На дальних подступах 10 страница

— Моя семья первой войдет на корабль.

Симоняк удовлетворенно кивнул головой.

Начальник штаба Максимов быстро доложил собравшимся, сколько мест предназначено на каждое соединение.

Эвакуация членов семей с Ханко началась. Потом мы убедились, что все наши меры были своевременными.

В 7 часов 52 минуты поступило приказание командующего флотом начать воздушную разведку. Долгожданное решение! Наконец–то повязка с глаз снята. Девятью, хотя и тихоходными, гидросамолетами можно вести воздушную разведку на ближних подступах к базе. И мы ее немедленно начали.

В 8 часов 48 минут два МБР–2 вылетели на выполнение нашего первого разведывательного задания.

Но недолго продолжался наш праздник: в 8 часов вечера 23 июня командующий КБФ приказал передислоцировать 81–ю авиаэскадрилью на южный берег в Таллин. Нам оставили только одно звено старшего лейтенанта Игнатенко — три самолета МБР–2. Не густо.

Меня, естественно, волновало: что еще могут отобрать у нас? Очевидно, катера?

И я не ошибся.

В 12 часов 10 минут 22 июня мы прослушали с женой и дочерью выступление В. М. Молотова по радио и попрощались. Проводить свою семью на судно я не смог.

Выход турбоэлектрохода назначили на 18 часов. Для его защиты от возможных атак подводных лодок, появление которых все время отмечали посты наблюдения, я запросил у командующего флотом эсминец. С воздуха решили прикрыть турбоэлектроход истребителями нашей 4–й эскадрильи, пока единственной; остальные эскадрильи 13–го полка, хотя война началась, все еще не возвращались с южного берега. Очевидно, еще не было закончено их перевооружение.

За два или три часа до отплытия ко мне в штаб пришел капитан турбоэлектрохода, если мне не изменяет память, Степанов. Он ознакомил меня с ходом погрузки. Я спросил его: откуда командующий флотом узнал о задержке рейса? Капитан объяснил: как только ему стало известно о задержке (а узнал он об этом только 21 июня), он, естественно, дал радиограмму в Ленинград в свое пароходство. В результате комфлота сначала меня выругал, а потом приказал делать то, что и надо было сделать. Уйди турбоэлектроход 21 июня пустым, на Ханко осталось бы еще две с половиной тысячи женщин и детей. А позже эвакуация стала делом сложнейшим и опаснейшим.

Я сообщил капитану, что судно будет сопровождать эсминец «Смелый». Капитан сказал, что эсминец вызвали зря — подводные лодки такому судну не страшны, так как его скорость на переходе будет не менее 20 узлов. Это, конечно, звучало несерьезно.

В 18 часов 27 минут 22 июня турбоэлектроход с двумя с половиной тысячами пассажиров на борту, в сопровождении эскадренного миноносца «Смелый», покинул Ханко.

Катера командира ОВРа Полегаева предварительно пробомбили глубинными бомбами акваторию, отгоняя вражеские подводные лодки — они, вероятно, стерегли выход турбоэлектрохода. Летчики охраняли наших жен и детей с воздуха.

Переход заливом до Таллина кончился благополучно. В 20 часов 30 минут эсминец «Смелый» на подходах к Суропскому проливу подсек параваном мину. Она взорвалась в параване. Гитлеровцы уже успели выставить минные заграждения.

Значит, мы правильно сделали, что вызвали эсминец.

Несколько раньше турбоэлектрохода ушел в Ленинград пассажирский поезд. Ушел пустой.

Финны, пропустив пассажирский поезд через границу, тут же разобрали железнодорожный путь. Значит, больше поездов не будет. Путь на Выборг перерезан.

Через 40 минут после выхода турбоэлектрохода, т. е. в 19 часов 07 минут 22 июня, гитлеровские самолеты сбросили бомбы на базу торпедных катеров. Но зря. Все шесть торпедных катеров, еще стоявших на Ханко, мы рассредоточили накануне по другим бухтам. И все же оказалось, что эту первую, причем безрезультатную, бомбежку мы, по существу, прозевали: зенитные батареи открыли по самолетам огонь после того, как те сбросили бомбы, истребители так и не поднялись. В чем же дело, мы ведь активно готовились к войне?!

Конечно, следует прежде всего как можно быстрее разъяснить каждому бойцу, что мирное время кончилось, мы — на войне, побеждает только тот, кто лучше подготовит себя и свое оружие к бою. Эту задачу я и поставил перед политическими работниками.

Ну, а для себя сделал и другой вывод.

Границы базы определены так, что посты Воздушного наблюдения и оповещения связи (ВНОС), расположенные буквально рядом с охраняемыми объектами, не могут заблаговременно обнаружить подход самолетов противника, дать возможность вовремя ввести в бой все средства ПВО базы. Но границы не изменились. Надо искать выход и при таком положении. Прежде всего в максимальной боеготовности, самой беспощадной требовательности к подчиненным и к себе. Мобильность, молниеносная реакция — вот наше оружие. Первый налет — не последний. Каждый должен готовиться к отражению сильного и, надо полагать, жестокого врага. Надо закапываться в землю. В базе осталось более трех с половиной тысяч женщин и детей. Их надо скорее вывозить, используя все возможности, и в первую очередь каждый транспорт, который доставит в базу пополнение наших запасов продовольствия, обратным рейсом надо отправлять раненых, женщин, детей.

Бригаду Симоняка перестал снабжать Ленинград. Я был вынужден приказать начальнику тыла базы Куприянову принять все части ЛВО и центрального подчинения на все виды снабжения.

На границе пока спокойно. Финляндия как будто не воюет. Но немецкие бомбардировщики базируются в Финляндии, там фашистские войска, а западнее Ханко Финляндия уже разорвала соглашение с Советским Союзом, заключенное в Москве 11 октября 1940 года. По этому соглашению Аландские острова, принадлежащие Финляндии и закрывающие вход в Ботнический залив, финны обязались полностью разоружить. Но в 1941 году еще до вступления в войну с Советским Союзом на стороне гитлеровской Германии Финляндия Маннергейма начала вооружение Аландских островов, разорвав тем самым советско–финский договор. Известно, что в Турку и ближайшем к Аландским островам финском порту Раума для выполнения этой задачи финны сосредоточили свои войска, военно–морской флот и торговые корабли. По данным того же Юрга Майстера, в течение 22 июня 1941 года пять тысяч солдат и офицеров, 24 миномета, 55 полевых пушек и 14 береговых артиллерийских орудий были переброшены на Аландские острова. Их вооружение финны закончили 1 июля 1941 года, к этому времени весь финский военно–морской флот уже передислоцировался в опорные пункты западнее Ханко. Вот почему мы и наблюдали в последние дни перед войной необычайное оживление на морских путях к Турку и в шхерном районе западнее Ханко. Оказалось, нами были замечены не только перевозки двух германских дивизий в Турку, но и подготовка, и переброска финских войск на Аландские острова. Финны сумели хорошо замаскировать эту важную операцию, мы на Ханко ничего, конечно, не знали, какие идут перевозки. Мы только отметили движение конвоев. Знал ли смысл этого движения штаб флота, знал ли, что Аландские острова вновь вооружены Финляндией, мне неведомо. Думаю, что не знал, иначе мы были бы в какой–то степени предупреждены.

После того как финны разобрали железную дорогу, я приказал ставить мины на заранее намеченных участках переднего края.

Был разгар светлых ночей, темного времени — ни минуты. Минировать местность за противотанковым рвом невозможно. Симоняк заминировал противотанковый ров. Участки, скрытые от наблюдения противника, были заминированы полностью.

В ночь на 23 июня корабли КБФ приступили к постановке минного заграждения на линии Ханко — Осмуссаар в устье Финского залива. Железнодорожные батареи и торпедные катера должны теперь быть готовыми к выполнению своей основной задачи — обороне северного фланга этой минно–артиллерийской позиции.

В ночь на 23 июня разведчики сообщили, что севернее нашего острова Хорсен, а именно на финских островах Гунхольм и Эльхольм, сосредоточен один пехотный полк с высадочными средствами.

Разведывательное донесение серьезнейшее. Если это верно, базе угрожала опасность атаки в самый ее центр, в город и порт. Противник мог, обойдя Хорсен, легко его занять, так как на этом острове находился всего лишь один взвод 270–го стрелкового полка. Захватив или обойдя Хорсен, противник, конечно, нападет на остров Меден, на четырехорудийную зенитную батарею 76–миллиметровых пушек старшего лейтенанта Н. П. Титова, а дальше… А дальше путь на пляж между мысами Копнесудд и Крокудд, очень удобный для десанта. Высадка на пляже целого полка создала бы непосредственную угрозу городу и порту. В случае успеха противник разрезал бы силы, обороняющие полуостров.

Рассмотрев карту и проанализировав положение, мы с начальником штаба и с начальником оперативного отделения решили, что донесение разведчиков не может соответствовать реальной действительности. В самом деле: как может противник на двух маленьких островках в шхерах разместить целый полк!..

Надо все как следует проверить.

Но наряду с этим решением анализ обстановки натолкнул меня на простейший, но печальный вывод: кроме меня, в базе нет лиц, на которых возложена ответственность за оборону нашей территории. Ну, а если противник начнет высаживать на полуостров воздушные десанты?

Мы же считали, что на рубеже стоят гитлеровские части, а у них уже есть опыт воздушно–десантных операций. Тем более что полуостров удобен не только для выброски десантов парашютных, но и посадочных, хотя бы в районе высохших озер и на нашем аэродроме. Это нам трудно было подбирать взлетно–посадочные полосы, скрытые от наблюдения противника и его артиллерийского огня, как мы в этом вскоре убедились. Но противник, хорошо зная территорию Ханко, мог при артиллерийской поддержке с материка и с моря найти отличные пункты для приземления, если, разумеется, мы не предусмотрим любую такую возможность и не обеспечим падежного противодействия. Словом, надо срочно принимать меры и в этом направлении.

На базе кроме меня было два командира соединений: командир 8–й бригады, которому подчинена половина всех бойцов, составляющих гарнизон полуострова, и комендант сектора береговой обороны. Сектор надо усилить двумя–тремя строительными батальонами.

Проведя на карте прямую линию, соединяющую мыс Копнесудд на севере с островом Тальхольмарне на юге, я разделил всю территорию Ханко на два участка обороны и поручил начальнику штаба Максимову и начальнику оперативного отделения Теумину срочно подготовить организационный приказ.

Первым участком — от границы на перешейке и до проведенной на карте разграничительной линии — будет командовать полковник Симоняк; вторым участком — комендант сектора береговой обороны генерал–майор Иван Николаевич Дмитриев, только что назначенный к нам на должность, которую прежде занимал врид командира базы А. Б. Елисеев, а после его отъезда — начальник артиллерии базы С. С. Кобец.

К месту будет, пожалуй, сказать немного о генерале И. Н. Дмитриеве. Меня обрадовало, что к нам, как только началась война, сам попросился этот опытный артиллерист, до того — начальник морского научно–испытательного полигона. Я знал его давно, еще с двадцатых годов, как очень серьезного партийного работника. В 3–й артиллерийской бригаде на форту Красная Горка он был секретарем партийной комиссии. Перейдя после учебы в академии на строевую работу, он сохранил в себе многие качества партийного работника послереволюционного времени. Не помню, чтобы Иван Николаевич был когда–нибудь рассержен, вышел бы из себя, невнимателен к подчиненным. Всегда ровный, твердый и строгий, он обладал острым и трезвым умом, хорошей памятью и мог, когда нужно, одной точной и справедливой репликой обезоружить спорящего с ним человека. Кроме того, приятно было, что генерал Дмитриев считал Гангут — уже в самом начале войны — почетным местом службы, передовой великого фронта.

Максимов и Теумин ушли готовить организационный приказ, а через несколько минут начальник связи капитан Самойленко доложил мне еще одну тревожную новость. В 1 час 18 минут наши радиостанции перехватили сигнал, переданный в эфир открыто на финском языке: «Начинать, начинать, начинать, согласовать с германским командованием».

Что обозначает этот сигнал, мы, конечно, не знали. Финны что–то должны начать. Войну с нами, что ли?..

Так проходила ночь на 23 июня.

Рано утром на командный пункт базы в этот осточертевший мне подвал приехал командир погранотряда майор Губин. Он доложил о случае, только что происшедшем на границе.

К шлагбауму утром вышел пограничный наряд, возглавляемый начальником заставы в Лаппвике младшим лейтенантом С. С. Зинишиным, в составе старшего сержанта И. А. Сафонова и пограничников Н. И. Ляшенко и Г. Ф. Лысухи. Наряд всегда присутствовал при передаче с финской стороны продуктов для гарнизона. По специальному соглашению с финским правительством гарнизон военно–морской базы Ханко ежедневно получал из Финляндии в счет межгосударственных расчетов молоко, мясо и другие продукты. Подойдя к шлагбауму, наряд заметил торжественно шествующего к границе финского пограничника, сопровождаемого солдатами в немецкой форме. Финский пограничник сказал:

— Рус, молока вам больше не будет.

И тут же вместе с немцами ушел.

Из будки, находившейся на финской стороне, вышли к шлагбауму два унтер–офицера — финн и немец. Один из них вынул из ножен нож, провел им по горлу и погрозил ножом в нашу сторону.

Мы с Губиным посмеялись, но задумались. Значит, и финны, и немцы даже не скрывают теперь, что они в союзе и что на нашей границе стоят германские части. Не следует ли из этого вывод, что скоро они начнут и более решительные действия.

В третьем часу дня 23 июня из штаба бригады поступило донесение: на нашем левом фланге, в районе Согарс, 13 офицеров под прикрытием двух взводов солдат производили с 13 часов до 14 часов 30 минут рекогносцировку. Форма одежды — не финская. Опять на границе немцы?..

Поздно вечером 23 июня на ближайший к острову Хесте–Бюссе финский остров Вальтерхольм высадились финские солдаты с трех шлюпок. Очевидно, это был взвод.

Соседство для нашей батареи не страшное, но командиру батареи капитану Колину и политруку Митину надо подумать об обороне своего тыла — через штаб я дал соответствующее приказание командиру 30–го дивизиона капитану Кудряшову.

24 июня организационный приказ был готов и подписан. Все становилось на свои места. Были определены не только границы участков и лица, ответственные за оборону этих участков, но и многочисленные строительные, железнодорожные и специальные части обрели своих командиров.

Командир второго боевого участка получил значительные силы, достаточные для обороны и ликвидации угрозы — возможной высадки противника, так озаботившей нас.

Днем 24 июня доставил для нас груз транспорт «Сомерин», накануне вечером из Таллина пришла плавучая мастерская «Серп и молот». Тоже с грузом. Похоже, начальник тыла флота напрягал все силы, чтобы увеличить столь необходимые нам запасы, используя для этого в качестве транспорта даже плавмастерскую. Разгрузив транспорты, мы отправили на них с полуострова еще около двух тысяч женщин и детей. Эвакуированные благополучно прибыли в Таллин.

Вечером 24 июня я получил радиограмму начальника штаба КБФ контр–адмирала Ю. А. Пантелеева. Он сообщил мне приказ командующего флотом: утром 25 июня прикрыть истребителями Ханко налет скоростных бомбардировщиков военно–воздушных сил флота на аэродромы Турку. К этому времени на наш аэродром сели еще шесть самолетов — пушечные И–16 под командой капитана Леоновича. Начальнику штаба базы я приказал выполнить приказ командующего и поднять утром в воздух все наши истребители. Коменданту сектора береговой обороны — открыть 25 июня в 8. 00, то есть одновременно с бомбежкой, артиллерийский огонь и уничтожить на островах Моргонланд и Юссаарэ наблюдательные вышки; с этих вышек финские наблюдатели, а значит, и немецкие, с ними сотрудничающие и, видимо, контролирующие своих союзников, просматривали и фиксировали не только приход и уход каждого корабля, но и наблюдали за всем, что делается на рейде, в гавани и в порту Ханко и на рейде Твярминне. Зенитным батареям участка ПВО майора Г. Г. Мухамедова и батареям 343–го артиллерийского полка 8–й бригады майора И. О. Морозова было приказано сбить вышки на сухопутной границе и соседних островах, с которых контролировался каждый наш шаг, на перешейке и далеко за ним.

Вести с фронтов доходили скверные. Гитлеровцы вели гигантское наступление. На Балтике немцы вышли уже к Либаве и окружают ее. Порт и военная гавань Либавы — под обстрелом батарей противника. Ленинградский округ преобразован в Северный фронт. Генерал–лейтенант Попов — командующий фронтом.

Наступило 25 июня. С начала войны я взял за правило ночью бодрствовать. Так поступали все на базе. Отдыхали поочередно днем. Сперва было трудно, потом привыкли. И вот около трех часов ночи, или утра (не знаю, как правильнее сказать, ибо в конце июня в наших широтах день — круглые сутки), мне принесли оповещение по флоту о начале войны с маннергеймовской Финляндией. Оповещение было помечено: 02 часа 37 минут. Теперь все ясно.

Тотчас мы передали это оповещение командирам боевых участков и нашего резерва.

Около семи часов утра над базой прошли в направлении Турку 54 наших скоростных бомбардировщика. Мы подняли с аэродрома обе эскадрильи истребителей, часть которых отправилась сопровождать СБ, большая, разумеется, часть, а одно звено И–153 осталось барражировать над городом и портом — все в соответствии с тем приказом командующего флотом, который был нами получен вечером 24 июня через начальника штаба КБФ.

Как мне позже стало известно, удар по аэродромам Финляндии, на которых фашисты сосредоточили большие силы своей бомбардировочной авиации для налета на Ленинград, наносили одновременно бомбардировщики двух флотов — Балтийского и Северного, и бомбардировщики армейские — Северного фронта. Эта совместная воздушная операция, в которой посильно участвовали и гангутские истребители, преследовала цель упредить, сорвать подготовленный противником массированный бомбовый удар по Ленинграду. Операцию проводили по приказу Народного комиссара обороны СССР Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Она достигла успеха — удар по Ленинграду был сорван.

Вскоре после прохода над Ханко к Турку большой группы скоростных бомбардировщиков, прикрытых гангутскими истребителями, до нас донесся гул бомбежки. Далеко, там, где находился порт и аэродромы Турку, поднялись гигантские облака пыли и дыма.

Одновременно с бомбежкой мы нанесли артиллерийский удар. С мыса Уддскатан батарея лейтенанта Брагина гранинского дивизиона открыла огонь по вышке финнов на острове Моргонланд. После третьего залпа вышка была сбита. Одновременно мы увидели и услышали взрыв большой силы: похоже, наши снаряды попали в склад боезапаса на острове. Потом выяснилось, что действительно снаряд угодил в склад мин, сосредоточенный финнами на Моргонланде.

Батареи 30–го дивизиона открыли в это же время огонь по вышке на острове Юссааре. Вышка рухнула и загорелась. Артиллеристы, видя, что солдаты пытаются горящие бревна растащить, усилили огонь и не дали погасить пожар.

Зенитчики и артиллеристы 8–й бригады сбили все наблюдательные вышки на островах и на границе. Противник был на первых порах ослеплен.

Вскоре пришел Арсений Львович, очень довольный успехами утреннего налета. Он, оказывается, ночью послал группу краснофлотцев с трактором, чтобы свалили тот обелиск с благодарственной надписью маннергеймовцев палачу фон дер Гольцу. Хорошо сделали, надо этот гранит использовать для строительства дота на пляже.

В тот день финские батареи обрушили на базу сильный артиллерийский огонь. Батареи крупного калибра, в основном 152–миллиметровые, били по центру города.

Город после эвакуации почти пяти тысяч женщин и детей казался пустым. Многих его жителей мы переселили за городскую черту. Но в нем еще остались магазины, склады, почта, госбанк, госпиталь. Мы понесли первые потери. Надо все выводить из города, все в лес и под землю.

Ханковская артиллерия вступила в контрбатарейную борьбу.

В 13 часов 45 минут фашистская авиация снова нанесла по порту Ханко удар. На этот раз ее вовремя встретили огнем наши зенитки и наши истребители.

Утром 26 июня мы узнали, что Финляндия официально объявила Советскому Союзу войну и тут же усилила удары по Ханко. Число финских батарей, бьющих по полуострову, значительно возросло. Теперь уже стреляли не только с островов Стурхольм и Мээн, расположенных севернее полуострова за Хорсеном. Теперь били и с востока, с островов за бухтой Твярминне, и с северо–востока, с островов на левом фланге нашего переднего края.

Мы — в кольце артиллерийского огня.

Глава восьмая

В огне и под огнем

Именно так можно охарактеризовать первые недели войны на полуострове. Наш гарнизон все 164 дня обороны жил под жестоким огнем. Но в первые дни и недели — не только под огнем: в огне, в дыму, в пожарах, еще не успев все спрятать под землю.

В те дни сразу обнаружилось коварство маннергеймовской военщины, нарушившей мирный договор в час его заключения.

Финское правительство, по договоренности с Советским Союзом, определило срок аренды Ханко на 30 лет. Смысл создания базы был ясно зафиксирован в договоре: оборона от агрессии входа в Финский залив. С таким расчетом строилась и береговая артиллерия, и вся база: против угрозы с северо–запада, запада и юго–запада, то есть против угрозы с моря. Все наши сухопутные сооружения носили ясно выраженный оборонительный характер.

В каком же положении оказалась база?

Границы арендованной территории определены явно не в нашу пользу. Площадь базы — 115 квадратных километров при протяженности от перешейка до западной оконечности 22 километра. Артиллерия того времени, даже полевая, имела дальность огня порядка 22вЂ“25 километров. Значит, на арендованной территории не было ни одного квадратного метра, недосягаемого для артиллерийского снаряда. Финское правительство, передав нам полуостров, тотчас окружило его своими артиллерийскими батареями с востока, с северо–востока и с севера. А если учесть, что оба финских броненосца береговой обороны «Вяйнемяйнен» и «Ильмаринен», имевших на вооружении 254–миллиметровые пушки, находились западнее Ханко, то получалось, что база — не только в артиллерийском окружении, но и под перекрестным огнем береговых и корабельных орудий. Так оно и случилось в первые же недели войны.

Но не только артиллерия била по Ханко. Начиная с 26 июня по островам, по нашим гарнизонам били несколько десятков минометов — германскими минами калибра 81 миллиметр. Готовясь к войне против СССР, маннергеймовская Финляндия получила от гитлеровской Германии много современного оружия и боеприпасов.

Таким образом, сдавая нам полуостров в аренду, маннергеймовцы старались сделать все от них зависящее, чтобы свести на нет возможности базы в обороне устья Финского залива. А мы не отстояли нужных для обороны географических границ, не позаботились заранее о более выгодных рубежах.

Оперативное значение будущей базы на Гангуте было настолько велико, что даже в стратегическом плане «Барбаросса» она нашла свое место. В этом плане было сказано, что военно–морскую базу на Ханко должны уничтожить финские вооруженные силы.

На самом деле Гангут военно–морской базой в полном смысле не стал. Оперативно подчиненный нам дивизион подводных лодок забрали из базы накануне войны. На второй день войны отозвали 81–ю эскадрилью гидросамолетов МБР–2, кроме одного звена. В течение первого месяца войны ушли из базы и последние шесть торпедных катеров бригады Черокова.

На аэродроме Ханко находилась только 4–я эскадрилья капитана Л. Г. Белоусова, хотя оставался у нас и штаб 13–го истребительного авиационного полка. В первый же день войны две эскадрильи 13–го полка были размещены на аэродроме Лаксберг для защиты Таллина, как главной базы флота, а половина эскадрильи капитана Леоновича прилетела к нам вечером 24 июня, накануне бомбежки аэродромов Турку.

Вернусь к артиллерийскому окружению базы. В первые дни войны превосходство противника в артиллерии не сказывалось: противник постепенно вводил в действие свои батареи. Он начал с систематических обстрелов города, порта, полосы обороны 8–й стрелковой бригады и островов. 26 июня он впервые обстрелял наш сухопутный аэродром. Вскоре все батареи врага открыли огонь и вся наша территория оказалась под обстрелом.

Как потом выяснилось, противник с разных направлений использовал против гарнизона Ханко 31 батарею калибра от 76 до 203 миллиметров против наших 17 батарей калибра от 76 до 305 миллиметров. Кроме того, против нас в течение двух с лишним месяцев, до дня гибели одного из финских броненосцев, действовали 254–миллиметровые орудия «Ильмаринена» и «Вяйнемяйнена». Таково соотношение артиллерии противника и базы.

27 июня после кровопролитных боев окруженный с суши гарнизон Либавы вынужден был оставить город. 29 июня финские войска начали наступление на Ленинград на Карельском перешейке. 30 июня гитлеровцы вышли на рубеж реки Даугава и 1 июля заняли Ригу. Балтийский флот потерял две важные военно–морские базы. Как быстро наступают немцы. Неужели наши войска не смогут их остановить?.. Мы надеялись, ждали, верили: скоро их там остановят. А пока надо здесь, на полуострове, сделать все, что в наших силах, укреплять каждую пядь, всюду, где только можно, наносить врагу урон, оттягивать его силы на себя, сковывать его действия на Балтике, в Финском заливе. Мы считали, что теперь, после потери Либавы и Риги, значение нашей передовой военно–морской базы, позволяющей подводным лодкам действовать в Балтийском море, возрастет. Ведь и запас торпед на наших складах значительный, есть чем воевать, было бы кому нести эти торпеды в бой!..

Уже в те дни я почувствовал, как хорошо подобран гарнизон базы, какими замечательными людьми выпало мне счастье командовать. Всего месяц я находился на полуострове, не всех еще хорошо знал, но в бою люди познавались быстро. Сразу же проявились высокие боевые качества дивизионов береговой артиллерии капитана Гранина и капитана Кудряшова и отличная выучка, боеспособность частей бригады полковника Симоняка, обладавших бесценным опытом войны на финском фронте.

Под огнем противника гарнизон еще более энергично продолжал строить оборону. Саперы подразделения 8–й бригады заминировали весь передний край на перешейке и островах, установили великое множество управляемых фугасов и фугасов натяжного действия — в этом они были большими умельцами и выдумщиками. Война с финнами научила их усложнению минных полей, пользованию ловушками, сюрпризами.

Минированию, как это ни странно звучит, помогли пожары, повсеместно возникшие от вражеских зажигательных снарядов. Дело в том, что неожиданным союзником саперов в те дни стал ветер. Западный ветер, который гнал на противника дым от горящего леса. Противник старался обнажить нашу оборону, выжечь лес. Конечно, пожары надо было тушить, и их тушили. Но, зажигая дымовые шашки на пожарищах, саперы создавали такую плотную дымовую завесу над передним краем, что противник не мог следить за местом установки минных полей.

Мы постарались в эти дни все укрыть под землей — все пушки, все автомашины, весь боезапас, вывезти из города и рассредоточить все наше имущество. Строить, закапываться — это стало боевой задачей дня, хотя для этого нам не хватало материалов.

27 июня вернулся из Таллина начальник нашего штаба, вызванный туда в штаб флота. Он привез распоряжение заместителя Народного комиссара Военно–Морского Флота СССР Ивана Степановича Исакова прекратить капитальное строительство. Это значительно усиливало базу. Освобождались инженерные и строительные батальоны, личный состав которых мы могли теперь полностью использовать для обороны. Кроме того, прекратив строительство капитальное, мы могли использовать для текущих нужд обороны все строительные материалы, технику, людей, расформировать строительные организации и в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета от 22 июня провести и на Ханко мобилизацию.

Для перевода частей береговой и противовоздушной обороны на штаты военного времени нам требовалось пополнение — почти тысяча человек. Из Таллина нам прислали только триста запасных. Остальных мы могли теперь мобилизовать у себя, призвав на военную службу рабочих и специалистов расформированных строительных организаций. Это позволило нам значительно усилить инженерные части самой базы и стрелковой бригады. Всех, кого мы не могли использовать на полуострове, надо было вывозить в Таллин вместе с теми семьями, которые мы еще не успели отправить.

В течение ближайших дней мы в основном закончили эвакуацию. Повторяю: в основном, потому что позже нашлась еще не одна семья, тайком оставшаяся на полуострове.

Мы использовали любую оказию, любую посудину, приходящую к нам из Таллина или Кронштадта, — ни одно судно не уходило в обратный рейс не загруженным До предела. Эвакуация семей военнослужащих и людей, работавших на полуострове по вольному найму, прошла благополучно — без потерь.

В городе еще находился наш военно–морской госпиталь.

25 июня, в час нашего первого артиллерийского налета на наблюдательные вышки противника, полковник Симоняк быстро вывел свой госпиталь в лес, в расположение бригады. Правильно поступил Николай Павлович, он обеспечил медикам бригады условия для успешной борьбы за жизнь раненых бойцов.

А вот наш госпиталь, размещенный в зданиях бывшей финской гимназии, некуда было выводить.

После первого же обстрела города госпиталь принял раненых. Обстрелы с каждым днем становились все продолжительнее и ожесточеннее — до четырех тысяч снарядов и мин ежедневно падало на полуостров. Раненый человек уже душевно травмирован, при повторном обстреле нервы не выдерживают, он начинает метаться, искать укрытия. Да и врачи, зная, что над головой только потолок да крыша, не могут спокойно работать, они тоже не железные. Что–то надо было придумать. Но что? Как укрыть, защитить такое большое учреждение, как базовый госпиталь?..

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒