Глава девятая

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 16Следующая ⇒

– Хотела бы я, чтобы у тебя были бумажные платки, – пробормотала я.

Я отдыхала на груди Толливера. Наша одежда была где‑ то под одеялами вместе с нами… По крайней мере, большая ее часть.

– Просто воспользуйся моей фуфайкой, – лениво сказал он, и я заглушила хихиканье.

Я пощупала вокруг, может слегка пощекотав его, и нашарила то, что смахивало на его фуфайку.

– Надеюсь, ты не дразнишь меня, потому что я и вправду собираюсь ею воспользоваться.

– Ну так давай. – Он поцеловал меня в макушку. Итак, я слегка обтерлась фуфайкой, промокнув и Толливера тоже.

– Эй, осторожнее, это моя любимая часть тела, – пробормотал он.

– И моя тоже, – ответила я.

Он засмеялся. Я почувствовала, как поднялся и опал его живот. Это было чудесно.

– Не думал, что мы когда‑ нибудь это сделаем, – сказал он. Его голос внезапно стал серьезным.

– Я тоже не думала. Мне казалось, я все время буду наблюдать, как ты уходишь с официантками.

– А ты – с тем копом, в Сэйме. Он не на шутку меня испугал. Не говоря уж о Манфреде.

– Правда?

– О да. Я имею в виду пирсинги и татуировки, и с этим‑ то трудно смириться, а он к тому же набрасывался на тебя… Его бабушка не будет жить вечно. У меня было такое чувство, что, как только Ксильда скончается, Манфред скажет, что свободен и может сопровождать тебя, а ты захочешь, чтобы я вел нормальную жизнь, которую всегда пыталась мне всучить. И ты бросишь меня и наймешь Манфреда в качестве менеджера, а мне придется найти работу где‑ нибудь вдали от тебя.

– Но ведь этого не случится, правда?

– Нет, пока мое мнение что‑ то значит. А оно ведь значит, верно?

– Помнится, я сказала, что чувствую к тебе.

– Я мог бы выдержать, если бы ты сказала это еще раз.

– Э нет. Ты первый.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя не так, как любил бы сестру. Я люблю тебя, как мужчина любит женщину. Я хочу быть в тебе снова, прямо сейчас. Я хочу заниматься с тобой сексом снова и снова.

Я едва удержалась, чтобы не пискнуть: «Правда? » – и, сделав глубокий вдох, спросила:

– Почему?

Такой вопрос, возможно, был еще хуже.

– Потому что ты красивая и умная, – немедленно отреагировал он. – Что бы ты ни делала, ты всегда стараешься изо всех сил. Ты честная. А еще мне уже много лет хотелось увидеть твои груди, но, черт возьми, тут темно, и я их не вижу.

– Один раз я увидела твой пенис, когда ты вышел из душа, а дверь не была плотно закрыта, – хихикнула я. – Это было год назад.

– О, и с тех пор ты о нем мечтала, – с надеждой сказал он.

– Ну, вообще‑ то… да. Но пусть это не кружит тебе голову.

– Такое действует вовсе не на голову.

– Я это чувствую. – Я облизнула большой палец и провела им по головке члена.

– О господи!

Я сделала это снова. На этот раз он просто втянул в себя воздух.

– Продолжай.

И я продолжала, а потом он нашел, чем ублажить меня, и мы делали это по очереди до тех пор, пока не стали готовы соединиться снова.

На сей раз получилось даже лучше, и мы достигли высшей точки одновременно. Я думала, мы разнесем друг друга на мелкие кусочки.

Толливер заснул почти сразу же после того, как мы закончили, и, снова воспользовавшись его фуфайкой, я заснула тоже.

Я спала очень глубоко, и оглушающий треск застал меня врасплох. Вообще‑ то он напугал меня так, что я чуть не завопила.

– Дерево упало, – заметил Толливер. – Это было дерево. Крепись, детка, оно свалилось не на нас.

Мы натянули всю одежду. Толливер отверг фуфайку, заметив только:

– Влажная, – и нашел свой чемодан, пошарив в том месте, где он должен был быть.

Толливер сказал, что нашел другую фуфайку, и я услышала, как он продолжает копаться в чемодане.

Я сползла с постели с другой стороны и попыталась найти свою обувь.

После множества «Ой! » и «Где ты? Я нашел фонарь» мы наконец снова очутились вместе и подошли к окну.

Толливер включил фонарь, и мы посмотрели, что творится снаружи. Фонарь походил на большой прожектор, Толливер раздобыл его вчера в «Уол‑ марте». При свете его стало видно, что сосна, которая так беспокоила Гамильтонов, и вправду упала под тяжестью льда. Но по какой‑ то невообразимой причине она упала под углом и перегородила подъездную дорожку Гамильтонов. У меня было ужасное чувство, что их машина оказалась под упавшим деревом.

– Как с виду их крыша, в порядке? – спросила я.

Но мы не смогли разглядеть.

– Думаю, я должен пойти туда и проверить, все ли с ними хорошо, – сказал Толливер.

– И я пойду.

– Нет, не пойдешь. Со сломанной рукой ты не пойдешь разгуливать по скользкому льду. Если там что‑ нибудь случилось, я вернусь и захвачу тебя. Эй, а как твоя рука? Мы не слишком ее помяли?

– Нет, с ней все в порядке.

– Значит, так: я вернусь через несколько минут.

Я не могла спорить, потому что он хотел, чтобы я осталась по вполне резонным причинам.

Я ждала в холодном доме, а Толливер спустился по скользкой обледеневшей лестнице и начал медленно продвигаться через передний двор нашего дома к дому Гамильтонов. Я помешала горящие поленья и добавила еще одно, а потом подтащила к окну кресло и завернулась в одеяло.

Часть меня сосредоточилась на том, чтобы следить за фонарем в руке Толливера, а другая часть стояла чуть в стороне и со смесью ужаса и восхищения вопила: «Ты только что переспала с Толливером! Ты только что переспала с Толливером! »

Только время покажет, трахнули ли мы – в буквальном смысле слова – лучшие взаимоотношения, которые когда‑ либо имели, или же открыли дверь, ведущую к еще большему счастью. Даже мысли об этом казались глупыми. Но господи, все могло быть и в порядке.

Я резко оборвала бессвязный внутренний монолог и увидела, что Толливер с трудом пробирается к двери дома Гамильтонов, потому что ему мешают ветви дерева.

С большими усилиями я открыла окно. Открывать его одной рукой было невероятно трудно.

– Тебе нужно, чтобы я спустилась помочь? – окликнула я. Мой голос звучал тревожно.

Я почувствовала, как Толливер удержался от ответа, что это последнее, в чем он нуждается.

– Нет, спасибо! – крикнул он в ответ с удивительным самообладанием.

При одном звуке его голоса у меня перехватило дыхание. В нем было что‑ то другое, совсем другое. Внезапно исчезло напряжение, которое раньше всегда делало его немного натянутым.

А я, ставшая мечтательной и рассеянной, как девочка, впервые поцеловавшаяся по‑ французски, заставила себя вернуться в настоящее.

Дверь дома Гамильтонов открылась, и я увидела Теда. На нем была смехотворная с виду шляпа, но на самом деле он поступил очень умно, надев ее, учитывая, сколько тепла человек теряет через голову. Они с Толливером обменялись несколькими словами, а потом Толливер начал пробираться обратно к нашему временному дому.

Когда он взобрался по лестнице, я открыла дверь, и он ввалился внутрь.

– Господи, какая там холодина, – сказал он и прямиком направился к огню.

Добавив еще несколько поленьев, он постоял там, приблизив лицо к огню так, как только можно было приблизить, не опалив усы. Он закрыл глаза, наслаждаясь блаженством тепла.

– С ними все в порядке?

– Да. Они вне себя от злости. Тед сказал несколько слов, которые, думается, приберегал со времен корейской войны. Я был рад, что не член семьи Макгроу. Вообще‑ то он заявил, что подаст в суд.

– Интересно, есть ли у него шанс в суде?

Толливер вытянул руку и сперва наклонил ее в одну сторону, потом в другую.

– Я хочу сказать, что это, конечно, нелепо, но ты же знаешь, какой бывает система правосудия.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

– Ты сожалеешь? – спросил он.

– Нет. А ты?

– Мы должны были сделать это уже давно. Ты все время продолжала говорить, что я должен тебя оставить. Я не знал, на самом деле ты этого хочешь или нет. И наконец решил – или пан, или пропал. А ты что думала?

– Я думала, раз я так сильно тебя люблю, то не должна удерживать тебя рядом, и ты не должен понять этого. Я думала, тебе это может показаться отвратительным или нездоровым. Или… ты можешь почувствовать своего рода жалость ко мне и ответственность за меня, что будет еще хуже.

– Если спросишь меня, то ты воистину такая девушка, которая способна приготовить из лимона лимонад, – сказал Толливер. – Тебя ударило молнией, но вместо того, чтобы стонать и причитать об этом или подать заявление на пособие по инвалидности, ты обнаруживаешь у себя полезные способности и догадываешься, как заставить их работать на тебя. У тебя хватило ума и харизмы, чтобы открыть собственное, уникальное дело.

– Харизма! – пренебрежительно бросила я.

– У тебя она есть, или ты не заметила, как нравишься мужчинам?

– Я нравлюсь подросткам. Это нельзя считать большим плюсом.

– Не только подросткам, – возразил Толливер. – Подростки просто не умеют скрывать свои чувства.

– Ты говоришь, что я притягиваю парней? Протри глаза.

– Не в том смысле, в каком их притягивают, не знаю, Шакира[22] или Бейонсе. [23] Ты не вызывающая блондинка, но в тебе есть особая, свойственная только тебе, привлекательность. И, поверь мне, мужчины ее чувствуют.

– Поскольку этот мужчина ее чувствует, – сказала я, снизу вверх заглянув ему в лицо.

– У меня из‑ за тебя перехватило дыхание.

– По крайней мере, все плохое ты обо мне уже знаешь. – Я опустила глаза и улыбнулась.

– Я не знал, что ты издаешь такой звук, когда кончаешь, – сказал он, и у меня самой перехватило дыхание.

– А я не знала, что у тебя легкий изгиб на члене, – парировала я.

– Да… и как это… Я имею в виду, с этим все в порядке?

– О да, – заверила я. – Он прикасается к чему‑ то восхитительному внутри меня.

– О? Хмм.

– И я тут думала, готов ли ты…

– Да?

– К тому, чтобы, может, снова к этому прикоснуться?

– Думаю, ты смогла бы меня уговорить.

– Тебе бы хотелось, чтобы я опустилась пониже?

В свете мерцающего огня я увидела, как его зрачки расширились.

– О! – воскликнул он.

– Полизала тебя? Вот так? – Я высунула язык и слегка подвигала им.

– Это было бы как раз то, что нужно, – прохрипел Толливер. – Господи, Харпер, я не понимаю, почему из города в город за нами не следуют парни, чтобы посмотреть, как ты это делаешь.

– Потому что я никогда не делала такого ни для кого, кроме тебя. Думаешь, я сказала бы что‑ нибудь подобное кому‑ нибудь, кроме тебя?

– Пожалуйста, – отозвался Толливер. – Пожалуйста, делай это для меня. И больше ни для кого.

Я осторожно опустилась рядом с ним на колени, стянула вниз его тренировочные штаны и длинные кальсоны, которые он надел перед тем, как сделать вылазку к дому Гамильтонов. Каким‑ то образом то, что на нем еще осталась одежда, делало мое занятие еще более озорным.

Я подняла глаза, чтобы убедиться: он смотрит на то, как я выполняю свое обещание. О да! Толливер наблюдал за каждым моим движением, как будто я загипнотизировала его.

– О господи! – простонал он.

Его реакция дала мне огромное удовлетворение.

Судя по моему ограниченному опыту, мужчины всегда были очень рады заняться сексом, они получали от него удовольствие, какой бы неопытной ни была их партнерша. Они не занимались этим, чтобы поспешить записаться в группу критиков. Они занимались этим ради оргазма. Помести их пенис в нужное отверстие, издавай при этом полные энтузиазма звуки – и они уйдут счастливыми. Это походило на заставки стандартных телеканалов. Именно на это ты подписываешься, если занимаешься сексом с человеком, которого не очень хорошо знаешь.

– Для тебя, детка, Эйч‑ би‑ оу, [24] – сказала я.

И заставила его застонать.

На следующее утро я проснулась и увидела сияющий чистый свет, льющийся через незанавешенные окна.

Я заморгала, содрогнулась и зарылась глубже под одеяла, поближе ко второму лежащему в постели человеку.

Толливер! Я была в постели с Толливером, и мы были голыми. Я блаженно вздохнула и поцеловала его в шею – до нее легче всего было дотянуться.

– Думаю, теперь мне пора перестать называть тебя «сестренка», – сказал он сиплым со сна голосом.

– Угу.

– Думаю, Манфред потерял надежду на удачу.

– Угу.

– Думаю, звуки, которые мы слышим, означают, что люди возле дома распиливают дерево, а мы не одеты.

– О… Нет.

– Да, ты слышишь их?

Я слышала. Кто бы мог подумать, что, хотя вокруг этого озера стояли пятьдесят пустых домов и хижин, именно у нас будут соседи? И мне придется выбираться из теплой постели и идти в ванную, придется смывать унитаз, выливая туда воду. Фу!

И мне явно надо было обтереться влажным полотенцем, а для этого надо было стоять голой в холоднющей ванной комнате, поскольку тут на окнах не было занавесок, а дурацкие Гамильтоны на улице пытались высвободить свою машину из тисков упавшего дерева.

– Надеюсь, их машина превратилась в блин, – сказала я.

– Ты это не всерьез.

– Нет. Да. Отчасти. – Я засмеялась. – Мне просто не хочется вылезать из постели.

– Ты думаешь, они протопают вверх по лестнице и заглянут сюда?

– О да, в любую минуту.

Рука Толливера нашла мою под грудой одеял и крепко сжала мои пальцы.

– Я тоже не хочу вставать, – сказал он и поцеловал меня. Рука его выпустила мою и пробежала по моему боку. – Но я к тому же вымотался.

– Ох, бедняжка. Это я тебя утомила?

– От меня осталась только тень.

– Забавно, а на ощупь ты вполне осязаемый.

Я потерла его плоский мускулистый живот.

– Женщина, мне нужна дозаправка, – хмыкнул Толливер. – Если я собираюсь выполнять твои ненасытные требования.

– Ты еще и не встречался с ненасытными, – ответила я и перестала улыбаться. – Не могу поверить, что мы это сделали, Толливер. Это все, чего я когда‑ либо желала.

– И я тоже. Но мой метаболизм говорит мне: «Сперва поешь, а после разговаривай».

– Значит, так тому и быть. – Я поцеловала его.

Потом снова надела спортивные штаны и метнулась в ванную.

Через пятнадцать минут в ужасно холодной комнате я была более или менее чистой, одетой в несколько слоев чистой одежды. На мне были две пары носков и резиновые сапоги, которые Толливер раздобыл вчера в «Уол‑ марте».

Пока Толливер, в свою очередь, был в ванной, я, пошарив на полках над плитой, нашла чистую металлическую кастрюлю, налила в нее воду и поставила на ровное место в большом очаге. Когда вода закипела, я воспользовалась сложенной в несколько раз фуфайкой Толливера, чтобы снять кастрюлю с огня и налить горячую воду в две кружки с порошковым шоколадом. У нас было припасено сладкое печенье. Сахар поможет восстановить энергию.

Толливер улыбнулся, увидев поднимающийся над кружками парок.

– Ой, как здорово! – обрадовался он. – Чудо‑ женщина во всех отношениях.

Мы уселись в кресла как можно ближе к огню, пили, ели и слушали радио на батарейках. Дороги были в ужасном состоянии, и, хотя после полудня температура поднимется выше нуля, они не очистятся до следующего утра. Даже тогда на них останутся оледеневшие участки. Команды электриков чинят поврежденные линии, о которых поступают сообщения, и проверяют отдаленные фермы. Жителей просят проверить, все ли в порядке с их пожилыми соседями.

Я посмотрела в окно.

– Толливер, с Гамильтонами все в порядке?

– Ты проверяла мобильник?

Когда я включила телефон, то обнаружила несколько сообщений. Первое было от Манфреда: «Привет, Харпер, вчера поздно вечером бабушка почувствовала себя очень плохо, сейчас она в больнице Доравилла».

Второе послание было от Твайлы. Она надеялась, что с нами в ее доме все в порядке. Третье – снова от Манфреда. «Было бы здорово, если бы вы с Толливером смогли заглянуть. Мне бы хотелось обсудить кое‑ что насчет бабушки».

Судя по голосу, он старался говорить, как взрослый, но не вполне в этом преуспел.

– Похоже, дело плохо, – сказала я. – Плохо, как отключение аппаратов жизнеобеспечения.

– Думаешь, мы сможем доехать до города? – спросил Толливер. – Я даже не уверен, сумеем ли мы добраться до дороги.

– А ты не заметил, что я переставила машину, прежде чем началась буря? Она стоит возле дороги.

– Там, где в нее может врезаться любой, пытающийся здесь проехать?

– Там, где нам не придется подниматься в ней по обледеневшему склону и, возможно, в конце концов очутиться в озере.

Очевидно, удачный секс и наши изменившиеся отношения не мешали нам время от времени пререкаться из‑ за пустяков.

– Ладно, это была хорошая идея, – сказал Толливер. – Посмотрим, сможем ли мы добраться до города около полудня, когда все, что собирается таять, растает.

Почему‑ то мы больше не обсуждали то, что произошло между нами. И почему‑ то это казалось естественным.

Как я и ожидала, Толливер начал проявлять беспокойство в четырех стенах, закутался, вышел и пару часов помогал Теду Гамильтону. Когда он вернулся и поднялся по лестнице, я услышала, как он топает ногами, чтобы стряхнуть снег. Я читала, сидя у огня, и сама начинала уставать от пребывания взаперти.

Я выжидающе посмотрела на Толливера, он подошел и, нагнувшись, небрежно поцеловал меня в щеку, как будто мы были женаты годами.

– У тебя лицо замерзает, – сказала я.

– Уже замерзло, – поправил он. – Ты позвонила Манфреду? Пока работали, мы видели, как мимо проехала машина, и они нормально справлялись с дорогой.

– Я позвоню ему сейчас, – ответила я и обнаружила, что могу лишь оставить Манфреду голосовое сообщение.

– Наверное, он выключил телефон, пока сидит в больнице, – заметил Толливер.

Я открыла рот, чтобы задать несколько вопросов насчет наших новых отношений, и снова поняла, что мудрее будет его закрыть. В конце концов, почему Толливер должен знать об этом больше меня?

Я расслабилась, дав напряжению покинуть меня. Мы уладим это и двинемся дальше. Нам не надо рассылать объявления о свадьбе.

Потом меня посетила воистину ужасная мысль.

– Наши новые отношения могут слегка сбить с толку наших сестер, – сказала я.

По выражению лица Толливера было ясно, что такое не приходило ему в голову.

– Да, – ответил он. – Знаешь… Насчет этого ты права. Мариелла и Грейси… О господи! Иона.

Наша тетя Иона… Ну, строго говоря, моя тетя Иона получила опекунство над нашими сводными сестрами, которые были намного младше нас. Иона и ее муж растили девочек так, чтобы их жизнь как можно больше отличалась от той жизни, что они вели, пока жили с родителями. В некотором роде это было абсолютно правильно. Куда лучше, если тебя воспитывают как христианку‑ фундаменталистку, чем как ребенка, не знающего, что такое настоящая еда, ребенка, зависящего от милосердия любого отребья, которое родители приводили в наш трейлер. Потому что именно так росла я в подростковые годы. Мариелла и Грейси были чистенькими, хорошо одетыми и накормленными. У них был надежный дом, куда они каждый день возвращались, и они следовали определенным правилам. Все это было отлично, и если юный возраст заставлял их время от времени бунтовать против такой системы, что ж, так тому и быть. Мы пытались перекинуть мостик к девочкам, но то была непростая задача.

О том, как среагирует Иона на наши новые отношения с Толливером, трудно было даже представить.

– Что ж, я думаю, мы пересечем этот мост, когда подойдем к нему, – сказала я.

– Мы не будем ничего скрывать, – с неожиданной твердостью произнес Толливер. – Я не собираюсь даже пытаться.

Его заявление прозвучало очень обнадеживающе, обещая постоянство. В своих чувствах я не сомневалась, но всегда приятно знать, что твой партнер чувствует то же самое.

– Ничего не скрываем, – облегченно вздохнула я.

Мы пообедали бутербродами с арахисовым маслом.

– Жена Теда, наверное, готовит на дровяной плите здоровый обед из четырех блюд, – сказала я.

– Эй, ты почти всегда ешь здоровую пищу.

Пока мы оставались в Доравилле, мне редко удавалось поесть так, как я привыкла, – то по одной причине, то по другой. Я должна поскорее возобновить свои обычные трапезы. С такими проблемами со здоровьем, какие имелись у меня, следовало придерживаться здоровых привычек.

– Как твоя нога? – поинтересовался Толливер.

Наши мысли двигались схожим путем.

– Отлично, – ответила я, выпрямляя правую ногу и растирая мышцы. – Но я не занималась пробежками уже несколько дней.

– Когда с тебя должны снять гипс?

– Через пять недель, сказал доктор. Мы должны попытаться к тому времени оказаться в Сент‑ Луисе, чтобы я могла провериться у нашего врача.

– Отлично.

Толливер улыбнулся так широко, что я поняла: он думает о нескольких вещах, которые станут много легче, когда моя рука будет здоровой.

– Эй, иди сюда, – позвал он.

Он сидел на полу перед огнем, прислонившись к креслу. Толливер похлопал по полу между своих ног, и я опустилась, привалившись к нему. Он обхватил меня руками.

– Не верится, что теперь я могу это сделать, – сказал он.

Если бы мое сердце умело вилять хвостом, оно бы завиляло.

– Я могу прикасаться к тебе. Могу прикасаться столько, сколько захочу. Я не должен каждый раз осторожничать.

– Ты действительно осторожничал?

– Я думал, что могу тебя отпугнуть.

– И я думала так же.

– Мы идиоты.

– Да, но теперь у нас все в порядке.

Довольные, мы сидели на полу до тех пор, пока Толливер не сказал, что у него затекла нога. Мы поняли: если мы вообще собираемся добраться до города, пора отправляться в путь.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒