Уилбур Смит 13 страница

Изабелла с Денди Лэсс на поводке ждала этой минуты у входа в шатер и теперь вошла вовнутрь; под бурные аплодисменты собравшихся она передала поводок бабушке. На Денди Лэсс была надета идеально подогнанная бледно‑ желтая попона, символизирующая спортивные цвета Сантэн, с вышитой в углу эмблемой Кортни, стилизованным серебристого цвета алмазом. Она пристроилась к хозяйке и по пятам следовала за ней, когда Сантэн шла к сцене. Толпа смеялась и рукоплескала. Женщина и собака составляли идеальную пару, два элегантных, безукоризненно выдрессированных создания; Денди Лэсс скалила зубы, высовывала язык и виляла хвостом, купаясь в лучах всеобщего внимания.

Оказавшись на сцене, Денди Лэсс вежливо присела перед премьер‑ министром и по команде Сантэн протянула ему правую лапу. Толпа пришла в неописуемый восторг, когда Джон Форстер нагнулся и пожал ее.

Вручая Сантэн огромный серебряный кубок, премьер‑ министр улыбнулся ей. Для человека, снискавшего себе заслуженную репутацию сильного, жестокого и решительного политика, его улыбка была как‑ то по‑ мальчишески заразительна, а в голубых глазах плясали задорные огоньки.

Энергично тряся руку Сантэн, он чуть наклонился поближе к ней, так, чтобы она одна могла расслышать его слова.

– Интересно, тебе и твоей семье еще не надоели эти бесконечные успехи во всем, за что вы беретесь, а, Сантэн? – осведомился он. Они перешли на «ты» только год назад или что‑ то около этого.

– Мы прилагаем все силы, чтобы достойно вынести эту муку, – с серьезным видом заверила она.

По завершении церемонии награждения премьер‑ министр произнес короткую, но яркую поздравительную речь; затем спустился со сцены и стал пробираться по шатру с живостью и непосредственностью искусного политического игрока. Беспрестанно улыбаясь и пожимая руки, он, тем не менее, как бы ненароком оказался в том конце шатра, где расположился штаб Сантэн.

– Еще раз прими мои поздравления, Сантэн. К сожалению, мне не удастся до конца отпраздновать с вами эту замечательную победу. – Он взглянул на часы.

– Ты и так уделил нам достаточно времени, – согласилась Сантэн. – Но, пока ты здесь, мне хотелось бы представить тебе единственного члена моей семьи, с которым ты еще не знаком. – Она сделала знак Изабелле, скромно стоявшей неподалеку. – Изабелла все это время пробыла в Лондоне, в качестве хозяйки нашего посольства, пока Шаса исполнял там свой долг перед Южной Африкой. Когда Изабелла подошла к ним, Сантэн внимательно вгляделась в грубое бульдожье лицо премьер‑ министра. Она знала, что Форстер никогда не был бабником; в противном случае ему не удалось бы достичь своего нынешнего положения в партии, неукоснительно придерживавшейся строгих принципов кальвинистской морали. И тем не менее, несмотря на то, что он уже тридцать лет состоял в счастливом и прочном браке, Джон по‑ прежнему был еще мужчина хоть куда, а ни один мужчина не мог оставаться равнодушным, впервые увидев Изабеллу Кортни. И Сантэн заметила мимолетную перемену в его взоре, то, как он сразу же постарался спрятать за своим обычным невозмутимым выражением восхищенный блеск, мелькнувший в глазах.

Сантэн и Изабелла долго и тщательно готовились к этой встрече с того самого момента, как Изабелла буквально ошеломила Сантэн и Шасу своим неожиданным заявлением о том, что она намерена активно заняться политикой.

– Это у нее скоро пройдет, – предложил Шаса, но Сантэн решительно покачала головой.

– Белла очень изменилась. С ней что‑ то произошло с тех пор, как она уехала с тобой в Лондон. До отъезда она была взбалмошной избалованной маленькой шлюшкой…

– Мама, что ты говоришь. – Шаса, не раздумывая, грудью встал на защиту своей драгоценной дочери, но Сантэн не обратила на него ни малейшего внимания.

– Но вернулась она уже женщиной. Это еще не все. В ней появилась какая‑ то твердость. Она стала жестче, и с ней еще что‑ то произошло. – Сантэн на минуту задумалась, стараясь подобрать подходящие слова. – Она отбросила свои романтические взгляды на жизнь; такое впечатление, что у нее открылись глаза, будто она познала страдание и научилась ненавидеть, будто прошла через суровые испытания и приготовилась во всеоружии встретить то, что ждет ее впереди.

– Подумать только, я и представить себе не мог, что ты способна на столь безудержный полет фантазии, – съязвил Шаса, но Сантэн нисколько не смутилась.

– Помни мои слова, Белла нашла свою дорогу в жизни и будет добиваться своей цели столь же решительно и беспощадно, как и все мы. – Ну уж, наверное, не так решительно и беспощадно, как ты, мама!

– Смейся, смейся, Шаса Кортни, но время покажет, что я была права. – Взгляд Сантэн затуманился, глаза чуть прищурились.

Шаса хорошо знал это выражение ее лица; оно означало, что мать сосредоточенно о чем‑ то думает, отрешившись от всего окружающего. Про себя он называл его «замышляющим выражением». Затем ее глаза вновь прояснились.

– Она далеко пойдет, Шаса, возможно, даже дальше, чем мы с тобой можем себе представить, – и я помогу ей в этом.

И вот Сантэн организовала эту встречу и теперь наблюдала за тем, как ее внучка держится с похвальной самоуверенностью, чего она, впрочем, от нее и ожидала.

Форстер спросил Изабеллу:

– И как вам понравились английские зимы?

Было ясно, что он ожидал тривиального ответа, но Изабелла отреагировала иначе:

– Я думаю, с ними стоило примириться хотя бы ради того, чтобы познакомиться с Гарольдом Вильсоном и получить из первых рук сведения о намерениях лейбористского правительства и его отношения ко всем нам, живущим в Южной Африке.

Выражение лица Форстера заметно переменилось; он понял, что за этой очаровательной внешностью скрывается незаурядный ум. Он понизил голос, и они в течение нескольких минут тихо беседовали, пока Сантэн вновь не вмешалась.

– Изабелла только что получила докторскую степень Лондонского университета в области политической теории. – Она откровенно подбросила еще одну наживку.

– Ах, вот как! – Форстер одобрительно кивнул. – Неужели среди нас растет будущая Хелен Сузман? – Он имел в виду единственную женщину в южноафриканском парламенте, горячую поборницу прав человека и фактически единственную по‑ настоящему острую занозу в толстой непроницаемой шкуре националистического большинства.

Изабелла рассмеялась тем своим низким эротичным смехом, который, как многократно было проверено на практике, мог возбудить самого закоренелого женоненавистника.

– Возможно, – согласилась она. – Может быть, я и в самом деле мечтаю о парламентском кресле, но все это еще в далеком будущем, а кроме того, я не столь наивна, как миссис Сузман, господин премьер‑ министр. Мои политические взгляды во многом схожи со взглядами моего отца и моей бабушки. – Само собой разумеется, это означало, что она причисляет себя к консерваторам; теперь уже взгляд голубых глаз Форстера стал острым и внимательным, и он с новым интересом посмотрел на нее.

– Мир меняется, господин премьер‑ министр. – Сантэн тут же воспользовалась моментом. – Возможно, настанет день, когда место для женщины найдется даже в вашем правительстве, как вы полагаете?

Форстер улыбнулся и непринужденно перешел с английского на африкаанс.

– Даже доктор Кортни согласна с тем, что этот день наступит еще не скоро. Впрочем, я охотно признаю, что столь прелестное личико во многом скрасило бы нудные дискуссии таких уродливых стариков, как мы.

Подобная перемена языка была, разумеется, очередной проверкой. Никто в Южной Африке не мог рассчитывать на политическую карьеру без свободного владения африкаанс, языком политически доминирующей части населения страны.

Изабелла перешла на африкаанс с той же легкостью, что и он сам. Ее словарный запас был весьма широк, грамматика безупречна, а произношение прямо‑ таки ласкало слух любого коренного бура.

Форстер вновь улыбнулся, на сей раз от удовольствия, и поговорил с ней еще несколько минут, прежде чем многозначительно взглянуть на часы и обратиться к Сантэн.

– К сожалению, мне пора. Меня ждут еще в одном месте. – Он вновь повернулся к Изабелле. – До свидания, доктор Кортни, надеюсь, что до скорого. Я с интересом буду следить за вашими успехами.

Сантэн и Шаса проводили его от шатра до того места, где ждала машина с шофером; они остановились у края спортивного поля.

– До свидания, Сантэн. – Форстер пожал ей руку. – От души поздравляю тебя с такой внучкой. Я узнаю в ней многие черты, которые она могла унаследовать только от тебя.

Когда Сантэн вернулась в шатер, то быстро огляделась по сторонам. Изабеллу уже со всех сторон обступили преисполненные надежд кавалеры.

«Они прыгают вокруг нее, как довольные щенки». Сантэн сдержала улыбку и обменялась взглядами с внучкой. Изабелла немедленно оставила своих почитателей и подошла к ней; Сантэн привычно, по‑ хозяйски взяла ее за руку.

– Отличная работа, солнышко. Ты держалась молодцом. Дядя Джон от тебя без ума. Думаю, мы на правильном пути.

* * *

В тот вечер в обеденное время за длинным столом в главной столовой Велтевредена собрались только члены семьи. Тем не менее, Сантэн распорядилась, чтобы на столе были старинный лиможский обеденный сервиз и лучшее серебро. Все это великолепие ослепительно сияло при свете свечей; огромные букеты желтых роз только усиливали общее впечатление праздника.

Согласно давно установившейся традиции подобных семейных вечеров, женщины были в длинных платьях, а мужчины – в черных галстуках.

Не было только Шона.

Он также был приглашен – или, точнее, Сантэн приказала ему явиться, но в это время он охотился с одним из своих наиболее ценных клиентов в родезийских угодьях и прислал вместо себя глубочайшие извинения. Сантэн скрепя сердце примирилась с его отсутствием. Она очень хотела всей семьей отпраздновать свой триумф с Денди Лэсс, но бизнес в любом случае оставался для нее на первом месте.

Немецкий промышленник, которого в данный момент сопровождал Шон, ежегодно оплачивал шестьдесят три охотничьих дня, по пятьсот долларов за день. Разумеется, его обширный бизнес в Германии не позволял ему столько времени проводить в вельде. Каждый год удавалось выбраться максимум на пару недель. Тем не менее, он оплачивал дополнительные дни, чтобы иметь право убить трех слонов вместо одного. Шону приходилось каждый раз предоставлять ему свои услуги, причем тот, как правило, предупреждал о своем приезде всего за несколько дней.

Сантэн скучала по старшему внуку. Шон был самым красивым и самым необузданным из всех троих, его присутствие всегда взбадривало ее. Казалось, что сам воздух вокруг него пронизан зарядами опасности и приключений. Семья истратила десятки тысяч долларов, вызволяя его из всевозможных переделок, в которые вовлекала буйная и бесшабашная натура. Но хотя бабушка вслух всегда выражала свое негодование по поводу этих непредвиденных расходов, причем в самой жесткой форме, втайне не осуждала. Единственное, чего она по‑ настоящему боялась, так это того, что когда‑ нибудь Шон зайдет слишком далеко и попадет в такую беду, из которой его не сможет выручить даже сама Сантэн. Но она гнала от себя подобные мысли. Ибо сегодняшний вечер явно не подходил для мрачных размышлений.

Высокий серебряный кубок празднично поблескивал в центре длинного стола. Он буквально утопал в огромном букете желтых роз. Поразительно, какую радость доставляла ей эта безделица. За ней стояли бессчетные часы тяжелой изнурительной работы, но победа все окупила с лихвой. Так было с ней всегда. Стремление любой ценой выделиться, утвердить свое превосходство было в крови. И эту свою страсть, болезненную и прекрасную, она передала тем, кто был ей дорог.

На дальнем конце стола Шаса постучал серебряной ложечкой по хрустальному бокалу, стоявшему перед ним, и, дождавшись тишины, поднялся на ноги. Он был просто неотразим, высокий, элегантный, в безупречном смокинге и черном галстуке. Начал произносить одну из тех речей, которыми славился повсеместно, – слова текли легко и свободно, остроумие и сентиментальность так удачно сменяли и дополняли друг друга, что аудитория могла в любую минуту разразиться взрывом хохота, а в следующее мгновение прослезиться от одной умело вставленной фразы.

Хотя он буквально засыпал мать комплиментами и привлек внимание всех присутствующих к несравненным достоинствам, Сантэн обнаружила, что ее собственные мысли невольно обращаются к внукам. Они ловили каждое слово отца и были так поглощены блестящей речью, что не замечали, с каким вниманием следит за ними бабушка.

Гарри сидел по ее правую руку, что полностью соответствовало его положению и семейной иерархии. Из близорукого, хилого астматика, гадкого утенка семьи он самостоятельно, почти безо всякой помощи с ее или с чьей‑ либо еще стороны, превратил себя в воплощение силы и уверенности. Теперь он был рулевым их семейного корабля, президентом «Кортни Энтерпрайзиз». Тонкие ножки подлинного чиппен‑ дейловского стула подгибались под его тяжестью, большие пальцы рук были засунуты в карманы изящного парчового жилета. Белоснежная сорочка плотно облегала необъятную грудь, а накрахмаленный отложной воротничок был слишком узок для шеи, раздавшейся сверх всякой меры, но не от жира, а от стальных мышц. Густые черные волосы петушиным гребнем стояли на макушке, а очки в широкой роговой оправе мягко поблескивали в свете свечей. Комната дрожала от его громового хохота; он по‑ детски безудержно и непосредственно реагировал на каждую остроту Шасы, и смех его был столь заразителен, что даже самая безобидная сентенция отца вызывала приступ всеобщего бурного веселья.

Сантэн перевела свой взгляд на жену Гарри. Холли сидела рядом с Шасой на дальнем конце стола. Она была почти на десять лет старше Гарри. В свое время Сантэн противилась их браку со всей свойственной ей энергией и упорством. Разумеется, предотвратить его ей так и не удалось. Теперь она вынуждена была признать, что это стало серьезным просчетом с ее стороны. Если бы она не пыталась им помешать, то имела бы сейчас большее влияние на Холли. Вместо этого она своими руками воздвигла барьер недоверия в ее сознании, который, возможно, никогда уже не сможет преодолеть.

А главное, она ошиблась в Холли. Та оказалась идеальной женой для Гарри, разглядев в нем такие качества, о которых никто из них, даже Сантэн, и не подозревал. Помогала им полностью проявиться и смогла внушить ему веру в собственные силы. Именно она во многом способствовала жизненному успеху Гарри. Он черпал силы и уверенность в ее неустанной заботе и поддержке. Ее любовь принесла ему счастье и подарила трех сыновей и дочь. Сантэн улыбнулась, подумав об этих маленьких разбойниках, мирно спящих наверху, в детском крыле; затем вздохнула и нахмурилась. Сдержанность, с которой Холли все еще к ней относилась, сказывалась и на ее общении с правнуками. Дело в том, что Гарри и Холли жили в Йоханнесбурге, крупнейшем деловом центре страны, в тысяче миль от Велтевредена.

Штаб‑ квартира «Кортни Энтерпрайзиз» размещалась в Йоханнесбурге, так же как и фондовая биржа. Поскольку Гарри был одним из главных ее действующих лиц, он, естественно, должен находиться в центре событий. Так что у них с Холли были все основания уехать из Велтевредена; но Сантэн, тем не менее, чувствовала, что Холли намеренно прячет от нее детей. Хотя от Йоханнесбурга всего три часа полета на реактивном самолете их компании, который Гарри любил сам пилотировать, Сантэн очень редко доводилось видеть их у себя в Велтевредене. Ей безумно хотелось, чтобы дети были рядом с ней, чтобы она могла воспитывать и наставлять их, оберегать и обучать так, как она это когда‑ то делала с их отцом, но Холли стояла у нее на пути. Так что ей придется удвоить усилия, чтобы завоевать ее расположение. Она намеренно поймала ее взгляд на другом конце длинного стола и улыбнулась со всей теплотой и сердечностью, которые только могла передать. Холли улыбнулась в ответ, белокурая, спокойная; разноцветные глаза, один голубой, другой ярко‑ фиолетовый, придавали ее красоте какой‑ то особый неповторимый колорит.

«Я заставлю тебя любить меня и доверять мне, – поклялась про себя Сантэн. – Ты не сможешь продержаться так всю жизнь, во всяком случае, против меня. Эти дети будут моими. Это моя семья, и это мои дети. Тебе не удастся долго прятать их от меня».

Тем временем Шаса что‑ то сказал про нее такое, что она прослушала, занятая своими размышлениями. Теперь головы всех сидящих за столом были повернуты в сторону Сантэн, и все дружно ей аплодировали. Она улыбнулась и раскланялась в ответ на неведомый комплимент, сделанный ей; когда рукоплескания стихли, Шаса продолжил свою речь.

– Вы, наверное, сегодня подумали, наблюдая за тем, как она управлялась с Денди Лэсс, что это выдающееся достижение. И вы были бы правы, если бы речь шла о любой другой женщине, но сейчас мы имеем дело с леди, которая в свое время одним взглядом укротила льва‑ людоеда, в то время как я, будучи еще младенцем, был привязан к ее спине… – Шаса пересказывал, уже в который раз, все эти старые байки о ней, которые составляли основу их семейных преданий. Собственно говоря, их пересказ во время важных семейных встреч уже давно превратился в традицию, и хотя все слышали их уже в сотый раз, удовольствие от этого они получали ничуть не меньшее.

И лишь один человек за этим столом выглядел слегка смущенным этой напыщенной хвалебной речью Шасы.

Сантэн почувствовала, как еле заметный холодок раздражения пробежал по безмятежной глади ее праздничной умиротворенности. Из всех внуков меньше всего теплоты и расположения она питала к Майклу. И сейчас он сидел посередине длинного стола на наименее престижном месте, и не только потому, что был младшим из внуков. Майкл не вписывался в привычный для Сантэн порядок вещей. Где‑ то в глубине его души были потайные уголки, в которые ей никак не удавалось проникнуть, и это раздражало.

Ей так и не удалось разрушить привязанность Майкла к его родной матери. При одной мысли о Таре Кортни на нее накатила волна жгучей ненависти. Ибо Тара надругалась над всеми принципами, всеми устоями приличия и морали, которые были для Сантэн священны. Она была марксисткой и кровосмесительницей, предательницей и отцеубийцей. И часть тех чувств, что Сантэн испытывала к Таре, она перенесла на одного из ее сыновей.

Очевидно, она столь пристально смотрела на него, что Майкл ощутил на себе ее недобрый взгляд. Ибо внезапно поднял на нее глаза, побледнел, затем поспешно, почти виновато отвел их, не в силах вынести этого пронизывающего взгляда темных глаз.

По настоянию Шасы и невзирая на ее возражения, семья приобрела контрольный пакет акций издательской компании, которой, помимо всего прочего, принадлежала и газета «Голден Сити Мейл». Идея Шасы заключалась в том, чтобы подобрать Майклу достойное место в рамках избранной им профессии. Он намеревался сделать из «Мейл» влиятельное консервативное издание, а Майкл, приобретя соответствующий опыт и репутацию, должен был со временем стать ее главным редактором. Но пока что это время еще не пришло, и Майкл по‑ прежнему занимал пост заместителя главного редактора. Впрочем, если бы это зависело только от Шасы, он бы наверняка уже продвинул Майкла на руководящий пост. Однако Гарри и Сантэн дружно противились его отцовским устремлениям. Они полагали, что Майкл, мягко говоря, еще не созрел для столь ответственной должности. Его финансовые и административные способности оставляли желать лучшего, а политические взгляды отличались крайней наивностью, которую, скорее всего, изжить уже не удастся. Именно влиянием Майкла на издательскую политику объяснялся тот прискорбный факт, что «Мейл» постоянно отклонялась от центристской линии, давая опасный крен влево; в результате газета утратила доверие не только правительства, но и финансовых, промышленных и прочих влиятельных кругов, плативших за рекламу.

Уже трижды выпуски «Мейл» запрещались правительственными постановлениями; при этом газета каждый раз несла убытки, приводившие Гарри в ярость, а главное, теряла репутацию и влияние, что очень беспокоило Сантэн.

Он не настоящий Кортни, размышляла Сантэн, изучая красивое лицо Майкла. Даже в мизинце Беллы больше силы и твердости, чем во всем его теле. Майкл нытик и размазня. Его больше заботят чужаки и неудачники, чем собственная семья. А это, с точки зрения Сантэн, наихудшая из всех форм предательства. Он не похож ни на одного из нас; он похож на свою мать. И это был самый суровый приговор, какой она только могла вынести. Он даже пытался совратить Беллу. Сантэн знала, что двое ее внуков присутствовали на митинге против апартеида на Трафальгарской площади. Южно‑ африканская разведка сфотографировала их из окон посольства, и Сантэн получила сведения об этом из одного из своих надежных источников в правительстве.

К счастью, Сантэн удалось замять это дело. Когда‑ то Белла оказала кое‑ какие услуги южноафриканской разведке во время своего бурного романа с Лотаром Де Ла Реем. Тогда Лотар был полковником полиции, а теперь являлся депутатом парламента и заместителем министра внутренних дел.

Сантэн лично связалась с Лотаром. Она имела на него огромное влияние; ей были известны многие секреты, связанные с отцом Лотара, и другие тайны, о которых Лотар мог только догадываться. Вдобавок Лотар когда‑ то был любовником Беллы, и Сантэн имела все основания полагать, что он все еще был к ней, мягко говоря, неравнодушен.

– Я внесу в личное досье Изабеллы исчерпывающее объяснение ее присутствия на этом сборище, – заверил Лотар. – Нам известны ее патриотические убеждения, она уже работала на нас прежде; но вот относительно Майкла я ничего не могу вам обещать, тетушка. – Лотар употребил обращение, которое считалось весьма почтительным и более интимным, чем просто «тетя». – Боюсь, что Майкл слишком часто фигурирует в черных списках.

Да уж, подумала Сантэн, эти черные списки притягивают Майкла, как собака блох, и хуже всего то, что часть этой грязи прилипает ко всем нам.

В этот момент Шаса закончил свою речь, и все повернулись в ее сторону в ожидании ответного слова. Как оратор она ничуть не уступала своему сыну, но ее остроты частенько бывали поязвительнее, а мнения высказывались нелицеприятнее. Так что аудитория предвкушала обычный фейерверк, но на этот раз их с самого начала постигло разочарование.

Сантэн, судя по всему, была настроена на редкость мирно и благодушно. Она никого не порицала, напротив, для каждого у нее нашлось слово похвалы. Она поочередно воздала должное финансовым успехам Гарри, научным достижениям Изабеллы, архитектурным проектам Холли, связанным со строительством нового шикарного отеля Кортни на побережье Зулуленда; не забыла и об ее приближающемся дне рождения.

– Какая жалость, что вы не сможете провести этот день вместе с нами, Холли, дорогая.

И даже Майкл удостоился похвалы, хотя и гораздо более сдержанной, в связи с выходом его последней книги.

– Вовсе не обязательно соглашаться с твоими выводами или решениями, которые ты предлагаешь, мой милый Микки, чтобы по достоинству оценить, как много мысли и труда ушло на то, чтобы ее написать.

Когда, в завершение своей речи, она произнесла тост «за нашу семью в целом и за каждого ее члена в отдельности», все выпили за это стоя и с большим энтузиазмом. Затем Шаса подошел к ее месту во главе стола, взял мать под руку и проводил в голубую гостиную, где их ждали кофе, ликеры и сигары. Сантэн никогда не признавала варварский обычай оставлять мужчин после обеда наедине с их сигарами. Если уж им в самом деле было что обсудить, то она желала принять активное участие в разговоре.

Майкл сразу же подошел к Изабелле, как только она поднялась со своего места, и взял ее за руку.

– Я так скучал по тебе, Белла. Почему ты не отвечала на мои письма? Мне о многом хочется тебя расспросить. Рамой и Никки… – Он увидел, как изменилось ее лицо, и моментально понял, что что‑ то неладно.

– Что‑ нибудь случилось, Белла?

– Не сейчас, Микки, – быстро прервала она его. Они впервые заговорили друг с другом за те шесть месяцев, что прошли со дня исчезновения Никки. За все это время она ни разу не звонила ему и не отвечала на его письма. Более того, старалась не оставаться с ним наедине после того, как он прибыл этим утром в Велтевреден.

– С тобой что‑ то произошло, – настаивал Майкл.

– Улыбайся! – приказала она ему, подавая пример. – Не устраивай сцен. Позже я приду в твою комнату. А сейчас никаких вопросов. – Она сжала его руку и весело рассмеялась, направляясь вместе со всеми в голубую гостиную; там они сгрудились вокруг Сантэн, которая уселась на свое любимое место на диване, стоявшем напротив адамского камина, вовсю пылали поленья.

– Сегодня мне хочется побыть с моими девочками, – заявила она и поманила к себе Холли. – Подойди ко мне, дорогая, и сядь с этой стороны. – Она похлопала по дивану. – Белла, а ты сядь, пожалуйста, с другого бока.

Сантэн, как правило, ничего не делала просто так; и когда слуги подали им кофе, а Шаса налил мужчинам коньяку, выложила свою козырную карту.

– Я уже давно ждала подходящего случая, Холли, – произнесла она тоном, привлекшим всеобщее внимание.

– И мне думается, что твой день рождения – это лучший вывод, который только можно найти. Ты моя старшая внучка, и я собираюсь сегодня положить начало маленькой семейной традиции.

Сантэн подняла руки к шее, сняла с себя колье и поднесла к своим глазам это мерцающее сокровище из чистейшей воды желтых бриллиантов, общим весом свыше тысячи карат. Каждый камень был лично отобран Сантэн Кортни из числа добытых в ее легендарных Хъянских копях далеко на севере. Ей понадобилось десять лет, чтобы собрать их; затем лондонская ювелирная фирма «Раррардз» придумала и изготовила для них оправу из чистой платины.

– Такую восхитительную вещь должна носить только очень красивая женщина, – с сожалением прошептала Сантэн; в ее темных глазах стояли слезы, и слезы эти были настоящие. – Увы, я больше уже не удовлетворяю этому требованию, так что настало время передать ее той, которая этого заслуживает. – Она повернулась к Холли. – Носи их и будь счастлива, – сказала она и повесила колье ей на шею.

Холли застыла на месте, как громом пораженная; благоговейное молчание воцарилось в комнате. Все прекрасно знали, что означало для Сантэн это колье; знали, что оно стоило для нее гораздо больше, чем те два миллиона фунтов, сумма, в которую его недавно оценили ювелиры «Ллойда».

Медленно, словно во сне, Холли подняла правую руку и прикоснулась к звездам, сверкающим на ее шее, с выражением полного неверия в происшедшее на прелестном лице; затем у нее перехватило дыхание, она всхлипнула, повернулась к Сантэн и обняла ее. Обе женщины, прижавшись друг к другу, с минуту сидели молча, пока Холли, наконец, не справилась со своим голосом. Когда она заговорила, ее голос звучал глухо и прерывисто, но слова, тем не менее, были слышны всем.

– Спасибо, бабушка. – Так Сантэн называли только самые близкие члены семьи, и Холли никогда раньше этого не делала.

Сантэн крепко прижала ее к себе, закрыла глаза и уткнулась лицом в золотистые волосы Холли, чтобы никто не мог заметить торжествующую улыбку на ее губах и радостный блеск подернутых влагой глаз.

* * *

Няня дожидалась Изабеллу в ее комнате.

– Уже второй час ночи, – воскликнула Изабелла. – Я же сказала, чтобы ты меня не ждала, глупая старушенция.

– Я дожидаюсь тебя по вечерам вот уже двадцать пять лет. – Няня подошла к ней, чтобы расстегнуть сзади платье.

– Я ужасно неловко себя чувствую, – протестовала Изабелла.

– Ну, а я чувствую себя прекрасно, – хмыкнула няня, – и вообще я буду чувствовать себя не в своей тарелке, если не разузнаю, чем ты сегодня занималась, милочка. Сейчас я приготовлю тебе ванну – специально не сделала этого раньше, чтобы она не остыла к твоему приходу.

– Ванна в час ночи! – Эта идея Изабелле решительно не понравилась. После своего возвращения домой она ни разу не позволила няне увидеть себя обнаженной. Старуха была чересчур проницательна. Ее острый глаз сразу заметил бы те на первый взгляд неприметные изменения, что произошли с телом Изабеллы после родов: потемневшие и увеличившиеся соски, тонкую полосу растянувшейся кожи, пересекшую бедра и низ живота.

Она почувствовала, что подобная перемена в поведении начинает казаться няне подозрительной, и решила ее отвлечь:

– Иди, няня, уже поздно. Лучше погрей постель Босси, чтобы он не замерз.

Няня явно была застигнута врасплох.

– От кого это ты наслушалась подобных сплетен? – осведомилась она.

– Ну, ты ведь не единственная, кто в курсе всего, что происходит в Велтевредене, – радостно сообщила ей Изабелла. – Старина Босси столько лет ухлестывал за тобой. И ты совершенно правильно сделала, что в конце концов сжалилась над ним. Он хороший человек. – Босси был главным кузнецом поместья; Сантэн наняла его еще тридцать пять лет назад в качестве подмастерья. – Так что ступай, и пусть он хорошенько постучит своим молотом о твою наковальню.

– Фу, как пошло, – фыркнула няня. – Настоящая леди никогда не позволит себе таких сальных шуточек. – Пытаясь скрыть свое смущение, няня чопорно поджала губы, но, тем не менее, попятилась к двери, и когда та захлопнулась за ней, Изабелла смогла, наконец, вздохнуть с облегчением.

Она пошла в ванную, быстро смыла грим, бросила свое вечернее платье на спинку дивана, чтобы няня занялась им утром, и влезла в шелковый халат. Направилась к выходу из спальни, на ходу затягивая пояс, взялась за дверную ручку и вдруг остановилась в нерешительности.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒