|
|||
Странное лицо
– Мы! А! Мы! А! Мы! А! – Чего мычишь, как корова? Говори: «мы». – Мы… – Теперь – «а». – А. – Сложи… – Мыа. – Дура! Не «мыа», а «ма». Говори: «Мы». Олег открыл глаза. Можно было и не смотреть, на будильник: семь часов, раз начался «урок внеклассного чтения». Он надел пижаму, достал из‑ под кровати гантели, нехотя помахал ими и пошел умываться. Проходя мимо занимающихся, он состроил улыбку. – Доброе утро, Катерина Иосифовна. – Мы… доброе утро… Мы. Да что же ты дура такая! – Послышался звук, как будто на сковороду шлепнулся кусок теста. – А‑ а‑ а‑ а‑ а‑ а‑ а!.. Из соседней комнаты, застегивая брюки, вышел Павел Игнатьевич и рявкнул: – Молчать! Тудыт и обратно! Повторять за мной: «Мы»! – Доброе утро, Павел Игнатьевич. – Доброе утро, Олег! Мы! Хозяин сел по другую сторону своего чада, и вся картина стала напоминать иллюстрацию к сказке Льва Николаевича Толстого «Три медведя». Медвежонок Света не перешла во второй класс из‑ за чтения. В ее кудрявой головке никак не может уложиться умопомрачительная задача: почему при сложении «мы» и «а» получается «ма», а не «мыа». На улице шел редкий теплый дождь. Небо было мохнатое. Молоденькие яблоньки во дворе стояли застывшие, неподвижные, словно вылепленные из воска, но в их неподвижности чувствовалась внутренняя настороженность. «Будет сильный дождь, – подумал Олег. – Дождливое лето – к урожаю…» Он помылся до пояса из прибитого к палке ржавого умывальника прямо под теплым дождем, вытерся в сенях толстым шершавым полотенцем и пошел одеваться. «Внеклассное чтение» закончилось, и все «медвежье семейство» завтракало, издавая сложные звуки. В общем хоре первую скрипку играла Катерина Иосифовна, обсасывающая большую кость. Огромная, краснощекая, она сидела на двух табуретках, положив на стол голые руки, цветом и размером похожие на мраморные колонны, и заливалась: – Сыв‑ в‑ в‑ чв‑ ча! Сыв‑ в‑ в‑ ча‑ ча! – Ыв! Ыв! Ыв! – вторил ей глава семейства. Молодежь не отставала от родителей. Второй год Олег стоял на квартире у старшины в отставке Куликова. В общем‑ то это было дружное и счастливое семейство. Имелось только одно «но», которое омрачало жизнь Павла Игнатьевича и Катерины Иосифовны. У них рождались одни девочки. Почти каждый год «тяжелела» Куликова и неизменно разрешалась очередной «матрешкой», как звали родители свое потомство. Когда ночью раздавалась трубная команда Катерины Иосифовны: «Матрешки! На ведро! » – от топота босых ног стонали половицы. Самой младшей было год и восемь месяцев, старшей, Наденьке, шел двадцать пятый. – Приятного аппетита, – сказал Олег. – Сыв‑ ча! – дружно ответили Куликовы. Олег посмотрел на часы. Черт побери! Сегодня он запаздывает. Яичницу жарить уже некогда. Придется ограничиться одним кофе. Мысль о кофе была ему приятна. На остановке он увидел всех, кто ездил этим автобусом, за исключением толстяка с хозяйственной сумкой. Он прибежит в последний момент. – Запаздывает, – сказал Олег вместо приветствия обычную фразу про автобус. – График, называется, – как всегда охотно откликнулась худая женщина с накрашенными губами и сбившейся прической. – То друг за дружкой ходють, то как провалились. После этой тирады должен появиться автобус. Он не заставил себя ждать. Стуча зонтами и отряхиваясь, остановка «Роща» расселась по местам. Шофер включил скорость, но трогать не спешил, так как сейчас из‑ за угла дома должен выскочить толстяк с хозяйственной сумкой и завопить: – Стой! Стой! Наконец толстяк прибежал. Теперь все в сборе. Автобус взревел и стал набирать скорость. Следующая остановка – «Интернат». Здесь сойдет молчаливая загадочная дама в модном платье с молчаливой загадочной девочкой, а влезут две старушки‑ подружки с кошелками, полными хлеба. Эта остановка, как и «Роща», тихая. А вот на следующей – «Гараж» – в автобус ввалится толпа веселых чумазых шоферов. Они займут заднее сиденье, будут задирать девушек и препираться с водителем из‑ за билетов (автобус без кондуктора). Пассажиров следующих остановок Олег не знал. Их было слишком много. Это был серьезный, молчаливый народ, в основном работники мясокомбината. Сегодня Олегу удалось занять свое любимое место: во втором ряду от заднего сиденья. Оно сильно возвышалось над остальными и было каким‑ то уютным. Олег про себя называл его «креслом космонавта». Над головой вдруг зашипело, заклокотало, потом что‑ то со страшной силой дунуло, и нечеловеческий голос возвестил: – Инт… а‑ а‑ ттт! Такой голос, наверно, будет у архангела Михаила, когда он объявит конец света. Загадочная дама потянула за рукав загадочную девочку, они шагнули вниз и исчезли. Над ступенькой появилась сначала одна кошелка с хлебом, потом другая. Кряхтя и подсаживая друг друга, в автобус влезли подруги‑ старушки. Они, как всегда, стали состязаться в благородстве, кому из них брать билет. Больше никто на этой остановке не садился. Шофер хотел уже закрывать двери, но в это время на ступеньку прыгнула девушка в прозрачном плаще. – Уф, – сказала она. – Еле успела! Все головы повернулись к задней двери. Олег тоже посмотрел. Рыжая челка. Зеленый глаз. Звякнул о дно кассы пятак. Гусев вдруг вспомнил, что еще не брал билет. Он сунул руку в карман, но обнаружил там лишь металлический рубль. – Кто разменяет рубль? Никто из пассажиров не пошевелился. Почему‑ то такие вопросы всегда остаются без ответа. – Граждане, кто разменяет рубль? – уже безнадежным голосом повторил Олег. – Я вам возьму, – сказала девушка. Стукнула монета. – Вот, пожалуйста. – Спасибо… – Олег почувствовал себя очень неловко. – Я отдам… Разменяю… Вам на какой остановке выходить? – Обязательно, – засмеялась девушка. – А то обедняю. Старушки осуждающе покосились на них. В автобусе было не принято громко разговаривать, а тем более – брать незнакомому человеку билет. Снова зашипело над головой и рявкнуло: – Гар‑ р‑ р‑ р‑ жжжж! Чумазые шоферы тоже были удивлены, увидев новую пассажирку. Они даже вели себя необыкновенно спокойно. Чинно расселись на заднем сиденье и принялись разглядывать чудо в целлофановой упаковке. На следующих остановках девушку притиснуло прямо к коленям Олега. Только тут он спохватился, что не уступил ей место. Хотел встать, но теперь уже делать это было как‑ то неловко. Она так и простояла рядом всю дорогу, касаясь коленками его коленей. От нее пахло духами, грибным дождем и хорошо приготовленным кофе (уж в этом деле Олег знал толк! ). Он незаметно рассматривал девушку. Обыкновенная модная девчонка, из «скороспелок», что уже в седьмом классе начинают носить короткие платья, капроновые чулки со «стрелкой», подкрашивать губы и писать загадочные письма популярным артистам. Если бы не лицо… Только вблизи он заметил, какое у нее лицо… Он уже где‑ то видел его. До самой конечной остановки Олег напрягал память, но не мог вспомнить, где видел это лицо.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Товарищ Куликова, что вы можете сказать о своем квартиранте Олеге Гусеве? К. И. КУЛИКОВА: – Тьфу! Нет у меня больше квартиранта! Не поминайте про ево! Выгнала я вашего Олега! Вещи в кладовке заперты! СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Почему вы его выгнали? К. И. КУЛИКОВА: – А потому, что он моралист. Верите, товарищ сыщик, мы к нему как к сыну родному относились… СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Я не сыщик, а работник уголовного розыска. К. И. КУЛИКОВА: – Извиняюсь… Пятнадцать рубликов всего брали за такую комнату. Не верите, пройдите, полюбуйтесь, не комната, а конфетка. И за стол с собой сажали, будто своего, ни копеечки не брали. Гусем угощали, а он, гусь‑ то, нынче на рынке попробуй укупи. Полы мыла, рубахи его паршивые стирала, а он наплювал мне в очи за мою доброту. Водку глыгал да девок ночевать приводил. А у нас дочь взрослая в доме. На таксах прямо к нему девки приезжали. Пьяные – в дрызину. Опять же мне забота – молоком их отпаивать, словно прынцесс каких. Сердце у меня доброе, товарищ уголовник, другая давно бы распоперла… тудыт его и обратно… СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Были ли у вашего квартиранта товарищи? К. И. КУЛИКОВА: – Девки прямо на таксах к нему приезжали. До утра с ними в комнате хороводился. А у меня дочь на выданье, товарищ уголовник. Дома ни одно воскресенье не сидел. Как развиднеется, так он шасть – и является ночью, пьяный. СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Вы не помните по именам тех, кто к нему приезжал? К. И. КУЛИКОВА: – Еще не хватало, чтобы всех б… я запоминала. СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Не приносил ли Гусев домой чужих вещей, каких‑ либо ценностей? К. И. КУЛИКОВА: – Приносил. Кохту я у него раз бабью подглядела да бусы. Деньжищ у него, товарищ уголовник, было видимо‑ невидимо. Во всех карманах напихано. Пиво прямо ящиками домой волок. СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Я не уголовник, а работник уголовного розыска. Сколько Гусев уже не был дома? К. И. КУЛИКОВА: – Просим прощения по своей темноте. Со вчерашнего утра шастает. СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Не заметили ли вы в его поведении в последнее время чего‑ нибудь необычного? К. И. КУЛИКОВА: – Еще больше глыгал, чем всегда. К моей Натке подкатывался, да вовремя по рукам дали. СЛЕДОВАТЕЛЬ: – Как вы считаете, мог Олег Гусев совершить преступление? Например, убить человека? К. И. КУЛИКОВА: – Допрыгался, субчик! Мог, товарищ… как вас там. От него всего ожидается… Он уж однова убил… Мальца мово убил…
|
|||
|