43. Говорит Ящер

Я помогу. Я великий смертный бог, знающий о равнодушии и законе все, не то что те, будущие недоделанные бурдюки с жидкой больной кровью; я помогу этим жалким, суетливым, недалеким созданиям. Я выведу их из беды, спасу их мелкие жизни, не сохранив своей, драгоценной. Нет, не за счет нее, за счет своей не стал бы. Но я умру, хоть и велик. Выскочка Перун займет мое место, и даже имя мое изоврут людишки, перемешают в дырявом решете своей памяти с именем Велеса, а что этот пузатый лентяй против меня!

Я все видел. Последнюю битву, последний пир, последнюю свою пьяную сытость и последнее счастье оцепенения за ней. А они, немощные волхвы – что? Они малы, пусть живут. Я знаю, кто им нужен. Я знаю, как отомстить за вещего князя тому трусливому князьку, Игорю, посягнувшему на мою добычу. Людишки не захотят мстить за себя, я сделаю это за них, с их помощью, но не их слабыми руками безвестных волхвов. Я возьму человечка знатного и хитрого, молодого и жадного, великого среди людей, почти как я меж богов, но тайно великого!

Они, мои подопечные волхвы, не догадаются, слишком простодушны, беспомощно добры, значит, бесполезны. Куда им вершить судьбы государства, которого еще и нет. Я, я займусь этим вместо них, передвигая людишек, как драконьи зубы, мои зубы, по песчаному берегу. Пусть на память о сегодняшней битве десять, пятнадцать веков спустя люди в Ладоге ищут на песчаной отмели продолговатые светло‑ коричневые драконьи зубы, пусть верят, что они принесут им счастье! Правда, принесут – тем, кто верит. А стало быть, помнит меня, великого! Я отомщу этим нынешним богам‑ новоделам!

Мой человек, тайно великий (пусть невелик годами, да ум – не от возраста, а постареть человек успеет), послужит гибели Игоря от дикого племени древлян, живущих в лесах. Мальчишка показал мне, мне одному, они не успели разглядеть, пока бежали по моей реке. Никто не догадается, что это он, мой человек, подстроил, убил трусливого и жадного князя, а досужие разговоры стихнут. Гибель Игоря, тело его, разодранное могучими вязами, – значит, новая сеча! Княгиня, которую они пока еще называют на славянский манер Прекрасою, а не урманским именем Ольга, данным при рождении – этого они никогда не узнают, – затеет другую сечу из любви к убитому мужу. Жаль, не выпью там!

Мой человек погубит и сына младшего князя, великого воина Святослава с длинными усами, в нужный час оставит его, бросит перед неисчислимым врагом на порогах реки, еще большей реки, чем моя; и будет новая брань, новая кровь – не выпью‑ у!

Мой человек погубит оговором внука жадного князя, во рву, под стенами Овруча, мстя за собственного сына, поздно рожденного, – и новая война, моря крови, ласковой, сытной – не мне!

Я сделаю так, что завистливый князь Игорь сам возвеличит моего человека почти до себя, сделает вторым Я. Я, я сделаю. Я дорого заплачу: мой человек будет верить богу‑ выскочке, меня отринет. Это ли не цена?! А они, эти людишки, эти болтуны и мечтатели, не догадаются! Всё для того, чтобы спасти их. Ну и отомстить по моему вкусу тоже. За мое будущее ниспровержение отомстить. Я, великий, спасу их шкурки, их оболочки, вместилища нектара, который не опробую. Пошлю им человечка, мелкого, как они, чтоб смог вывести их к тому, моему, тайно великому. Я спасу их, потому что, о Мой Я, как трудно признаваться самому себе, высочайшему судье, я – Я люблю их. И вдруг – я не вижу, увы, не вижу и не знаю больше того, что показал Сновид, так ли это будет, не знаю, – вдруг эта постыдная любовь, этот мой великий нечаянный позор привнесет туда, в тот мир, новую любовь. И любви станет больше, а значит, больше станет сечи, брани и войны. Больше станет крови.

– Пусть ты, Щил, прав – кому здесь ходить? – нараспев повторила Либуша, присаживаясь на выползший наружу корень березы, темный и блестящий, как спина гивоита. – А! Вот идет, кто таков?

Из лесу к ним направлялся верткий человечек в серо‑ зеленой длинной рубахе, расшитой узором кривичей. Был он тощий, чернявый, с широкими щеками и ртом, колени же так резво сгибались, что казалось, вместо одного шага он делал три. С любопытством оглядел лежащего без памяти отрока, признав Вольха за старшего, спросил строго:

– Что ищете в ловлях княгини Ольги? Не с переметами ли пришли птиц промышлять? А то не на яблоневые ли сады княгини нацелились, на румяную душистую ранетку, не копать ли воровать молодые отводки яблони думаете?

Гудила шагнул вперед, прикрывая пузом нескорого на ответ Вольха:

– Прости, мил человек, не знали, что княгиня здесь охотится. Какие переметы, мы и повадок‑ то птичьих не ведаем, куда нам, мы люди простые; не из этих мест. И яблок у нас вдоволь, разве не таких сладких, да своих. Заплутали, случайно забрели с Нево‑ озера…

Либуша вскочила, словно ее голодный овод из травы ужалил, наступила Гудиле на ногу мокрым сапожком – не распускай язык! Не хватало, чтоб незнакомец догадался, откуда они. Не ровен час, из города Ладоги дошли вести о беглых волхвах, умысливших заговор против князь‑ Игоря. А какой у них заговор – лишь предупредить светлого князя Олега хотели, да не успели, так помыслили. И думали‑ то не согласно, всякий о своем.

– Не кличь дружинников, погоди! Рыбаки мы, – Щил затараторил, надеясь сбить вертлявого кривича с толку. – Рыбаки, как есть рыбаки. Тюленя у нас в этом годе пропасть, в море толком не сбегаешь, пусто в море. Усатый тюлень сига пожрал, малька пожрал. А рипуса – нет, рипуса не тронул, рипус мелко ходит, у самого берега, тюленю не достать. Сиг – это да, рыба важная, спесивая, сиг себя с малька понимает, гуляет на глубине. Вот сига тюлень и пожрал. А рипус разве рыба? Так, баловство.

– Где же ваша лодка, рыбаки? Далековато от реки в лес забрались, перепутали сушу с водой, что ли? А это кто у вас? Больной, да? Не похоже, вон, розовенький… Почему нательного пояска на нем нет? Как можно человеку без пояска! Может, вы колдуны? Не то оборотни? А этот не успел еще перекинуться, застрял меж зверем и человеком.

Вертлявый начертил охранительный знак и отшатнулся, но заметно было, что на самом деле не испугался, так, кривляется, играет с ними, как, бывает, молодая ворона играет с листом вяза, ветром подхваченным.

Вступила Либуша, поводя серыми глазами, потряхивая серьгами:

– Беда у нас, лодка на подводный камень напоролась, весла выронили, понесло нас, едва не потопли. Это младший братик мой, насилу вытащили, нахлебался, бедный, воды, в себя никак не придет, – Либуша всхлипнула и погладила Сновида по голове, гибко наклоняясь и загораживая спящего от хитрого кривича.

– Ай, беда, – согласно посочувствовал человечек, – одежу верхнюю водой смыло, вижу. Поясок сам собой развязался… Помощь вам нужна, пойти за подмогой разве? Хозяин мой неподалеку охотится, с княгининого соизволения.

– Помоги, мил человек, мы подождем. Скажи хозяину, у нас и заплатить есть чем, – Гудила заволновался, кровь прилила к щекам, мягкому носу. – А отрок в самый раз оклемается, оденем мы его сейчас, не думай, одежа подсохнет, и оденем. А лошадка твоя где? Неужто пешим охотишься? Как звать хозяина‑ то? Кто будет? Из княгининой дружины, никак?

Вольх, неприметно переступая, попытался пробраться за спину вертлявого, чтобы удобней напасть, изготовился. Тот резко обернулся, заговорил серьезно и властно:

– Не балуй! Нечего вам бояться ни меня, ни хозяина. Он вас не выдаст князю Игорю. У нас не слыхать, что на Нево‑ озере делается, потому никто не хочет слушать. У нас свои правила. Те, что княгиня Ольга установила. Ждите меня. Дождетесь – не будет ничего худого, клянусь березой! – и обернулся к дереву как кривич, не как урман.

Береза шумит листьями, ветвями, перевитыми не полотенцами‑ убрусами, как завивают священные деревья в Ладоге, а узенькими разноцветными ленточками, принимает клятву. Либуша, напряженно вслушиваясь, смотрит мимо вертлявого, прикусывает от усердия большой палец. Улыбается растерянно Вольху, протягивает руку Гудиле. Те шумно и с облегчением вздыхают, понимают: не слышит Либуша опасности в мыслях кривича. Вертлявый человечек, не прощаясь, спешит обратно в лес – девять шагов вместо одного, серо‑ зеленая рубаха сливается с листвой, исчезает за стволами. Трава звенит на разные лады, пряча крохотных гусляров‑ кузнечиков за упругими сочными стеблями, легкий ветерок без труда перекидывает туда и обратно тяжелых стрекоз, небо выгибается, обнимает голубой рукой поляну и людей вместе с нею.

– Диво какое, – Гудила еще не верит в спасение. – Давай, Вольх, мы вместе с найденышем ноги в руки – и подале отсюда. Да не спит мальчонка давно, не спит – притворяется.

Дир отрицательно мотает головой:

– Так говорю вам, останемся здесь и поищем возможности предупредить князя Олега о предательстве угрюмого Игоря. Речь не только о жизни его самого, что ему: он уйдет на Поля Счастливых Сражений, это лучше, чем дряхлеть здесь. Старость тяжела воину что в нищете, что в золотых палатах. Но судьба князя – судьба народа. Если предать и обмануть князя, народ тоже будет предан и обманут. Бул поможет… Надо Була оповестить.

Либуша всплескивает руками, удивленно оглядывается на Гудилу, призывая того в свидетели:

– Бул сам предатель, неужто не догадался до сих пор? Вертлявый кривич обронил между слов золотую бусину: за нами погоня, все окрестные города оповестили. Только ты слушать не захотел, – женщина фыркает, как кошка, и тащит гребень из косы, изготавливаясь убеждать, как умеет: волхвованием.

– Когда бежали из землянки, ты почему‑ то не спросил, куда это друг запропал. А сейчас что? Оправдание нашел?

– Напасти, как навьи, они когда и для пользы случаются, – Щил снова краснеет, на этот раз от собственной убежденности. – О чем мы ссоримся? Не иначе, злыдень наши тени перебежал. Мы же все решили одинаково и согласно, только, дело такое, чтобы гладко вышло, надо сейчас сбежать. Не нравится мне этот вертлявый… А там посмотрим, может, и не стоит предупреждать никого из людей. Князя, к слову… Рисковать опять же… Богам‑ то скажем, вот пусть боги сами и разбираются. Это ведь их проблемы, дело такое. А мы, может, еще домой вернемся как ни в чем ни бывало, когда о нас забудут…

Женщина не к месту вздыхает:

– Как там без ворожеи Либуши Середка обходится, ей мужа воротить надо… Как сама молодая княгиня? Ох, если бы можно было вернуться…

– Щил, – Дир произносит тайное имя при свидетелях в чужом месте, и Щил‑ Гудила приседает от испуга в траву, – ты догадываешься, я не просто волхв, кудесник, шаман с бубном из лесов. Мудрый учитель Веремид передал мне Слово и клад. Даровал право решать. Первый князь Рюрик строго смотрит на меня из своей подземной пещеры, ждет. Ждет ненасытный волк Фенрир, хлещет хвостом по впалым бокам. Ждет холодный Ящер, алчущий свежей крови. Щил, решаю я.

Слова Дира падают, как камни, вот уже их набралась горка, а вот и гора, растет шаткая гора, вот повалится, засыплет тяжелыми валунами поляну, погребет под собою людей и березу с веселыми ленточками‑ желаниями. Но робкий Щил внезапно успокаивается. Садится на землю так ровно, что круглое легкомысленное брюшко подтягивается, и слова его сыплются, как семена травы, прорастая сквозь камни, образуя где плотный дерн, где проплешины, зеленея и качаясь под ветром:

– Ты кто, Вольх? И кто такие учитель Веремид и первый князь? Боги? Но мы видели там, во снах найденыша, что великие боги умерли; даже Ящер, а он – самый великий, и другие. Будут новые боги, умрут и они. Закон умрет. Старый закон. Родится новый… Ты человек, Вольх, ты точно умрешь. А если вмешаешься в судьбы мира или князей, умрешь раньше, вот и все. Может, в навьи перейдешь после смерти, может, сядешь за стол на пиру в небесном вертограде. Но ничего не изменишь. Те, кто считают себя великими, или, как вещего Олега, великими их считают другие, меняют мир на миг, а после все возвращается и идет само собой, дело такое. Только боли в мире становится больше – вокруг великих. Крови больше – вокруг великих. Стоит ли оно того, Вольх? Среди моих коров нет воевод или спасителей мира. Но нет и тиранов.

– А Бешеный? – вскрикивает Либуша. – Племенной бык, привезенный из самого Царьграда? Он заставляет трепетать всех в Ладоге! Но ты тоже прав, Гудила.

Вольху скучно от тоски. Он мог бы убедить друзей, настоять на своем, используя нехитрые ловушки из слов, беря шелковые тенета, а не камни. Но манипулировать чужим сознанием стыдно. А если речь идет о жизни и смерти? Тем более жизни и смерти друзей. Или ему только кажется, что смог бы убедить их? Может, ему не хватает жизненных соков и сил, не сумел накопить? Так же, как Щил, не сумел повзрослеть.

Маленькая местная берегиня с зеленоватой шкуркой, зажмурившись от страха, свешивается с ветки и тихонько оглаживает Дира ножкой. Старшие сестры наказали, по сорочьей почте, присматривать за прибывшими людьми. Их слова в сорочьем изложении звучали как жалоба и как просьба. Маленькая берегиня растерялась, пропустила начало человечьей распри, ей следовало бы вмешаться давным‑ давно, до ухода пусть недоброго, бьющего стрелами птиц и оленей, но знакомого здешнему лесу человека с дерганой походкой. Потревоженные движением мошки срываются с листьев, кружатся вокруг ветки, кричат неслышно для уха: «Беда, беда, беда! »

– Мы болтали слишком долго, – печально замечает Гудила. – Все завершится без нас. Сейчас вернется наш новый знакомый с дружинниками, и время – наше – кончится. Я очень боюсь пыток. Плохой из меня воин.

– Нет, – Либуша лукаво улыбается. – Он не уходил: прячется за деревьями, ждет, когда мы договоримся. Его хозяин не велел обижать нас. Так что можно не вмешиваться, как и предложил Гудила. Переждать самое страшное здесь – нас не выдадут княжьим дружинникам. А спустя время – вернуться. Игорю не будет дела до слабых волхвов, он сядет княжить в Киеве, в столице. Мы не нарушим порядок, не вмешаемся в княжьи распри, не оскорбим богов… Но можно найти гонца, предупредить князя Олега, как хочет Вольх, и предотвратить сечу. Хотя не знаю, совсем не знаю, что из двух – правильно, – и Либуша не улыбается больше, а плачет, тихо и без надежды.

– Не плачь, – беспокоится Гудила, подталкиваемый другой берегиней. – Ну хочешь, я возьму тебя в жены? И плевать на заклятие, чур меня! В главные жены, безо всяких побочных, – Гудила все же очерчивается. Теперь не будет ему хода назад, и вперед ему хода не будет – без Либуши. Вот ведь, не собирался, а будто кто за язык потянул. Но невозможно терпеть, когда она плачет так безнадежно. И уже по‑ хозяйски требовательно вопрошает: – Ну‑ ка, напомни, как зовут хозяина этого вертлявого кривича? Он известный человек?

– Нет, – отвечает покорно Либуша, не уточняя, что Гудила и не знал имени. – О нем пока еще мало кто знает. Но я подслушала, как называл его про себя кривич: Свенельд. А Свенельд успел прославиться тем, что никогда не предает своих. Помнишь, я рассказывала тебе о молодом советнике в кремле?

Солнце спускается ниже и падает, падает в жадную пасть Ящера.

* * *

Много позже, гораздо позже, спустя века, никто не мог узнать, как и когда умер вещий Олег. Одни летописи говорили, что в 912 году его ужалила черная змея, она выползла из черепа околевшего Бури, любимого коня князя. Олега похоронили в первом городе Руси Ладоге, его могилу – сопку – показывают туристам, и князь слышит, как карабкаются те на самый верх его могилы, помогая себе руками, хватаясь за пучки жесткой некошеной травы, тяжело дыша. Ночами сопку охраняют чуткие летучие мыши, днем же они прячутся в пещеры у священного родника, запертые сегодня железным замком на железной двери.

Другие писали, что похоронен Олег в своей новой столице Киеве на горе Щековице и змея уклюнула его именно там.

Третьи уверяют, что Олег уехал за море, за Ладогу, то ли проведать могилы предков, то ли за добычей. И умер в 922 году, на десять лет позже даты, указанной первой летописью.

Есть даже такие, кто свидетельствует – Олег погиб в 940‑ м и участвовал в войнах с Хазарией и Византией.

А кто‑ то клянется, что князь погиб в персидском походе, который затеял, чтобы отбить кислый вкус неудачи в Тмутаракани. Мало кто знал о Тмутараканской кампании, когда Олег воевал с хазарами, после мирился с ними, и сообща они ходили на Византию, но Тмутаракань Олег так и не удержал.

Был ли Олег преклонных годов или силен и легко еще носил свой меч, но все источники и гипотезы согласны в одном: князь Олег умер не от старости. А смерть ли на поле брани, опасные речные пороги, шальная стрела печенега‑ разведчика, даже яд из рук соперника – все годится для воина, все ведет в Валгаллу на Поля Счастливых Сражений. И великий, древний, как ужас, Один, а не Перун встретит князя у входа и пожелает веселой битвы.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒