Иллюстрации 13 страница

Здесь, в этой деревне, в этой хате ровно шесть дней назад жили гитлеровцы, топтали землю, вот этот пол деревянный. Сидели на этих скамейках за этим столом, варили картофель в этих же чугунах. Мне кажется, что до сих пор в хате пахнет чем-то чужим. Фашисты здесь хозяйничали больше года. Наши люди скрывались в лесах. Сейчас они стекаются со всех сторон в деревню, к своим домам.

Радостно встречает нас население. Женщины плачут, обнимают бойцов, с удовольствием размещают нас в своих хатах. Угощают картошкой, молоком. Перебивая друг друга, рассказывают о гитлеровском разбое и произволе. Молодых угнали в Германию, многие скрывались в лесах. А кое-кто неплохо себя чувствовал и с немцами. В соседнем селе несколько девиц вышли замуж за немцев. Гитлеровцы венчались с ними даже в церкви и, отступая, некоторые прихватили «жен» с собой.

Моя хозяйка рассказывает: «А вчерась приходили из Крутой селяне. Там немцы-то поубивали своих жен да побросали в колодец».

Хозяйка топит баню для роты, а я сижу на старом плетне. На воздухе чувствую себя лучше. По соседству— картофельное поле. Это поле было вспахано по приказу немецкого офицера для переводчицы. Она с ним и уехала беременная. Это мне рассказывает моя хозяйка. Из добротного соседнего дома на высокое крыльцо выскакивает тучный старик с бородой, в серой длинной рубахе без пояса. Он, багровея, кричит на старуху: «Паскуда! Вздумала у меня дрова таскать для своих ублюдков! » Старуха бросает ему под ноги охапку поленьев, что-то тихо шепчет, показывая в мою сторону. Старик заегозил: «Соседушка ты моя, так сразу бы и сказала, мол, для бойцов Красной Армии!.. »

Он собирает дрова, поглядывая в мою сторону, потом с охапкой березовых дров бежит к бане.

— Топи, старуха, баню! Пусть моются спасители наши! Для бойцов Красной Армии ничего не жалко, рубашку последнюю сыму!..

От хозяйки я узнала, что этот старик для немцев тоже снимал свою рубаху.

28-е сентября.

Снятся какие-то кошмары. Будто у меня три раны и перевязывает меня Анна Тюканова цветными бинтами. Наверное, это из-за температуры, которая все-таки держится. Третьи сутки полк стоит в деревне Конец, а я третьи сутки отлеживаюсь на русской печи. А тут команда собираться. Идем дальше. Куда? На Запад! Путь у нас один.

Хозяйка покрикивает на своих ребятишек: «Скорей, скорей чистите картошку, надо накормить в дорожку гостей! » Сползаю с печи и чуть не падаю. «Ох, девка, куда ж ты пойдешь? На тебе лица нету! » Да, я еще не совсем здорова. Идет кровь носом. А идти надо. В восемь утра мы покинем Конец.

29-е сентября.

Двигались по маршруту: Конец, Крутое, Старое село, Заречье, Тивонцы, Проявино, Велиж.

Наконец-то кончился дождь. Моментально запылали костры. Сушим свою одежду, варим кашу. Слышится песня. Мы с Сашей Шестаковым хлопочем над «боевым листком».

30-е сентября.

Сегодня в двенадцать часов дня остановились в деревне Шлыково. Весь день отдыхаем. Провели партийное собрание роты по итогам марша, который продолжался почти двадцать дней.

1-е октября.

Я — часовой, неприкосновенное лицо. Самое трудное в армии, к чему я до сих пор не могу привыкнуть, это — посты. Вот и сейчас я забылась и стала напевать. Вышел из землянки ПНШ-1 Борисов: «На посту ни петь, ни разговаривать нельзя! »

Спустя десять минут я села на бревнышко и пишу, пока никто не видит.

А настроение у меня хорошее. Совсем недалеко до фронта. Скоро кончатся наши посты возле землянок.

Уже слышен артиллерийский гул. 83-й корпус 4-й Ударной Армии, в состав которой мы входим, прикрывает правый фланг фронта. Не сегодня, так завтра наша дивизия пойдет в наступление. Прямо с марша — в бой!

3-е октября.

Вчера был смотр боевых сил личного состава нашего полка. Бывалые солдаты, провоевавшие уже два с половиной года, чеканят шаг. С гордостью несут автоматы, пулеметы, уже привычные солдатскому плечу.

Это красивое зрелище: шагает боевой полк. Каждое подразделение проходит со своей песней. В одном месте слышно: «Артиллеристы, точней прицел! » В другом:

Солдатушки, бравы ребятушки,

Где же ваши жены?

Наши жены — пушки заряжены,

Вот где наши жены!

А моя родная рота с гиком, со свистом поет: «Как родная меня мать провожала!.. »

Вместе со всеми с гордостью и волненьем пою и я, и мне кажется, что меня тоже провожала мать в Советскую Армию.

Сегодня, в 18–00, на окраине села, в большом сарае было партийное собрание полка. Мы слушали доклад заместителя по политической части майора Орлова «Об итогах августовских боев и об итогах марша». Доклад звучит как героическая поэма.

— «Мы овладели крупными опорными пунктами Отря и Ломоносово, взяты пленные, уничтожено до трех тысяч гитлеровцев. Среди убитых обнаружен труп командира 332-го пехотного полка 197-й стрелковой дивизии полковника Рюдерера — палача, по чьему приказу казнена комсомолка Таня — Зоя Космодемьянская.

— Враг оказывал нам яростное сопротивление: авиация бомбила наши боевые порядки, противник бросил против нас танки и самоходную артиллерию. Но мужественно бились бойцы и командиры стрелковых батальонов. Рота автоматчиков со штурмовиками вырвалась вперед на пятнадцать километров, артиллеристы шли в боевых порядках пехоты. Они захватили пушки противника и повернули их на немцев. В это время подъехал на мотоцикле гитлеровский офицер и заорал: «Этого не может быть! »

— В атаке за опорный пункт Отря героически погиб комбат майор Сизов. Парторг старший лейтенант Ермолаев, заменив комбата, повел батальон дальше, но тоже погиб, сраженный пулеметной очередью. Погибли героями в бою комбат Черемухин со своим ординарцем и офицер разведки полка майор Анистратов…

— Товарищи! Земля обагрилась кровью лучших сынов нашей Родины, чтобы мы, живые, шли дальше, вперед и вперед!.. »

После доклада майора Орлова выступали многие коммунисты. Они называли имена лучших из лучших, они клялись от собственного имени и от имени бойцов своих подразделений сражаться до последней капли крови, пока бьются их сердца. Я слушала всех и страшно волновалась. Мне тоже хотелось выступить. Мысленно составила даже огромную речь, но выступить не решилась. Да и сказано было все веско и убедительно.

После собрания стояла на посту, а когда меня сменили, начала чистить картошку. Ребята разбрелись кто куда: одни отправились добывать дрова, другие на посты. Пришел из штаба младший лейтенант Цыбатов, вынул нож и начал мне помогать. Вдруг ни с того ни с сего он выпалил:

Откровенно говоря, мне хочется тебя поцеловать.

Я рассвирепела и орала на него как сумасшедшая, не стесняясь в выражениях. Он вскочил и пулей вылетел из хаты. И нож оставил. Вид у него был испуганный. Видно, и сам был не рад своей затее. Но я долго не могла успокоиться. Меня всю трясло от злости. Сейчас думаю: что это со мной? В прежнее время высмеяла бы я такого типа без лишней траты нервов. А в наше время, как видно, другие требования к человеку, другая мера его поступков.

Получен приказ: выходить в два часа ночи. Мы — автоматчики, группа в десять человек, — как всегда, двинулись первыми. С нами старший лейтенант Митин. Прошли восемнадцать километров. Остановились в лесу. На Лысой горе машина дивизионного клуба встречает нас музыкой. Давно мы не слышали музыки, сначала даже растерялись. Около машины стоит с огромным биноклем командир дивизии в окружении полковых командиров и штабных работников. Рассматривает свое войско. Турьев на голову выше всех офицеров.

В лесу шумно и весело. Бойцы раскладывают костры, строят шалаши. Старшины делят продукты. Рядом с нами устраиваются разведчики — одна молодежь, совсем мальчики, — потом комендантский взвод, штаб, командир полка, налево — рота связи, а дальше стрелковые батальоны и артиллерия. Больше всех довольны привалом лошади. Они крутят, размахивают хвостами, радостно фыркают и ржут.

К нам в роту пришел редактор дивизионной газеты «За Отчизну» старший лейтенант Зайцев. Вокруг пылающего костра собрались бойцы и командиры — автоматчики, пешие и конные разведчики. Из санчасти пришли капитан Трофимова, Тося Мишуто и Томка Красавина. Мы горячо спорим, волнуемся, мечтаем о том дне, когда войне будет конец. Задумчивая Тося Мишуто и командир связи Саша Гвоздецкий стоят рядом, прислонившись к толстенной сосне. Освещенные пламенем костра, горят, переливаются бронзой и без того огненные волосы Томки Красавиной. Весело булькает вода в котелках.

6-е октября.

Время мчится. Дел уйма. Мы идем к фронту Я успеваю делать свои записи только вкратце. Утром мы прибыли под д. Гниловатку. Здесь очень много войск. Мы никогда столько не видели. Каждый кустик занят. В десять часов утра началось наступление наших войск на город Невель.

Мы лежим под соснами на высокой круче в ожидании приказа, а внизу по большаку мощным потоком идут, грохоча, танки всех размеров. На танках автоматчики, вероятно десантники. Мы машем им руками, подходим близко, заглядываем в башни и окошечки танкистов. Встречаемся взглядами, весело киваем друг другу. Многие из этих ребят не вернутся к своим матерям и невестам. Может, это последние их улыбки. Но за ними останется освобожденная наша земля, наша Родина, которая на своих знаменах напишет их имена.

А танки идут и идут. Неожиданно среди десантников, на одном из танков, я увидела девушку. «Ребята, смотрите, девушка! » Автоматчики закричали и замахали руками, но девушка не обращает на нас никакого внимания. Гордая, красивая, сильная, стоит на левом борту танка, сжимая в руках автомат.

Вечером двинулись и мы, но не к переднему краю, а куда-то в сторону.

7-е октября.

Ночевали в кустах. Утром зуб на зуб не попадает. Только что узнали: немцев прогнали (без нас) на 25 километров. Взят город Невель. Нам же остается лишь догонять наши войска.

8-е октября.

Стояла на посту. Холодновато. Осень! Я сегодня вела себя непростительно. Вступила в пререкание с командиром роты. До сих пор стыдно. Последнее время стал портиться мой характер. Хорошо, что при нашем разговоре никто не присутствовал.

Двинулись к передовой. У меня сразу поднялось настроение. К ночи зашли куда-то — и слева немцы, и справа — немцы. Сзади ракеты и впереди ракеты. Не поймешь, где же здесь оборона. Задача нашей дивизии— прикрыть оголенный фланг.

Перед рассветом под деревней Капустино фашисты встретили нас огнем. Они заняли оборону на окраине села, за озером. Гитлеровцы, очевидно, не предполагали, что за нами идет целый полк, и попытались обойти нас справа. Наши пулеметчики сходу открыли ответный огонь. Подошла батарея противотанкового дивизиона. Выкатили они свои «сорокопятки» на окраину деревни и ну лупить по немцам прямой наводкой.

— Огонь! — кричит командир дивизиона капитан Тороев. И сам бьет из орудия. Немцы не выдерживают, выскакивают из траншей, в панике отступают к лесу. Но и здесь их застигает огонь наших батарей.

— За Родину! За Сталина! Огонь! — командует Тороев. Снаряды ложатся с удивительной точностью.

Пехота заняла оборону, а мы вошли в одну из хат, расположенную на окраине. Здесь тепло. Вкусно пахнет тушеным мясом. Открыли печку, а там огромные чугуны с горячей бараниной. Это немцы приготовили завтрак, а поесть-то и не успели. Мы уплетаем за обе щеки. Не успеваем поесть — команда: «Выходи! »

И снова шагаем.

9-е октября.

Из района Вервище — Велиж — Невель дивизия вышла в район деревень Прудок и Дорохи, Витебской области. Мы остановились у деревни Морозово. Наша пехота занимает оборону. На высоте, крутой и голой, как шар, весь день копали траншеи.

К вечеру немец засек нас. Бил изо всех видов артиллерии и минометов. Бомбили правый фланг нашего переднего края обороны. На этой высоте еще недавно размещался немецкий штаб армии. Под землей выстроены помещения, каждое в несколько комнат, со всеми удобствами: с водопроводом и канализацией, с ванными комнатами. Паркетные полы, кафель в ванных комнатах, пышная мебель. С комфортом обставляли свой быт гитлеровские генералы. А строилось все это руками русских, украинцев, поляков. Их гнали сюда, как рабов. У входа в каждый такой дом написано: «Фюр руссише швайн ферботен». Даже на клозете — единственном сооружении на поверхности земли черной краской намалевано то же самое: «Русским свиньям вход воспрещен».

10-е октября.

С утра немец методично бьет и бьет из минометов. Гитлеровцы второй день бомбят передний край. Жизнь наша входит в привычную колею: всю ночь ползаем от болота к болоту под командованием лейтенанта Питайло. Вернулись домой, а в деревушке нашей оживленно. Приехали полковник Турьев, командующий артиллерией дивизии полковник Золотарев, командиры полков и другие офицеры. Предполагается, очевидно, какая-нибудь «игрушка». А еще раньше приехал на машине полковник-артиллерист из штаба армии. С ним произошло неприятное происшествие. Наши автоматчики Ищенко и Михайлов стояли на посту. Видят — мчится машина неизвестной марки. «Стой! Стой! — кричат ребята. — Стрелять будем! » Бьют из автоматов в воздух. Машина, не останавливаясь, мчится. Ребятам показалось это подозрительным, и они дали очередь по задним колесам машины. Запищали шины. Из машины выскочил полковник. «Ох и ругался же! » — рассказывают ребята.

Ищенко и Михайлова вызвали к командиру полка. Все были уверены в том, что ребята поступили правильно, но все-таки обидели начальство. К общей радости, командир дивизии вместо ожидаемой взбучки вынес ребятам благодарность за отличное несение боевой службы.

Пролетают то наши, то немецкие самолеты. Начался воздушный бой. Мы с волнением следили за этим поединком. Радисты дают мне послушать по рации. Все смешалось: вой, шум моторов, голоса наших летчиков с крепчайшими русскими словечками переплетаются с немецкой речью.

Камнем падают два дымящихся самолета со свастикой. От одного отделяется парашютист и опускается где-то за лесом. Досадно, что немец упал не на территории нашей дивизии.

Я получила посылку из театра. В ней зубной порошок, духи, одеколон, две коробки пудры и кусок туалетного мыла. Наодеколонилась вся рота. Ребята даже носы напудрили. «Немцы нас сегодня почувствуют на расстоянии».

Ребята спят, а я выспалась, сижу у наших соседей во взводе саперов. Сапер Мышкин запевает свою любимую: «Там, где пехота не пройдет, пройдут отважные саперы». Старшина приглашает всех к столу. Горячая, рассыпчатая картошка обжигает рот.

12-е октября.

Наша солдатская догадка о том, что готовится «игрушка», оправдалась. Перед дивизией поставлена задача занять три населенных пункта. Этот участок обороны нам уже хорошо знаком. Каждую ночь мы ползаем в наблюдение. Противник находится на рубеже Дорохи — Прудок. Здесь у него линия обороны построена наспех. Но враг занимает наивыгоднейшие позиции: сидит на высоченной лесистой горе, хорошо замаскированной сосновым лесом, а нам придется преодолевать болото и топь.

Задача нашего полка овладеть деревней Дорохи и выйти на большак.

Утро холодное. Дождь. После небольшой артподготовки полк пошел вперед. Батальоны уже впереди на правом и левом флангах. Но через болото гитлеровские пулеметчики и снайперы не пускают. Бойцы рвутся вперед, но, сраженные пулями, один за другим падают. Мы лежим на этом проклятом болоте, как на ладошке. Окопаться нельзя. Копнешь лопаткой — вода.

Справа залегли бойцы 2-го батальона. Командир полка Озерский с офицерами недалеко от нас, в кустах. Он приказывает заместителю по строевой майору Парилову всех подтянуть и вести на левый фланг в помощь 1-му батальону. Но огонь такой плотный, что подняться бойцы не могут. Тяжело ранен комбат-2 капитан Гарбузов. Разрывная пуля попала в брюшную полость. Бойцы и автоматчики выносят раненых и убитых в безопасное место. У медицины нет времени вздохнуть. Санинструктор Петяриков уже который раз выползает из-под огня с ранеными. Петяриков, огромный и сильный, с орденами Ленина и Красной Звезды, весь в поту и крови, только что вытащил пожилого солдата на спине. Вот он снова ползет через открытую поляну. Он заметил: упал солдат. Я вижу, как Петяриков встает, бросается к солдату, но тут же хватается за грудь и тяжело оседает. На помощь ползут Саша — фельдшер санчасти и наш ротный повар Никифоров. Сегодня и он в бою. Они оттащили Петярикова в кусты, перевязывают рану. «Конец мне, конец», — шепчет он. А кровь бьет фонтаном. «Жинке напишите в Ярославль, на «Красный Перекоп», что, мол, супруг твой в бою не трусил… ну и все такое…».

К Саше (на смену Петярикову) подбежала Томка Красавина. Вокруг пули — дзинь, дзинь, а ей вроде и не страшно. «Всюду раненые… с кого же начать? » — говорит она и вот уже бежит по открытой поляне. Никто не успевает ее остановить. Томка падает на том самом месте, где только что лежал Петяриков. Убита?.. Она медленно поднимается. «Ложись! Ложись! » — закричали ребята, а Томка все стоит на коленях посредине поляны, виновато улыбаясь. Рука повисла. На гимнастерке у плеча расползается багровое пятно.

Наступление захлебнулось. Надо отходить, а связь с пехотой прервана, и судьба стрелкового батальона неизвестна. Командир полка приказывает капитану Печенежскому немедленно послать автоматчиков в батальон. Добровольцев много. Кого пошлет Печенежский? У каждого бойца есть семья, мать, а по мне плакать некому — поползу-ка я. У меня созрел план: недалеко канава. По ней можно добраться вплоть до деревни Дорохи. Ребята ползут за мной, требуют, чтобы я вернулась. Тогда я рванулась с места и бежала до тех пор, пока они от меня не отстали. Добежала до канавы, залегла под бруствер. Свистят со всех сторон пули. Через бруствер перекатываюсь в грязную, вонючую жижу оросительного канала. Теперь пули не страшны. Высокий бруствер закрывает меня от снайперов и пулеметчиков. Я крепко подоткнула полы шинели за пояс и пошла по грудь в воде. Пули тонко свистят над головой. Кажется, что ты одна в целом мире. Грязь облепила, сковывает, не дает идти. Пот льет ручьем. И вот, когда я уже почти выбилась из сил, прямо надо мной раздался тихий оклик: «Стой! Кто здесь? » Над бруствером ствол станкового пулемета. Штыки преградили путь. «Товарищи, мне нужен ваш комбат! » — обрадовалась я, но голос пропищал так жалобно, что самой стало неловко. «Иди дальше, да тише. Здесь фриц рядом».

Через некоторое время услыхала новый окрик: «Кто там барахтается? Не двигайся! С ума сошла? » Это был комбат Белошицкий. Он лежал за станковым пулеметом, а рядом с ним зам. командира полка по строевой майор Парилов, старший лейтенант Митин, а в стороне раненый радист с разбитой рацией. Я передала приказ подполковника Озерского, чтобы батальон немедленно начал отход. Но уходить невозможно: местность открытая, вся простреливается противником.

— Идите обратно и как можно скорее! — приказал майор Парилов. — Передайте Озерскому: отход начнем, как стемнеет. Пусть артиллерия даст вон по той группе сосен, видите? Там снайперы и пулеметчики, они житья не дают, а мы боеприпасы бережем на случай контратаки противника… Действуйте!

Вылезла я из канавы и поползла по-пластунски. Лучше пуля, чем вонючая жижа. Всюду под кустами лежали бойцы. Среди них раненые и убитые. «Пить! Пить! » — стонал один раненый. «Сестра, сестрица! — просит другой. — А, подлюга, своего ищешь! » Я поползла к нему.

«Не двигайся, не двигайся! — закричали бойцы. — Здесь фриц не шутит». И действительно, тут же засвистели пули.

Я поползла дальше. И доползла! КП полка к этому времени перевели на ближайшую высоту, откуда хорошо просматривалась вся оборона противника. Ранен командир полка Озерский. Я передала просьбу майора Парилова и комбата Белошицкого. Артиллеристы сделали точный налет по указанному ориентиру — группе сосен.

Подразделения 1350 полка (правый наш сосед) предприняли новую попытку вышибить противника с опорного рубежа. Рядом стереотруба. Артиллеристы дают мне взглянуть в нее. Я вижу (как в кино): бойцы ползут к пулеметным точкам противника. Вот трое бойцов почти вплотную подползли к пулемету, но немцы бросают гранаты. За ними ползут другие бойцы, поднимаются, бросаются вперед… и падают.

Артиллеристы дали по немцам семь снарядов, и все. Отдувайся одна пехота.

…Начался отход наших батальонов.

Я промокла до костей, одежда от грязи заскорузла. Дрожу от холода. Добралась до землянок. Но наша землянка не оборудована, в ней нет даже печки. Костра же на улице разжечь нельзя. Комроты посылает меня в землянку к артиллеристам. Там тепло. Артиллеристы прямо-таки растрогали меня своей заботой.

Расположились они на высоте, в том самом комфортабельном подземном особняке. Нашли баки, нагрели воды и в ванной комнате «создали все условия». Выкупалась на славу. Наш ротный старшина принес сухое белье и шинель. Остальное я выстирала и повесила около горячей голландской печки. Артиллеристы накормили меня щами и предоставили топчан в углу, за печкой. Сейчас я в свитре, лыжных брюках, сижу за столом у гасика. Уже четыре утра. Все спят, а мне никак не заснуть. Перед глазами Томка Красавина с виноватой детской улыбкой и алым пятном на плече. Я ее больше никогда не увижу.

Сейчас, когда я записала обо всем происшедшем, мне стало как будто легче. Напишу несколько писем и постараюсь уснуть.

13-е октября.

Наше наступление пока приостановилось. Ранены Белошицкий и Борисов. Говорят, что Петяриков и Томка живы, а Гарбузов в очень тяжелом состоянии — полостное ранение разрывной.

Стрелковые батальоны заняли оборону, а мы опять наблюдаем. Ползаем через оросительные каналы к немецкой проволоке и оттуда наблюдаем.

14-е октября.

Вечереет. Мы возвращаемся домой. Встречаем связистов с катушками. «Ребята, слыхали? Убита Тося Мишуто. Сейчас там похороны». Перехватило дыхание… Мчусь туда.

Над высотой спускаются сумерки. Меж одиноких уцелевших сосен выстроились солдаты и офицеры. Перед ними лежат боевые друзья. На левом фланге сестра, сестричка, старшина медицинской службы, член партии Тося Мишуто.

Траурный митинг открыл майор Орлов. «Сегодня мы провожаем в последний путь товарищей по оружию». Я почти не слушаю. Я глотаю слезы. Утром она говорила со мной. «Ох, Софья, сон я видела, как будто мне отрезали косы… Так жалко было кос». А мы с капитаном Гвоздицким смеялись. «Да, Тосик, это будет для тебя, да и для всего полка, самое большое горе, если отрежут твои чудесные косы…» Тося убита осколком снаряда в висок. На голове белоснежная повязка.

— Слово предоставляется…

Я долгу молчу: мне не хватает слов и не хватает дыхания.

— Мы прибыли с Тосей Мишуто на фронт в одном эшелоне. Тося обладала большой притягательной силой, доброй и чистой душой. Мы, девушки, стремились к ней… Тося была любимицей полка…

— Ой, Тосик, мой любый! — застонал Сашко.

— Мы клянемся: отомстим за вас, боевые друзья!

— Клянемся!

Вверх поднялись, застрочили автоматы. Ветер шумит в соснах. Спокойно лежат бойцы, а на левом фланге — лучшая из лучших девушек нашей дивизии Тося Мишуто. Руки по швам, как положено солдату в строю. На гимнастерке с белоснежным подворотничком ни единой складки. На груди — золотые пушистые косы, по которым пробегает ветерок.

20-е октября.

По вызову полковника Турьева пробираемся в осенней темноте на лошадях. Освещаем дорогу карманными фонариками. В штабе дивизии сегодня отмечают вторую годовщину нашей дивизии.

За длинным столом, тесно прижавшись друг к другу, сидят представители всех подразделений дивизии. Полковник Турьев коротко подводит итоги пути Ярославской коммунистической, отныне Ломоносовской 234-й стрелковой дивизии.

— Вечная память и вечная слава погибшим товарищам!

Минута молчания. Обветренные суровые лица. За эту минуту каждый вспомнил свой путь, боевой путь дивизии, вспомнил своих друзей, не вернувшихся из боя.

— За окончательную победу над врагом! — нарушает печальную тишину командир дивизии. И сразу становится шумно. Кто-то вложил мне в ладонь маленький конвертик треугольником. Письмо от Лавровой. Как бьется сердце! Уж не случилось ли беды с Валентиной.

«Здравствуй, Софья! У нас в семье большое горе. Погиб мой старший брат Михаил. Мне очень тяжело. Я хочу в бой, чтобы мстить проклятым фашистам. Софья, родная моя, посоветуй, как быть? Что толку в том, что я командир орудия? Мы, артиллеристы, шуруем снаряды, как кочегары, на расстоянии нескольких километров от врага. А я хочу видеть, как от моей пули гибнет фашист! Хочу видеть! Хочу мстить за своего брата, за своих боевых друзей, за горе народное! Только не успокаивай, что и я еще буду бить по Гитлеру прямой наводкой. Посоветуй, что делать? Жду ответа. Крепко целую. Твоя Валька. Только теперь, на расстоянии, поняла, как дорога ты мне…

P. S. Не поговоришь ли ты со своим командиром полка, чтобы меня вызвали к вам в роту автоматчиком. Жду ответа. Пиши скорее, а то я уйду в разведку 1340 с. п. Целую В. Лаврова».

21-е октября.

Приехал Анатолий Кузьмин из Ярославля. К сожалению, ничего путного о театре не мог рассказать. Ох, уж эти мне поэты! Получила пять писем. Милое письмо от актрисы нашего театра Иры Моругиной, секретаря комсомольской организации. Она обижается, что я ничего не пишу о боевых делах своей роты. «Говорят, ты немецкий танк привела в свою часть, а мы ничего об этом не знаем». Ну и ну! Кому это пришло в голову приписать мне такой подвиг!

22-е октября.

Вызвали всю роту в штаб полка на собрание. А тут немецкие самолеты. Ранен Саша, наш разведчик, ленинградец. Вряд ли он будет жить. Осколок прошел через затылок в грудь.

— Ничего, ничего, ребята, я буду жить, — успокаивал он нас, — ведь я никогда не отставал, ребята, вы же это знаете… И сегодня я хотел пойти с вами… Жарко, как жарко! В правом кармане документы Кириллова… Мы вместе с ним собирались в разведку… Фу! Как жарко! Не хотелось мне идти сегодня на собрание, и вот как получилось…

Достали телегу. Бережно положили на нее Сашу. Лошадь тронула. Мы стояли, как вкопанные, смотрели вслед нашему товарищу, бойцу, совсем мальчику.

29-е октября.

Всю ночь не сводили глаз с немецкой обороны. В ночь на 27-е октября немец жег деревни. Зловещее зрелище. Деревни горели, как гигантские костры.

Наши батальоны совсем поредели. В одном около ста солдат, в другом и того меньше. К нам пришел новый командир полка, полковник Мошкин. Высокий, широкоплечий, пожилой человек. Лицо с оспинкой. Угрюмый, молчаливый. Говорят, у него погибла семья на оккупированной территории.

Мы не спим почти целую неделю. Сегодня ночью бродили с саперами, проделывали проходы в минном поле. Вернулись, хотели заснуть. Уже расположились в траншеях. Я завернулась с головой в плащ-палатку, надышала. Начала засыпать. Сквозь сон слышу нарастающий артиллерийский гул. Мы выскочили. Бьет наша артиллерия. Прибежал майор Парилов. «Автоматчики! Автоматчики! Куда же вы запропастились! Уже батальоны двинулись вперед! » Мы догоняем их. Еще недавно здесь нельзя было высунуть голову, немцы яростно били из пулеметов. Но наши артиллеристы так хорошо обработали немецкую оборону, что батальоны вступают без боя на высоту, которая еще вчера казалась недоступной. Здесь, на высоте, особенно ясно бывшее превосходство позиции противника.

За горой огромное гитлеровское кладбище. Мы еще не встречали таких кладбищ. Здесь несколько тысяч черных крестов. К кладбищу подходит офицер с палочкой. Узнаю в нем начальника оперативного отдела штаба дивизии майора Малкова. Вдруг у него из-под ног что-то выскочило… Мина! Я зажмурила глаза. Мина с шипением взвилась и шлепнулась об землю. Открыла глаза. Майор Малков спокойно стоит около черного гитлеровского креста. Стакан мины выскочил, а мина не взорвалась.

— Да, Гитлер, зарился ты на нашу страну, шел за чужой землей, вот и получил ее сполна. Владей! — говорит майор.

— Так ведь за чем пойдешь, то и найдешь, говорится в русской пословице! — смеются бойцы.

Опять знакомые картины. На нашем пути деревни, сожженные дотла, торчат лишь печные трубы да черные обуглившиеся стены домов. И всюду мины, мины, мины. Кругом пусто, ни одной живой души. Лишь в деревне Борки мы встретили четырех женщин и девочку в лохмотьях. Увидев нас, они заплакали. «Ах, родные, пришли, пришли! » — приговаривала старушка. Она обняла и поцеловала нашего самого маленького, восемнадцатилетнего автоматчика Костычева: «Сынок, сынок, спаситель наш, родной! » Костычев даже растерялся.

Мы поделились с женщинами своими продуктами, посоветовали есть сначала небольшими порциями, а то недолго и до греха после такой голодухи. А сами двинулись дальше.

Разведчики, не дожидаясь саперов, пошли вперед и в лесу на дорожном настиле подорвались на минах. Ранены начальник разведполка, командир взвода и шесть разведчиков. Убит разведчик Кириллов — друг ленинградского Саши.

Прибежали саперы с миноискателями. Старший лейтенант Бухарцев обнаружил какую-то замысловатую мину. Не допустил саперов, приказал всем отойти дальше. Его подбросило выше берез. Мы подбежали к Бухарцеву. Он прохрипел слова любимой саперной песни: «Там, где пехота не пройдет, пройдут отважные саперы». Потом отвернулся, застонал, затих.

Какие погибают люди!

Мы устроились на ночлег в сарае с сеном. Саперы продолжали работать. Они работали всю ночь до утра. Меня мучает мысль, что, в сущности, мы мало знаем друг друга. Что я знаю о своих товарищах? Не говоря уже о бойцах других подразделений, разведчиках, саперах, с которыми мы так крепко связаны. Даже в своей роте я не всех знаю. А ведь я теперь парторг. В дивизионной разведке у нас как-то больше было откровенных разговоров. Правда, и времени тоже.

Все спят непробудным сном. Успокаиваю себя тем, что тогда стояли в обороне. Сейчас другой ритм жизни, не до разговоров. Заснула и я. Совесть в свое оправдание всегда найдет себе лазейку.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒