Марина Крамер 5 страница

– Я не понимаю – к чему тебе это?

– Я хотел вызвать у тебя реакцию – и вызвал. Ты ревновала, Мэ‑ ри, и я это видел. Ты ревнуешь – значит, я тебе небезразличен.

– Не льсти себе.

Он вдруг притянул ее к себе и поцеловал. Растерявшаяся Мэри не думала сопротивляться…

– Тебе нельзя…

– Да я и не пытаюсь, – пошутил он, обнимая ее здоровой рукой. – Посиди со мной.

– Только не приставай с разговорами – ладно? – попросила она. – Я не готова, честно.

– Мэри… мне нужно. Потерпи.

– Алекс, я не хочу – понимаешь? Не хочу ничего знать – о тебе. Мне это не нужно, я боюсь знать.

– Боишься?

– Да. Не хочу. Мне это больно.

Она сорвалась с дивана, и через пару секунд Алекс услышал хлопок двери. Он не мог понять, зачем так настаивает на разговоре, зачем собирается рассказать ей о себе. Более того – мог предсказать ее реакцию и все равно хотел, чтобы она знала.

Ему вдруг стало важно, чтобы Мэри узнала о нем все – в том числе и самое ужасное. Осознав свое желание, Алекс усмехнулся – надо же, как бывает. Пообещал бывшей жене помочь ее подруге – и вот, поди ж ты, находится теперь с ней в одной квартире и мечтает о том, как бы ее присвоить, заставить стать частью его жизни.

* * *

Мэри проплакала всю ночь, сидя на окне с сигаретой. Она никак не могла понять, зачем Алекс так настойчиво старается окунуть ее в свое прошлое, в котором – в этом она не сомневалась – было много всякого. Она не хотела – к чему? Судить человека за то, что было до нее, Мэри не могла, а получать пищу для еженощной рефлексии ей не хотелось. Ей вдруг стало невыносимо тяжело находиться в одной квартире с Алексом, и дело даже не в его попытках затащить ее в постель – как раз этого она не боялась. Даже то, что он ухитрился взять ее силой, не настроило Мэри на отрицательный лад. Опыт жизни с Костей приучил ее к подобным выходкам, и она сама провоцировала мужчин. Алекс оказался даже терпеливее других.

…К утру в горле першило от табачного дыма, глаза покраснели и слезились, а в комнате стоял отвратительный запах смеси духов, табака и коньячных паров. Мэри побрела в ванную, встала под душ и замерла. Сходить бы в магазин, продукты закончились, но Алекс категорически запретил выходить. Замотав полотенцем мокрые волосы, Мэри вошла в большую комнату.

Алекс уже не спал, держал в здоровой руке телефон и быстро щелкал клавишами.

– Доброе утро, – бросил он, даже не глядя на Мэри.

– Доброе. Если ты занят, я зайду позже.

Он оторвался от телефона и с удивлением посмотрел на нее:

– Откуда такая деликатность?

– Можно подумать, что обычно я тебе хамлю.

– А разве это не так?

– Прекрати, Алекс, не хочу ругаться, – поморщилась Мэри. – Я хотела спросить… мы будем питаться святым духом?

– В смысле?

– Ну, холодильник – он же не самонаполняемый. А выходить ты мне запретил.

Алекс внимательно смотрел на нее, словно искал подвох. Но Мэри глядела ему прямо в глаза, не смущаясь.

– Ты свари пока кофе, я сейчас решу.

Мэри вышла, а Алекс снова взялся за телефон.

Через полчаса они пили кофе – он полулежа, она в кресле напротив. Неуложенные влажные волосы Мэри поблескивали в луче солнца, каким‑ то чудом пробившемся через занавеску. Без косметики она выглядела намного моложе, и Алекс с удивлением отметил, что в последнее время она перестала краситься к завтраку, да что там – совсем не прикасалась к косметичке.

– Ты меня как будто сканируешь, – сказала она вдруг, нервно передернув плечами.

– Ты мне нравишься, – усмехнулся он.

– Н‑ да? Ну, бывает, – Мэри покачивала ногой в черной домашней тапочке с пухом – Марго, искренне ненавидя эту пару, привезла, однако, именно ее.

– Слушай, Мэ‑ ри, – по привычке растягивая ее имя по слогам, произнес Алекс. – А почему вчера ты так странно сказала – «мне это больно знать»?

Она подняла глаза от чашки и с тоской произнесла:

– Тебе нравится издеваться надо мной, да? Я давно чувствую – ты получаешь удовольствие от чужих страданий, тебе нравится, когда кому‑ то рядом больно. И чем ближе человек, тем больнее ему должно быть, да? А ты сам? Тебе когда‑ нибудь бывает больно, Алекс? Я вот уверена, что нет.

– Почему ты так думаешь? – Он вдруг помрачнел.

Она наконец получила возможность высказать ему все, что наболело, от чего она так часто просыпалась по ночам и потом долго не могла уснуть.

– А что тут думать? Ты же киборг, тебе вообще незнакомо какое‑ либо чувство!

– Киборг, значит? – вдруг перебил Алекс, рывком садясь и не замечая, как сразу заныло плечо. – Киборг?! Хорошо… ты сама напросилась, теперь слушай! Я хочу, чтобы ты знала… чтобы поняла, если сумеешь – потому что ты такая же, как я – такая же бесчувственная дрянь, Мэ‑ ри!

Мэри дернулась, он схватил ее за руку, и в этот момент раздался звонок в дверь – сперва длинный, потом три коротких.

– Пойди, открой дверь, возьми пакеты и возвращайся сюда.

– Не командуй!

– Сделай так, как я прошу, – уперев на слово «прошу», повторил Алекс, и Мэри подчинилась.

За дверью действительно стоял пакет, набитый продуктами. Мэри с удивлением посмотрела на верхний пролет лестницы, затем на нижний, но никого не обнаружила. Хмыкнув, она забрала еду и заперла дверь. Желания возвращаться в комнату и выслушивать излияния Алекса не было, но и выбора – тоже. Можно, конечно, уйти к себе, но это лишь временная отсрочка. Мэри видела – у него болит что‑ то внутри, что‑ то его угнетает, и ему некому рассказать об этом.

Когда она, разобрав продукты, вернулась в комнату, Алекс дремал, отвернувшись к спинке дивана. Мэри тихо опустилась в кресло, перекинув по привычке ноги через подлокотник, и задумалась. Почему у нее все не как у людей? Почему она не может просто жить? Не может выйти замуж, ждать мужа с работы и варить борщи? Почему постоянно носится по белу свету, пытаясь спастись от бывшего мужа, почему сейчас сидит практически под замком в квартире с человеком, от которого по‑ хорошему бы надо бежать без оглядки? Почему..?

– Вернулась? – не поворачиваясь, спросил Алекс.

– А могло быть иначе? Здесь всего три комнаты и кухня, бежать некуда, прятаться негде.

Алекс повернулся на бок, подпер здоровой рукой голову и внимательно посмотрел на Мэри. Она не отвела взгляд, хотя это далось с большим трудом.

– Я сам не знаю, почему именно тебе не боюсь рассказать. Не знаю. Марго вот поняла – и ты, я думаю, поймешь.

– Знаешь что? – перебила она. – Ты сам говорил – не надо длинных предисловий. Пойму или нет – это моя проблема. Ты хочешь излить душу – валяй, но потом не спрашивай моего отношения к твоим тайнам, хорошо?

Он усмехнулся. Девочка учится слишком быстро, слишком сильно становится похожа на него самого, и непонятно пока, хорошо это или плохо.

* * *

…Она была сестрой его друга. Хорошенькая девочка‑ подросток в белых гольфах и с двумя дерзкими хвостиками рыжих волос. Алекс сперва не обратил никакого внимания – мало ли детей вокруг. Зато Соня так и замерла в дверном косяке – вот он, принц из детской сказки, красивый, молодой, богатый. И даже не в деньгах дело – их и у ее родителей полно. К сожалению, он уделял ей столько же внимания, сколько распускающимся в саду цветам. Она старалась как можно чаще попадаться ему на глаза, делала вид, будто случайно зашла в кабинет брата Георгия – вроде как за пачкой бумаги, за карандашом, за ответом на задачку. И каждый раз от одного только взгляда на этого человека сердце начинало гулко биться. Алекс не был слеп – он прекрасно понял причину и ужаснулся своим тайным желаниям. Нельзя – она несовершеннолетняя, сестра друга. Но наивное кокетство девчушки, открытый взгляд, явное обожание в огромных карих глазах манили его как магнит. Чем‑ то неуловимым Соня напоминала Марго при их первой встрече. Исподволь он принялся наблюдать за ее нехитрыми попытками приблизиться, играть с ним, чувствуя себя на грани, на тонком лезвии – когда любой взгляд, любой жест может быть пойман мамой или братом. Как бы случайно столкнуться в полутемном коридоре поздно вечером – «ой, я вас не заметила… вот, за молоком ходила, очень хочется пить». Девочка забавляла его, как игрушка – но не больше. Не больше – пока не произошло нечто.

Это случилось в его следующий приезд, года через два, когда Алекс и думать забыл о Соне. Но она, оказывается, ни на секунду не забывала его. Как не забывала и состоявшегося однажды разговора. Алекс застал ее в розарии – Соня сидела на корточках и пыталась укрепить стебель только что сломанной по неосторожности розы, чтобы мама не видела.

– Такая взрослая – и играешь в песочек? – Насмешливый голос заставил Соню покраснеть и распрямиться.

– Ну и что? – От смущения она начала говорить с вызовом, хотя прежде никогда не позволила бы себе подобного тона в обращении с мужчиной.

– Тебе замуж пора, – снова повторил он, словно издеваясь.

– Я не хочу замуж! – отрезала она, поворачиваясь спиной, и услышала его совершенно серьезный голос:

– А за меня выйдешь?

Соня повернулась и растеряно посмотрела на Алекса.

– Не выйду…

– Посмотрим.

– Не дождетесь! – выкрикнула она, сорвалась с места и убежала, сопровождаемая его смехом.

И теперь, когда Алекс снова приехал в их дом, в день совершеннолетия Сони, за столом, при всей многочисленной родне, Георгий вдруг объявил, что выдает сестру замуж за старинного друга семьи.

Услышав знакомое имя, Соня чуть не потеряла сознание. Трудно сказать, что сильнее – уязвленная гордость кавказской женщины или уже ставшая очевидной любовь. Она вспыхнула совсем как тогда, в розарии, вскочила и убежала из‑ за стола. Алекс уехал тем же вечером.

До свадьбы оставалось полгода, по кавказским меркам это мало – времени на подготовку в обрез. К ним переехала жить Роза – красивая и веселая тетка, сестра его отца. На первый взгляд она казалась совсем молодой, но лицо было покрыто мелкими морщинками. Она бурно выражала симпатию к будущей невестке и активно помогала в подготовке грядущего мероприятия. Их отношения скорее напоминали дружеские, но Соня не понимала – почему жених не хочет увидеть ее?

И это все‑ таки случилось. Не совсем так, как ожидалось, но празднично и красиво. Он приехал по каким‑ то делам и сразу появился в доме у Георгия. На свою будущую супругу смотрел слегка свысока, хотя и с большой нежностью. Попыток к сближению не делал, существовал совершенно автономно, часто оставался ночевать. Однажды ночью они нечаянно столкнулись на кухне. Поначалу возникла неловкость. Налив воды, Соня ушла к себе, но уснуть уже не смогла. Ее мучил вопрос – любит ли ее этот мужчина? Почему решил жениться на ней? Следующей ночью она придумала, что ей понадобились таблетки. Конечно же, он ждал ее с коньяком и сигаретой. Они проговорили всю ночь. Так повторялось несколько раз. Однажды она не пришла на традиционное «свидание» – ее свалила нешуточная мигрень, она даже встать не могла. Тогда Алекс и пришел к ней впервые. Беспокойство быстро переросло в уверенность, что он знает, какое лекарство ей нужно – все женщины одинаковы, все хотели его любви, но не решались прямо сказать об этом. Так ночные свидания с кухни плавно переместились в комнату Сони.

Ее вовсе не смущала моральная сторона вопроса – Алекса она воспринимала уже как своего мужа, а как воспринимал ее он… Этим вопросом она не задавалась. Не задавался им и сам жених – ему не были ведомы муки совести. Лишь однажды и лишь одна женщина смутила его душу и заставила сожалеть о содеянном. Но та женщина была далеко, замужем и потеряна для него навсегда.

Накануне свадьбы до Алекса вдруг дошел смысл происходящих событий. Эта милая девушка, Соня, была ему очень симпатична, но он не мог представить себя зажатым в тесные рамки отцовских правил, его и теткиного упрямого желания женить его на «хорошей девушке». «Хороших» он никогда не любил, даже не замечал. Ему нужна была драма, надлом в душе, безумная страсть, не выражаемая словами, нужна была в женщине натура настоящего дикого зверя, умеющего любить до самой смерти, но готового в любой момент откусить любимую руку, повинуясь первобытному инстинкту. Одним словом, связывать себя узами брака с сестренкой Георгия он никак не хотел. Было еще не слишком поздно передумать, но наверняка Георгий так не считал. Поэтому объясняться с братом невесты Алекс не стал. В тот момент, когда взволнованная Соня очередной раз ждала его в своей комнате, он, отмахав пешком три квартала от дома, уже ловил машину в сторону аэропорта.

То, что началось после его исчезновения, больше всего напоминало плохое кино. Каждый член семьи реагировал по‑ своему, обвиняя в произошедшем и себя. Георгий звонил по телефону, не переставая, говорил то грозно, то униженно. Сначала он решил, что с Алексом что‑ то случилось, но вещей в доме не обнаружили, поэтому в разговорах скоро стали проскальзывать фразы «я достану этого подонка» и другие, не менее опасные. Мать Сони Ашхен сидела за большим пустым столом и тихо причитала. Этот бесслезный плач символизировал для нее величайшую скорбь. Отмена свадьбы действительно оказалась позором семьи, но еще большим позором стало то, о чем долгое время никто не знал – Соня была близка с мужчиной, так и не ставшим ее мужем. Разумеется, он был у нее первым. Кажется, догадывалась только тетка Роза, кстати, единственная, кто сохранял спокойствие и пытался решить ситуацию мирно. С утра она обзвонила гостей, оповещая их об отмене свадьбы, а вечером собралась и уехала на поиски непутевого племянника. Но даже Роза не могла предположить, что Соня беременна, и срок немаленький…

Рассказывать об этом маме и брату было невозможно – это означало бы для Сони не только собственную смерть и смерть ребенка, но и смерть близких, чего она допустить никак не могла. Подумав, она поступила точно так же, как ее несостоявшийся муж – сбежала из дома ночью. Воровато прошла несколько кварталов и, озираясь, поймала попутку. Повторила маршрут до аэропорта, сама того не зная, шла по его следам и через два дня уже находилась в Европе, в прекрасной солнечной Вене. Соня была вполне образованной девушкой, знала иностранные языки, и хотя обучение в университете ей пришлось бросить, она чувствовала, что именно в этом городе может состояться не только как мать, но и как личность. Она бывала в Вене и раньше – с братом, даже танцевала на знаменитых балах, но сейчас впервые была свободна от всего, что тяготило раньше. Единственное, что омрачало ее существование – это исчезновение Алекса, которого она любила, даже мысленно ни разу не упрекнув его в содеянном.

Алекс в скором времени вернулся в Москву. На сердце по‑ прежнему было пусто. Его все чаще наполняло ощущение бессмысленности собственного существования, глупости всех окружающих и близкого конца собственной жизни. Страшный поступок остался безнаказанным – Георгия убили через неделю после бегства сестры. Собственно, и о бегстве Алекс не знал, как не знал и о беременности. Судьба девушки его совершенно не интересовала, он забыл о ней в тот момент, когда вышел из дверей дома.

От скуки он пил. С удивлением обнаружил, что стал светским персонажем – к знакомству с ним стремились самые популярные девушки, которые, справедливости ради надо сказать, не вызывали у него ни уважения, ни даже желания. Он жил как на автопилоте, выполняя определенный набор действий, который казался ему спасительным – улыбался, разговаривал, пил. Единственным его другом стала Марго. Иногда ему казалось: если бы не ее молчаливое и постоянное присутствие в его жизни – он бы ни за что не смог жить в Москве. Но здесь проще было затеряться, найти заброшенный угол, место, где можно все забыть…

Марго понимала и прощала все – пьянство, толпы девиц, ночные звонки. Она жалела его, Соню и больше всех – маленькую девочку, появившуюся на свет. Ребенок расплачивался за оскорбленную гордость матери и безответственность отца. Однако разговоров на эту тему с Алексом она не заводила. Он, выныривая иногда из алкогольного дрейфа, читал в ее глазах все, о чем она хотела, но не решалась сказать.

Однажды утром, проверяя почту, он натолкнулся на странный адрес. Поначалу решив, что письмо от очередной охотницы за деньгами, бросил его в папку «удаленные», но интуиция заставила вернуть. Письмо было от Сони. Спустя три года она разыскала его и написала о событиях, случившихся после его отъезда – собственном бегстве, смерти Георгия. И о его дочери, которую она, знавшая о его первой жене, назвала Марго.

Марго‑ младшая была точной копией своего отца. Вместе с матерью чудесная малышка жила в пригороде Вены. Она мгновенно растопила железное сердце своего отца. Теперь Алекс понял, что именно она – женщина его жизни. Для нее он все это время просыпался, дышал, ел… Теперь он отдаст все ей. Именно Марго‑ младшая должна была стать его искуплением.

На следующий день рано утром две красивые женщины – мать и дочь – встречали его в Вене. Следующий год был настоящим чудом – они были втроем. Соня стала взрослой женщиной, совершенно европейской. Она заканчивала университет и параллельно работала на небольшой должности в крупной компании. В ней чувствовалась большая свобода и внутренняя красота – все в ее жизни сложилось, срослось в единый узор. Казалось, судьба наконец преподнесла ей все, о чем она могла мечтать. А Алекс не думал об этом – он просто принял в свое сердце двух этих девочек, любил и баловал их как мог. Целые дни они с Маргошей проводили, гуляя по Баденским садам, ловили карасей в пруду и кормили ярко‑ красных фламинго. Мир, увиденный глазами ребенка, оказался совершенно иным, наполненным живой энергией и глубоким смыслом. Дочь была мудра не по годам и часто учила своего отца любить каждый миг, каждую каплю растаявшего мороженого, стекающего по его красивым длинным пальцам. А он учил дочь самому лучшему, что знал – музыке. Купил в дом концертный рояль, и вечерами они играли в четыре руки, как это когда‑ то было с Марго‑ старшей. Приходившая в это время Соня часто замирала в дверях от щемящего чувства счастья – отец и дочь были так гармоничны и замкнуты друг на друге, что иногда подолгу не замечали ее присутствия.

Время шло, девочка росла под чужой фамилией, Алекса это беспокоило. Он сделал Соне предложение руки и сердца, которое она, расплакавшись, приняла. Снова началась подготовка к свадьбе – на этот раз менее шумной. Казалось, давняя обида давно изжила себя, все было совсем иначе, чем в первый раз. Из родственников связь с Соней поддерживала только тетка Роза. Она сердцем приросла к девочке, восхищаясь ее мужеством и оптимизмом – сама Роза когда‑ то пережила в юности подобную ситуацию, но сдалась под напором страха и предрассудков.

До свадьбы оставалось четыре дня, а Марго‑ старшая все никак не могла получить визу. Нервничала, звонила Алексу. Кроме Марго, Алекс ждал еще нескольких гостей, друзей из Англии и Москвы.

В тот вечер он почувствовал странное беспокойство. Наученный верить интуиции, он впервые оставил дочь за музыкальными упражнениями одну и вышел встретить Соню. Стемнело, он нервно курил, решил позвонить, но телефон остался дома. У дома он с удивлением обнаружил машину Сони – как это они разминулись?

Маргоша за роялем упорно отрабатывала гаммы.

«Надо ей объяснить, почему музыка должна быть мягче, даже гаммы. Но какая упорная и трудолюбивая девочка, вся в мать», – мелькнуло у него. Заглянул в комнату, в кухню. Отвлекать дочку не стал, поднялся наверх.

Соня висела в их спальне, между кроватью и комодом. Под ее ногами валялся отброшенный стул. Одного взгляда Алексу хватило, чтобы понять – мертва. «Отомстила», – автоматически мелькнуло в голове. Гаммы внезапно прекратились. Он спешно вышел и запер дверь. Спустился вниз, лег на диван возле дочери. Она включила мультик, но через некоторое время стала спрашивать, где мама. Алекс не отвечал. Казалось, он спал. Он не знал, что Соню нашла тетя Роза, что она же сумела уберечь Марго‑ младшую от стресса, отвлекла ее, вызвала медиков и полицию.

Когда открыл глаза, увидел мигающий телефон. Судя по дате, прошло четверо суток. Просто невероятно – ему казалось, что он дремал полчаса. Звонила Марго‑ старшая.

– Ну наконец‑ то ты ответил! Что случилось, куда ты пропал? Ты знаешь, что мне так и не позвонили из посольства?

– Марго… Мне все равно.

– Ах, ну я иного и не ожидала. Как ты понимаешь, меня на свадьбе сегодня не будет. По твоей милости.

– Свадьбы не будет, Марго.

– Что?? Ты опять ее продинамил?

– Она меня продинамила, детка. Увы. Я не могу сейчас говорить, прости.

* * *

Сказав последнюю фразу, Алекс замолчал, уставившись в потолок. Мэри молчала. Ее охватил ужас – да ведь он форменное чудовище, он совершенно лишен чувств и эмоций, у него нет морали, нет сострадания – ничего человеческого. И это он толкнул эту несчастную девушку в петлю, тут не может быть сомнений. Он – и его поступки, его исчезновения и возвращения, его слова и его действия. Надо же, оказывается, Марго внутри намного сильнее, чем кажется – только ей удалось пройти через подобное и сохранить не только жизнь, но рассудок.

«Нет, мне это не по силам, – думала Мэри, машинально вставляя в мундштук сигарету и закуривая. – Не по силам – и абсолютно не нужно. Я не хочу окончить жизнь в петле или от передоза наркотиками. А с ним, чувствую, по‑ другому не получится. Я у себя одна – и мне надо спасаться».

– Ты не сможешь уйти, – вдруг сказал Алекс, и Мэри, подпрыгнув, уронила мундштук на пол.

– Я не собиралась…

– Мэ‑ ри, не ври мне. Ты боишься. Но поверь – с тобой ничего не случится, я знаю.

«Проверять это я не собираюсь, уж извини».

– Почему сейчас твоя дочь в Англии? – спросила она, стараясь сменить неприятную тему.

– Я не мог оставаться там. И ее не мог оставить. Я продал все в Вене и увез Марго‑ младшую к своим родственникам в Англию. Ей там лучше. Проблема в другом – родня Сони пытается отсудить ее у меня. Но этого они не добьются. Моя дочь будет жить там, где я скажу.

– А тебе не кажется, что ребенку лучше с бабушкой?

Алекс вдруг стал жестким и чужим:

– Не лезь, Мэ‑ ри. Когда я захочу узнать твое мнение, я непременно спрошу, поняла?

Вместо ответа Мэри мягко сказала, вставая из кресла:

– Тебе надо отдохнуть. Воспоминания выматывают.

– Мне стало легче.

– От чего?

– Я сказал все, что было. Теперь ты не узнаешь это от кого‑ то.

– Тебе это важно?

– Да.

Да…

* * *

Рано утром, часов около семи, Мэри, полностью одетая, на цыпочках вошла в большую комнату. Алекс еще спал, одеяло сползло, обнажая торс, и Мэри невольно засмотрелась на его грудь и забинтованное плечо. «Господи, почему я такая? Зачем я отталкиваю его? Зачем делаю больно обоим…», – подумала она, но тут же одернула себя – нет, так не пойдет, сейчас совсем раскиснет и останется, а это – поражение. Мэри вздохнула и, не справившись все‑ таки с собой, наклонилась и быстро коснулась губами щеки Алекса. Он что‑ то пробормотал во сне и улыбнулся. Мэри, вытерев выступившие почему‑ то слезы, быстро пошла к двери.

* * *

Листок бумаги, сложенный вдвое, белел на черном стекле журнального столика и привлек внимание Алекса, едва тот открыл глаза. Протянув руку, он лениво взял его и развернул. Первые же строки заставили Алекса сперва просто приподняться на локте, а затем и сесть.

«Я решила, что ты все‑ таки имеешь право знать. Раз уж так случилось… Наверное, во всем есть высшая справедливость, Алекс, и за все в жизни надо заплатить. За все – за хорошее и за плохое. И мы платим – каждый по‑ своему. Ты – одиночеством в окружении множества женщин. Я… душевной болью и постоянным страхом. Что ж… Я очень надеюсь, что у тебя все будет хорошо. В конце концов, именно тебе я обязана многими вещами в своей жизни. И еще – Марго. Не обижай ее, не отталкивай. Пусть она будет счастлива хотя бы теперь. Теперь – за все, что ты сотворил с ней в прошлом. Подумай об этом, Алекс.

Не хотела, но ладно – это все‑ таки последнее мое стихотворение. Пусть будет.

Душа огня полна,

А вот глаза пусты.

Опять ложатся на пол,

Как перья птицы раненой,

Листы.

Ни вздоха, ни минуты

Сожаленья,

Рука тверда –

Огнем горят

Стихи.

И не стоят уж за спиною

Тенью

Мои грехи.

Любви к тебе

Грехи.

Я жгу их.

Мне не жалко этих

Строчек.

И только об одном

Душа болит –

Сгорает все,

Вплоть до последних

Точек.

И только твое имя

Не горит.

Да, я знаю – рифмы банальны, слова избиты. Но что взять – какая я – такие и рифмы, уж не обессудь. Зато честно и от души. Все.

Мэри».

Алекс не верил глазам – она прощалась с ним. Прощалась, как прощаются самоубийцы – с напутствиями, с мыслями о собственной вине… Неужели..? Он в ярости скомкал листок и швырнул его на пол, потом передумал, поднял и убрал в стол. Нужно что‑ то делать, но что? Куда она пошла, что собралась делать? Безумная девка, ненормальная!

Первым желанием было позвонить Марго, но, уже набрав номер, Алекс одумался. Предсказать реакцию впечатлительной Марго было несложно. Она разрыдается, разболеется, начнет умирать – ну, какой в этом толк? Лишние нервы. Пусть пока не знает.

Он позвонил Джефу. Тот явно не был рад его слышать – как говорится, еще не успел соскучиться.

– Ты хочешь, чтобы я ее нашел? – спросил Джеф.

– Да. Ты правильно понял. Мне надо срочно узнать, что с ней и где она.

– Это сложно, Алекс.

– Если бы было просто, я бы к тебе не обращался. Ее муж не должен найти ее раньше нас.

Состоявшимся разговором Алекс остался недоволен, но выбора не было. Если Костя сумеет опередить их, то о Мэри можно забыть.

* * *

Она шла по бурлящему жизнью городу и напряженно размышляла, как ей ухитриться взять документы из квартиры, которая постоянно находится под наблюдением. Люди вокруг бежали куда‑ то, суетились, ныряли в метро или переходили дороги, спешили, радовались, на ходу говорили по мобильным – и только Мэри старалась идти как можно медленнее. Ей некуда было спешить – попасть в руки Костиных отморозков она успеет. Разочарование давило ее, болело сердце, казалось, кто‑ то вогнал в него раскаленный крючок и теперь изо всех сил тянет обратно. Хотелось плакать, но слез не было. Мэри вдруг ощутила, что внутри все сгорело – совсем, навсегда, окончательно. Мир уже не будет прежним, она не станет такой, как была. Зачем жить?

С такими мыслями она и подошла к дому Марго. Ей и в голову не пришло осмотреться или поискать глазами что‑ то незнакомое во дворе – к чему? Мэри вошла в пустую квартиру, бросила сумку на обувную полку, скинула сапоги и прошла в кухню. За время их отсутствия плита и столы покрылись легким слоем пыли, но Мэри не обратила на это никакого внимания. Машинально включив плиту, она достала джезву и банку с зернами, взяла ручную мельницу и принялась крутить ее, не замечая, что из переполненной емкости на пол высыпается свежесмолотый кофе. Запахло газом, и только это заставило девушку встряхнуться. Она пришла в себя и тихонько выругалась, засуетилась, вытирая пол, залила порошок водой и поставила джезву на плиту. Когда кофе был готов, Мэри уселась в угол, закинула ноги на батарею и закурила, глядя в окно на голые ветки огромного старого тополя. Нужно было как‑ то возвращаться к привычному ритму жизни, делать что‑ то, ждать Марго…

В дверь позвонили, но Мэри даже не пошевелилась. Кто бы ни был – ей совершенно не до него. В памяти всплыли слова Алекса о том, что за квартирой Марго наблюдают люди Кости. Она решила, что завтра позвонит в управляющую компанию и попросит прислать кого‑ нибудь сменить замки – вдруг они успели подобрать ключи.

К счастью, продуктов в холодильнике было изрядно – Марго как раз в день отъезда моталась на рынок и в супермаркет, но об этом Мэри думала в последнюю очередь. Важнее другое – сколько времени ей придется здесь сидеть, как в осаде, а, главное, чего ждать, какого чуда?

Звонок в дверь повторился через пару часов. Мэри как раз прилегла в своей комнате, укрывшись пледом, и задремала. Резкий звук заставил ее вскочить. На цыпочках она подошла к двери и посмотрела в глазок. Сердце забилось – на площадке стоял Алекс. Но даже ему она не открыла…

Всю ночь Мэри проплакала от острого чувства одиночества и какой‑ то безысходности, охватившей ее. Мысли об Алексе тоже не давали ей покоя. Да, она прекрасно понимала, что он чудовище, выродок, от которого лучше держаться подальше – но тогда почему ей так плохо и тошно, почему ее так сильно тянет к нему? Разве то, что он рассказал о Соне, не должно было оттолкнуть Мэри, испугать, заставить подумать о своем будущем? Или на самом деле девушки любят негодяев, какими бы нечеловеческими не были их поступки? Ответа она так и не нашла, забывшись под утро тяжелым, мучительным сном.

Через пару дней она решилась‑ таки позвонить и вызвать мастера. Звонки в дверь не прекращались, пару раз это вновь был Алекс, но Мэри всякий раз делала вид, что в квартире никого нет. У него был ключ, и она боялась, что рано или поздно Алекс все‑ таки попытается войти. Собственно, мастер был нужен как раз для этого – сменить замок.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 Следующая ⇒