Допросы. Поцелуи. Клятвы. Смерти. Барьеры. Откровения

Допросы

Keep yourself away,

Far away from me –

I’ll forever stay

Your perfect enemy.

Передо мной — волк.

Можете сколько угодно рассказывать друг другу о холодных и расчетливых слизеринских змеях, но передо мной — волк. Можете попытаться донести до меня, что волки никогда не режут больше, чем могут съесть, в отличие от тех же хорьков, дуреющих от запаха крови.

Но передо мной — волк.

Волк, никогда не убивающий больше, чем ему нужно. Волк, уважающий старших и подчиняющийся своему вожаку. Волк, умеющий разговаривать со своими на телепатическом уровне. Волк, читающий следы на снегу и настороженно скалящий крепкие белые зубы.

— Малфой.

— Поттер, — цедит он в ответ, и это выглядит так, будто не было пяти долгих лет после победы над Волдемортом.

Пяти долгих лет, в течение которых эта бледная немочь успела натворить едва ли не больше самого Тёмного Лорда.

Я смотрю на него во все глаза и никак не могу понять: то ли хорёк ни капли не изменился со школы, то ли изменился настолько разительно, что впору настороженно ахать. Всё те же светлые волосы — только теперь взлохмачены и чуть прикрывают мочки ушей. Всё те же бесцветные ледяные глаза — только теперь вместе с презрением я вижу в них стальную решимость. Всё те же тонкие бескровные губы, сжатые в упрямую линию, — только теперь уголок рта рассечён довольно заметным шрамом. Узкий подбородок, высокие скулы, совсем не аристократично торчащий кадык.

Впрочем, кто и когда сказал мне, что Малфои — аристократы?

Мне кажется, я сам себе это придумал.

— Малфой?

— Поттер? — он ухмыляется в тон.

Его руки связаны за спиной крепкой верёвкой и десятком заклятий, палочка заперта в мой личный сейф в аврорате, все личные вещи спрятаны там же. Запирающие на сейф накладывал я под присмотром Шеклболта. Мы оба — министр и я — знаем, что Малфою удавалось справляться и с защитой покруче.

Самое страшное, что Малфой это тоже знает.

Он сидит передо мной в грубых брюках, мятой рубашке и грязных ботинках. Левая рука испачкана меткой, которая выглядит особенно чёрной на фоне белизны его кожи. Малфой весь белый.

Волк.

Он снова скалится, и я опускаю глаза. Скольжу взглядом по строчкам в пергаментах его дела, надеясь найти там слова, которых ещё не выучил наизусть. Таких нет. Я всё знаю. Где и когда он родился, кем были его мать и отец — это даже смешно. Чистота крови, год поступления в Хогвартс, факультет. Малфой вечно был для меня… кем? Да никем. Занозой в заднице — но и то больше с подачи агрессивной реакции Рона. Рон его по-настоящему ненавидел, и хорёк отвечал ему тем же. А у меня был только один враг — Волдеморт, и всякая белобрысая мелочь имела значение только в те моменты, когда чересчур доставала.

Так было всегда.

До шестого курса. До того момента, пока хорёк не убил Альбуса Дамблдора.

Я знаю, директор думал, что «Драко не сможет». Без лишних разговоров, он смог.

05. 04. 2011

Поцелуи

Это никак не повлияло на исход войны. Мы победили.

Это повлияло исключительно на судьбу всего рода Малфоев. Без единого шанса на прощение, без единой возможности исправить и искупить свои грехи. Люциуса приговорили к Поцелую дементора, Нарцисса не дожила до рассвета второго мая девяносто восьмого. Малфоя-младшего, ухитрившегося в одиночку одолеть МакГоннагалл, Тонкс, Билла Уизли и Алисию Спиннет, а потом, увернувшись от моего Инкарцеро, аппарировать с поля боя, нашли только неделю назад.

Я знаю, что в Хогвартсе нельзя аппарировать, Гермиона прожужжала мне этим все уши. Но, видимо, Малфой никогда не читал историю школы или, скорее, просто плевать хотел на такие детали. У него хватило магического потенциала, чтобы прорвать антиаппарационный барьер, и, схватившись один на один с Волдемортом, я никак не мог понять, почему спятивший тёмный маг не прикончил хорька собственными руками, опасаясь такой конкуренции.

— Поттер, — вкрадчиво шепчет он, — ты дослужился до Главы аврората?

— Не без твоей помощи, Малфой, — отвечаю сухо. — Ты же убил добрую половину всех остальных сотрудников.

Он запрокидывает голову и смеётся, подставляя моему взгляду белое горло. Что-то звериное изнутри моментально напрягается, заставляя сжать челюсти: хочется прыгнуть вперёд и впиться в тонкую кожу зубами.

— Только не говори, что ты благодарен мне, Чудо-мальчик.

— Не благодарен, — у меня под кожей вибрирует бешенство, когда я вспоминаю обо всех, кого прикончил мордредов слизеринец.

А он прикончил всех Пожирателей Смерти, которых оправдал Визенгамот. Не пожалел даже свою бывшую невесту: Панси нашли скрюченной в углу шикарно обставленной спальни родового поместья Паркинсонов. Ей разве что повезло умереть без особых мучений. Не то, что бы мне было особенно жаль приспешников Волдеморта, но Малфой мстил не только им — за отречение. Он полгода охотился за профессором Флитвиком, оглушившим Нарциссу. Леди Малфой добило отрикошетившее проклятье кого-то из Кэрроу, но её сыну было плевать.

Он мстил и за Беллатрису, убитую Молли Уизли. Нет, до моей тёщи добраться ему пока что не удалось. Потому что даже я не знал, где её спрятал испуганный Чарли, оставшийся в семье за старшего после того, как малфоевская Авада опрокинула наземь Артура.

— И правильно, Поттер, — Малфой пожимает плечами. — Потому что скоро я убью и тебя.

Мне не страшно. Я для того и стал аврором, чтобы бороться со злом.

Драко Малфой — зло в чистом виде.

Его имя уже стоит в одном ряду с Гриндевальдом и Томом Риддлом. Он вырезал под корень больше десятка семей, на суде утверждавших, что пособничали Волдеморту исключительно под Империо.

— Через неделю тебя поцелует дементор, — я устало откладываю в сторону свитки пергаментов.

— Что-то я не припомню, чтобы мне выносили хоть какой-нибудь приговор… — волк напротив меня насмешливо приподнимает правую бровь. — Я, честно говоря, вообще никакого суда не припомню.

— А никакого суда и не будет, Малфой.

В его глазах на секунду мелькает растерянность, и до меня внезапно доходит, кем был для меня бесцветный хорёк и почему все мои парни были светлоглазыми блондинами с полупрозрачной кожей.

— Почему же?

Несколько секунд я хватаю воздух пересохшими вдруг губами, прежде чем понимаю, что вопрос относился не к светлоглазым блондинам.

— Через неделю тебя поцелует дементор.

— Поттер, мне не надо повторять по два раза, как твоим тупым гриффиндорским дружкам. Но раз уж ты по-другому не можешь, я тебе повторю: почему надо мной не будет суда?

— Потому что животных не судят.

«Таких, как ты», — добавляю мысленно.

Я взмахиваю рукой, и связанного Малфоя уводят. Он высокий — такой высокий, что почти задевает головою проход. Уже на пороге он чуть притормаживает и, не обращая внимания на тычки и злобу охранников, говорит, обернувшись ко мне:

— Таких, как я, не судят, да, Поттер? Сразу целуют?

От звука его голоса моё сердце, сжавшись в комок, гулко ухает куда-то в низ живота, в сладкую ноющую истому.

05. 04. 2011

Тайны

Его патронус — змея, его боггарт следствию не известен.

Анимагическая форма — хорёк. По слухам и сплетням. Дойти до Министерства и зарегистрироваться — это, естественно, не к Малфою. Сам я всё-таки склоняюсь к варианту с волками.

У меня с анимагией так и не сложилось, хотя я и пытался. Вообще, все надежды окружающих на то, что я стану по-настоящему великим магом типа того же Дамблдора как-то не оправдались. Я мыслю быстро, действую нестандартно, готов пожертвовать собой и за четыре года службы в аврорате так никого ни разу и не убил, но волшебник я далеко не самый сильный. Увы.

Впрочем, мне это даже больше по вкусу. И без того надоело быть Избранным.

А Кингсли зачем-то хочет, чтобы я провёл с Малфоем в одной тюремной камере время до его Поцелуя. Под Оборотным, естественно.

— Думаешь, он расскажет мне все свои тайны? — на правах героя войны я давно «на ты» с нашим министром. — Напоите его Веритасерумом, и дело с концом.

Шеклболт кусает тёмные губы:

— Поили. Молчит.

— И что тогда требуется от меня? Я не специалист развязывать языки.

Малфой — специалист. После убийства Дамблдора он служил у Волдеморта пыточных дел мастером. И эти пытки не ограничивались легилеменцией и Круциатусом. Я никогда бы не поверил, что семнадцатилетний мальчишка может жестоко мучить людей, вытягивая из них информацию и получая от этого удовольствие… Никогда бы не поверил, если бы своими глазами не видел неопровержимых доказательств. Пергаменты протоколов, думосборы и прочее.

Если бы хорька повели в суд, то Визенгамот признал бы его виновным, даже если бы сам Малфой под сывороткой правды твердил о своей невиновности. Но Веритасерум, как утверждает министр, на него почему-то не действует.

— Кингсли, послушай, это смешно, — я улыбаюсь, стараясь унять нервную дрожь. — Он аппарирует через барьеры, его не берёт Веритасерум… Так не бывает.

— Гарри, но ты же сам видел ту его аппарацию.

— Не знаю, может, в тот момент защитные барьеры Хогвартса были расшатаны, — мне не очень-то хочется признавать Малфоя кем-то вроде маггловских супергероев.

— Хочешь сказать, что и в течение этих пяти лет антиаппарационные барьеры по всей стране барахлили? Он же всегда аппарировал прямо в поместья или дома.

— И что в таком случае удержит его в Азкабане?

Кингсли боится сглазить:

— Мне кажется, с ним что-то происходит… Иначе его бы просто не сумели поймать, иначе он давно бы аппарировал прямо из камеры, а мы в таком случае остались бы слушать Сигнальные чары, воющие от такого ужасного надругательства над древними Охранными заклинаниями.

— Отлично, — на самом деле, конечно, я так не думаю. — Только объясни мне, пожалуйста, откуда у моего ровесника такие таланты? Даже пресловутому Тёмному Лорду было не под силу подобное.

— А вот это уже вопрос к самому Малфою. И к Дамблдору, который за шесть лет обучения не заметил такого сильного мага.

Я поправляю очки:

— Прекрасно, только Дамблдор умер.

— Убит.

— Предлагаешь побеседовать с его портретом?

— Предлагаю побеседовать с его убийцей. В частности, о том, откуда у него такие способности и чего он собирался добиться.

Спорить с официальным заданием не к лицу даже главе аврората. Протягиваю руку, забираю у Шеклболта огромную флягу Оборотного и пергамент с «моим» делом и погружаюсь в чтение, демонстративно игнорируя министра.

— Он меня не раскусит? — спрашиваю, когда тот берётся за ручку двери.

— Уж постарайся, — Кингсли выходит.

05. 04. 2011

Зелья

Здорово. Особенно здорово, если учесть, что я далеко не самый сильный окллюмент в мире и совсем не специалист в беспалочковой магии, а в камеру Азкабана с волшебной палочкой не пускают. Честно говоря, там вообще все сидят в одиночку и только для нашего платиноволосого гостя (звучит как оскорбление, правда? ) делается вдруг маленькое исключение.

Наверное, он здорово удивится, когда Кингсли придёт и трансфигурирует прямо в тёмной камере вторые нары. Это, возможно, не подходящее занятие для министра магии — обустраивать зарешёточную жизнь всяких там заключённых, но слишком уж ограничен круг тех, кто может войти в самую страшную магическую тюрьму.

Новая власть — и новые порядки.

К тому же, глупая идея с Оборотным зельем целиком и полностью принадлежит Шеклболту, так что…

Я внимательно читаю личное дело того, за кого меня собираются выдавать, и не нахожу в нём ничего интересного. Слизерин, чистая кровь, запрещённые артефакты, тёмная магия, сопротивление группе захвата… Если верить официальным бумагам, этот без вести пропавший в реальности Джей Джеймс Картер, дальний родственник Ноттов, даже умудрился при задержании серьёзно повредить Гарри Поттера.

Есть кое-что, о чём мне думать очень тоскливо: вся эта авантюра — идея Шеклболта. Об оборотном зелье и причине появления Джея Картера в камере Драко Малфоя знаем только Кингсли и я. Так что я не дождусь ни поблажек, ни помощи. Да и откуда? Там ведь только дементоры. И то не везде: после войны, во время которой они зарекомендовали себя крайне «неблагонадёжными», гадким тварям доверия нет.

А для Джинни я и вовсе уехал в командировку. Крайне опасную. Настолько опасную, что она вполне может стать последней не только в моей карьере аврора, но и в жизни вообще.

Мне не слишком страшно, но мне очень не нравится, когда меня используют втёмную. Когда меня используют в принципе. Но выбора нет, и уже на следующее утро, распихав по карманам пятидневный запас Оборотного зелья (личный указ министра: оставить заключённому его лекарство от тяжёлой болезни), я иду по долгим коридорам Азкабана в тюремную резиденцию лучшего Пожирателя Смерти.

Да. Все эти пять дней я проведу рядом с Малфоем.

Самая страшная магическая тюрьма вгоняет меня в меньшую депрессию, чем, как мне казалось, должна была. Я никогда раньше здесь не бывал, но всё равно понимаю, что многое изменилось. Атмосферы уныния, сумасшествия, страдания, боли больше нет и в помине. Зачем? Бывшие Пожиратели Смерти либо убиты в финальной битве, либо расцелованы дементорами, либо оправданы Визенгамотом — и прикончены белобрысым хорьком.

И только одна мысль не даёт мне покоя: если бы Сириус сидел вот в ТАКОМ Азкабане, может быть, всё было бы по-другому?

Мне не нравится, что здесь теперь всё… слишком благополучно. Ржавые решётки на скрипящих дверях, паутина по всем углам и безумный смех, звучащий из каждой камеры, это было бы логичнее. Правильнее. Лучше.

«Гарри, мы не в Средневековье», — сказала бы мне сейчас Гермиона.

Наплевать. Почему из всех возможных ужасов азкабанского заключения жесточайшему убийце современности достались только твёрдое деревянное ложе и общество школьного врага в образе Джея Картера?

Жесточайший убийца современности не обращает на меня никакого внимания. Молчит так долго и так мучительно, что мне начинает казаться, что Малфой разучился разговаривать с позавчерашнего утра. Всё те же грубые брюки, всё та же мятая рубашка — и всё тот же врождённый аристократизм в каждом движении. Вот что значит чистая кровь.

Джею Картеру далеко до этого хищника.

Малфой внезапно всем телом оборачивается ко мне и, в привычной манере растягивая слова, говорит угрожающе:

— Знаешь, от тебя за милю несёт Оборотным…

Я растерянно хлопаю глазами. Он не может ничего знать. Он не может ничего видеть. Это — зелье, меня раскусить невозможно, если не знать того, кем я притворяюсь. Но тот, кем я притворяюсь, за всю свою жизнь ни разу не сталкивался с Малфоем — Кингсли проверил это на сто тысяч раз.

Качаю головой и говорю осторожно:

— Это паранойя, мистер Малфой. Позвольте представиться…

— Может, ещё и руку мне пожмёшь? — он бесцеремонно перебивает меня и холодно улыбается, глядя в самую душу своими бесцветными ледяными глазами. — А, Чудо-мальчик?

Я так и знал, что всё это — плохая идея. Но спасать её всё равно надо.

— Простите, что? — говорю, чуть отклоняясь назад.

— Поттер, не строй из себя идиота. Тебе, конечно, не привыкать, но я не хотел бы в этом участвовать.

06. 04. 2011

Клятвы

Я ошарашено смотрю на него. Задание провалено к боггарту. Чёртов хорёк, ну откуда такие способности?

Играть свою роль дальше — просто бессмысленно.

— Малфой, — я судорожно вздыхаю, мысленно прикидывая, как скоро окажусь на том свете.

Но, несмотря на недавнее обещание, Драко Малфой не спешит меня убивать. Вместо этого он спокойно отходит в свой угол камеры и опускается на низкие деревянные нары. Клетчатый плед и старая плоская подушка смотрятся рядом с ним неуместно, но меня радуют даже такие мелкие минусы его тюремного существования.

— Решил скрасить мне последние дни? — он лениво вытягивается на лежанке.

— Не надейся, — отвечаю я резко. — Узнаю всё, что мне нужно, и в ту же минуту свалю отсюда подальше.

Я очень чётко понимаю, что передо мной не просто школьный соперник. Передо мной — сильный маг и жестокий убийца. Хитрый. Умный. Коварный. Дикий.

Волк.

А я, похоже, чёртова Красная Шапочка.

Он сожрёт меня — и не поморщится. Мне не страшно.

— Сам догадаешься, что этим надеждам не суждено сбыться, или тебе придётся втолковывать? — ровный скучающий тон.

— Посмотрим, Малфой.

Он поворачивает ко мне голову.

— Поттер, предлагаю сделку. Я рассказываю тебе то, что ты хочешь узнать, а ты остаёшься со мной до конца. В настоящем облике, разумеется.

— Согласен, — а что тут раздумывать?

— Тогда Непреложный Обет? — он вскакивает со своих нар и в два шага подходит ко мне.

Весь белый, тонкий, поджарый, каждое движение — выверено.

— Палочек нет, — я пожимаю плечами. — И связующего.

— Детские отговорчки, Чудо-мальчик, — человек, державший последний годы в страхе всю магическую Британию, протягивает мне руку.

Я осторожно беру его тонкие пальцы. Вопреки всем внутренним установкам, вопреки привычке его ненавидеть, мне очень хочется сделать то, что я всегда делал при первом рукопожатии с теми, кто нравился: скользнуть по ладони, обхватить запястье, чуть сжать, показывая, кто будет здесь главным.

Я не успеваю — Малфой делает это первым.

Перед глазами проносятся разноцветные искры, сердце ухает в пятки и тут же подскакивает обратно — до самого горла. Возвращается на место. Колотится, как сумасшедшее. В ушах ощутимо шумит, в горле пересыхает.

Малфой неотрывно глядит на меня. И медленно проводит языком по губам.

Губы у него тонкие, красивой формы. Наверняка, нежные. На нижней — подсохшая кровавая корочка. Алая точка на бледно-розовом фоне. Шрам в левом уголке рта.

Я отчаянно встряхиваю головой, скидывая с себя наваждение. Пытаюсь вспомнить хотя бы о том, что где-то здесь, в этих камерах, в этих коридорах когда-то томился Сириус, здесь должна была заживо сгнить Беллатриса Лестрейндж, здесь по заслугам сидел Малфой-старший…

Не выходит. Младший Малфой легко разбивает мои попытки думать о чём-то, кроме него самого.

— Начинай, — он кивает на наши соединённые руки.

— Я, Гарри Джеймс Поттер, — послушно повторяю я требования Малфоя, выдвинутые им чуть ранее, — обещаю, что останусь с тобой до конца…

Нужно добавить про свой настоящий облик, но хорёк перебивает меня:

— Я, Драко Люциус Малфой, обещаю, что расскажу тебе всё, что тебя интересует.

Зелёная вспышка озаряет камеру на мгновение. Яркая, как от Авады Кедавры.

— А почему про облик не дал ничего сказать?

— Ты же гриффиндорец, всё равно никуда не денешься.

Пару минут мы молчим, а потом до нас обоих одновременно доходит, насколько глупые и неоднозначные обеты мы дали.

06. 04. 2011

Руки

— Останешься со мной до самого конца, да, Поттер?

— Ага, то есть пять дней или вроде того.

Малфой отпускает мою руку, и меня насквозь прошивает острое ощущение внезапной потери. Чтобы избавиться от этого странного чувства, я язвительно спрашиваю — в ответ:

— Расскажешь мне всё, что меня интересует, хорёк?

— Попались, как малолетние хаффлпаффцы… — он презрительно морщится. — Но кто тебе сказал, Чудо-мальчик, что Поцелуй дементора меня убьёт?

— Намекаешь на силу своего магического потенциала?

Он смотрит на меня, как на идиота.

— Нет, всего лишь на то, что для большинства волшебников Поцелуй ещё не означает смерти. И придётся тебе, Поттер, ещё долго возиться с тем, что от меня останется, — он улыбается.

Хищно. Недобро.

Так, что у меня по шее бегут мурашки, а в животе горячо тяжелеет.

— Прикончу тебя, и всё, — выдыхаю хрипло.

— Сказал бы тебе «спасибо», но только вряд ли можно кого-нибудь убить Экспеллиармусом, — говорит почти равнодушно. — Но тебе повезло.

— В чём же?

Я знаю, что моё любимое заклинание — ни для кого не секрет, а Малфой — давно и навсегда не тот человек, каким я знал его в школе, но когда с его лица исчезает волчья усмешка, мне трудно поверить в то, что передо мной — кошмар всей Британии.

Это плохо. Так не должно быть.

— Я собираюсь тебя убить, ты же знаешь, — он внезапно шагает вперёд и оказывается прижатым ко мне вплотную так, что я утыкаюсь носом в его плечо.

Хорёк всегда был выше меня. А я всегда был быстрее. Именно поэтому я успеваю перехватить его сильные пальцы, жаждущие вцепиться мне в горло.

— Странные у тебя понятия о везении, — неожиданно легко отвожу его руку.

— Нет. То, что я собираюсь тебя убить, везением не назовёшь. Тебе повезло в другом. В том, что я, может быть, передумаю, — волчья усмешка появляется снова. — Раз уж ты решил заботиться обо мне после того, как меня поцелуют.

— Я ещё ничего не решил, Малфой.

— Но уже пообещал. Очень по-гриффиндорски, — он отходит в свой угол.

— Слизеринская язва, — цежу я сквозь зубы.

Я очень надеюсь на то, что Поцелуй дементора убьёт Малфоя. Это намного более милосердно, чем жалкое существование, ожидающее его при противном исходе. Так будет лучше для него, для магического сообщества, для меня. Потому что я рядом с ним перестаю себя узнавать.

А ещё мне нестерпимо хочется взять его за руку. И он — я готов поспорить — это знает.

07. 04. 2011

Смерти

Действие Оборотного зелья сходит на нет, и я снова становлюсь Гарри Поттером во всех смыслах. Малфой не обращает на это никакого внимания, но мои мысли далеки от него и от задания, которое я выполняю.

Я думаю о своей жене. Джинни сейчас на сборах в Шотландии, она играет за «Холихедских Гарпий» — лучшая Охотница, какую только можно представить! Лучшая сестра для Рона и всех остальных братьев Уизли, лучшая подруга для Гермионы, лучшая жена для меня. Она единственная способна подарить мне семью, о которой я мечтал с самого детства. Она единственная, кто ни разу в жизни не упрекнул меня в любви к представителям моего пола.

Эту новость, на самом деле, обсосали даже в «Ежедневном Пророке», едва ли не раньше, чем я отважился признаться друзьям.

— Поттер, в Азкабане так скучно… — внезапно сообщает мне слизеринский змей на соседней лежанке.

— Ну, так не надо было сюда попадать, — лениво отвечаю я первое, что приходит мне в голову.

— Я здесь не по своей воле, если ты не в курсе.

— Скажи ещё, что без каких бы то ни было причин, — раздражает.

— Вам виднее, — по голосу слышно, что хорёк недовольно хмурится.

— А ты действительно считаешь, что ничего такого не сделал? — это уже становится интересным, меня накрывает возмущение, смешанное с азартом.

— Убил парочку тварей, — Малфой с холодной яростью проговаривает эти слова. — Предателей!

— Парочку? — меня так и подмывает зачитать ему полный список. — Профессор Дамблдор, профессор МакГоннагалл, профессор Флитвик, Нимфадора Тонкс, Билл и Артур Уизли, Алисия Спиннет, Паркинсоны, Нотты, Забини…

Меня ужасает этот перечень мёртвых имён. А ведь это отнюдь не все его жертвы, и я ещё ни слова не сказал о тех, кого Малфой убивал и мучил при Волдеморте. Магглов и сквибов там, к слову, тоже было достаточно.

— Враги и предатели, — упрямо повторяет он снова. — Твои друзья, Поттер, тоже убивали на этой войне. Только теперь твоя тёща при молчаливой поддержке Министерства прячется неизвестно где, грязнокровка гордо показывает гостям свой Орден Мерлина, прости, забыл, какой степени, а Уизел, тоже награждённый этой медалькой, ведёт свой процветающий бизнес. И, заметь, никого при этом не волнует, что убийство Пожирателя Смерти — это тоже убийство. Но Драко Малфой, убийца профессора Дамблдора, несомненно, заслуживает Поцелуя Дементора, причём без суда.

Я не понимаю, к чему он ведёт. Точнее, нет, понимаю. Убийство всегда остаётся убийством, и неважно, кто остаётся в этой ситуации трупом. Я всегда так считал — и именно поэтому ни разу в жизни не использовал Аваду Кедавру, постоянно пытаясь обезоружить противника и взять живым.

Но ни один из героев войны не был осуждён или осуждаем за убийство приспешников Тёмного Лорда. Та же Молли Уизли теперь — национальная героиня, символ всех домохозяек, подтверждение того, что говорить о женщине как о курице-наседке — несправедливо и глупо. На её руках — кровь Беллатрисы Лестрейндж, но кому какое до этого дело, если мы победили, а огненно-рыжая семья потеряла близнецов, Артура и Билла?

Правильно, никому — никакого.

Малфой понимающе ухмыляется и с иронией произносит:

— Даже мне слышно, как скрипят твои мозги, Поттер. Открою тебе секрет: при другом исходе войны твои друзья были бы на моём месте. Впрочем, нет. При другом исходе войны твои друзья были бы уже пять лет как мертвы.

Он прав. Представители проигравшего режима всегда будут преступниками в глазах представителей победившего. Осуждёнными или оправданными — но всё равно ведь преступниками.

— Но кто ты такой, чтобы вершить правосудие? — спрашиваю я, зная, что ему придётся ответить.

07. 04. 2011

Барьеры

— Оставь правосудие Визенгамоту, у них хорошо получается.

— Но ты сам взял на себя эту миссию, — мне кажется, моё замечание вполне резонно. — Ты начал убивать всех тех, кого Визенгамот оправдал.

Малфой ничего на это не отвечает, и я примерно догадываюсь, какое у него сейчас выражение лица. Холодное и презрительное, примерно такое, как в Хогвартсе. Что ж, когда оно такое — намного проще.

Мне ведь пора приступать к расспросам.

— Как ты смог аппарировать после финальной битвы?

— Сам не умеешь, решил у меня спросить? — голос хорька просто сочится ядом. — Мне казалось, у тебя есть лицензия на аппарацию, значит, ты и экзамен по ней сдавал. Или будущему герою уже тогда всё ставили автоматом?

Мне никогда не ставили ничего автоматом. И, между прочим, это не я ходил все школьные годы в любимчиках у профессора Снейпа. Можно выпалить всё это на одном возмущённом дыхании, но зачем?

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я.

— Не знаю. Может быть, барьеры были ослаблены.

Слабая попытка солгать, и Малфой должен скривиться от боли. Как минимум. Это же Непреложный Обет. Я поворачиваю голову. Нет, бесцветная немочь лежит так же спокойно, как прежде.

— Малфой, не надо врать. Ты обещал мне рассказать всё, что меня интересует.

— Но не обещал говорить правду, — он поворачивает ко мне бледное лицо и неожиданно улыбается.

Без всякого презрения, без всяких волчьих оскалов.

Если бы я стоял, земля ушла бы у меня из-под ног.

— Малфой, — я говорю тихо, чтобы он не заметил дрожь в голосе.

— Ладно-ладно, Чудо-мальчик, так и быть, я раскрою тебе эту страшную тайну. Зря хмыкаешь, Поттер, всё и правда серьёзно.

Внутри что-то начинает знакомо вибрировать. Так бывает всегда, когда я чувствую что-то по-настоящему важное… Видимо, мой школьный враг действительно настроился говорить правду.

— Ну? — подталкиваю я его по-прежнему тихо.

И из-за этого моего полушёпота наш разговор кажется не допросом опасного преступника главой аврората, а беседой двух школьников, травящих друг другу посреди ночи впечатляющие страшилки.

— Я могу аппарировать сквозь защитные барьеры, потому что получил Силу.

— Получил… что? — я чувствую себя крайне глупо.

— Силу, придурок. Или ты никогда не слышал этого слова?

Я отмахиваюсь от его уже привычных (когда успелось? ) подколок:

— Что за Сила?

— Наследие чистой крови.

— Только не начинай сейчас всю эту пропаганду, — рычу я, выходя из себя при одном только упоминании о делении на грязнокровок и аристократов от волшебства.

— Поттер, — он рычит мне в ответ, — Не перебивай меня больше.

В его рычании гораздо больше от волка, чем в моём. Я скорее добрый домашний пёс, купленный для того, чтобы охранять детей и жилище, а Малфой ведь самое настоящее лесное чудовище. Волк-людоед. Так что домашний пёс опускает верхнюю губу, пряча клыки, и отступает назад.

— То-то же, — тихо произносит хорёк, и в его голосе ещё слышатся отголоски ярости. — Слушай меня, Поттер. Я сейчас расскажу тебе то, чего никогда не знал ни один полукровный волшебник. Магглорождённый тем более. Не надо так на меня смотреть, комплексы Тёмного Лорда здесь не при чём. Думаю, несмотря на свою гриффиндорскую тупость, ты прекрасно знаешь, что Малфои являются одной из старейших волшебных династий.

Я киваю, всё ещё не понимая ни кната, а он продолжает:

— Если ты помнишь, моего отца поцеловал дементор, когда мы учились на седьмом курсе. Через пару месяцев отец отправился в мир иной. Подозреваю, что ему кто-то помог, и с удовольствием убил бы того, кто это сделал, но точно ничего сказать не могу, просто не знаю. Во время финальной битвы Флитвик убил Нарциссу.

Малфой делает паузу, и я решаюсь тихо ему возразить:

— Кэрроу.

— Да ладно? — абсолютно не по-малфоевски удивляется он.

— Ага, но их ведь всё равно обоих убили.

Что я несу? Я практически уговариваю Малфоя не расстраиваться из-за того, что он прикончил невинного человека вместо убийцы.

— Мои извинения профессору Флитвику, — снова волчья ухмылка.

08. 04. 2011

Откровения

— В общем, я остался последним Малфоем.

— Звучит неплохо.

— Пошёл ты, Поттер, — это уже не волк скалится, это огрызается мелкий хорёк. — Я остался последним Малфоем, и получил Силу как последний наследник древнего чистокровного рода.

— И поэтому ты можешь аппарировать куда угодно, владеешь беспалочковой, распознаёшь Оборотное и не подчиняешься Веритасеруму?

— Так точно, господин главный аврор.

— Да ладно? — моя очередь удивляться.

Я просто не могу в такое поверить. Нет, конечно, я всякого навидался — и наслушался тоже, но это бред.

— Это Защита рода. Чтобы я мог выжить, чтобы я мог продолжить фамилию.

— Я никогда не сталкивался с подобным.

— Ты полукровка, — он говорит это без привычного пренебрежения, спокойно и буднично. — И не надо тыкать мне Уизелом. Далеко не все чистокровные знают о Защите рода и Силе. Думаешь, если бы, например, Тёмный Лорд был в курсе, стал бы он держать при себе целые семьи? Он бы уничтожал их, оставляя только последних наследников. И победил бы в итоге.

— Волдеморт — полукровка, — осаживаю я его размышления.

— И то верно, — короткая усмешка. — В общем, мало кто остаётся вот так в одиночестве. Мало кто становится последним представителем своего рода, жизни которого угрожает опасность. Не будь у меня необходимости уносить ноги, я б и не узнал о своей Силе.

— Почему ты вообще сбежал?

— А что я ещё должен был сделать?

— Сражаться, как вариант. Или сдаться.

— Поттер, — он смеётся. — Я слизеринец. Зачем мне сражаться там, где пали все остальные? Чтобы по-гриффиндорски глупо погибнуть? Уволь. Сдаться на милость Визенгамота и провести остаток жизни в Азкабане? Это ты мне тоже всерьёз предлагаешь?

— Ты и так в Азкабане, — напоминаю я тихо.

— Пять лет спустя! — светлая бровь многозначительно взлетает вверх. — И за эти пять лет я успел сделать достаточно много.

— Гордишься совершёнными зверствами?

— А что, похоже на то? — огрызается.

Опять по-хорёчьи.

— Ну, должна же быть хоть какая-то причина, чтобы ты это делал.

— Поттер, у меня были причины.

— Какие?

Он морщится, потому что Непреложный Обет обжигает болью ладошку. Я сам отчётливо чувствую в воздухе отблески древней магии. Малфою придётся ответить.

— Тролль с тобой, Поттер! Да, я взял на себя полномочие вершить справедливость.

Я изумляюсь:

— Но ты же сам сбежал с поля боя? Сам ведь, получается, предал.

— Я никогда, слышишь, никогда, — волк снова рычит, и вопреки всему мне начинает нравиться это рычание, — не предавал Тёмного Лорда! Я ушёл, потому что моё присутствие при этом разгроме ничего бы не изменило.

— Слизеринская сволочь… — говорю я бесстрастно. — Только не надо рассказывать, что слизеринцы умеют быть верными.

— Умеют, — в его груди гулко клокочет сдерживаемое бешенство.

— Когда им это выгодно?

— Мне уже ничего не выгодно, чёртов лохматый ублюдок, у меня ничего не осталось.

— А как же Астория? — в нашем разговоре впервые всплывает имя его «невесты», и я корю себя за то, что не упомянул её раньше.

Потому что Малфой дёргается, как от удара, а его лицо искажает неподдельная боль. И я, прекрасно знающий, насколько хорошо проклятый хорёк умеет сдерживать чувства, просто не могу недооценить силу этой эмоции.

— На этот вопрос я тоже обязан ответить? — говорит он сквозь зубы.

Жестоко, конечно, но я быстро киваю. А Непреложный Обет, похоже, не отпускает: судя по выступившим на высоком лбу крупным капелькам пота. И закушенной нижней губе.

— Мы расстались, — с трудом говорит он сквозь зубы.

08. 04. 2011

⇐ Предыдущая 123 4 Следующая ⇒