Бегство из Карстулы

Сменился век, я становился все крепче и мудрее. В конце зимы поолностью прекратил ходить за спиртным в Пюлькёнмяки. Вместо этого раз в неделю ходил к своей прятке наполнять жбанр кузнеца, а данные им деньги оставлял себе.
Когда снег растаял и дороги стали лучше, я исполнил свой план. Когда кузнец в очередной раз во время пьянки попытался поколотить меня, я посадил его в горн так, что его молескиновые штаны задымились. Он побежал к берегу и бухнулся в озеро, его жена осталась во дворе причитать «Боже праведный». Я, не оглядываясь, отправился по просёлочной дороге. А нужно было бы посмотреть, потому что Пени пошёл за мной, чего я не заметил.
За три дня я прошагал через Мултиа до Кеуруу, тщательно прячась в лесу от идущих навстречу редких путников. Меня никто не видел до самого побережья Пяйянне, где возле причала стояли суда. Вид для выросшего в глухомани был ошеломляющий. Суда, вёсельные лодки и люди с покалжей, шум, суета. Мне повезло и я попал подручным кочегара на пароход, ходивший по внутренним маршрутам.

Тогда мне было без трёх месяцев десять лет, но экипажу судна я сказал, чт о мне двенадцать. Для кочегара у меня в качестве гостинца был жбан самогонки., тот самый, который кузнец не успел выпить по пути в озеро. Собственноручно выкованной финкой я нарезал нам для закуски засоленноё мною щуки, и вскоре первое в моей жизни трудовое соглашение было заключено. Прежде чем судно отошло от причала, в толпе показался Пени и прыгнул на борт.

Назывался этот колёсный парход «Элиас Лённрот», и перевозил пассажиров, дрова и прочий товар с одних причалов северного Пяйянне на другие. По сравнению с работой в кузнице эьта работа была лёгкой, хотя в деньгах я получал совсем мало. Самым важным для меня было иметь пропитание на каждый день, откладывать деньги понемногу и побольше видеть людей и окружающий мир.
В Кеуруу мы поменяли судно. Мне удалось уговорить взять меня помощником механика на пароход «Кайма», а Пени – судовой собакой. «Кайма» был пароходом, построенным пару лет назад на верфи Вахла в Варкаусе. Два лета мы курсировали между Ювяскюля и Короспохья. Зимой я был работником в доме механика. У механика Пиирайнена был крючковатый подбородок и колючие глаза, голова без единой волосинки, но густющая борода. Он был профессионалом и в том смысле, что заставлял работника выполнять всевозможные работы и даже чуть больше. В похмелье Пиирайнен мог быть сердитым, но таких моментов было мало.
Под котёл единовременно забрасывалось с пару кубов полуметровых поленьев. Паровой двигатель «Компаунд» был до приятного мощным. Котёл принимались разогревать уже за день, лучше было даже за сутки, так что во время навигации работы у меня хватало. Я понял, что пар поочередно давил на поршень то в верхней его части, то в нижней. Пиирайнен объяснил, что грани коленьев вала были спроектированы так, что постоянно была в действии какая-то фаза в циркулировании пара и именно поэтому двигатель работал так ровно.
В подходящий момент по прибытии в Вяяксю мы с Пени завербовались на пароход «Хопеасалми», который шёл забирать господ из местечка Лахти, едущих на лето в Кеурусселькя. Среди едущих был владелец усадьбы Холлола, надворный советник и депутат парламента Август Феллман. Он был так богат, что поговаривали будто он собирается купить автомобиль, или как там его называют.
Надворный советник говорил по-шведски, но так громко и чётко, что я понял, что он осуждает генерал-губернатора Бобрикова, о котором и у экипажа было своё собственное мнение. Этот большой рюсся был, по их мнению, поглотителем Финляндии. Так я уже в молодости заметил, что народ и господа могут в каких-то вопросах быть одного и того же мнения.

В семье была шведскоязычная работница. Родом с Аландских островов, звали Юлва. Мне только что исполнилось двенадцать, а Юлва была на шесть лет меня старше. Я был, как уже сказано, на вид старше своих сверстников, а она, прямо говоря, слишком ребячливая, так что мы были словно созданы друг для друга. Она очень удивлялась форме моей левой ноги и хотела потрогать её. Общего языка у нас не было, но удивительный образом природа и в этом вопросе направляет на правильный путь. Я потерял свою девственность с Улвой где-то в районе канала Калккистенканава, где мы были вынуждены в течение нескольких часов ждать пока через шлюзы пропустят сплавляемые брёвна. В Кеуруу мы нежно распрощались и знаками пообещали найти друг друга позднее. Но так никогда и не произошло. Жаль.

В эти летние ночи я принял серьёзное решение отправиться с Пяйянне в большое плавание. Юлва стала теперь моей вдохновительницей, поэтому моей целью стали Аланды, где, по словам моряков, было больше всех в империи судов, бороздящих океаны. После множества этапов, которые здесь описывать не стану, я ухитрился вместе с Пени через Турку добраться до Марианхамины только для того, чтобы констатировать, что финноязычных здесь не жалуют, не говоря уже о трудоустройстве.
Ничего, не беда, как говаривали в нашей стороне. Я стал глухонемым владельцем собаки, которому язык не нужен. Доверительности прибавляла деформированная нога. В качестве глухонемого я сгодился для выполнения тяжёлой работы у рыбаков и фермеров в небольшой островной коммуне Йомала. От моего положения глухонемого была ещё и та польза, что люди вокруг меня говорили без стеснения обо всех своих делах.
Тяжелее всего было сношаться с садком. Когда мы шли с рыбаком Алваром Эриксоном в Стокгольм продавать рыбу, я должен был часами стоять рядом с лодкой и дергать за верёвку от рыбного садка, где хранилась рыба, чтобы вода в садке сменялась и рыба была живой до окончания торговли.

У Эриксона была жена Саллю, намного его самого моложе, которой настолько было жалко увечного глухонемого, что мне уже через полгода пришлось из тех мест убраться. Алвар подторапливал меня. К счастью моему и Пени, в руки ему попался дробовик, а не винтовка, из которой били тюленей.
К этому дню мне уже исполнилось тринадцать лет и шведским я владел на разговорном уровне. В Марианхамине никто, похоже, уже не помнил прошлогоднего хромого и безъзяыкого парня, так что я легко получил место на шхуне «Фенниа», которая только что вернулась из Австралии. На борту уже был для следующего рейса приготовленные брусья и другой лесоматериал, в котором, видимо, нуждались на другом конце света. А также небольшая партия лисьих шкур для продажи на аукцион в Роттердаме.

Капитаном судна был неприветливый мореход Эмануэль Карлссон, у которого у самого был когда-то такой же пёс, так что и Пени получил место судового пса. Но в моём языке было ещё столько несовершенства, что я рассчитывал на место матроса, но сразу же по отправлении из порта я заметил, что стал поварёнком. Возражать я не стал. Главное, что передо мной открывался мир.

Рейс чуть было не сорвался сразу же в начале, когда штурман, бывший родом из кустави, во время своей вахты посадил судно на мель недалеко от Фингрундета. В Копенгагене груз сняли, судно поставили в док, а после ремонта снова загрузили. Штурман был заменён на пользующегося дурной славой Петтерсона из Скооне. Ещё в экипаж входили матрос Лёф и Абрахамсон, оба из Хоутскари, младший матрос Малм из Парайнена, юнга Бьёрко из Маарианхамины, и я, поварёнок из Карстулы, хотя остальные считали, что я из коммуны Йомала.

В качестве кока я должен был уметь готовить самые разнообразные блюда, но экипаж был в начале рейса рад даже картошке и солёной салаке, а также некоему подобию супа из картофеля и репчатого лука, приготовление которого я усвоил на кухне у Саллю Эрикссон. Умел я готовить также и ячменную кашу, которая томилась на углу плиты в тихие ночные часы. По пути в Копенгаген я научился варить чай таким образом, что он нравился капитану Карлссону. Я упражнялся также в приготовлении мясного супа, в котором использовалось вяленое мясо, а также фасолевого супа, который особенно нравился экипажу.
Капитан Карлссон приказал по воскресеньям подавать на стол суп из изюма, для чего его жена загрузила трёхмесячный запас сухофруктов, который боцман то и дело подтыривал себе на десерт, а я ничего не мог с этим поделать. Так же делал иногда и я, когда мои молодые кишки начинали урчать от голода.
Помимо приготовления еды, мне приходилось мыть посуду солёной водой, поддерживать чистоту на камбузе, убират ься в капитанской каюте и в каюте боцмана, стирать полотенца и колоть дрова из старых брёвен, которые хранились в сухом месте под палубой. От предыдущего кока мне достался тупой топор, но благодаря урокам кузнеца Ряйхи я смог его наточить.
Кто угодно мог помыкать поварёнком, даже юнга, хотя был старше меня всего на год-два. Когда нужно было идти откачивать воду, стоять за штурвалом или управляться с фок-мачтой на носу, когда судно ложилось на новый курс, =, подъём мог быть в любое время суток. Как я скучал по ттёплому машинному отделению парохода! С самого первого дня меня брала досада за то, что я не нанялся на пароход, пусть даже и меньшего размера, даже на такой, который ходит в ближайших водах. Единственным утешением было то, что если всё предстоящее удастся и дули бы попутные ветра, весной мы были бы уже в Кейптауне, о котором в Маарианхамине рассказывали истории одна другой увлекательней.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒