Уилбур Смит 32 страница

Стоя на мостике футах в пятнадцати над палубой, Шаса пристально вглядывался в прозрачную синюю глубину. Он мог отчетливо видеть бесконечные орды скумбрий, похожих на толстые сигары длиной с его предплечье, проносящиеся за кормой «Ле Бонэр». При этом они едва не задевали за крючки, не проявляя к ним ни малейшего интереса.

– Нам нужна всего‑ навсего одна приманка, – причитал Шаса. – В такой день меч‑ рыба гарантирована, только бы раздобыть приманку.

Эльза Пинателли, стоявшая рядом с ним, вдруг резко перегнулась через перила. На ней был только миниатюрный, пурпурного цвета бикини, позволявший свободно любоваться ее гладким загорелым телом, напоминавшим золотистый каравай, который вынули из горячей печи.

– Смотри! – крикнула она; Шаса обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть меч‑ рыбу, выпрыгнувшую из воды у самого борта «Ле Бонэр». Скорость и мощь ее броска, разметавшего косяк скумбрии, подняли ее высоко в воздух. Ее глаза были размером с теннисный мяч, а мечевидный отросток на морде длиной и толщиной не уступал бейсбольной бите. Вода серебряными каскадами обрушивалась вниз, стекая по бокам; громадная голова моталась из стороны в сторону. В своем прожорливом неистовстве она даже переменила цвет, подобно хамелеону, и теперь сияла сине‑ сиреневыми полосами, столь яркими, что они затмевали собой даже синеву тропического неба.

– Сверхтяжеловес! – выкрикнул Шаса; этим термином бывалые рыбаки обозначали рыбину, способную потянуть на весах больше мистических тысячи фунтов.

Меч‑ рыба между тем рухнула обратно в море; она ударилась о воду боком, произведя при этом шум, похожий на артиллерийский залп.

– Приманку! – простонал Шаса, хватаясь за голову в стиле шекспировских трагедий. – Полцарства за приманку.

С полдюжины других лодок на Блэк‑ Ривера, растянувшихся по водной глади до самого горизонта, судя по всему, испытывали те же рыбацкие муки. По судовой рации то и дело звучали сокрушенные восклицания шкиперов. Приманок не было ни у кого, а вокруг шастали донельзя обнаглевшие меч‑ рыбы, просто мечтающие совершить самоубийство.

– Я‑ то что могу сделать? – урезонила его Эльза. – Ты что, хочешь, чтобы я прибегла к силе своих колдовских чар и заговорила тебе рыбу?

– Я вообще‑ то не уверен, что это будет полностью соответствовать спортивной этике, – ухмыльнулся ей в ответ Шаса. – Но уже готов на все. Приступай же, моя несравненная колдунья!

Она открыла сумочку и нашарила в ней губную помаду.

– Пикапу‑ трикапу, скорики‑ ерики, абра‑ кадабра! – торжественно произнесла она «и начертила на его обнаженной груди некий багровый иероглиф, сильно смахивающий на фаллос. – Заклинаю тебя! Завлекаю тебя! Загоняю тебя!

– Вот‑ вот. Это то, что надо. – Шаса громко рассмеялся. – Лично я с радостью клюнул бы на такую магию.

– Между прочим, в это надо верить, – предупредила она его, – иначе колдовство не сработает.

– Я верю, – горячо заверил ее Шаса. – Особенно насчет того, чтобы запрячь тебя и хорошенько прокатиться, раза два‑ три.

Вдруг на палубе под их ногами кто‑ то из членов команды пронзительно заверещал, и они услышали механическое жужжание трещотки, приделанной к одной из маленьких удочек.

Смех застрял у Шасы в горле. На мгновение он благоговейно уставился на нее.

– Черт бы меня побрал! А ведь ты и в самом деле ведьма! – пробормотал он, бросился к лестнице и кубарем скатился на палубу.

Палубный матрос втащил пойманную рыбу, пеламиду, одну из разновидностей скумбрии, в лодку и нежно прижал ее к себе. Рыба билась и извивалась в его руках, но он еще крепче притиснул ее жирное округлое тело к своей груди. Это был красивый экземпляр, отливающий голубовато‑ серебряным металлическим блеском, с заостренной мордой и похожими на кинжалы хвостовыми плавниками. Нижняя часть туловища была испещрена черными поперечными полосами. Шаса с облегчением заметил, что крючок застрял в самом краешке ее челюсти. Значит, жабры не пострадали.

Он выдернул крючок из ее челюсти и приказал матросу:

– Переверни ее! – Тот послушно перевернул пеламиду, и она мгновенно перестала трепыхаться. Оказавшись вниз головой, рыба, как правило, теряет ориентацию и волю к сопротивлению, чем охотно пользуются рыбаки.

Шаса аккуратно разложил перед собой инструменты для наживления, как хирург, готовящийся к операции. Он выбрал длинный тамбурный крючок и осторожно вдавил его в глазницу пеламиды. Тупой стальной наконечник отодвинул глазное яблоко, ничуть не повредив его. Затем он просунул иглу дальше, через небольшое отверстие в черепной кости рыбы. Пройдя насквозь, конец крючка вышел наружу в той же самой точке противоположной глазницы. Рыба никак не прореагировала на эту процедуру и по‑ прежнему спокойно висела в руках матроса.

Шаса прицепил к стальному тамбурному крючку моток дакроновой лески и столь же осторожно протянул ее через рану. Затем он бросил тамбурный крючок и схватил огромный крюк для ловли меч‑ рыбы. Несколькими быстрыми умелыми движениями он закрепил этот крюк прямо между глаз пеламиды. Та была все еще жива, более того, практически невредима. Даже ее зрение нисколько не пострадало.

Шаса отошел в сторону и кивнул матросу. Тот встал коленями на планшир и нежно, как заботливая нянька, опустил пеламиду за борт. Оказавшись на свободе, рыба устремилась прочь, унося за собой тяжелую стальную постромку и привязанную к ней дакроновую леску. Секунду спустя она бесследно растворилась в синих глубинах.

Шаса стоял наготове у боевого кресла. Толстое удилище покоилось в специальном пазе. Катушка «Фин‑ Нор Тайкун» была сделана из легчайшего алюминиевого сплава, покрытого золотой защитной пленкой. Тем не менее она весила свыше пяти килограммов и вмещала более километра дакронового шнура. Леска с легким шипением разматывалась с катушки. Шаса слегка касался ее кончиками пальцев, чтобы регулировать натяжение.

Он заранее пометил леску шелковыми нитками через каждые пятьдесят ярдов. Теперь он позволил ей размотаться на сто ярдов, прежде чем закрепить рычаг катушки.

Тем временем матрос уже опускал фал одного из двадцатифутовых утлегарей, которые торчали по обоим бортам лодки, как гибкие стальные антенны. Утлегари применялись для того, чтобы, в случае использования нескольких приманок, не дать лескам перепутаться, а главное, чтобы удобнее было выбирать провисшую леску, когда меч‑ рыба клюнет.

– Нет, – остановил его Шаса. – Я буду держать ее сам. – Так можно было точнее определять глубину погружения приманки и длину выбираемой лески. Правда, для того, чтобы вручную управляться с леской, требовалось куда больше терпения, опыта и выдержки, чем спокойно покачиваться в кресле, предоставив это дело технике.

Шаса осторожно снял с большой катушки сотню футов лески, свернул ее в бухту и положил на палубу. Затем он уселся на корме «Ле Бонэр» и скомандовал шкиперу:

– Вперед!

Шкипер потянул за рычаг стартера, и лопасти винта начали лениво вращаться. Дизельный мотор все это время работал на холостых оборотах, и «Ле Бонэр» потихоньку двинулась вперед, слегка покачиваясь на волнах.

Постепенно она набрала ход и вышла на свою обычную прогулочную скорость. Леска в руках Шасы заметно натянулась. Он чувствовал вес пеламиды на ее противоположном конце. Теперь рыба следовала за лодкой, как собака на поводке. По углу, под которым леска входила в воду, Шаса определял глубину погружения своей приманки. Слабые подергивания хвоста пеламиды и то, как она время от времени трясла леску, пытаясь уйти в сторону или нырнуть, говорили ему о ее самочувствии и подвижности.

Через несколько минут рука Шасы затекла и онемела, но он мужественно переносил все неудобства и весело окликнул Эльзу, по‑ прежнему стоявшую на мостике:

– Почему бы тебе еще разок не колдануть насчет завлекания и запрягания?

– Это колдовство можно использовать только один раз. – Она решительно покачала головой. – Теперь тебе придется как‑ нибудь обходиться самому.

«Ле Бонэр» неспешно продвигалась вперед, зарываясь носом в невысокие волны; затем, по распоряжению Шасы, она приступила к широкому плавному повороту в северном направлении.

Где‑ то в середине поворота леска в руке Шасы вдруг ослабла и провисла; он быстро вскочил со своего места на планшире.

– Что случилось? – нетерпеливо крикнула Эльза с мостика.

– Может, и ничего, – процедил он сквозь зубы, сосредоточив все внимание на леске.

Она снова натянулась, но теперь характер движений пеламиды резко изменился. Сжимая леску кончиками пальцев, он ощущал каждое ее колебание; ошибки быть не могло. Рыба явно была охвачена паникой; она бешено дергалась, пытаясь сорваться с крючка, но «Ле Бонэр» медленно и неотвратимо влекла ее за собой.

– Внимание! – предупредил Шаса свою команду.

– Что происходит? – снова спросила Эльза.

– Нашу пеламиду что‑ то изрядно напугало, – объяснил он. – Наверное, она что‑ то заметила там, внизу.

Он представил себе ужас, объявший маленькую беспомощную рыбку при виде гигантской тени, которая бесшумно кружит вокруг нее в синих прозрачных глубинах океана. Меч‑ рыба, судя по всему, держится крайне настороженно. Пеламида ведет себя неестественно. По всем правилам она должна была немедленно броситься наутек. В данную минуту меч‑ рыба опасливо примеривается к добыче, но вскоре жадность возьмет верх над осторожностью. Прошла минута, затем другая; Шаса ждал, перегнувшись через транец, не в силах совладать с охватившим его возбуждением.

Внезапно леска вырвалась у него из пальцев, но на какое‑ то мгновение он все же почувствовал на конце громадный вес ее величества меч‑ рыбы, поразившей пеламиду широким тупым концом своего страшного шипа.

– Есть удар! – возопил Шаса, вздымая руки над головой. – Глуши мотор!

Шкипер послушно перевел рычаг на ноль, и «Ле Бонэр» застыла на месте, нервно покачиваясь. Шаса поднял леску; теперь он держал ее одними кончиками пальцев, бережно, как некую хрупкую драгоценность. Но она даже не шелохнулась; никаких признаков жизни на другом конце. Тот сокрушительный удар убил пеламиду мгновенно.

Перед его мысленным взором вновь возникла картина того, что происходит в этот момент там, внизу, в таинственных синих глубинах. Прикончив свою жертву, меч‑ рыба вновь кружит около нее. Она может потерять к ней всякий интерес, или же ее может спугнуть какое‑ нибудь неестественное движение добычи. Теперь главное было не допустить ни малейшего колебания лески, способного ее встревожить.

Секунды тянулись одна за другой, долгие и вязкие, как патока.

– Она пошла еще на один круг, – подбадривал себя Шаса. Он с надеждой посмотрел на леску, но она по‑ прежнему не шевелилась.

– Она ушла, – скорбно объявил шкипер по‑ французски. – Она не стала есть.

– Если будешь каркать, я оторву тебе яйца, пессимист долбаный, – рявкнул на него Шаса. – Никуда она не ушла. Она просто решила сделать еще один круг.

Тут леска дернулась в его пальцах, и Шаса издал торжествующий крик.

– Вуаля! Что я говорил! Эльза захлопала в ладоши.

– Ну же, рыбка. Понюхай хорошенько. Ешь на здоровье, это же так вкусно, – уговаривала она меч‑ рыбу.

Леска слегка подрагивала, и Шаса для верности пропустил сквозь пальцы еще несколько дюймов. Он ясно видел, как меч‑ рыба тыкается в добычу своим жестким носом и переворачивает ее головой вперед, чтобы было удобнее ее заглотить.

«Боже, не дай ей почувствовать крюк», – вознес Шаса молитву к небесам. Петля, державшая крючок, позволяла его острию плотно прижаться к голове пеламиды и незаметно проскочить вместе с ней в бездонную утробу меч‑ рыбы. Но стоило петле сбиться или ослабнуть – нет, Шаса даже думать об этом не хотел.

Леска вновь на длительное время замерла, затем снова напряглась и начала плавно, но неуклонно разматываться.

«Заглотила, заглотила», – ликовал Шаса, пропуская леску меж пальцев; бобина, лежавшая на палубе, постепенно уменьшалась, леска фут за футом переползала через транец.

Шаса бросился к своему вращающемуся креслу и поудобнее в нем устроился. Он натянул привязные ремни и прикрепил их к специальным кольцам на блестящей катушке «фин‑ нор». Ремни образовывали своего рода небольшой гамак вокруг его ягодиц и нижней части спины, который был соединен непосредственно с катушкой.

Только люди, незнакомые с этим видом спорта или же преднамеренно введенные в заблуждение, думают, что рыбак намертво пристегивается к креслу наподобие летчика‑ истребителя и таким образом получает какое‑ то заведомое преимущество перед рыбой. На самом деле единственное, что удерживает его в кресле, так это его собственная сила и чувство равновесия. Стоит ему допустить малейшую ошибку, и рыба, весящая более тысячи фунтов и мощная, как судовой двигатель, без труда стащит его за борт вместе с удилищем и устроит ему очень быстрое и приятное путешествие на глубину пятисот морских саженей. [16]

Едва Шаса уселся за удилищем и включил катушечный тормоз, отмеренная леска кончилась, барабан остановился, и конец удилища согнулся, словно отвешивая поклон могучей твари в океанских глубинах.

Шаса уперся ногами в приступку, чтобы перенести на них основную нагрузку.

– Allez! – крикнул он шкиперу Мартину. – Вперед!

Мартин открыл дроссельный клапан, тот изрыгнул густое облако маслянистого черного дыма, и дизельный мотор взревел, как раненый медведь. «Ле Бонэр» рванулась вперед, тараня набегающие волны.

Ни один человек не обладает достаточной физической силой, чтобы засадить огромный рыболовный крюк в твердую, как камень, пасть меч‑ рыбы. Поэтому для того, чтобы зазубренный конец крюка покрепче застрял, Шаса использовал всю мощь двигателя своей лодки. Барабан катушки мерно гудел, протискиваясь между массивными тормозными щитками, леска раскручивалась и уносилась в море сплошным белым потоком.

– Arretez‑ vous! – Шаса решил, что крюк уже как следует зацепился. – Стой! – скомандовал он, и Мартин тут же закрыл дроссель.

Лодка остановилась и замерла, как бы выжидая. Удилище изогнулось так, будто леска была привязана ко дну океана, но катушка, удерживаемая тормозом, была неподвижна.

Затем рыба помотала головой, сотрясая толстое удилище с такой силой, что оно ходуном ходило в своем пазу, как тростинка на ураганном ветру.

– Начинается! – крикнул Шаса. Неожиданное натяжение лески, по‑ видимому, застало рыбу врасплох, но даже «Ле Бонэр» была не в состоянии сдвинуть эту громадину с места против течения.

Наконец‑ то она осознала, что что‑ то явно происходит не так, как надо, и предприняла первый отчаянный рывок. Леска вновь заструилась с катушки, наполняя воздух ослепительным белесым блеском; Шасу приподняло с сиденья, как жокея, пришпоривающего скакуна на финишной прямой. От сильнейшего трения внутри массивной катушки возникли искры; она задымилась. Смазка на подшипниках таяла и закипала. Кипящие брызги вылетали из‑ под кожуха вперемешку со струйками пара.

Подавшись всем телом назад, Шаса пытался сохранить равновесие, одновременно держа руки подальше от гудящей катушки. Дакроновая леска была ничуть не менее опасна, чем ленточная пила мясника. Она могла вчистую оттяпать палец или распороть руку до кости, пройдя через кожу, мясо и мышцы, как нож сквозь масло.

Рыба мчалась вперед и вперед, будто ее ничто не сдерживало. Запас лески на барабане таял на глазах; триста ярдов, четыреста ярдов, и вот уже полкилометра лески за считанные секунды оказалось за бортом.

– Эта паразитка явно спешит домой, к папе с мамой, – проорал Шаса. – Она вообще‑ то когда‑ нибудь остановится?

Внезапно посреди океана возник огромный водоворот, и из него, вся в кипящей белой пене, явилась чудовищная рыба. Ее масса и размеры были таковы, что создавалось впечатление, будто она двигается как в замедленной съемке. Она поднялась вертикально в воздух; с боков ее сбегали потоки воды, как с корпуса всплывающей подводной лодки. Она показалась из воды вся, с головы до кончика хвоста, и хотя от «Ле Бонэр» ее отделяло не менее пятисот ярдов, она, казалось, заслоняла собой полнеба.

– Какая громадина! – завопил Мартин. – Я в жизни не видел ничего подобного! – И Шаса знал, что это чистая правда – он тоже никогда не встречал рыбы, способной хоть как‑ то сравниться с этой. Свет, отразившись от ее голубой чешуи, озарил небо, подобно вспышке далекой зарницы.

Затем, как бегун, преодолевающий барьер, рыба достигла высшей точки своего прыжка‑ полета и, изогнувшись всем телом, устремилась обратно к поверхности океана. Он разверзся под ее натиском, все вокруг содрогнулось от страшного удара, и она исчезла в пучине, оставив их до глубины души потрясенными только что увиденным великолепным зрелищем.

Леска бешено рвалась с катушки. Хотя Шаса донельзя затянул тормоз, приблизив силу натяжения лески к опасной 120‑ фунтовой черте, за которой мог последовать разрыв, она по‑ прежнему стремительно разматывалась, будто никакого тормоза вовсе не было.

– Tournez‑ Vous! Поворачивай! – В голосе Шасы явственно прозвучали панические нотки; он едва не сорвался на истерический визг. – Поворачивай и за ней!

До предела заложив руль и врубив мотор на полную мощность, Мартин круто развернул лодку, и они с ревом понеслись в погоню за рыбой. «Ле Бонэр» приходилось бороться как с ветром, так и с течением; волны били в нее со всех направлений. Она зарывалась в них носом и пропарывала насквозь, выпуская на волю фонтаны белоснежной пены. Затем она перелетала через их гребни, буквально зависая в воздухе, и с грохотом проваливалась в глубокие впадины между валами, всем корпусом сотрясаясь от ударов.

Шасу в его кресле безжалостно швыряло из стороны в сторону. Вцепившись в подлокотники и упираясь ногами в приступку, он преодолевал самые большие волны почти стоя, не касаясь сиденья. Удилище прогибалось, как натянутый до предела огромный лук. Но даже несмотря на то, что «Ле Бонэр» шла полным ходом, запас лески быстро таял. Меч‑ рыба обгоняла их на десять узлов в час. Леска неумолимо сбегала с катушки, и Шаса беспомощно наблюдал за тем, как барабан с каждой секундой становился все меньше и меньше.

– Шаса! – закричала Эльза с мостика. – Она повернула! – От волнения она заговорила по‑ итальянски. К счастью, Шаса уже достаточно напрактиковался в этом языке, чтобы понять смысл ее восклицания.

– Стоп! Arretez! – рявкнул он шкиперу. Внезапно, безо всякой видимой причины, меч‑ рыба сделала поворот на сто восемьдесят градусов и теперь неслась прямо навстречу лодке.

Пока это еще было невозможно обнаружить по направлению лески, уходившей в воду с катушки. Дело в том, что меч‑ рыба образовала из нее огромную петлю в полмили длиной, что в любой момент могло привести к катастрофе. Стоит рыбе затянуть петлю, и толстый шнур лопнет, как простая хлопчатобумажная веревка. Так что Эльза заметила поворот как нельзя более вовремя.

Шасе во что бы то ни стало нужно было выбрать эту петлю до того, как меч‑ рыба пройдет под днищем лодки. Он работал, как механический насос, ритмично сгибая и разгибая ноги, то приподнимаясь, чтобы наверстать лишний фут лески, то опускаясь в кресло, чтобы хоть немного передохнуть, пока будет наматывать ее на катушку двумя быстрыми поворотами рукоятки. И вот так раз за разом, подпрыгивая и приседая, судорожно хватая ртом воздух, синхронно нагружая руки и ноги; мокрая леска наматывалась на барабан с такой силой, что брызги летели во все стороны, образуя вокруг легкий туман. На его глазах шнур затягивало вбок, он как бы разрезал воду, оставляя на поверхности небольшой бурун. Петля стремительно сжималась. Рыба прошла под лодкой. Леска начала выпрямляться.

Шаса отчаянным усилием еще более ускорил ритм, наматывая на катушку последние футы выбранной лески.

– А теперь поворачивай! – выкрикнул он, задыхаясь. Пот ручьями сбегал по его обнаженной груди. Он перемешивался с губной помадой Эльзы, которой был начертан магический знак, и устремлялся дальше, оставляя темные пятна на поясе его шорт. – Поворачивай! Ну же, шевелитесь!

Рыба уже умчалась во весь опор в противоположном направлении, и шкиперу удалось‑ таки развернуть «Ле Бонэр» в ту самую минуту, когда леска вновь натянулась. Весь чудовищный вес рыбы пришелся на конец удилища; оно затрепетало, как плакучая ива под натиском бури. Шасу в который раз выдернуло из кресла; он обнаружил, что стоит фактически на прямых ногах; еще несколько унций нагрузки на леску, и она не выдержит столь бешеного напора.

Он отодвинул тормозной рычаг, чтобы ослабить натяжение лески, и она ринулась прочь с барабана со скоростью пятидесяти миль в час. В полном отчаянии он наблюдал, как драгоценные футы шнура, добытые ценой колоссальных усилий, беспрепятственно перелетают через борт.

– За ней! – прохрипел он, и «Ле Бонэр» возобновила эту сумасшедшую погоню.

Теперь настало время слаженной ювелирной работы всей команды. Ни один человек в мире не смог бы в одиночку, без посторонней помощи укротить такую рыбину. Здесь решающее значение приобретало управление лодкой, каждый маневр, каждый поворот должен был быть предельно точным и своевременным.

Очень важная роль отводилась Эльзе; стоя на мостике, она предупреждала его о любом изменении в поведении громадной твари прежде, чем это становилось заметным с палубы, тем самым даря ему бесценные секунды. В течение часа эти неукротимые рывки не прекращались ни на мгновение. Тонкий дакроновый шнур ежесекундно испытывал колоссальные перегрузки, и Шасе то и дело приходилось вставать и удерживать его всем своим весом, напрягая удилище и раскручивая катушку. Снова и снова он с неимоверным трудом наматывал леску на барабан, а затем смотрел, как она раз за разом уносилась обратно в океан, как только рыба предпринимала очередную атаку.

Один из матросов зачерпывал ведром соленую морскую воду и поливал его, чтобы хоть как‑ то освежить. Соль оседала на обнаженном теле и разъедала ссадины вокруг его талии, в тех местах, где нейлоновые ремни, которыми он был привязан к катушке, до крови растерли ему кожу. Кровь сочилась из ран и расплывалась на его шортах водянистыми розовыми пятнами. При каждом новом рывке рыбы привязные ремни все сильнее впивались в его беззащитное тело.

Второй час также не принес облегчения. Рыба не проявляла никаких признаков усталости. С Шасы градом струился пот, заливая лицо и глаза; его волосы вымокли, будто он сунул голову под душ. Из его ссадин на поясе, оставленных ремнями, кровь уже не сочилась, а бежала ручьем. Из‑ за жестокой качки он постоянно ударялся бедрами о подлокотники кресла, и они превратились в один сплошной синяк. Эльза спустилась с мостика и безуспешно пыталась засунуть подушку между ремнями и его истерзанной плотью. Она дала ему пригоршню соляных таблеток и заставила запить двумя банками кока‑ колы, прижимая их к его губам, пока он залпом проглатывал их содержимое.

– Ты мне вот что скажи, – усмехнулся он, глядя на нее своим единственным глазом, помутневшим от боли и усталости. – За каким хреном я все это делаю?

– А затем, что ты совершенно чокнутый, как и любой нормальный мужик. А нормальный мужик просто обязан заниматься такими делами. – Она вытерла полотенцем пот с его лица и поцеловала взасос, вложив в этот яростный поцелуй всю гордость от обладания таким мужчиной.

Шел уже третий час погони, когда к Шасе наконец пришло второе дыхание. Наверное, двадцать лет назад оно пришло бы раньше и пробыло бы с ним дольше. Но и теперь второе дыхание было потрясающим ощущением. Боль от врезающихся в тело ремней вдруг куда‑ то отступила, судорога, сводившая руки и ноги, прошла, он почувствовал себя свежим и непобедимым. Ноги перестали дрожать под ним, и он смог потверже упереться ими в приступку.

«Ладно, рыба, – тихо произнес, он. – Свой стиль игры ты продемонстрировала. Теперь подача переходит ко мне». Он стиснул удилище, резко потянул его на себя, всем корпусом откинувшись назад, и вдруг почувствовал, что рыба поддалась его усилию.

Это было всего лишь едва заметное колебание удилища, даже не движение, а тень движения, но он знал, что где‑ то там, в синих глубинах, огромная рыба чуть замедлила свой бег.

– Ну что, рыба, – пробормотал Шаса, внутренне возликовав, – тебе тоже больно, не так ли, а? – Он стал выбирать леску, мощно работая ногами, которые вдруг обрели прежнюю силу, и четыре раза плотно обернул шнур вокруг барабана – и теперь он твердо знал, что леска останется на этот раз на своем месте. Рыба наконец‑ то начала сдавать.

К исходу четвертого часа она уже была не в состоянии совершать прежние неудержимые рывки. Теперь она ушла на глубину, в глухую защиту, описывая медленные, чуть ли не расслабленные круги в трехстах футах под дрейфующей лодкой. Она легла на бок, оказывая в этой позе максимально возможное сопротивление все возрастающему давлению удилища и лески. Толщина ее тела достигала почти четырех футов в поперечнике, а весила она немногим менее трех четвертей тонны. Огромный полумесяц ее хвоста отбивал размеренный ритм, выпуклые глаза мерцали в подводной полутьме, как гигантские опалы. Сиреневые и лазурные полосы пылали на необъятных боках, как северное сияние на полярном небе. И она кружила и кружила, ровно и неспешно, и этому, казалось, не будет конца.

Шаса Кортни скрючился в своем кресле, склонившись над удилищем; в этой согбенной позе он был похож на горбуна. Его второе дыхание и вызванная им эйфория давно уже улетучились. Он судорожно сгибал и разгибал ноги, как подагрик; каждая его мышца, каждый нерв молили о пощаде, но он как заведенный не мог остановиться.

Наступила заключительная фаза борьбы; между рыбой и человеком установилось смертельное равновесие. Сперва рыба уходила на предельное расстояние от лодки, и человек удерживал ее из последних сил; при этом его сухожилия натягивались не меньше дакроновой лески. Затем рыба описывала круг и проплывала под самой лодкой; на короткое мгновение нагрузка на леску спадала, и удилище ненадолго выпрямлялось.

Воспользовавшись этим, Шаса быстро пару раз наматывал леску на барабан и вновь впивался в удилище, когда рыба отправлялась прогуляться в другую сторону. На каждом круге он выбирал по нескольку футов лески, однако в полной мере расплачивался за них потом и кровью. Шаса знал, что силы его иссякают. Все чаще и чаще он думал о том, что все это может для него плохо кончиться. Ему казалось, что сердце в его груди превратилось в пульсирующий прохудившийся мешочек, чьи изношенные стенки вот‑ вот треснут по швам; его позвоночник то и дело пронизывала острая боль. Еще немного, и внутри у него что‑ то непременно оборвется и лопнет; но он все же собрал в кулак всю силу, что у него еще осталась, дернул за удилище, и рыба вновь уступила.

«Ну, пожалуйста, – упрашивал он ее. – Ты убиваешь нас обоих. Сдавайся же ты, дура».

Он вновь напряг все силы, рванул – и рыба сломалась. Она тяжело перевернулась, словно полузатопленное дерево, сдалась на милость победителя. Всплыла, вяло и обреченно, и голова ее появилась на поверхности так близко от кормы лодки, что Шасе почудилось, будто стоит ему наклонить удилище, и его конец коснется одного из этих огромных горящих глаз.

Она далеко высунулась из воды, обратив к небу свой грозный носовой отросток, и встряхнула головой, словно спаниель, пытающийся вытряхнуть воду, попавшую ему в уши во время купания. Тяжелая стальная постромка со свистом рассекала воздух вокруг нее, удилище сотрясалось и ходило ходуном. Его закрепленный конец, казалось, вот‑ вот вырвется из паза, а на другом конце бешено плясала леска, выписывая в воздухе замысловатые геометрические фигуры.

Проходили секунды, а рыба все еще стояла вертикально в воде, широко разинув страшную треугольную пасть, и трясла головой из стороны в сторону; это была последняя демонстрация ее мощи, перед которой Шаса был бессилен. Он ничего не мог предпринять. Удилище вырывалось у него из рук; стальная постромка извивалась и щелкала у него перед носом, как кнут в руке пастуха.

Он в отчаянии смотрел, как длинный стержень крюка шатается и дергается в приоткрытой пасти рыбы. Вращательные движения ее головы постепенно ослабляли его, вырывая из трещины в кости, в которой он засел.

– Перестань! – хрипло крикнул он рыбе и попытался опрокинуть ее на бок. Тут же он почувствовал, что крюк отцепился и заскользил по кости, потом опять где‑ то застрял. Рыба широко разинула пасть, и он увидел, что крюк непрочно зацепился за самый краешек черной твердокаменной пасти. Еще одно резкое движение головы, и он пулей вылетит наружу.

Собравшись с последними силами, Шаса поднялся на ноги. Ему удалось все‑ таки опрокинуть меч‑ рыбу на спину; потеряв равновесие, она шлепнулась обратно в море, подняв фонтан ослепительно‑ белой пены.

– Постромка, – прохрипел он матросу. – Возьми постромку.

Нужно было потянуть непосредственно за стальную проволоку, привязанную к крюку, и рыба уже не сможет сопротивляться.

В течение всего четырехчасового сражения никто, кроме рыбака, не имел права прикасаться к удилищу или леске, чтобы помочь ему. Таковы были жесткие правила спортивной этики, установленные Международной Ассоциацией Рыболовного Спорта.

Теперь же, когда борьба окончилась и побежденная рыба лежала на поверхности, команде разрешалось взяться за тридцатифутовый стальной трос, так называемую «постромку», к которому была привязана леска, и подтянуть рыбу к борту, после чего ей будет нанесен смертельный удар острогой.

– Постромку! – умолял Шаса матроса, который, перегнувшись через транец, руками в грубых кожаных перчатках пытался дотянуться до торчащего конца постромки. Он был у самых кончиков его пальцев.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒