ПРЕДИСЛОВИЕ 3 страница

Возможно, тишина была во мне. Заключенная внутри собственного молчания, я услышала о третьем самолете, рухнувшем на Пентагон, и о четвертом, упавшем в лесу Пенсильвании. Заключенная внутри этого молчания, я начала подсчитывать число погибших и почувствовала, что задыхаюсь. Потому что в самом кровавом бою, который мне привелось видеть во Вьетнаме, под Дак‑ То, я видела около четырехсот мертвых. В бойне в Мехико‑ Сити, в той бойне, в которой в меня тоже всадили несколько пуль, убитых было около восьмисот. И когда, предположив, что я мертва, спасатели отправили меня в морг, а я там пришла в себя, мне показалось, что трупов, среди которых я пришла в себя, было еще больше. Теперь, зная, что в этих башнях работало почти пятьдесят тысяч людей, я не могла – у меня не хватало духа – подсчитать количество жертв. Первые сводки говорили о пяти или шести тысячах пропавших. Одно дело «пропавшие», другое дело «погибшие». Во Вьетнаме мы всегда отличали пропавших от погибших. Не все пропавшие погибали… Но тут, я думаю, точного числа мы никогда не узнаем. Как посчитать? По тем кусочкам, что были найдены среди обломков? То нос, то палец? И всюду коричневая липучка, вроде кофейной гущи, но в действительности – органическая масса: остатки тел, распавшихся в долю секунды, сгоревших. Вчера мэр города Джулиани прислал десять тысяч мешков для трупов, но из них только несколько сотен были использованы.

* * *

Что я думаю о неуязвимости, которую столь многие в Европе приписывают Америке, что я чувствую по отношению к девятнадцати камикадзе, виновникам трагедии? Так вот, к камикадзе – никакого уважения. Никакой жалости. Не чувствую жалости. Я, которая чувствовала жалость всегда ко всем. Но начиная с японских камикадзе времен Второй мировой войны, я ненавидела тех, кто совершает самоубийство с целью убить других. Никогда не считала их доблестными, благородными людьми, такими, как наш Пьетро Микка, пьемонтский солдат, который, для того чтобы остановить наступление французских войск и спасти Турин, 29 августа 1706 года поджег пороховой склад и взорвался вместе с врагами. Я никогда не считала камикадзе солдатами.

Тем более я не считала их мучениками или героями, как с воплями и брызгами зловонной слюны мистер Арафат именовал их в беседе со мной в 1972 году. Это было, когда я брала у него интервью в Аммане – месте, где, кроме всего прочего, он проводил подготовку банды террористов Бaадера‑ Майнхофа. Я считаю камикадзе убийцами, которыми руководит тщеславие. Эксгибиционистами, которые, неспособные добиться успеха в кино, политике или спорте, ищут славы в своей собственной смерти или смерти других людей. Они, вместо того чтобы бороться за «Оскар», министерское кресло или олимпийскую медаль, ищут место в Джанне – в раю, обещанном Кораном. В благодатных садах, куда, согласно Пророку, попадают все герои, где героев услаждают девственные гуран. Я уверена, что они тщеславны и физически, эти камикадзе. У меня перед глазами фотографии двух камикадзе, которых я описала в книге «Иншаллах! ». Мой роман начинается со сцены резни, убийства четырехсот тридцати шести американских и французских солдат миссии мира в Бейруте. Я смотрю на фото… Представляешь, это предсмертные фото. Оба перед смертью ходили к парикмахеру. Тщательно сделанные стрижки, аккуратно подровненные усы, опрятные бороды, ухоженные бакенбарды… Но особенно недостойны уважения и жалости, по‑ моему, те, кто «разыграл» свою смерть в Нью‑ Йорке, Вашингтоне и Пенсильвании. Прежде всего Мухаммед Аттах, что оставил два завещания. В одном он пишет: «На моих похоронах я не хочу нечистых существ, а именно: животных и женщин». В другом добавляет: «И к моей могиле пусть не допускают нечистых существ. Особенно самых нечистых: беременных женщин». Вот так… Огромное удовольствие доставляет мне лишь тот факт, что у него никогда не будет ни похорон, ни могилы, что от него не осталось ничего, даже волоса.

Представляю себе, какая истерика начнется у Арафата, если он прочитает эти строки. Ведь мы, мистер Арафат и я, не в добрых отношениях. Он так и не смог простить мне острое расхождение во мнениях во время амманского интервью. Я тоже не простила ему ничего, а посему желаю ему всего самого плохого, да и он желает мне того же. Мы упорно избегаем друг друга. Но если мне все же доведется повстречаться с ним снова, я выкрикну ему в лицо все, что думаю о его мучениках и героях. «Во‑ первых, кто настоящие мученики, – выкрикнула бы я, – это пассажиры самолетов, захваченных и превращенных в живые бомбы вашими учениками, последователями. Среди пассажиров была четырехлетняя девочка, она превратилась в пыль, разбившись о вторую башню. Настоящие мученики – служащие, работавшие в башнях‑ близнецах и в Пентагоне. Это четыреста восемнадцать пожарных и полицейских, которые погибли, спасая людей. А теперь, болтун, поговорим о героях. Настоящие герои – это пассажиры самолета, который должен был врезаться в Белый дом, но разбился в лесах Пенсильвании, потому что его пассажиры оказали захватчикам сопротивление. Понял, идиот?!? »

Проблема в том, что теперь болтун, идиот влез на место главы государства. Новоявленный Муссолини без срока годности, он наносит визиты Папе, посещает Белый дом, шлет соболезнования президенту США. Истый хамелеон, постоянно противоречит себе и опровергает себя, и с него станется даже ответить, что‑ де я права. Это лжец, единственный момент искренности которого наступает, лишь когда в приватной беседе он отрицает право Израиля на существование. Лицемер, которому нельзя верить, даже когда он отвечает, который час. Это псевдореволюционер, который не способен дать своему народу ни клочка демократии. Я не говорю о той демократии, которая есть в Израиле, я говорю хотя бы о клочке. Это псевдовояка, никогда не снимающий военную форму, как Фидель Кастро и Пиночет, а на войну посылает каких‑ то несчастных, обездоленных, верящих ему. Это невежда, который не в состоянии сформулировать мысль, произнести вразумительную фразу. Это вечный террорист, способный лишь на то, чтобы натаскивать террористов, держать свой народ в дерьме, посылать своих людей на смерть. Убивать и умирать… Но хватит о нем, хватит. Он не заслуживает моего времени. Поговорим о той неуязвимости, которая по мнению столь многих свойственна Америке.

Неуязвимость? Чем больше общество открыто и демократично, тем сильнее оно подвержено опасности терроризма. Чем более свободна нация, тем более она подвержена риску угодить в бойню, которые (из‑ за палестинцев) многие годы случались в Италии и остальной части Европы. Настала очередь Америки. Отнюдь не случаен тот факт, что недемократические государства принимали у себя террористов и помогали им – прежде всего бывший Советский Союз и его страны‑ спутники, в первую очередь Китай. Затем Ливия, Ирак, Иран, Сирия, Пакистан, Афганистан, Ливан. Затем Египет, где Анвар Садат также был убит террористами. И Саудовская Аравия, откуда родом бен Ладен. Затем все мусульманские регионы Африки… В аэропортах и самолетах этих стран я всегда чувствую себя в безопасности, поверь мне. Спокойно, как спящий младенец. В европейских аэропортах и европейских самолетах, напротив, я всегда нервничаю. В американских аэропортах и американских самолетах нервничаю вдвойне. А в Нью‑ Йорке втройне. Почему, ты думаешь, во вторник утром я ощутила тревогу, такое предчувствие опасности, что вопреки своим привычкам я включила телевизор? Почему, ты думаешь, в числе трех вопросов, которые я задавала себе в то время, когда пылала первая башня, был вопрос о хорошо спланированном террористическом акте? Почему, ты думаешь, что, как только появился второй самолет, я поняла всю правду? С тех пор как Америка является самой Богатой и самой сильной страной в мире, самой мощной, самой капиталистической, с тех пор как ее военное превосходство пугает мир, американцы питают иллюзию о своей неуязвимости. Но уязвимость Америки порождается, мой друг, именно ее силой. Ее Богатством, могуществом, ее суперкапитализмом. Я имею в виду, что в силу этих причин она вызывает все виды зависти и ненависти.

Кроме того, причина заключается и в ее многонациональной сущности, в ее терпимости, в ее уважении к своим гражданам и гостям. Видишь ли, дело в том, что несколько миллионов американцев – это арабы, мусульмане. Когда какой‑ нибудь Мустафа или Али, или Мухаммед приезжает из Афганистана, чтобы, предположим, навестить своего дядю, никто не препятствует его обучению в летной школе с целью стать пилотом 757‑ го «Боинга». Никто не запрещает ему поступить в университет для изучения химии или биологии: двух наук, необходимых для раздувания биологической войны. Никто. Даже если секретные службы опасаются угона самолета и предвидят бактериологическую войну.

Но давайте вернемся к первоначальному аргументу. Что является настоящими отличительными чертами Америки, символами ее силы, Богатства и мощи, ее суперкапитализма, военного превосходства? Я бы сказала, не джаз и рок‑ н‑ ролл. Не жвачка и гамбургеры, не Бродвей и Голливуд. А американские небоскребы, американские самолеты, американский Пентагон, американская наука, американская технология… Впечатляющие небоскребы. Такие высокие, такие крепкие, прочные и такие красивые, что когда смотришь на них, то забываешь даже пирамиды и божественные дворцы нашей старины. Эти вездесущие самолеты и вертолеты. Такие огромные, такие быстрые, способные перевозить любой предмет: сборные дома, живые цветы, свежую рыбу, спасенных слонов, безденежных туристов, боевые полки, бронированные танки, атомные бомбы… (Между прочим, именно Америка развила свой воздушно‑ военный потенциал до истерической степени, помнишь? ) Это вселяющий ужас Пентагон – мрачная крепость, которая испугала бы Наполеона и Чингисхана вместе взятых. Это вездесущая, всемогущая, всепожирающая наука. Это безграничная технология, которая за несколько лет перевернула наш быт и наш многовековой уклад жизни. Что же избрал своей мишенью бен Ладен? Небоскребы, Пентагон. Что он избрал своим средством? Американскую науку, американскую технологию. Кстати, знаешь, что поразило меня больше всего в этом зловещем ультрамиллионере, в этом экс‑ плейбое, который в 20 лет развлекался в ночных клубах, а теперь стал грозным Саладином? Его огромное Богатство основывается на прибылях корпорации, которая специализируется на подрывных работах по сносу, и в этой области он настоящий эксперт. Знаток своего дела, непревзойденный мастер.

* * *

Если бы я могла взять у него интервью, одним из моих вопросов был бы вопрос как раз об этом. Я имею в виду то удовольствие, которое его психика почти наверняка испытывает от разрушения. Само собой разумеется, что в следующем вопросе речь пошла бы о его усопшем супермногоженце‑ отце, который произвел на свет пятьдесят четыре ребенка и любил описывать семнадцатого (его) такими словами: «Он самый милый, самый славный, лучший». Другой вопрос касался бы его сестер, которые в Лондоне или на Ривьере любили фотографироваться с непокрытыми головами и лицами. С пухлыми бюстами, нарочито подчеркиваемыми плотно облегающими свитерами, с толстыми задницами, демонстрируемыми брюками в обтяжку. Никакой тебе паранджи, никакой чадры. Еще один вопрос – о связи, которую он продолжает поддерживать с Саудовской Аравией. С этим вонючим сейфом, набитым деньгами. С этой страной средневековых феодалов, которая порабощает нас за счет распроклятой нефти, жадной, отсталой, тайно подкармливающей международный терроризм. Я спросила бы его: «Мистер бен Ладен, сэр, сколько денег получает „Аль‑ Каида“ от ваших соотечественников и от членов королевской семьи? » Но вместо того чтобы тратить время на вопросы, вероятно, мне следует просто сообщить ему, что он не поставил Нью‑ Йорк на колени. Чтобы доказать, достаточно было бы рассказать ему, чему Бобби, восьмилетний мальчик из Манхэттена, научил нас вчера утром. " Мама всегда предупреждала меня: «Бобби, если ты потеряешься по дороге домой, не пугайся. Найди сперва башни‑ близнецы, а наш дом в десяти кварталах от них, идя вдоль Гудзона». Теперь башен нет. Злые люди взорвали их вместе с теми, кто был внутри. Я стал думать: «Как же я, Бобби, дойду до дома, если потеряюсь? » И я сказал себе: «Бобби, теперь нет башен, но есть добрые люди. Если я потеряюсь, спрошу добрых людей. Они помогут. Самое важное – нельзя пугаться».

В связи с этим я бы хотела добавить кое‑ что о нас с тобой.

Когда ты приезжал ко мне на прошлой неделе, я увидела, как поразили тебя героизм и сплоченность, проявленные американцами в ответ на этот апокалипсис. О да, несмотря на все недостатки, которыми мы непрестанно тычем Америке в глаза, поцрекая и осуждая ее (европейские недостатки на поверку много хуже), Америка – это страна, у которой мы могли бы многому научиться. Что же касается ее героической дееспособности, тысячи похвал по праву заслуживает мэр Нью‑ Йорка. Тот самый Рудольф Джулиани, которого итальянцам следовало бы благодарить на коленях, потому что (как и многие пожарные и полицейские, погибшие в башнях) он носит итальянскую фамилию и, будучи итальянского происхождения, великолепно представляет нас перед лицом всего мира… Скажу еще раз (я, человек, который не хвалит никогда и никого, начиная с себя): воистину великий мэр, Рудольф Джулиани! Достойный преемник другого великого мэра с итальянской фамилией, Фиорелло Ла Гуардиа, и многим нашим мэрам следовало бы поучиться у них. Нашим мэрам следовало бы с поклоном прийти в нью‑ йоркский муниципалитет и попросить: «Мистер Джулиани, сэр, не могли бы вы научить нас работать? » Он не перекладывает обязанности на чужие плечи, как они. Он не разрывается между задачами мэра и обязанностями конгрессмена, как они. Когда случился апокалипсис, он немедленно бросился к башням, рискуя сгореть вместе ними. За три дня он привел в чувство город, девять миллионов человек, из которых почти два миллиона живут в Манхэттене. Как ему это удалось, остается загадкой. У него та же беда, что и у меня. Ты знаешь. Много лет назад проклятый рак добрался и до него. Но он никогда не устает, не выказывает даже намека на утомление, страх. «Первое из гражданских прав – это свобода от страха. Никогда не бойтесь», – говорит он. Он говорит и действует подобным образом, потому что окружен людьми, похожими на него. Крепкими людьми. Например, пожарный, которого я видела вчера по телевизору. Парень с волосами цвета спелой пшеницы, с голубыми глазами цвета чистого моря и с очередной итальянской фамилией: Джимми Грилло. Его спросили, собирается ли он менять профессию. Он ответил: «Я пожарный и буду пожарным всю жизнь. Безотлучно, здесь, в Нью‑ Йорке. Чтобы защищать мой город, мою семью и моих друзей».

Что до восхитительной способности объединяться в случае беды почти по‑ военному, этой способности американцев, скажу тебе: сознаюсь, 11 сентября я тоже была поражена. Конечно, я знала, что это качество уже проявлялось в прошлом. Взять, к примеру, Перл‑ Харбор. Страна сплотилась вокруг Рузвельта, и Рузвельт объявил войну гитлеровской Германии, Италии Муссолини и Японии Хирохито. Такая же атмосфера была после убийства Джона Кеннеди. Но за убийством Кеннеди последовали мучительные разногласия, вызванные войной во Вьетнаме, и в некотором роде эти разногласия напомнили мне их Гражданскую войну. Когда я увидела черных и белых, которые обнимались, когда я увидела демократов и республиканцев, поющих вместе «Боже, храни Америку», я реагировала так же, как и ты. Я была потрясена, когда услышала Билла Клинтона (человека, по отношению к которому никогда не испытывала ничего похожего на нежность), взывающего: «Сплотимся вокруг Буша, поверим в нашего президента». Я поразилась, когда эти слова были повторены его женой Хиллари, сенатором от штата Нью‑ Йорк. И когда они были многократно повторены сенатором Джо Либерманом. (Только потерпевший на выборах поражение Альберт Гор сохранял и до сих пор хранит жалкое молчание). То же самое я ощутила, когда Конгресс единодушно проголосовал за то, чтобы принять войну и наказать виновных. То же, когда обнаружила, что их девизом является благородный латинский афоризм, гласящий: «Ex Pluribus Unum. Из множества – единство». (Иначе говоря, все за одного). Да, я была поражена, а теперь я завидую. Завидую и даже умиляюсь. О, если бы наша страна могла воспринять их урок! Насколько она разделена, разрозненна, эта наша страна. Насколько по‑ сектантски ограниченна, отравлена древней племенной мелочностью! Итальянцы не способны держаться вместе даже внутри своих собственных политических партий. Даже при сходной идеологии их заботит только свой собственный мелкий успех, собственная мелкая слава. Они предают и обвиняют друг друга, швыряют друг в друга грязью… Я абсолютно убеждена в том, что если бы Усама бен Ладен разрушил колокольню Джотто или Пизанскую башню, итальянская оппозиция обвиняла бы в этом правительство, а итальянское правительство чернило бы оппозицию. Главы правительства и оппозиции обвиняли бы своих товарищей.

А теперь я объясню, откуда берется удивительная способность американцев к объединению, когда с почти военной сплоченностью они реагируют на беды и врагов.

Она берется из патриотизма. Не знаю, видел ли ты по телевизору, что случилось, когда Буш приехал благодарить спасателей, разгребавших ту самую кофейную гущу, без устали, не сдаваясь. Так вот, на вопрос о том, как они держатся, они отвечали: «Мы можем позволить себе быть усталыми, но не побежденными». Не знаю, видел ли ты, как они поднимали американские флаги и пели: «Америка, Америка, Америка». А я видела. Будь это тоталитарная страна, я бы подумала: «Гляди, как власть их заорганизовала! » Об Америке так не подумаешь. В Америке такие вещи организации не поддаются. Их невозможно устроить, нельзя навязать. Особенно в такой трезвой столице, как Нью‑ Йорк. Это не проходит с такими парнями, как рабочие Нью‑ Йорка. Жесткие ребята, эти нью‑ йоркские рабочие, крепкие орешки с крутым нравом, своевольные, как ветер. Индивидуалисты, скажу я вам, не подчиняющиеся даже своим профсоюзам. Но стоит затронуть их Родину… В английском языке слова «Patria» (Родина) не существует. Для того чтобы сказать «Patria», нужно соединить два слова и произнести Father Land (страна отцов), или Mother Land (страна матерей, страна‑ мать), или Native Land (страна, где родился). Или просто My Country – моя страна. Все же существительное «патриотизм» существует, впрочем, как и прилагательное «патриотический». И не считая, может быть, Франции, я не могу представить себе другую более патриотичную страну, чем Америка. Я чувствую униженность, глядя на тех рабочих с флагами, поющих: «Америка, Америка, Америка». Я чувствую униженность, потому что никогда не видела итальянских рабочих с триколором (Триколор – флаг, составленный из трех разноцветных полос. Итальянцы называют свой флаг (он состоит из зеленой, белой и красной вертикальных полос) просто триколором. Эта привычка бытует со времен Рисорджименто, то есть с эпохи борьбы за воссоединение Италии, когда зелено‑ бело‑ красный триколор (но по непонятной причине итальянцы говорят «бело‑ красно‑ зеленый», bianco rosso e verde) был создан по образцу красного, белого и голуБого триколора, рожденного в эпоху Французской революции. ), поющих: «Италия, Италия, Италия». Никогда. Я видела их с огромным количеством красных знамен. Там был реки, озера, океаны красных знамен, но итальянских флагов не было никогда. Одураченные тупыми вождями, коммунистической партией, служанкой СССР, – итальянские рабочие всегда оставляли трехцветный флаг своим противникам. Нельзя сказать и чтобы их противники хорошо его использовали. В результате сегодня трехцветный флаг можно увидеть только на олимпийских играх, когда мы случайно завоевываем медаль, или на стадионах во время международных футбольных матчей. Вот единственная возможность услышать: «Италия, Италия, Италия».

Да, есть большая разница между страной, где флагом Родины, Отчизны размахивают только воинствующие футбольные фанаты на стадионах или спортсмены, завоевавшие олимпийскую медаль, и страной, где такие флаги – в руках всех. Например, патриоты‑ рабочие, проводящие раскопки в той самой кофейной гуще в поисках останков людей, разорванных на части сынами Аллаха, и не находящие ничего, кроме кусочка носа, кусочка пальца.

Дело в том, что Америка – необыкновенная страна, мой друг. Страна, которой действительно завидуют. Да. Страна, к которой и которую действительно ревнуют по причинам, не имеющим ничего общего с ее Богатством, ее огромной силой, ее военным превосходством. А знаешь, почему? Потому что Америка – это нация, порожденная потребностью души в Родине (Patria) и благороднейшей из идей, чье воплощение в жизнь едва ли может быть достигнуто Западом: идеей Свободы, соединенной с идеей Равенства. Необыкновенная страна еще и потому, что это случилось, когда идея Свободы не считалась модной. Идея Равенства – тем более. Только некие философы, называемые просветителями, говорили об этих вещах в то время. Только огромная и дорогая книга в семнадцати томах (которые с добавлением восемнадцати томов‑ таблиц превратились в тридцать пять томов), опубликованная во Франции под руководством неких Дидро и Д'Аламбера и названная «Энциклопедией. Толковым словарем науки, искусств и ремесел», объясняла эти понятия. И не считая интеллектуалов и аристократов, у которых были деньги на приобретение семнадцати, а затем тридцати пяти томов большой дорогой книги или книг, вдохновивших ее, – кто знал о Просвещении в то время? Кто боролся за возвышенную идею? Даже французские революционеры не помышляли об этом, поскольку Французская революция началась в 1789 году, то есть пятнадцать лет спустя после американской революции, начавшейся в 1776‑ м, но зародившейся в 1774 году. (Эту деталь антиамерикански настроенные левые, как правило, забывают или делают вид, что забывают). Прежде всего, Америка является необыкновенной страной в силу того, что идея Свободы, соединенная с идеей Равенства, была осознана крестьянами, в основном неграмотными или необразованными людьми, крестьянами тринадцати американских колоний. Она является необыкновенной страной в силу того, что эта идея воплотилась в жизнь благодаря потрясающим лидерам, людям высокой культуры, выдающихся качеств и великого воображения: Отцам‑ Основателям. Господи, да представляем ли мы себе Бенджамина Франклина, Томаса Джефферсона, Томаса Пэйна, Джона Адамса, Джорджа Вашингтона и т. д. и т. д.?! Ничего общего с крючкотворами‑ юристами, т. е. «avocaticchi», адвокатишками (как Витторио Альфьери презрительно называл их), Французской революции. Ничего общего с мрачными, истеричными палачами времен террора: всякими Маратами, Дантонами, Демуленами, Сен‑ Жюстами, Робеспьерами и т. д. Отцы‑ Основатели были люди, которые знали греческий и латынь так, как наши преподаватели греческого и латыни никогда знать не будут. Люди, которые читали Архимеда, Аристотеля и Платона по‑ гречески, а Сенеку, Цицерона и Вергилия по‑ латыни. Они изучали принципы греческой демократии лучше, чем современные марксисты изучали теорию прибавочной стоимости. (Если считать, что современные марксисты прибавочную стоимость действительно изучали). Джефферсон знал даже итальянский, который он называл тосканским. На итальянском он разговаривал, писал и читал с исключительной легкостью. Так, вместе с двумя тысячами срезанных виноградных лоз, тысячей оливковых саженцев и нотной бумагой, которую в Вирджинии не так‑ то легко было найти, в 1774 году флорентийский врач Филиппо Маццеи привез ему пять экземпляров книги, написанной Че‑ заре Беккариа; «Dei Delitti e delle Репе» («О преступлениях и наказаниях»). Что касается самоучки Бенджамина Франклина, это был гений. Ученый, печатник, писатель, редактор, журналист, политик, изобретатель. В частности, он открыл электрическую природу молнии, изобрел громоотвод и систему отопления помещений без очага. Великий герцог тосканский Пьетро Леопольдо купил два таких дымохода для своего кабинета в палаццо Питти во Флоренции. И именно с подобными необыкновенными лидерами, людьми высокой культуры, выдающихся качеств и великого воображения, в 1776 году неграмотные и необразованные крестьяне тринадцати американских колоний восстали против Англии и сражались в войне за Независимость. Вот она, американская революция.

Они сражались, несмотря на кровь, являющуюся платой за любую из войн, но без мерзостей Французской революции: без ужасов гильотины, без резни в Тулоне, Лионе и Бордо, без кровавой бойни в Вандее. Они сражались за листок бумаги, который вместе с потребностью души, с потребностью в Отчизне воплощал благороднейшую идею Свободы, соединенную с Равенством. За Декларацию Независимости. «Мы считаем самоочевидными истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми Правами, к числу которых относится право на Жизнь, на Свободу и на стремление к Счастью, что для обеспечения этих прав люди создают правительства».

И этот листок бумаги, на который со времен Французской революции и по наши дни равняется весь Запад, вдохновляющий каждого из нас, все ещё составляет основу Америки. Составляет основу ее жизненной лимфы. Знаешь, почему? Потому что эти слова превращают подданных в граждан. Потому что эти слова превращают плебеев в Народ. Потому что они побуждают, даже приказывают плебеям, превращенным в граждан, восстать против тирании и управлять самими собой, выражать собственную индивидуальность, искать свое собственное счастье, то есть это шанс для бедных, для плебеев стать Богатыми. Короче говоря, прямая противоположность тому, что делали коммунисты, которые практически запрещали людям быть самостоятельными, самовыражаться, Богатеть, сажая на трон его Величество Государство. «Коммунизм – монархический режим, причем монархия старого стиля, – говорил обычно мой умный отец. – Соответственно, коммунизм кастрирует. А когда мужчина кастрирован, он перестает быть мужчиной». Кроме того, он обычно говорил, что, вместо того чтобы спасать плебеев, коммунизм, наоборот, превращает всех в плебеев, заставляет умирать от бедности и голода.

Так вот, по‑ моему, Америка спасает, освобождает плебеев. По существу, в Америке все плебеи: белые и черные, желтые и коричневые, глупые и умные, бедные и Богатые. По существу, в большинстве случаев самые что ни на есть плебеи – как раз Богатые. Жутко неотесанные! Сразу видно, что они никогда не читали учебник хороших манер монсиньора Делла Каза, что они никогда не имели дела с утонченностью, с изысканностью. Возьмем, к примеру, их обычную еду. Или, скажем, то, как они одеваются. Большинство из них настолько неэлегантны, что в сравнении с ними английская королева выглядит шикарной, как модель высокого класса. Но, Бог ты мой, они спасены! Они освобождены! А в этом мире ничего нет более жизненно важного, более значительного, более непоколебимого, чем Освобожденные Плебеи, Спасенные Плебеи. Спасенные, освобожденные плебеи кому хочешь обломают рога. И уже обламывали: англичанам, немцам, русским, мексиканцам, нацистам, фашистам, коммунистам… В конце концов, даже вьетнамцам‑ хошиминовцам. Те тоже после своей победы фактически были вынуждены прийти к соглашению с ненавистной Америкой. Когда экс‑ президент Клинтон приехал к ним с визитом, они были на седьмом небе: «Добро пожаловать, Ваше Высокопревосходительство, добро пожаловать! Будем делать бизнес с Америкой, правда? Много денег, много денег, правда? » Проблема в том, что сыны Аллаха – не вьетнамцы и с ними война будет очень жесткой. Очень долгой, очень трудной, очень крутой. Она будет длиться до тех пор, пока мы, европейцы, не перестанем накладывать в штаны и вести двойную игру с противником, отказываясь от собственного достоинства. Это мнение я со всем необходимым почтением адресую также и Папе Римскому.

«Скажите, святой отец: правда ли, что недавно вы просили сынов Аллаха простить крестовые походы, в которых ваши предшественники боролись за то, чтобы вернуть себе Гроб Господень? А просили ли вас когда‑ либо сыны Аллаха простить их за то, что они Гроб Господень забрали? Принесли ли они извинения за то, что на протяжении более семи веков порабощали католический Иберийский полуостров, всю Португалию и три четверти Испании, так что если бы Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский не изгнали их в 1490 году, мы все сейчас говорили бы по‑ арабски? Этот вопрос волнует меня, святой отец, потому что они никогда не просили у меня прощения за преступления, совершенные сарацинами в XVII и XVIII веках на побережьях Тосканы и Тирренского моря. Я имею в виду, когда они похищали моих предков и, заковав им цепями руки, ноги и шеи, везли в Алжир, Тунис, Танжер, Константинополь и продавали на базаре. Они держали их в рабстве всю оставшуюся жизнь, запирали молодых женщин в гаремах, наказывали их за попытки сбежать, перерезая им горло: помните? Конечно, вы помните. Общество освобождения белых рабов, которых они держали в Алжире, Тунисе, Марокко, в Турции и т. д., было основано итальянскими монахами, не так ли? Именно Католическая церковь вела переговоры об освобождении тех, у кого были деньги на выплату выкупа, да? Вы действительно ставите меня в тупик, пресвятой отец. Вы так упорно прилагали усилия для того, чтобы увидеть крушение Советского Союза. Мое поколение, поколение, которое прожило всю свою жизнь в страхе третьей мировой войны, должно особенно благодарить вас за чудо, в которое никто из нас не верил: Европа освобождена от кошмара коммунизма, Россия просит принять ее в НАТО, Ленинград снова называется Санкт‑ Петербургом, Путин является лучшим другом Буша, его лучшим союзником. И после такой победы вы заигрываете с личностями, которые хуже Сталина, заигрываете с теми, кто мечтает построить мечети на территории Ватикана? Пресвятой отец… При всем моем уважении, вы напоминаете мне немецко‑ еврейских банкиров, которые в 1930‑ х годах, надеясь спастись, снабжали деньгами Гитлера, а несколько лет спустя закончили свою жизнь в печах крематория».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒