На дальних подступах 12 страница

Взвод стрелков, хорошо знающий топографию Хорсена, включили в состав формируемого десантного отряда вместе с ротой 8–го отдельного батальона железнодорожных войск и 69 добровольцами из береговых баз подводных лодок и торпедных катеров. Осталось назначить командира десанта.

Жизнь показала, что мы сделали самый правильный выбор, назначив командиром десантного отряда Бориса Митрофановича Гранина, того самого Гранина, который командовал в финскую войну лыжным батальоном моряков, зимой, в сорокаградусный мороз, по льду Финского залива проник в глубокий тыл противника и, как было сказано в маннергеймовских газетах, «вызвал переполох в столице». Гранин первый прибыл с пушками на Ханко, ставил первую батарею, дал первый учебный залп и первый боевой залп, когда началась война. Это гранинцы сбили громадную вышку на Моргонланде. Лучшей кандидатуры, чем этот хороший артиллерист и организатор, смелый, решительный командир, хотя не без доли партизанщины, я не видел. Заместителем по политической части стал его же заместитель в дивизионе батальонный комиссар Данилкин, а начальником штаба капитан Федор Георгиевич Пивоваров, скромнейший человек, храбрый и умный, как его потом называли, «мозг отряда». Добавлю к этому, что Гранин носил полученный за финскую войну орден Красного Знамени, не столь уж часто встречавшийся в те времена, что создавало ему в глазах десантников особый ореол.

Этот десант был хорошо продуман и подготовлен штабом сектора береговой обороны, его операторами, командирами.

Весь день 9 июля наши самолеты бомбили Хорсен и соседние с ним острова. Береговые батареи вели огонь по тем островам, на которых нами были обнаружены батареи противника.

Вечером мне дали прогноз погоды на 10–е. Плохой прогноз. Я предупредил генерала Дмитриева, что, если погода будет нелетной, десант отложим — по замыслу наши истребители должны поддержать десантников при высадке, а также ударить по шлюпкам и катерам противника, если он начнет перебрасывать на атакуемые острова пополнение. Это была первая в моей жизни задуманная и осуществляемая десантная вылазка, первый наступательный бой.

Прогнозы синоптиков, к нашей радости, не подтвердились. Погода — летная, в три часа утра 10 июля все пришло в движение. Под прикрытием дымовой завесы, поставленной самолетами МБР–2, катера и буксиры с десантниками с разных направлений подошли к Хорсену. Предварительно артиллерия открыла по местам предполагаемой высадки и по минометной батарее на Хорсене огонь, самолеты МБР–2 сбросили туда же бомбы. Огонь батарей и бомбежку мы прекратили только тогда, когда наши десантные суда, прикрываемые истребительной авиацией, подошли к цели.

Десантники на подходах к острову прыгали в воду, на бесчисленные прибрежные валуны. Под вражеским огнем они вышли на берег и завязали бой. Рота железнодорожного батальона под командованием лейтенанта А. Н. Фетисова, подразделения отряда, возглавленные политруком Старохиным, старшиной Вербицким, сержантом Нечипоренко, ломая сопротивление противника, выбивали его с острова. В 4 часа 37 минут они заняли Хорсен и с ходу устремились на соседний Старкерн. Другая часть десантного отряда почти в те же минуты овладела островом Кугхольм.

За маленький Старкерн бой продолжался почти до шести утра. С близкого острова Порсэ к Старкерну подошли, не замеченные нашими истребителями, восемь больших шлюпок с резервом. Но гранинский отряд выбил врага и с этого островка, захватив в итоге ночного боя 28 пленных, пулеметы и все минометы, из которых противник обстреливал зенитчиков Медена, и, что было очень для нас важно, документы. Опрос пленных и эти документы подтвердили давнее донесение разведки: на полуострове Падваландет и прилегающих к нему островах находится 10–й полк маннергеймовской пехоты, входящий в состав особой ударной группы Ханко. Но задача его не наступательная, а оборонительная — это наше предположение в дальнейшем подтвердилось.

Итак, Хорсен отбит. Заняты два финских острова за пределами базы. Потери противника значительные. Наши летчики сбили самолет «Бристоль–Бульдог», пытавшийся помешать высадке десанта. Отряд, которому суждено стать гордостью гарнизона, существует.

Ошибка с Хорсеном исправлена. Мы теперь значительно улучшили положение на этом фланге. Противник, конечно, не примирится с неудачей, мы ждали его контратак.

Завязался теперь сложный узелок на этом новом участке фронта в районе Хорсена.

К исходу дня, в 22 часа 45 минут, 10 июля в базу прибыли из Таллина на торпедных катерах 71 и 121 в сопровождении катеров МО–142 и 133 командующий флотом вице–адмирал В. Ф. Трибуц и начальник тыла КБФ генерал–майор М. И. Москаленко. На Ханко все гремело, всюду рвались снаряды, с юго–западной оконечности полуострова доносился гул залпов батарей 29–го дивизиона, начавших контрбатарейную борьбу. Враг, обозленный потерей островов, бил по морскому и сухопутному аэродромам, по Хорсену, по городу, по переднему краю на перешейке и по батареям 30–го дивизиона на восточных островах.

В подвале на командном посту, развернув карты обстановки, я по требованию командующего флотом подробно доложил ему о положении базы.

Все попытки противника вклиниться в нашу оборону на сухопутном участке фронта провалились. Противник понес большие потери. На перешейке и соседних с ним островах действуют наши снайперы.

Вдоль фронта 8 осб противник выставил сильное боевое охранение: перед одним лишь вторым батальоном 335–го стрелкового полка стоят два маннергеймовских батальона, из которых один добровольческий, в нем финские шведы, и другой — кадровый из 55–го финского пехотного полка. Каковы силы противника в тактической глубине — мы пока точно не знаем.

По известным нам данным разведки штаба Северного фронта, на ханковском направлении находится 16–я германская пехотная дивизия. Но пока она нигде не отмечена. Шюцкоровцы из добровольческого батальона, взятые в плен бойцами 8–й бригады, ничего о такой дивизии не знают. Может быть, перед нами не 16–я германская, а 16–я финская дивизия?.. Установлено, что создана какая–то ударная или особая группа войск «Ханко». Необходимо уточнить боевой состав войск противника, действующих против нас. В островном районе на востоке захвачен памятный командующему некий остров Вальтерхольм, угрожавший соседней с ним батарее на Хесте–Бюссе. На Вальтерхольме мы выставили боевое охранение. На северо–западе, вернув Хорсен и захватив еще два острова, сейчас, несмотря на сильный огонь на подходах, мы доставили туда боеприпасы, продовольствие, колючую проволоку и саперов–инструкторов для помощи десантникам в строительстве оборонительных сооружений. Доложил я командующему и о состоянии нового оборонительного строительства на полуострове, а также о том, что дней через десять из подвала, где шел разговор, мы переедем в новый командный пункт, уже сооружаемый по проекту инженера–фортификатора Семена Евдокимовича Киселева в парке на берегу залива, между двумя скалами.

Командующий одобрил наши действия, но поставил совершенно новую задачу.

Противник, наступая на Карельском перешейке, создает угрозу непосредственно Ленинграду.

— Ваша задача, — сказал командующий, — оттянуть на себя как можно больше войск противника, своей активностью заставить врага усилить противостоящую Ханко группировку.

Я попросил увеличить подвоз в базу боеприпасов, продовольствия, горючего, главным образом бензина, и срочно прислать положенные береговым частям по табелям военного времени крупнокалиберные пулеметы ДШК.

Командующий обещал все наши просьбы удовлетворить. Можно было надеяться, что Митрофан Иванович Москаленко, как начальник тыла, ознакомясь с делами базы, разберется, чего нам недостает.

Утром 11 июля, после поездки по некоторым частям базы, мы сидели в том же подвале, слушая радио. По сообщению Советского Информбюро 9 июля наши войска оставили Псков. Так близко. Невеселые мысли лезли в голову. Владимир Филиппович был внешне спокоен. Разговор пошел неофициальный, я высказал все, что нас тревожило: и про морского противника, и о недостающих самолетах, и о торпедных катерах, которые нам теперь, когда начали действовать броненосцы и отмечаются в шхерах другие корабли и транспорты врага, так необходимы, но их нам не возвращают. Командующий все молча выслушал. Изменится ли что–либо, сможет ли флот нам помочь?

Отовсюду на КП поступали донесения о финских шлюпках и катерах с войсками, снующих севернее Хорсена, Противник спешно перебрасывал подкрепления на соседние острова, особенно на сравнительно крупный Гунхольм. Наши истребители уже не раз вылетали в тот район, штурмовали финские шлюпки и катера в заливе, топили их, эмбеэры сбрасывали на острова противника бомбы, финны открывали по нашим самолетам довольно организованный огонь из всех видов стрелкового оружия. С минуты на минуту мы ждали ответных действий, всю ночь на 11 июля и всю первую половину дня гарнизон базы ждал нападения.

В 14 часов 29 минут командующий флотом и начальник тыла на тех же торпедных катерах ушли с Ханко. Мы отправили с ними в Таллин и пленных, взятых в бою за острова. С каким сожалением я провожал уходящие маленькие корабли, так нам необходимые. Эх, оставить бы у нас хоть один из них…

Но надо, довольствуясь тем, что есть, выполнять новую задачу, поставленную командующим. Не в наступление переходить, такого приказа не было. Всю оборону надо сделать активной. Не ждать удара, мы должны сами наносить удары, используя все свои боевые средства.

Где, на каком участке прежде всего?

На перешейке, где еще не определены силы врага в его тактической глубине, надо добывать языков, документы, вести разведку, поддерживать снайперскую войну.

Активизироваться надо на островах, где фланги базы открыты и уязвимы. Сама обстановка подсказывала, упреждая атаки противника, наносить удары.

Пятерка наших истребителей, посланная 11 июля для штурмовки переправляемых на Гунхольм подкреплений, потопила девять больших лодок с солдатами.

Финны усилили артиллерийский обстрел города, аэродрома и только что занятых нами островов. В ночь на 12 июля они открыли огонь из орудий крупного калибра по батареям 29–го дивизиона, которые 10 июля удачно поддержали высадку гранинского десантного отряда.

За день до этого воздушная разведка обнаружила в районе острова Борге оба финских броненосца в охранении восьми катеров. Значит, заняв новую позицию в шхерах на северо–западе, броненосцы бьют теперь по нашим береговым батареям. Безрезультатно пока, но бьют.

Одновременно с этим противник высадился на Старкерне, выбил с него наше боевое охранение и снова ворвался на Хорсен. Отряд Гранина контратакой сбросил врага с Хорсена, но на Старкерне он удержался. Гранин вызвал огонь батарей своего дивизиона и с его помощью все же очистил Старкерн. Невелик этот клочок земли в шхерах, но для надежной защиты Хорсена он нам необходим, отдавать его нельзя. А удержать, не продвигаясь вперед, на другие соседние островки, трудно. Ведь первая группа противника, неожиданно ночью напавшая на боевое охранение Старкерна, прошла к острову под водой, там и плыть–то всего метров двадцать. Полуголые, с ножами в руках, нападающие вступили врукопашную, а в это время на островок высадилась и вторая группа. Уже после боя гранинцы нашли на Старкерне одиннадцать нагих трупов. Таковы особенности войны в шхерах, где острова расположены тесно — один к другому.

Конечно, и ночной огонь броненосцев, и попытка отбить острова на северо–западе взаимосвязаны. Скорее всего, огнем с моря по гангутским батареям противник намерен был отвлечь наше внимание от того, что происходит на Хорсене, еще не разгадав, что мы придаем этому направлению новое значение, как активному участку фронта.

Днем финны снова повторили последовательный обстрел города и всего полуострова сначала зажигательными, а потом, по вспыхнувшим пожарам, фугасными снарядами, отвлекая наши силы на борьбу с огнем.

Сам город был уже полуразрушен и почти пуст. Скоро и мы со штабом выберемся из него на новый командный пункт. Политотдел, типография, редакция газеты перешли в подвал штабного здания, там, где у финнов был полицейский участок.

На аэродроме начали строить блиндаж для летчиков и командный пункт. Чтобы форсировать это строительство, я приказал железнодорожникам дать на аэродром из своего богатого запаса шесть сотен шпал и какое–то количество рельсов для перекрытий.

14 июля противник снова захватил Старкерн. Это случилось в полночь. Гранин, не теряя времени, нанес ответный удар, разгромил врага; ночью, благо ночи еще стояли светлые, поднялись истребители и полетели на помощь Гранину. Маннергеймовцев с острова не выпустили: ни одна шлюпка не ушла, пять вражеских шлюпок с солдатами были расстреляны с воздуха и пулеметным огнем с берега.

Но пока мы только оборонялись, хотя и этим наносили врагу серьезный урон. Командующий же требовал от нас более активных действий. Да и не только командующий, весь ход военных событий побуждал нас к этому. Хоть и небольшие, но все же успехи на островах подняли боевой дух гарнизона, живущего уже почти месяц под огнем и в огне. Мы повсеместно чувствовали небывалую жажду воевать, помочь отсюда, издалека, Родине, отвлечь удары на себя.

После обстрела батареи Брагина броненосцем на мыс Уддскатан поехал бригадный комиссар Арсений Львович Расскин. Артиллерийские наблюдатели показали ему остров Моргонланд, где еще 25 июня батарея сокрушила железобетонную наблюдательную вышку и взорвала какой–то склад. Тогда остров опустел. Теперь в шестиметровый дальномер отлично видно было, что на Моргонланде возобновилась жизнь. Батарейцы заметили там в последние дни каких–то людей, движение, очевидно, противник восстановил на острове наблюдательный пост, позволявший ему просматривать и остров Руссарэ, и позиции брагинской батареи, и порт, и город, и, конечно, корректировать оттуда огонь броненосцев, скрывающихся в шхерах.

Расскин вернулся с мыса Уддскатан возбужденный. Батарейцы сумели доказать ему опасность такого соседства, и он настоял на высадке десантной группы на Моргонланд для уничтожения поста.

Я согласился. Приказал выделить для этой цели два катера МО и взвод краснофлотцев из резерва. Командиром назначили лейтенанта Шайгаша, комиссаром — политрука Роговца, оба пограничники. Больших сил мы выделить не могли, кроме того, остров находился в зоне огня наших береговых батарей и в случае нужды они в короткий срок уничтожат на нем все живое.

Арсений Расскин — он погиб в сорок втором году, уже на посту начальника политического управления Черноморского флота, — был очень молод и полностью сохранил комсомольский задор и неиссякаемую энергию южанина, вожака молодежи в Керчи. Когда–то он служил матросом на подводных лодках Тихоокеанского флота, ходил в дальние шлюпочные походы, в дни финской войны был комиссаром эскадры на Балтике. Как политический работник он был подготовлен хорошо, все время рвался в бой, как я ему ни доказывал, что нет нужды ему участвовать в схватке с врагом лично, его место, как одного из руководителей обороны, иное. Ничего не помогало. И на этот раз Арсений Львович решил сам возглавить десантный отряд и высадиться с ним на Моргонланд.

16 июля в час ночи катера высадили взвод и бригадного комиссара на остров. Гарнизон там оказался маленький, всего восемь человек, командовал ими лейтенант. Все они, не сопротивляясь, сдались в плен. Их погрузили на катер, забрали даже принадлежавшую посту шлюпку. Краснофлотцы уничтожили оптический дальномер, взорвали узел связи и все оборонительные постройки и вернулись на Ханко.

Пленные подтвердили, что наш снаряд 25 июня угодил в склад с морскими минами — потому и случился такой сильный взрыв.

Плененный лейтенант через некоторое время написал письмо к финским солдатам и офицерам, призывая их бросить оружие и не сотрудничать с Гитлером. Его письмо мы отпечатали листовкой и сбросили с самолетов над расположением противника. Письмо вместе с фотографией сдавшегося в плен лейтенанта обошло всю нашу центральную печать.

А в Хельсинки газеты в это время писали, будто «герои Моргонланда уничтожили 300 большевиков».

К месту стоит сказать, что наш политотдел систематически вел антифашистскую пропаганду среди вражеских войск. Пленные унтер–офицеры и командиры выступали на переднем крае с обращениями к соотечественникам через мегафон и по радио; их письма, размноженные в виде листовок, мы забрасывали за линию фронта; сыпались на голову врага и остроумные карикатуры московского художника Бориса Ивановича Пророкова — он служил в дни войны на Гангуте. Главной темой его рисунков и короткого текста на финском языке стал нелепый, неравный, обременительный для народа Финляндии союз Маннергейма с Гитлером.

Противник пытался вести контрпропаганду. Первая его попытка устроить радиопередачу на переднем крае 11 июля кончилась тем, что минометчики 8–й бригады сожгли домик с радиопередатчиком. Потом противник забрасывал листовки, обращенные персонально к командиру батальона Якову Сидоровичу Сукачу или, от имени Маннергейма, ко всему гарнизону. На такое «обращение Маннергейма» гарнизон Гангута ответил листовкой, составленной в духе письма запорожцев турецкому султану, так листовка и называлась — «Ответ гангутцев Маннергейму». Но это произошло значительно позже, глубокой осенью, когда мы остались совсем одни в глубоком тылу противника.

Итак, наблюдательный пост на Моргонланде разрушен вторично, его гарнизон взят в плен. Но броненосцы продолжают нас обстреливать.

Вечером 16 июля пришли три транспорта с очень ценными для гарнизона грузами — «Водник», «Соммерс» и «Веха», их сопровождал базовый тральщик 209–й. На одном из транспортов доставлены три 100–миллиметровые пушки и несколько десятков крупнокалиберных пулеметов ДШК, столь необходимых противодесантной обороне. В этом командующий флотом уже шел навстречу нашим просьбам. Не успели мы, поочередно вводя транспорты в порт, начать разгрузку, как по нашей гавани открыли огонь броненосцы. Они бьют издалека, из шхер, и мы не можем им противодействовать. Выход один — вывести на время обстрела транспорты на рейд, рассредоточить их там (на рейде ночью найти их нелегко), а по порту броненосцы могут бить вслепую, отлично зная его координаты.

Надо бы минировать район шхер, фарватеры, места стоянок броненосцев. Такое минирование запланировано флотом, но авиация КБФ перенацелена для действий на суше, она прекратила постановку мин, а минные заградители и другие корабли заняты на основных позициях. Пришлось использовать свои силы и свои слабые ресурсы мин. Катера Полегаева, беря на борт по две–три мины, ставили минные банки везде, где воздушная разведка отмечала появление броненосцев, в шхерах и вне шхер. Опять надо досаждать штабу флота просьбами — нужны мины и бензин.

В эти же дни мы решили улучшить позиции и в районе восточных островов, перед батареями 30–го дивизиона.

Артиллерия дивизиона Кудряшова часто вступала с противником в бой, помогая 8–й бригаде отбивать атаки на перешейке. Активно воевали 45–миллиметровые батареи на островах Бреншер и Куэн, ведя борьбу против батарей противника на островах. Вальтерхольм, как известно, мы захватили, но почти ежедневно минометы с других финских островов обстреливали позиции нашей батареи на Хесте–Бюссе. Я уж не говорю о положении маленького, меньше квадратного километра, острова Куэн, где на батарею лейтенанта Курносова обрушивался буквально град снарядов. Случалось, финны били по ней прямой наводкой, и все же батарея жила и отлично воевала.

Мы разработали план захвата ближайших к границе базы восточных островов Хесте, Лонгхольм, Вракхольм и Грислом, для чего сформировали второй десантный отряд. В него вошли исключительно добровольцы — матросы 30–го дивизиона и железнодорожных батарей. Опять, формируя отряд, мы почувствовали, что все хотят воевать не у орудия, не на катере, а с винтовкой или, что еще лучше, с автоматом в руке, лицом к лицу с врагом.

Численность отряда была определена в 160 человек, хотя желающих идти в десант оказалось много больше. Мы полагали, а данные разведки это подтверждали, что намеченные для захвата острова противника обороняют не более двух взводов. Генерал И. Н. Дмитриев, на которого было возложено общее руководство десантом, рассчитывал на внезапность. На всякий случай я приказал полковнику Н. П. Симоняку выделить три батареи полевой артиллерии для огневого содействия десанту, если обстановка того потребует.

Командовать отрядом было поручено майору Николаю Сергеевичу Кузьмину, начальнику штаба сектора береговой обороны. Сперва я был против его назначения — не дело посылать начальника штаба соединения командиром усиленной роты. Но сам Кузьмин и генерал Дмитриев уговорили меня — и этому старому командиру, из царских офицеров, которого еще в двадцатые годы я знал командиром дивизиона на форту «Риф», не терпелось пойти в бой.

Кузьмина на форту не любили. При первом знакомстве он и мне показался высокомерным, необщительным, взгляд колючий, усики явно старорежимные. Году в тридцать четвертом я встретил его в Ижорском укрепленном районе начальником штаба отдельного дивизиона: характер тот же, но презрения к окружающим уже нет. Меняются люди, менялись с годами и бывшие царские офицеры. На Ханко это, был уже совсем другой человек, служил он хорошо.

Политруком десанта был назначен Николай Кузьмич Тарасов.

Мы отказались от высадки на Хесте с юга или запада, где наша войсковая разведка отметила несколько дзотов. Высаживаться решили с севера, в тыл гарнизону острова, с тем чтобы после Хесте атаковать и захватить соседние с ним Лонгхольм, Вракхольм и Грислом, Как и при десанте в районе Хорсена, высадку должны были поддержать артиллерия и авиация. Перед истребителями штаб поставил задачу — не только помешать подходу резервов к намеченным для захвата островам, но и не выпустить оттуда неприятельские гарнизоны.

К вечеру 16 июля майор Кузьмин доложил, что все готово в его десантном отряде, и я дал приказ начать действия в ночь на 17 июля.

В три часа утра десантники под командой политрука Н. К. Тарасова завязали бой с гарнизоном на Хесте. Высадка была трудной. Политрук, раненный еще на подходе к острову, выскочил из катера в воду и увлек за собой моряков на штурм берега. Маннергеймовцы отчаянно сопротивлялись, воевали изобретательно, пользуясь коварными приемами. Одну группу наших краснофлотцев они остановили, подняв руки — сдаются. Когда краснофлотцы подошли ближе, «сдающиеся в плен» бросились в стороны: позади них стояли автоматчики, они открыли огонь в упор.

Всю ночь на Хесте горел лес, подожженный вначале нашими снарядами; едва наметился наш перевес в бою, враг сам стал поджигать лес.

Только через сутки после высадки кончился бой за Хесте. К этому времени отряд Кузьмина очистил от противника и три других острова. Убитых солдат и офицеров насчитали шестьдесят, не менее тридцати было уничтожено при попытке уйти с островов вплавь и на шлюпках, много оружия финны утопили, но и трофеи достались значительные: минометы, пулеметы, автоматы «Суоми», которые мы очень ценили, патроны, имущество связи, обмундирование.

У нас было убито 15 десантников, ранено 38, причем восемь тяжело.

Столь долгое и отчаянное сопротивление именно на Хесте объяснялось просто: там гарнизон состоял из кадровых финских пограничников. На других островах служили резервисты, воевавшие, как мы уже убедились, без особого рвения.

Этот бой обезопасил 130–миллиметровую батарею на Хесте–Бюссе: теперь она была надежно прикрыта нашим сильным гарнизоном на захваченных четырех островах.

Противник пока не пытался восстановить здесь положение, и потому бои десантного отряда на восточных островах на этом закончились.

Разумеется, тут же последовала обычная месть за успех десанта — обстрел города, порта и ханковского леса зажигательными и фугасными снарядами.

Транспорты, разгружать которые нам мешал вечером 16 июля огонь финских броненосцев, привезли запас зажигательных снарядов. И мы тоже решили выжигать на переднем крае противника лес. Ответили им тем же, точно копируя их приемы: сперва — удар зажигательными снарядами, через полчаса — фугасными по тому же району. Только нам, конечно, приходилось экономить боезапас, не роскошествовать.

А летчики, ведя тем временем непрерывную разведку и поиск противника на западе и северо–западе, сочетаемую с воздушными боями и штурмовкой, приносили тревожные вести о нарастающей с того направления угрозе.

В районе городка Вестервик на Падваландете — скопление плавучих средств. В районе острова Кимито — три канонерские лодки и шесть боевых катеров. В районе острова Эрэ — три моторно–парусные шхуны, охраняемые восемью катерами.

К этому острову вылетели шесть истребителей И–16 Михаила Тарасовича Леоновича на поиск броненосцев, но нашли там другие корабли. По нашим истребителям огонь из крупнокалиберных пулеметов открыли катера.

Леонович вступил в бой. Шесть раз заходили его истребители, штурмуя катера противника. Все восемь катеров они расстреляли, все три шхуны зажгли. Опять отличился Алим Байсултанов, с присущим ему мужеством штурмовавший шхуны. Крупнокалиберные пули изрешетили весь его самолет, он потерял половину руля глубины; было повреждено шасси. Алим Байсултанов все же долетел до Ханко вместе с товарищами и сумел благополучно посадить израненный самолет.

Разведывательные полеты помогали нам неусыпно следить за приготовлениями противника на северо–западном фланге. Опрос пленных, а также изучение захваченных в бою секретных документов позволили нам определить силы врага.

Мы установили, что в период между 10 и 14 июля противник создал так называемую «ударную группу Ханко» для действий на сухопутном фронте. В ее составе: 13, 14 и 55–й пехотные полки, 11, 21 и 31–я пограничные роты, 12–я и 39–я артиллерийские роты, саперный батальон и отдельная саперная рота. Учитывая, что перед фронтом бригады кроме батальона 55–го пехотного полка был и отдельный шведский добровольческий батальон, а на полуострове Падваландет — 10–й пехотный полк, общая группировка противостоящих нам войск противника составляет почти две дивизии. Кроме того, пленные с островов Хесте, Лонгхольм, Вракхольм и Грислом показали, что накануне нашего десанта гарнизоны всей восточной группы островов были усилены батальоном, прибывшим из города Хамина, численностью до тысячи солдат, с ротами пулеметной и минометной.

Значит, наша активность на островах вынудила противника опасаться за свои фланги. И когда 19 июля мы получили от командования с Большой земли предупреждение о двух дивизиях, сосредоточенных в районе Ханко, нас это не застало врасплох и не встревожило, мы к этому были подготовлены и успели проделать большую, если не сказать колоссальную, работу по созданию сильной обороны. Большую, но еще не всю. Еще многое надо было достроить и построить, укрепить, перевести под землю, организовать.

На складах артиллерийского отдела тыла базы накопилось несколько тысяч унитарных патронов для 100–миллиметровых пушек. В 30–м дивизионе действовала одна батарея этого калибра. Генерал Дмитриев предложил использовать доставленные 16 июля сотки для создания новой, 3–й железнодорожной батареи. Нужны три новые четырехосные платформы, годные для использования в качестве транспортеров, и несколько крытых вагонов под боезапас и для личного состава будущей батареи.

С тех пор как прекратилось железнодорожное сообщение с Ленинградом через Финляндию, в базе осталось достаточно подвижного состава.

Генерал Дмитриев, поддержанный штабом базы, привлек к строительству батареи и позиций для нее специалистов не только из нашей железнодорожной артиллерии, но и таких замечательных инженеров, как Семен Евдокимович Киселев и его коллега Николай Семенович Котов, начальник инженерной службы сектора береговой обороны. Я подписал приказ о сформировании железнодорожной батареи в„– 10 и установке пушек на платформах. Командиром назначили лейтенанта М. Е. Шпилева с острова Граншер, комиссаром политрука Н. Гашева. Помощником командира лейтенанта Я. Т. Самойлова. С других батарей береговой обороны отобрали 80 краснофлотцев и старшин на эту батарею.

Лейтенант Шпилев вспоминает, что отбором людей майор С. С. Кобец занимался сам, заставляя прижимистых командиров расставаться не с худшими, а с лучшими специалистами. Мы придавали этому делу большое значение, рассчитывая, что будущий бронепоезд Шпилева, как это и оказалось на практике, сможет вести эффективную контрбатарейную борьбу, прикрывать аэродром, взлет и посадку истребителей, в пределах дальности уничтожать катера, баржи, корабли противника. Инженеры Киселев, Котов и лейтенант Шпилев отлично справились с установкой корабельных систем на железнодорожные платформы, со всеми монтажными и маскировочными работами, с подбором и оборудованием четырнадцати огневых позиций — все это выполнили сами батарейцы под непрерывным артиллерийским огнем за двадцать дней. Мы с нетерпением ждали, когда 10–я вступит в строй.

19 июля прилетели два СБ для действий против броненосцев и других кораблей, скрывающихся в шхерах. Авиация флота уже несколько раз наносила по ним мощные бомбовые удары. СБ нашли у острова Хегсор броненосец, стоящий на якоре. При сильном огневом противодействии зениток они сбросили бомбы, но в цель не попали. На следующий день СБ летали дважды, одной бомбой зажгли вражеский эсминец, двумя потопили транспорт, но броненосца не нашли. Надо снова организовать разведку.

Вечером в тот же день на разведку вылетели на «ишаках» Леонович и Геннадий Цоколаев, лейтенант, один из самых замечательных наших летчиков. Броненосца они не нашли, но, атакованные истребителями противника, вступили в бой и сбили каждый по одному «Фоккеру–Д–21».

Пока мы решили использовать СБ для удара по району Вестервика, где скопилось много десантных судов и была обнаружена нами сильная противовоздушная оборона. Два СБ и семь наших истребителей 24 июля пробомбили этот район, вызвали сильный пожар, а потом и взрыв на острове Сюдланд, где стояла вражеская батарея. После налета туда ходили наши разведчики–истребители. Вестервик горел, дымом окутало и остров Сюдланд. Разведчикам пришлось принять воздушный бой. Лейтенант Овчинников сбил истребитель «фиат».

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒