных законов; законов, отменяющих пытку и смертную казнь, не допускающих лишения свободы до того момента, когда факт преступления доказан, не открывающих судебный процесс в отсутствие защитника подсудимого, не выносящих приговор, если обвинение не было доказано. Эти наши законы я назвала бы «дырявыми», полными лазеек, позволяющих отменить приговор или освободить правонарушителя. Не благодаря ли этим лазейкам наши гости селятся на нашей территории, вмешиваются в нашу жизнь, распоряжаются нами? На Ватиканском соборе в октябре 1999 года, который был посвящен обсуждению взаимоотношений между христианами и мусульманами, известный исламский ученый, обращаясь к ошеломленной публике, заявил с безмятежной наглостью: «Используя вашу демократию, мы захватим вас, используя нашу религию, мы будем господствовать над вами». (Шокирующий рассказ о происходящем я получила от одного из участников, кардинала Джузеппе Бернардини, архиепископа турецкого города Смирны).

Как видишь, их обратный крестовый поход не нуждается в современном бесстрашном Саладине или в ком‑ то типа Наполеона, для того чтобы оккупировать и расширяться. С саладинами и наполеонами или без них, они пытаются это сделать, таков непреложный факт. Налицо постоянно, неуклонно растущая реальность, которую Запад бессмысленно питает и поддерживает. Поэтому крестоносцев становится все больше и больше, и требуют они и распоряжаются всем на свете все больше и больше. Вот почему (если мы останемся инертными) их будет еще больше и еще больше. Они всегда будут требовать, лезть в наши дела и распоряжаться нами. До тех пор, пока не подчинят нас себе. Следовательно, иметь с ними дело – невозможно. Попытка диалога с ними – немыслима. Проявлять по отношению к ним снисхождение и терпимость – губительно. И тот, кто думает обратное, – дурак.

Поверьте мне, которая изучила мусульманский мир довольно подробно. Я наблюдала мусульман в Иране, Пакистане, Бангладеш, Саудовской Аравии, Кувейте, Ливии, Иордании, Ливане, в Африке и даже в Италии. Я видела самые невероятные вещи, способные лишь укрепить мою позицию. Ох, не могу забыть, как в Риме я просила иранскую визу для интервью с Хомейни. Я пришла в иранское посольство с ногтями, покрытыми красным лаком. Для крайне фанатичного мусульманина – признак аморальности, уголовное преступление, за которое обвиняемой могут отрубить пальцы. Трясясь от негодования, официальное лицо посольства приказало мне ликвидировать этот красный лак, и если бы я ответила, что именно я желала бы ликвидировать в нижней части тела у него самого, он наказал бы меня без всякого сомнения. Не могу забыть, и как в святом городе Кум передо мной из‑ за того, что я женщина, были закрыты двери во всех отелях, во всех публичных местах. На интервью с Хомейни я должна была надеть чадру. Чтобы надеть чадру, я должна была снять джинсы, чтобы снять джинсы – надо где‑ то спрятаться, и, конечно, я бы могла проделать эту операцию в машине, на которой я приехала из Тегерана, но мой переводчик умолял меня не делать этого. «Пожалуйста, мадам, пожалуйста, не надо! За такую вещь в Куме мы оба рискуем смертной казнью». Отказ за отказом, нас пустили только в бывший королевский дворец, ныне здание городской администрации. Милосердный охранник пустил нас внутрь. Мы добрались до роскошной комнаты отдыха, все еще меблированной троном (трон бывшего шаха Резы Пехлеви), где я почувствовала себя как Дева Мария, укрывшаяся в стойле, чтобы разрешиться Младенцем. Я прикрыла дверь, угадайте, к чему это привело. Коран запрещает неженатой паре оставаться одним в комнате, потому внезапно дверь роскошной комнаты для отдыха настежь распахнулась. Ворвался мулла из Морального контроля и завел свою шарманку: «Как‑ вам‑ не‑ стыдно‑ как‑ вам‑ не‑ стыдно, это грех, безбожие», утверждая, что есть только один путь избежать ареста – пожениться. Мы должны были подписать свидетельство о краткосрочном браке (на четыре месяца), которым он нервно размахивал, и пожениться немедленно. Однако мой Джозеф, я имею в виду моего переводчика, был уже женат. Вдобавок на испанской девушке, католичке, некоей Консуэло, очень ревнивой, а следовательно, не готовой подвергнуться оскорблению, став второй женой. Что касается меня, я вообще ни за кого не хотела выходить замуж. А меньше всего – за иранского мужа ревнивой испанской дамы‑ католички. В то же время, однако, я не хотела быть арестованной и упустить интервью с Хомейни. Итак, я боролась с дилеммой – выйти‑ замуж‑ или‑ не‑ выйти‑ замуж…

Вы смеетесь, конечно. Для вас это просто смешной случай. Анекдот. Я не стану досказывать конец истории, догадайтесь, вышла я за него замуж или нет. А чтобы вы не смеялись, а плакали, я расскажу историю о двенадцати нечистых мужчинах (в чем была их нечистота, я так никогда и не узнала), которых в 1975 году сыны Аллаха казнили в Дакке, Бангладеш. Их казнили на стадионе штыковым ударом в грудную клетку в присутствии двадцати тысяч верующих, которые, сидя на трибуне, бормотали: «Аллах акбар, Аллах акбар. Бог велик, Бог велик…» О да, я прекрасно знаю, о чем ты думаешь: древние римляне, думаешь ты, те римляне, которыми моя культура гордится, развлекались, глядя на то, как львы пожирали христиан. По всей Европе католики, те католики, чей вклад в историю мысли я признаю и уважаю, веселились, глядя на горящих живьем еретиков. Но прошло очень много времени, и с тех пор мы стали немножко более цивилизованными, и сынам Аллаха тоже следовало бы понять, что так поступать не следует. Но они же поступают! После нечистых молодых мужчин они убили десятилетнего ребенка, который, чтобы спасти одного из осужденных, своего брата, бросился на палачей. «Не‑ бейте‑ брата, не‑ бейте‑ брата». Они раздробили ему голову каблуками тяжелых башмаков. Не веришь? Прочти мой репортаж или репортажи французских, немецких и британских журналистов, которые тоже были на месте. Более того, посмотри на фотографии, снятые одним из них. Немцем. Но я все это рассказываю вот зачем. Как только казнь закончилась, две тысячи верующих (многие из них – женщины) покинули трибуны и спустились на поле. Но не беспорядочно и возбужденно, а степенно, в очень торжественной манере. Они построились в колонну, торжественно достигли сцены побоища и, не прерывая свое бормотание: «Аллах Акбар, Бог велик, Аллах акбар», – прошли по трупам. Они превратили трупы в ковер раздробленных костей. Превратили тела в грязь, как башни‑ близнецы.

Я могла бы продолжать и продолжать рассказ о чудовищных историях. Я могла бы рассказать случаи, о которых никогда не писала в репортажах. Потому что, знаешь, в чем проблема таких людей, как я? Тех, кто видел слишком много? Проблема в том, что в какой‑ то момент мы привыкаем к ужасам. Не хочется описывать ужасы, будто пережевывать старую жвачку… и мы просто оставляем эти вещи на задворках памяти. О жестокости полигамии, рекомендуемой Кораном и никогда не порицаемой «стрекозами», я могла бы, например, вспомнить рассказ Али Бхутто, пакистанского премьер‑ министра, которого потом повесили политические противники, активные мусульмане. Я была хорошо знакома с Али Бхутто. Чтобы взять у него интервью, я пробыла с ним бок о бок две недели. И как‑ то вечером в Карачи, без какого бы то ни было подстегивания с моей стороны, он рассказал мне историю своей первой женитьбы, женитьбы, отпразднованной, несмотря на его отчаяние («Я не хочу жениться, я не хочу», – твердил он тогда), когда ему не было еще и тринадцати лет. Жена была красивая кузина, зрелая женщина почти тридцати лет. Он рассказывал и плакал. Слезы скользили у него по носу и попадали на губы, а он их слизывал. Но потом он попросил меня убрать некоторые детали из рассказа. Я убрала, потому что всегда испытывала глубокое уважение к тайнам людей. Включая врагов и глав государств. Более того, я всегда ощущала сильную неловкость, когда они говорили о глубоко личном. Видел бы ты, как поспешно я оборвала Голду Меир, когда она начала рассказывать, до чего недоволен был ее муж из‑ за ее страсти к политике. «Голда, вы уверены, что хотите говорить со мной об этом? » Но пару лет спустя я встретила Бхутто снова. Я встретила его в Риме, в книжном магазине, случайно. Оба обрадованные неожиданной встречей, мы пошли выпить чаю, во время чаепития мы начали говорить об исламе, и неожиданно он воскликнул: «Я был не прав, когда просил вас убрать детали моей первой женитьбы. Следовало бы рассказать всю историю целиком». Вся история целиком началась с того, что его шантажировали, заставляя жениться. Когда он кричал: «Я‑ не‑ хочу‑ жениться‑ я‑ не‑ хочу! » «Если ты женишься, мы подарим тебе ролики и крикетные клюшки, которые ты так просишь», – ответили ему. Потом был свадебный прием, в котором невеста не участвовала, потому что мусульманская женщина не может принимать участие ни в одной публичной церемонии, даже в собственной свадебной. Потом свадьба должна была завершиться, но не завершилась первой брачной ночью. «Я даже не пытался. Несмотря на внешность, я действительно был мальчиком, ребенком, честное слово. Я не знал, с чего начать, и, вместо того чтобы помочь мне, она плакала. Она плакала, плакала. Вскоре я тоже начал плакать вместе с ней и затем, устав от плача, заснул у нее на руках. На следующий день я уехал из Карачи в Лондон учиться в колледже. Поэтому я увидел ее снова только после моей второй женитьбы, будучи уже взрослым мужчиной, влюбленным в свою вторую жену. Мы оказались наедине друг с другом в ее одиноком доме в Ларкане, она мне очень понравилась. Она была все ещё такой красивой… Но как бы это объяснить? Видите ли, я люблю женщин. Я не практикую целомудрие. Некоторые считают меня волокитой. Но от нее у меня так и нет детей. Я имею в виду, что и не могло бы быть детей. Память о нашей первой ночи постоянно мешала мне выполнить свои супружеские обязанности… И когда я приезжаю в Ларкану, где она живет совсем одна, забытая всеми, потому что если она только дотронется до другого мужчины, то будет обвинена в прелюбодеянии и умрет, забитая каменьями, я стыжусь себя и своей религии. Презренная вещь – многоженство. Презренная вещь – брак по сговору. Ни одна религия не является такой деспотичной, как моя».

(Бхутто, где бы вы ни были, и даже если, увы, вы только под землей и нигде больше, ваша просьба, сказанная мне в Риме, выполнена. Бедный вы человек, я ничего для вас не сделала, когда военная хунта чудовищного генерала Зия свергла ваше правительство и повесила вас как преступника в тюрьме. Что я могла? Сейчас история вашей печальной первой женитьбы рассказана так, как вы хотели).

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 Следующая ⇒