Глава шестая

Толливер был вне себя, когда явился ко мне на следующее утро.

Медсестры были полны возбуждения после ночного происшествия, и им не терпелось поведать ему о таком великом событии. Они с жадностью набросились на брата – в результате Толливер только что не дышал огнем, когда распахнул мою дверь.

– Невероятно! – воскликнул он. – Эти выродки! Прокрасться в больницу ночью и прямо в твою палату! Господи, ты могла бы… Ты спала? Они очень тебя напугали?

Не прошло и двух секунд, как он перешел от ярости к участию.

Я слишком устала, чтобы сохранять спокойствие. В течение ночи я не меньше трех раз внезапно просыпалась, уверенная, что в палате кто‑ то есть.

– Как они вообще сюда проникли? – спросил Толливер. – После девяти часов двери положено запирать. После этого приходится нажимать на большую кнопку у двери приемного покоя, чтобы войти в больницу. По крайней мере, так написано в объявлении.

– Значит, или дверь случайно оставили открытой, или кто‑ то их впустил. Конечно, впустивший мог и не знать, кто они такие.

Я пыталась быть честной. Со мной очень хорошо обращались в этой больнице, и не хотелось верить, что кто‑ то из персонала подкуплен или слишком зол, чтобы просто впустить репортеров внутрь из чистой вредности.

Толливер даже решительно поговорил с доктором о случившемся.

Доктор Томасон вернулся к работе. Врач казался рассерженным и смущенным одновременно, но еще у него был такой вид, словно он достаточно уже наслышался об инциденте.

Я взглянула на Толливера, и у него хватило ума притормозить.

– Вы все‑ таки позволите мне уйти, верно? – спросила я, пытаясь улыбнуться доктору.

– Да, думаю, мы вас вышвырнем отсюда. Вы неплохо оправились от травм. Путешествовать вам будет нелегко, но, если вы настроены решительно, можете ехать. Конечно, никакой езды за рулем, пока не вылечите руку. – Доктор поколебался. – Боюсь, вы покинете наш город с дурными впечатлениями.

Серийный убийца, неожиданное нападение, дурное пробуждение… С чего бы мне видеть Доравилл в плохом свете? Но у меня хватило хороших манер и здравого смысла, чтобы сказать:

– Все здесь были очень добры ко мне, и я не могла бы получить лучшего лечения ни в одной из виденных мною больниц.

Было нетрудно разглядеть облегчение, промелькнувшее на лице доктора Томасона. Может, его заботило, что я отношусь к людям, начинающим судебное преследование любого, кто косо на меня посмотрит.

Я подумала о хороших людях, с которыми здесь познакомилась, и о том, что Манфред и Ксильда срочно явились сюда, чтобы с нами повидаться. Это заставило меня задуматься: не должны ли мы провести остаток дня в городе и закруглить все дела? Но после пережитого ночью испуга мне так не терпелось убраться из этого места.

Конечно, пришлось, как обычно, долго ждать, пока нужные бумаги не пропутешествуют по больнице, но наконец‑ то, примерно в одиннадцать часов, вошла медсестра с обязательным креслом‑ каталкой. Толливер между тем оделся и вышел, чтобы подогнать к выходу нашу машину.

У входной двери ожидало еще одно кресло‑ каталка. Очень юная женщина, лет двадцати, примостилась в нем, держа в руках запеленатый сверток. С ней была женщина постарше – ее мать. Мать охраняла тележку, полную букетов розовых цветов, там же была груда открыток, тоже в основном розовых, и несколько коробок с подарками. И еще – множество брошюр. Верхняя брошюра называлась «Так вы забираете вашего ребенка домой».

Недавно ставшая бабушкой, женщина лучезарно мне улыбнулась и принялась болтать с моей медсестрой.

Юная женщина в кресле‑ каталке подняла на меня глаза.

– Посмотрите, что у меня есть, – со счастливым видом произнесла она. – В прошлый раз, когда я была в больнице, я оставила тут свой аппендикс. А теперь покидаю ее с ребенком.

– Вам повезло, – сказала я. – Поздравляю. Как вы ее назвали?

– Мы назвали ее Искорка, – ответила она. – Разве не мило? Никто никогда не забудет, как ее зовут. – Это была чистая правда.

– Имя незабываемое, – согласилась я.

– Вон Джош, – сказала бабушка и покатила дочь и внучку через автоматические двери.

– Разве она не самая милая из молоденьких мамочек? – поинтересовалась медсестра. – Это у них первый внук в семье.

Я почувствовала облегчение, услышав это, поскольку бабушке было под сорок, не больше.

Интересно, способно ли мое поджаренное молнией тело произвести ребенка?

Потом пришел мой черед, и меня подкатили к обочине, а Толливер выскочил из машины, чтобы поспешно обойти ее и помочь мне. После того как меня осторожно поместили на сиденье, он нагнулся, застегнул ремень безопасности и снова обогнул машину, чтобы сесть за руль.

Медсестра наклонилась, убедилась, что я сижу правильно, целиком в машине, и она может закрыть дверцу.

– Удачи! – улыбнулась она. – Надеюсь, в ближайшее время мы вас снова здесь не увидим.

Я улыбнулась в ответ.

Без сомнения, другие покидающие больницу пациенты жалели меня, но я чувствовала себя теперь много лучше – в нашей машине, с Толливером. Я получила рецепты и предписания доктора и была вольна уехать. То было отличное чувство.

Мы повернули направо, выехав с больничной парковки, и не увидели никакого необычного притока машин. Никаких репортеров.

– Вернемся в мотель или мы можем просто уехать? – спросила я.

– Мы возьмем лекарства по твоим рецептам, а потом покинем город, – ответил Толливер. – Чего еще они могут от нас хотеть?

Мы остановились у первой же аптеки, которая попалась на пути. Она находилась в паре кварталов от больницы, в местном частном магазине. Там витала смесь утешающих запахов – сластей, лекарства, ароматных свечей, сухих духов, жевательной резинки по пять центов, продающейся автоматом. Здесь можно было купить канцелярские принадлежности, рамку для картины, шоколадку, электрогрелку, журнал, картонные тарелки или будильник.

А у высокого прилавка в самом дальнем конце и вправду можно было получить лекарства по рецептам. Перед этим прилавком стояли два пластиковых кресла, а молодой человек за прилавком двигался так апатично, что я не сомневалась: у нас с Толливером найдется время, чтобы выяснить, насколько эти кресла удобны.

Единственные упражнения, которые я проделала, – это вылезла из машины и вошла в аптеку, поэтому меня неприятно удивило, с каким облегчением я увидела эти пластиковые кресла. Я опустилась в одно из них, а Толливер передал рецепты молодому человеку, чей белый халат выглядел так, будто его отбелили и накрахмалили, а может, он впервые его надел. Я попыталась разглядеть дату в аттестате, висевшем в рамке за его спиной, но не сумела разобрать издали мелкий шрифт.

Юный фармацевт оказался явно добросовестным.

– Мэм, вы понимаете, что должны принимать эти лекарства с едой, – сказал он, протягивая коричневую пластиковую упаковку с таблетками, – а эти следует принимать дважды в день. Если у вас будут какие‑ нибудь симптомы из перечисленных в аннотации, вам следует позвонить доктору.

Толливер с минуту обсуждал с ним эти вопросы, потом спросил, где нужно заплатить, и фармацевт показал на кассу в передней части магазина. Мне пришлось встать, чтобы последовать за Толливером, а когда мы добрались до кассирши, нам пришлось ждать, пока другая покупательница получит сдачу и поболтает. Затем пришлось объяснить кассирше, что наша страховка не покрывает счет из аптеки и мы заплатим всю сумму наличными. Она казалась удивленной, но довольной.

Наконец мы вышли из магазина, чтобы вернуться в машину, – и тут нас нашла шериф. Нам почти удалось выбраться из Доравилла.

– Простите, – сказала шериф. – Вы снова нам нужны.

В тот момент снег не шел, но все вокруг по‑ прежнему было серым. Я подняла глаза на Толливера. Его лицо казалось белым как снег.

– Что вам нужно? – спросила я.

Вероятно, глупый вопрос.

– Существует вероятность, что тел там еще больше, – ответила шериф.

Нам пришлось пересмотреть соглашение. Консорциум не выписал мне чек за первую удачную находку, а я не работаю бесплатно. И повсюду были репортеры. Я не работаю перед камерами, если этого можно избежать.

Поскольку парковку за полицейским участком защищала высокая ограда с колючей проволокой наверху, мы вошли в заднюю дверь без сопровождения какого‑ нибудь нахала, то есть представителя прессы. Все полицейские, которые не были заняты на месте раскопок, поймали благоприятную возможность пройти мимо кабинета шерифа Рокуэлл, чтобы взглянуть на меня. С рукой в гипсе и маленькой повязкой на голове я и вправду представляла собой интересное зрелище. Толливер сидел справа от меня, чтобы держать меня за здоровую руку.

– Тебе нужно лежать в постели, – сказал он. – Не знаю, где мы найдем пристанище, если останемся. Я выписался из комнаты мотеля, и она наверняка уже занята.

Я молча покачала головой, пытаясь решить, в состоянии искать новые тела или нет. Всегда являлось непреложным фактом, что именно так я зарабатываю на жизнь, но непреложным фактом являлось и то, что я себя чертовски плохо чувствовала.

– Чьи, как вы думаете, там тела? – спросила я шерифа. – Я нашла всех пропавших местных.

– Мы внимательно изучили все рапорты о пропавших за последние пять лет, – ответила Рокуэлл. – И нашли еще двоих, примерно того же возраста, что и мальчики на ферме Дэвей.

– В каких владениях?

– Дом, гараж и двор раньше принадлежали Дону Дэвей и его семье. Дон был вдовцом восьмидесяти с лишним лет. Я едва помню его. Он умер лет двадцать тому назад, и дом с тех пор пустовал. Унаследовавшая его родственница живет в Орегоне. Она ни разу не приезжала взглянуть на свою собственность. И не предприняла никаких шагов, чтобы избавиться от наследства. Ей около восьмидесяти, поэтому она безразлична к тому, что будет с участком.

– А раньше кто‑ нибудь предлагал его купить?

– Нет, она ни о чем таком не упоминала, – удивилась Рокуэлл.

– Итак, где другое место?

– В старом амбаре. Там земляной пол. Амбаром не пользовались лет десять или больше, владельцы просто оставили его разрушаться.

– А почему вы подумали, что именно там могут находиться еще тела?

– Вообще‑ то амбар принадлежит консультанту по вопросам психического здоровья[13] Тому Алманду, который никогда не заходит так далеко на задворки своего участка. После всей этой шумихи по поводу фермы Дэвей сосед Алманда, помощник шерифа Роб Тидмарш, решил проверить то место, потому что оно отвечает тем же критериям, что и ферма Дэвей: им никто не пользуется, оно уединенное, там легко копать. Пол в амбаре почти полностью земляной. И надо же – Роб обнаружил места, где землю потревожили.

– Вы проверили сами эти места?

– Еще нет. Мы подумали, что вы можете указать нам верное направление.

– Сомневаюсь. Если места так легко разглядеть, просто воткните туда прут и проверьте, не появится ли запах. Или приложите усилия и покопайте немного. Кости не окажутся зарытыми глубоко, раз потревоженные места так легко увидеть. Это будет куда дешевле, а я смогу уехать из Доравилла.

– Им нужны вы. Твайла Коттон сказала, что у них остались деньги, поскольку вы нашли мальчиков за один день. – Шериф Рокуэлл кинула на меня взгляд, значение которого я не смогла угадать. – Вы не хотите рекламы? Из‑ за этого дела пресса повсюду, как вы сами обнаружили прошлой ночью.

– Я не хочу больше иметь к этому отношения.

– Это не мне решать, – сказала она, похоже с искренним сожалением.

Я опустила взгляд на свои колени. Мне так хотелось спать, что я беспокоилась, как бы не задремать, сидя в кабинете шерифа.

– Нет, – ответила я. – Я не буду этим заниматься.

Толливер поднялся рядом со мной, лицо его было непроницаемым. Шериф смотрела на нас так, будто не верила собственным ушам.

– Вы должны.

– Почему?

– Потому что мы велим вам сделать это. Вы можете это сделать.

– Я перечислила, какие альтернативы у вас имеются. А я просто хочу уехать.

– Тогда я вас арестую.

– На каких основаниях?

– За препятствия расследованию. За что‑ нибудь. Это будет нетрудно.

– Итак, вы пытаетесь шантажировать меня, чтобы вынудить остаться? Да какой же вы офицер полиции?

– Я офицер, который хочет, чтобы убийства были раскрыты.

– Тогда арестуйте меня, – безрассудно заявила я. – Я все равно не буду этого делать.

– Ты слишком слаба, чтобы отправиться в тюрьму, – прошептал Толливер.

Я прислонилась к нему, борясь с ужасной слабостью. Брат обхватил меня руками, и я положила голову ему на грудь. Там я нашла несколько секунд покоя, прежде чем мой мозг снова заработал.

Толливер был прав. Со сломанной рукой, с недолеченным сотрясением мозга я не лучшим образом проведу время в тюрьме даже такого маленького городка, как Доравилл. А если у города общая тюрьма с другими соседними городками, что весьма вероятно, все может быть куда хуже. Поэтому мне придется сделать то, что «они» от меня хотят. Но кто такие «они»? Шериф Рокуэлл имела в виду полицию штата?

Я заставила себя отодвинуться от Толливера. Принимая под фальшивым предлогом его поддержку, я рано или поздно должна буду в этом признаться.

– Тебе надо поесть, – сказал он, и я резко вернулась к реальности.

– Да, – ответила я.

Мне и вправду надо было поесть, и лучше бы, если бы у нас имелось место, где остановиться. Я нуждалась в отдыхе, будет или нет его результатом свежий урожай трупов.

– Что ж, ладно, – кивнула я. – Я собираюсь поесть, а потом мы с вами встретимся.

– Не думайте, что вы сможете выбраться из города незаметно, – заявила шериф.

– Вы мне очень не нравитесь, – отозвалась я.

Шериф опустила глаза. Не знаю, какое выражение лица она хотела спрятать. Возможно, в тот момент она сама не слишком себя любила.

Мы улизнули через заднюю дверь полицейского участка и в конце концов нашли безликий с виду ресторанчик быстрого питания. Было слишком холодно, чтобы есть в машине, и нам пришлось войти внутрь. К счастью, там никто, похоже, не читал газет или все были слишком вежливы, чтобы ко мне приставать. А главное, там не было репортеров.

По крайней мере, я смогла мирно поесть. В ресторанчике подавались такие простые блюда, что Толливеру не пришлось ничего для меня нарезать. Единственное, в чем ему пришлось помочь, – это открыть бутылку кетчупа и сунуть в питье соломинку.

Я ела медленно, потому что после еды мне придется отправляться в проклятый амбар, а мне этого не хотелось.

– Думаю, это просто ужас, – сказала я, съев половину гамбургера. – Не еда, а ситуация.

– Я тоже так думаю. Но не вижу, как можно выбраться из этой ситуации без больших неприятностей, чем принесет нам выполнение того, чего от нас хотят.

Я начала было огрызаться, чтобы напомнить: это мне придется выполнять неприятную задачу, а он будет просто стоять неподалеку, как всегда. К счастью, я захлопнула рот, прежде чем произнесла такие ужасные слова. Меня привело в ужас, как в приступе раздражительности я могла разрушить основу наших взаимоотношений. Сколько раз за неделю я благодарила Бога за то, что Толливер со мной? Сколько раз я чувствовала благодарность, что он рядом и действует как буфер между мной и миром?

– Харпер?

– Что?

– Ты странно на меня смотришь. В чем дело?

– Просто думаю.

– Должно быть, это плохие мысли.

– Да.

– Ты злишься на меня из‑ за чего‑ то? Думаешь, я должен был больше спорить с шерифом?

– Вряд ли это что‑ нибудь дало.

– Я тоже так считаю. Тогда почему у тебя сердитое лицо?

– Я сержусь на себя саму.

– Плохо. Ты же не сделала ничего неправильного.

– Я все время поступаю неправильно, – пытаясь подавить вздох, сказала я.

И если мой голос прозвучал угрюмо, я ничего не могла с этим поделать. Да, я хочу от Толливера больше, чем он может и должен дать, и мне приходится прятать это знание от всех, особенно от него.

Определенно, у меня началась полоса хандры, и чем скорее я из нее выберусь, тем лучше будет жить.

По пути в участок мы позвонили шерифу Рокуэлл, чтобы та могла встретить нас снаружи. Припарковавшись, мы залезли в ее автомобиль.

– Ему необязательно ехать, – кивнула шериф в сторону Толливера.

– Он едет, – заявила я. – Это не обсуждается. Я бы предпочла час беседовать с репортерами, чем отправиться куда‑ то без него.

Рокуэлл очень внимательно на меня посмотрела. Потом пожала плечами.

– Хорошо. Он поедет с нами.

Выехав с парковки, она сделала поворот так, чтобы проехать перед полицейским участком. Я задумалась, не ищет ли шериф славы за чужой счет, но она избегала прессы. Я вообще не могла ее понять.

Хотя я поела и у меня была передышка, к тому времени, как мы добрались до цели назначения на самый край города, я начала понимать, что мне еще далеко до выздоровления. В пакете из аптеки в нашей машине были болеутоляющие таблетки. Лучше бы я захватила их с собой, хотя, должна признаться, я не приняла бы такой таблетки перед работой. Я не знала, что произойдет, если нарушу процедуру.

Мгновение я развлекалась тем, что представляла возможные последствия, но мое веселье довольно быстро испарилось. Когда шериф Рокуэлл остановила машину, я сидела, прислонившись головой к холодному стеклу окна.

– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы это сделать? – нерешительно спросила она.

– Давайте просто доведем дело до конца.

Толливер помог мне выйти из машины, и мы двинулись к группе людей, стоящих у входа в амбар, который некогда был красным. Он находился не в таком плохом состоянии, как гараж дома у подножия холма, но между досками зияли щели, от краски остались только отдельные полосы, и казалось, что все строение держится лишь благодаря скрепляющей его жестяной крыше.

Я огляделась: вдалеке, спереди участка, виднелся дом. Здание было в куда лучшем состоянии, чем амбар. Значит, кто‑ то не хотел заниматься фермерством или держать скот, им нужен был лишь дом и, может, небольшой участок вокруг.

Маленькая тесная группа расступилась, и стали видны двое, которые стояли, съежившись, в центре. Один – человек лет сорока, в тяжелом расстегнутом пальто. Невысокий, как Доук Гарланд. Пальто было ему велико. Под верхней одеждой я разглядела белую рубашку к вечернему костюму и галстук. Мужчина стоял, обхватив рукой за плечи мальчика лет двенадцати. Коренастого, с длинными светлыми волосами, более крепко сбитого, чем его отец. Мальчик, похоже, был в шоке и в ожидании чего‑ то потрясающего.

Что бы ни находилось в амбаре, мальчик знал об этом.

Шериф не замедлила шага, когда мы проходили мимо этой пары, а я задержала взгляд на мальчике.

«Я знаю тебя», – подумала я. И сразу поняла: он увидел, что я его узнала. Он выглядел слегка испуганным.

Я имею связь с мертвыми, но время от времени вхожу в контакт с теми, кого особенно занимают покойники. Иногда такие люди совершенно безвредны. Иногда такой человек решает работать в похоронном бюро или становится работником морга. Этот мальчик был из таких людей. Я уверена, что много раз не замечала подобного в людях, но поскольку мальчик не имел всех психических щитов и ловушек взрослого человека, я могла видеть, что в нем это есть. Я просто не знала, откуда происходит эта его озабоченность.

В амбаре имелась лампочка под потолком, которая создавала больше темноты, чем света. Амбар оказался довольно большим, совершенно пустым, если не считать трех стойл в дальнем конце, полных сгнившего сена. Судя по их виду, к ним никто не прикасался годами. У стен остались старые инструменты и причиндалы домашнего хозяйства: старая тачка, газонокосилка, несколько мешков удобрений для газона, старые банки с краской, сложенные в углу.

Воздух здесь был очень холодным, густым и неприятным.

Толливер, похоже, пытался задержать дыхание. Ничего у него не выйдет.

Я уже могла определить, что такая работа скорее для Ксильды Бернардо, чем для меня. Так я и сказала шерифу.

– Что, вы о той сумасшедшей старухе с крашеными рыжими волосами?

– Она выглядит сумасшедшей, – согласилась я. – Но она настоящий медиум. А то, с чем мы здесь имеем дело, не мертвые люди.

– Никаких трупов?

Трудно было сказать, что чувствует шериф Рокуэлл: облегчение или разочарование.

– О, я думаю, трупы есть. Просто они не принадлежат людям. Есть смерть, но я не могу ее найти. Если вы не возражаете, я позвоню Ксильде. Если она сможет сказать вам, что здесь, можете отдать ей мой гонорар.

Рокуэлл уставилась на меня. От холода у нее побелело лицо. Даже глаза выглядели бледнее.

– Договорились, – сказала шериф. – А если она выставит вас на посмешище, сами будете виноваты.

Ксильда и Манфред довольно быстро добрались сюда, с учетом всех обстоятельств. Ксильда вошла в амбар, облаченная в ветхое клетчатое пальто, ее длинные волосы, выкрашенные в ярко‑ рыжий цвет, были нечесаными и спутанными. Она во всех смыслах слова являлась большой женщиной и не поскупилась для своего круглого лица на пудру и помаду. Еще она носила тяжелые резиновые чулки и мокасины.

Манфред был любящим внуком. Большинство молодых людей его возраста убежали бы с воплями, лишь бы не появляться на людях с тем, кто выглядел настолько сумасшедшим, насколько выглядела Ксильда.

Ксильда, опиравшаяся на палку, не поприветствовала нас, даже не подала виду, что нас заметила. Я не могла вспомнить, нуждалась ли она в палке пару месяцев назад или нет. Палка придавала ей ухарский вид. Манфред слегка придерживал ее за талию, как будто она внезапно может споткнуться.

Ксильда показала палкой на одно из слегка выпуклых мест на земляном полу. Потом застыла. Вошедшие вместе с ней люди – все, кто ждали снаружи, в том числе мальчик и тот человек, который, несомненно, был его отцом, – насмешливо смотрели на нее, некоторые отпускали не слишком тихие комментарии. Но теперь они замолчали, а когда Ксильда закрыла глаза и, судя по виду, стала слушать что‑ то, чего никто, кроме нее, не слышал, напряжение в сарае почти осязаемо возросло.

– Замученные животные, – сказала она решительно.

Она повернулась со всем проворством, какое только можно было ожидать от довольно старой и тяжелой женщины, и показала палкой на мальчика.

– Ты мучаешь животных, ты, маленький сукин сын!

Ксильду нельзя обвинить в том, что она смягчает слова.

– Они выкликают тебя, – сказала она, голос ее приобрел жуткие монотонные интонации. – Твое будущее написано кровью.

Мальчик выглядел так, словно ему хотелось вырваться и убежать, когда в него впились эти старые глаза. Я его не обвиняю.

– Сын, – произнес невысокий мужчина в тяжелом пальто; он смотрел на мальчика с душераздирающим сомнением на лице, – то, что она говорит, – правда? Ты мог заниматься такими делами?

– Папа, – умоляюще проговорил мальчик, как будто его отец мог помешать тому, что произойдет дальше, – не заставляй меня проходить через это.

Рука Толливера крепче обхватила меня за талию.

Мужчина слегка потряс мальчика.

– Ты должен им сказать! – велел он.

– Кот уже был ранен, – измученным, неживым голосом проговорил мальчик. – Я просто наблюдал за ним, пока он не сдох.

– Лжец! – воскликнула Ксильда с величайшим отвращением.

После этого все просто покатилось под гору.

Помощники шерифа произвели раскопки и нашли упомянутого кота, собаку, несколько крольчат и пару птиц. Потом пошарили в стойлах, отчего пыль от залежавшегося сена поднялась густыми облаками. Но в стойлах были деревянные полы, поэтому под ними не могло быть трупов животных.

Отец мальчика, Том Алманд, выглядел ошарашенным. Поскольку он работал советником в Центре психического здоровья, то прекрасно знал, что один из ранних признаков, проявляющихся в серийном убийце, – это пытки животных.

Я гадала, сколько детей, мучающих животных, не вырастают убийцами, но решила, что это не поддается подсчету. Можно ли делать что‑ то настолько отвратительное и все‑ таки стать уравновешенным взрослым, имеющим здоровые взаимоотношения с людьми? Может быть. Я не изучала это явление, да и не собиралась изучать.

В своей повседневной работе я повидала достаточно, чтобы убедиться: люди способны совершать ужасные поступки… и замечательные тоже. Но, глядя на мокрое от слез лицо Чака Алманда тринадцати лет от роду, начинающего садиста, я почему‑ то не чувствовала оптимизма.

Я была уверена, что шериф Рокуэлл будет довольна. Мы удержали местных от совершения глупой ошибки, мы обнаружили несомненно настораживающий источник будущих бед, и я не собиралась просить ни цента за все причиненные мне страдания. Однако они должны были кое‑ какие наличные Ксильде, и я собиралась позаботиться о том, чтобы деньги были выплачены.

Однако шериф не выглядела радостной, она выглядела усталой, обескураженной и унылой.

– К чему такая мрачность? – спросила я.

Толливер вел беседу с Манфредом, заставляя себя быть вежливым. Ксильда держала за руку одного из офицеров полиции и говорила с ним без умолку. У офицера был ошеломленный вид.

– Я надеялась, что мы закончим дело, – объяснила шериф. Похоже, она слишком впала в уныние, чтобы скрывать свои мысли и чувства. – Надеялась, что здесь мы его и закончим. Найдем еще тела. Найдем свидетельства – может быть, трофеи, – которые свяжут кого‑ нибудь, возможно Тома, со всеми этими убийствами. И все будет кончено. Мы распутаем дело сами, вместо того чтобы передавать его парням из полиции штата или ФБР.

Сандра не была таким чистым прудом, каким показалась вначале.

– Здесь нет человеческих трупов. Мне жаль, что мы не можем взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы ваши желания сбылись, – сказала я.

И я говорила искренне. Как и большинство людей, я хотела, чтобы плохих парней поймали, правосудие восторжествовало, а злые были наказаны. Но часто бывает так, что не все три желания исполняются либо исполняются, но не полностью.

– Теперь мы можем уехать? – поинтересовалась я.

Шериф закрыла глаза – всего на секунду.

Но я испытала жутковатое чувство.

– Люди из ФБР просили, чтобы вы остались здесь еще на день. Они хотят побеседовать с вами.

Жутковатое чувство превратилось в комок тревоги.

– Я думала, мы вольны будем уехать после того, как сделаем это.

Наверное, мой голос взлетел, потому что многие повернулись, чтобы на нас посмотреть. Даже мальчик, являвшийся центром всей этой шумихи, повернулся, чтобы взглянуть на меня. Я уставилась прямо в глаза Чака Алманда и впервые в жизни сознательно заглянула в глубь человеческого существа.

– Почему бы вам не пристрелить его немедленно? – сказала я.

То было ужасное чувство. Возможно, так выглядят видения Ксильды, которые и сделали ее такой особенной. Интересно, пойдет ли Манфред тем же самым путем?

Не то чтобы у мальчика отобрали право выбора, но он с самого начала был обречен всей своей натурой. Я как будто смогла увидеть, какие решения он примет. И они почти все вели к тому, чтобы стать одним из людей, которые кончают как объект документации отделения экстренной медицинской помощи.

Видела ли я правду? Было ли это неизбежным? Я надеялась, что нет. И еще я надеялась, что никогда больше не переживу ничего подобного.

Может, я смогла заглянуть в душу Чака Алманда только потому, что близко находились два настоящих медиума, и их близость высекла во мне искру того же дара. Может, виноват был просто далекий раскат грома. Этот звук всегда пробуждал во мне ощущения молнии – нервную смесь страха и возбуждения.

А может, я имела абсолютно неправильную перспективу.

– Толливер, – начала я, – мы должны найти, где сможем остановиться. Несмотря ни на что, они не позволят нам уехать.

Нам следовало бы сбежать из аптеки, сбежать, ни разу не оглянувшись.

Мой брат мгновенно очутился рядом. Он долгодолго смотрел на шерифа Рокуэлл.

– Тогда вы должны найти нам пристанище, – потребовал Толливер. – Мы выписались из комнаты в мотеле.

– Вы можете остаться с нами, – с неожиданным прояснением ума сказала Ксильда. – Будет тесновато, но это лучше, чем в тюрьме.

Я подумала о том, как буду тесниться на одной кровати с Ксильдой, а Толливер и Манфред будут спать в двух шагах от нас. Подумала о другом возможном месте ночлега. И о том, что тюрьма может быть предпочтительнее.

– Спасибо огромное, – поблагодарила я, – но я уверена, что шериф найдет нам что‑ нибудь.

– Я не ваш агент бюро путешествий! – огрызнулась Рокуэлл. Похоже, она была рада сорвать на нас злость. – Но я понимаю, что вы планировали уехать, и попытаюсь вас устроить. Это ваша вина, что в городе столько народу!

В амбаре наступила долгая тишина, когда все, слышавшие шерифа, уставились на нее.

– Ну, не в точности ваша, – поправилась она.

– Я тоже так думаю, – отозвалась я.

– В городе сданы все свободные комнаты, – сообщил помощник шерифа.

Судя по форме, это был Тидмарш. Роб Тидмарш, сосед Алманда.

– Единственное место, которое приходит мне на ум, – это дом у озера Твайлы Коттон.

Лицо шерифа просветлело.

– Позвоните ей, Роб. – Она снова повернулась к нам: – Спасибо, что явились сюда. Мы решим, что делать с этим малолетним преступником.

– Он не отправится в тюрьму?

– Том! – возвысила голос шериф. – Подойдите вместе с Чаком сюда.

Эти двое, похоже, облегченно вздохнули, когда кто‑ то наконец с ними заговорил. Я не хотела, чтобы Чак стоял близко, и сделала два шага назад. Да, ему всего тринадцать и сейчас он для меня не опасен. Но в его жизни еще много выборов и возможностей, и он может измениться, если увидит, что ему нужно это сделать.

– Том, мы не заберем у вас Чака, – сказала шериф.

Узкие плечи Тома Алманда поникли от облегчения. Он был таким приятным с виду человеком, из тех парней, которые рады принять ваши посылки или покормить вашего кота, пока вас нет в городе.

– Итак, что нам нужно будет сделать? – Его голос прервался, как будто у него пересохло во рту.

– Будет слушание в присутствии судьи. Мы все это разработаем. Надо, чтобы вы сводили Чака на какую‑ нибудь консультацию. Это ведь несложно? Еще перед началом слушания. И вы должны присматривать за сыном.

Шериф Рокуэлл посмотрела на мальчика. И я тоже. Господи боже, у него были веснушки. В «Энди Гриффите» никогда не было серии под названием «Опи снимает с кота шкуру». [14]

Чак смотрел на меня почти так же завороженно, как я на него. Я не знаю, почему большинство юных мальчиков так мной интересуются. Я не имею в виду парней моего возраста, а именно мальчишек. Уж наверняка не собираюсь их привлекать. И я не похожа на чью‑ то маму.

– Чак, смотри на меня, – велела шериф.

Мальчик посмотрел на Рокуэлл глазами голубыми и чистыми, как горное озеро.

– Да, мэм.

– Чак, ты имел дурные мысли и делал дурные вещи.

Он поспешно отвел глаза.

– Кто‑ нибудь из твоих друзей помогал тебе или ты делал все это один?

Наступила долгая пауза, во время которой Чак Алманд пытался решить, какой ответ даст ему преимущество.

– Я один, шериф, – наконец произнес Чак. – Мне было просто так плохо после того, как мама… – Он сделал артистическую паузу, словно не мог выговорить следующее слово.

Мы с Толливером умели распознавать ложь. Мы сами убедительно лгали всем в школе в Тексаркане, чтобы сохранить семью, когда наши родители сильно пили. Мы знали: мальчик говорит неправду. Мне было стыдно, что он прикрывается смертью матери. По крайней мере, она умерла от чего‑ то достойного, не от пьянства. Она не хотела покидать свою семью.

Мальчик совершил ошибку, снова взглянув на меня. Вероятно, он думал, что этой маленькой паузой, словно у него перехватило горло, может утопить любую взрослую женщину.

Когда мы встретились с ним глазами, он дернулся – не то чтобы вздрогнул, но почти.

– Может быть, медиум могла бы сказать нам побольше, – предложила шериф Рокуэлл. – Например, говорит ли он правду о том, что работал в одиночку, или врет.

Я сомневалась, что она и вправду собирается так поступить. Вероятно, она хотела, чтобы реакция мальчика подсказала ей дальнейшие действия. Но конечно, упомянутая медиум приняла ее слова совершенно серьезно.

– Я и на ярд не подойду к этому маленькому выродку! – воскликнула из‑ за моей спины Ксильда.

– Это мой сын! – отчаянно отозвался Том Алманд. – Мой ребенок!

Он обхватил мальчика за плечи, и тот с заметным усилием удержался, чтобы не сбросить с себя руку.

Я повернулась и посмотрела на старую женщину‑ медиума. Мы с Ксильдой обменялись долгими взглядами. Манфред бросил взгляд на бабушку и покачал головой.

– Вы не должны это делать, бабушка, – сказал он. – Они все равно вам не поверят. Полиция – никогда.

– Знаю. – В тот миг Ксильда выглядела печальнее и старше.

– Леди, – произнес Чак Алманд очень юным и очень настойчивым голосом.

Я вдруг поняла, что он обращается ко мне.

– Это правда, что вы умеете находить трупы?

– Да.

– Только мертвых людей?

– Да.

Он кивнул, словно его подозрения подтвердились.

– Спасибо, что ответили мне, – сказал он, а потом отец увлек его в сторону, чтобы поговорить еще с какими‑ то людьми.

После этого день уже от нас не зависел.

Шериф Рокуэлл долго разговаривала по мобильнику – там, где мы не могли ее слышать, – а закончив, передала нам, что Твайла разрешила воспользоваться ее домом у озера.

– Дом у озера Пайн‑ Лэндинг, – сказала Сандра Рокуэлл. – Паркер, сын Твайлы, приедет, чтобы проводить вас туда.

Иметь место, где можно остановиться, было огромным облегчением, хотя, если бы никто не предоставил нам ночлег, им бы просто пришлось позволить нам покинуть город.

Я, без сомнения, чувствовала себя так, как и должен чувствовать человек, этим утром выписавшийся из больницы: не то чтобы больной, но усталой и не очень твердо держащейся на ногах.

Полиция выкапывала убитых животных. Полагаю, чтобы убедиться, что с ними вперемешку не захоронены человеческие останки. Мы переместились в тот конец амбара, где земля была явно не потревожена. Мы с Толливером, Манфред и Ксильда в молчании стояли рядом. Время от времени какой‑ нибудь человек в форме бросал на нас любопытный взгляд.

Когда Паркер Макгроу явился, чтобы забрать нас в дом своей матери, представители прессы уже выяснили, что полиция находится в старом амбаре, и вились вокруг, как мухи над трупом, хотя их удерживали на расстоянии городские копы. Время от времени репортеры выкрикивали мое имя.

Обменявшись рукопожатиями с Толливером, Манфред вывел из амбара Ксильду, чтобы отвлечь от нас внимание прессы.

– Бабушка любит фотографов, – успокоил он нас. – Просто понаблюдайте.

Мы наблюдали.

Ксильда – пламенеющие рыжие волосы обрамляли ее морщинистое круглое лицо, как накидка, – зашагала через пустой луг в сопровождении колоритного Манфреда. Она помедлила возле своей машины с такой напускной неохотой, что это было почти смешно. Затем сказала репортерам несколько тщательно подобранных слов.

– Она готова для съемок крупным планом, мистер Де Милль, [15] – сказал Манфред.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, и последовал за бабушкой.

Пока Ксильда наслаждалась моментом славы, мы с Толливером обогнули толпу, чтобы добраться до грузовика Паркера.

Я слабо помнила, как выглядит грузовик, но Толливер восхищался им, когда мы видели эту машину на подъездной дорожке Твайлы, и привел меня прямо к нему.

Сын Твайлы был большим и плотным, одетым в обычные джинсы, фланелевую рубашку и пуховой жилет. Его огромные ботинки покрывали полосы грязи. Когда он был маленьким, у его мамы было слишком мало денег, чтобы сводить мальчика к дантисту.

Паркер сердечно пожал руку Толливера и слегка поколебался, прежде чем пожать мою, как будто женщины его среды нечасто предлагали руку для рукопожатия.

– Поедем отсюда, пока все идет нормально, – бросил он, и мы как можно быстрее скользнули в грузовик.

Толливеру пришлось меня подсадить. Внутри было очень тесно, поскольку Паркер привез своего сына Карсона. Нас представили друг другу, и даже в данных обстоятельствах стало ясно, как Паркер гордится мальчиком.

Карсон был темноволосым, крепко сложенным, невысоким – ему еще предстояло расти, – с круглым, как у бабушки, лицом и ясными карими глазами. Мальчик был тихим и подавленным, что, по‑ моему, неудивительно, поскольку наконец нашли тело его брата.

– Наша машина осталась возле полицейского участка, – сообщил Толливер, и Паркер кивнул.

Он казался довольно дружелюбным, но немногословным. Однако, как только мы миновали машины прессы, Паркер сказал:

– У меня не было случая поблагодарить вас в тот день, когда мы встретились. И мы не проявили к вам никакого гостеприимства, но, думаю, вы понимаете почему.

– Да, – ответила я, а Толливер кивнул. – Не зацикливайтесь на этом. Мы просто выполнили работу, ради которой сюда явились.

– Это так. Вы не взяли деньги моей мамы и не сбежали с ними в холмы. Она женщина, которая всегда поступает так, как считает правильным, и она думала, что вызвать вас двоих сюда – правильно. Но я, скажу вам, был с ней совершенно не согласен. Так я ей и заявил. Но она не колебалась и была права. А другие двое… – Он покачал головой. – Мы и не знали, как нам повезло с вами, пока не увидели тех двоих.

Он имел в виду Манфреда и Ксильду.

Я глянула вбок, чтобы посмотреть, как все это воспринимает Карсон. Он слушал наш разговор, но не казался расстроенным.

– Я рада, что вы о нас высокого мнения, – отозвалась я, стараясь подобрать нужные слова, чтобы выразиться тактично. – Но вы ни в коем случае не должны судить книгу по обложке. По крайней мере, в случае с Ксильдой и Бернардо. Она не мошенница. Я вполне понимаю: то, как она выглядит и как себя ведет, вызывает у многих отвращение. – Я надеялась, что говорю достаточно примирительно, чтобы убедить его прислушаться ко мне.

– Это с вашей стороны воистину по‑ христиански, – сказал Паркер Макгроу, подумав несколько минут над моими словами. И как раз когда я начала думать, что тема закрыта, он добавил: – Но, думаю, мы будем обращаться к вам со всеми нашими сверхъестественными проблемами.

Несмотря ни на что, у него имелось чувство юмора. Но я едва успела заметить этот юмор, как он скрылся за облаком горя.

– Кажется неправильным наслаждаться чем‑ нибудь, когда наш сын покинул эту землю.

Движением, которое почти разбило мое сердце, Карсон на секунду положил голову на отцовское плечо.

– Мне так жаль, – произнесла я. – Как бы мне хотелось, чтобы я могла сказать, кто это сделал.

– О, мы выясним, кто это сделал, – сказал он без тени сомнения. – Я и Беталинн, мы за это взялись. У нас есть Карсон, который заслуживает того, чтобы расти без страха.

Я встретилась глазами с Карсоном. Сейчас он не казался испуганным, но рядом с ним был папа. Глядя в спокойные глаза мальчика, мне стало ясно: его растили так, что он ожидал от взрослых защиты от зла. Ничто из случившегося не поколебало эти ожидания. Даже несмотря на то, что его брата похитили, Карсон был уверен: с ним такого не случится. Я надеялась, что он прав.

Паркер, похоже, думал, что Доравилл будет безопасным местом, если он обнаружит и ликвидирует человека, убившего его сына. И вероятно, думал, будто сделать это будет легко. На мгновение я мысленно посмеялась над ним, но потом напомнила себе, через что прошел этот человек. Он имел право на любые фантазии, которые помогут ему справиться с жизнью.

У всех нас есть свои фантазии.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒