ТРЕТИЙ ДЕНЬ 1 страница

Эмма проснулась, едва забрезжил рассвет, поднялась с широкой кровати, которую делила с Констанс, и принялась тихонько одеваться. Однако, как ни была девушка осторожна, Констанс открыла глаза и бросила на Эмму встревоженный, любопытствующий взгляд.

Эмма приложила палец к губам и многозначительно показала глазами на дверь, за которой спали Элин и Хью.

– Тсс! – прошептала она. – Я не хочу никого разбудить. Мне нужно сходить в церковь к заутрене.

Констанс слегка поерзала на подушке, приподняла брови и понимающе кивнула. Сегодня монахи собирались отслужить мессу по мастеру Томасу, а затем перенести его тело на баржу для отправки домой. Ничего удивительного, что в такой день девушка решила облегчить собственную душу, помолившись с утра пораньше за упокой души убиенного дядюшки.

– Только вот стоит ли тебе идти одной? – спросила служанка.

– Я ведь только до церкви, – заверила ее Эмма.

Констанс снова кивнула, и глаза ее закрылись. Прежде чем Эмма приоткрыла дверь и бесшумно выскользнула наружу, служанка уже спала.

Брат Кадфаэль поднялся к заутрене вместе со всей братией, но покинул келью раньше других монахов, ибо собирался сообщить о сделанном им открытии тому, кого оно в первую очередь касалось. Кощунственное деяние было совершено в стенах аббатства, и аббат имел право узнать об этом первым.

Войдя в строгую келью аббата и закрыв за собой дверь, Кадфаэль выложил все, что узнал и о чем догадался. Он и Радульфус хорошо понимали друг друга и говорили напрямую, без обиняков. Желтоватый, розовеющий по краям лепесток, слегка увядший, но все еще шелковистый и нежный, лежал на ладони аббата, словно золотистая слеза.

– Ты уверен, что дочь наша не обронила его, когда несла цветок? – спросил Радульфус. – Воистину это было достойное приношение.

– Уверен, святой отец, что она даже пыльцы не просыпала. Девушка несла его в обеих руках, точно полный до краев кубок. Я еще не видел гроба при дневном свете, однако не сомневаюсь, что он выглядит так же, как выглядел, когда плотник закрыл его. Гроб был вскрыт, а затем заколочен снова, хотя никаких следов наверняка не осталось.

– Я тебе верю, – промолвил аббат, – какое гнусное святотатство.

– Это так, святой отец, – отозвался Кадфаэль.

– И ты не можешь назвать имя того, кто совершил его?

– Пока нет.

– И ты не знаешь, добился ли – не приведи Господи! – этот человек того, чего хотел?

– Не знаю, но верю, что Господь не попустит.

– Сделай все, что в твоих силах, – промолвил Радульфус и, размышляя, на некоторое время умолк, а затем заявил: – Мы обязаны сообщить о случившемся мирским властям. Думаю, лучше этим заняться тебе, ибо, насколько мне известно, помощник шерифа склонен прислушиваться к твоим словам. Я же займусь иным. Осквернив гроб усопшего сына нашего, неизвестный нанес оскорбление не только наследнице, но и всей обители и святой церкви. Сегодня утром по усопшему будет отслужена месса, и священный обряд очистит его от скверны. Что же до девушки, то не стоит ее тревожить, ибо душа ее дядюшки ныне в руках Всевышнего и ничто земное не в силах повредить ей.

– Ты прав, святой отец, – с благодарностью отозвался Кадфаэль, – будет лучше, если она ничего не узнает о случившемся. Эмма славная девушка, и нам надлежит дать ей утешение, а не усугублять ее печаль.

– Позаботься об этом, брат. Ну а сейчас пора к заутрене.

Выйдя из аббатских покоев и направляясь к церкви, Кадфаэль заметил впереди Эмму, которая свернула в ту же сторону. Монах замедлил шаги, решив, оставаясь незамеченным, понаблюдать за ней. Желание девушки зайти в храм и предаться молитве было вполне естественным, однако Кадфаэль знал, что есть у Эммы и некое загадочное дело, не имеющее к церкви никакого отношения, а потому хотел выяснить, ради какой надобности она поднялась в этот утренний час.

Эмма вошла в церковь через южную дверь, а следом за ней украдкой вошел и брат Кадфаэль. Монахи к тому времени уже заняли свои места, и внимание их было приковано к алтарю. Девушка тихонько проскользнула в неф, как будто искала укромное место для уединенной молитвы, но не остановилась, а торопливым шагом двинулась дальше, к западной двери, предназначавшейся для прихожан. Дверь эта выходила в сторону предместья, за монастырскую стену, и почти никогда не запиралась – разве что в самые неспокойные дни, как во время прошлогодней осады Шрусбери.

Итак, Эмма решила войти в одну дверь, выйти в другую, избавиться таким образом от надзора, чтобы пойти по своим делам, а затем вернуться прежним путем. Никто не должен был заметить ее отлучки: для всех она пошла в церковь – из церкви же вернулась.

Стараясь не топать сандалиями по мощеному полу, брат Кадфаэль следовал за ней. Держался он в отдалении на случай, если девушка обернется, хотя был уверен, что она не станет этого делать. Большая приходская дверь не была закрыта на засов, и такой стройной девушке, как Эмма, стоило лишь чуточку приоткрыть ее, чтобы легко выскользнуть наружу. А поскольку дверь выходила на запад, то даже лучи утреннего солнца не могли попасть в открывающуюся щель и привлечь ненароком чье‑ то внимание. Кадфаэль помедлил, предоставив ей возможность свернуть, хотя и не сомневался, что она пойдет направо, к ярмарочной площади. Ясно, что в городе или у реки ей делать нечего.

Когда монах вышел из церкви, девушка еще была в поле зрения. Она свернула за угол западной монастырской стены и направилась вдоль предместья. Сейчас она уже не спешила, а старалась приноровить свои шаги к размеренной походке ранних покупателей, что обходили торговые ряды, прицениваясь, торгуясь и ощупывая разложенные товары, В последний день ярмарки торг бывал особенно бойким, поскольку купцы, случалось, распродавали оставшийся товар по низким ценам. И теперь в предместье, несмотря на ранний час, было многолюдно. Эмма смешалась с потоком покупателей, делая вид, что глазеет на товары, но при этом у нее была определенная цель. Брат Кадфаэль неотступно следовал за девушкой.

Лишь один раз Эмма остановилась и заговорила с каким‑ то торговцем, владельцем большой палатки. Судя по всему, она попросила показать ей дорогу. Купец обернулся и указал рукой вдоль улицы, в направлении стены аббатства. Эмма поблагодарила его и ускорила шаги. Не приходилось сомневаться в том, что она с самого начала знала, кто ей нужен, но где его найти, ей было не известно. Сейчас она выяснила это. Ярмарка продолжалась уже третий день, и за это время все мало‑ мальски приметные купцы прознали, кто, где и чем торгует.

Второй раз девушка замедлила шаги почти в самом конце улицы, там, где к монастырской стене прилепилось с полдюжины палаток. По‑ видимому, Эмма пришла туда, куда ей было нужно, однако стояла она в растерянности, беспомощно озираясь по сторонам, как будто увиденное ее и озадачило. Кадфаэль незаметно подошел поближе. Девушка хмурилась, нерешительно поглядывая на самую дальнюю палатку, зажатую в углу между стеной и контрфорсом. Кадфаэль тут же вспомнил, как в тот вечер накануне ярмарки, когда стражники шерифа укладывали Турстана Фаулера на доску, чтобы отнести его в аббатство, из этой самой палатки настороженно выглядывал ее владелец. Эан из Шотвика, перчаточник. Теперь понятно, что Эмма не случайно выдумала, будто у нее украли именно перчатки. Вот где они всплыли!

Но сейчас девушка пребывала в явном затруднении. Вокруг уже вовсю шла торговля, и только лавка перчаточника была закрыта. Эмма обратилась с вопросом к одному из ближайших торговцев, но тот пожал плечами и покачал головой. Нет, он сегодня перчаточника не видел. Возможно, тот уже распродал свой товар и уехал домой.

Кадфаэль подошел еще ближе. В обрамлении строгого белого траурного плата юное личико девушки казалось особенно трогательным и беззащитным. Не зная, как поступить, Эмма сделала несколько шагов к палатке и подняла руку, намереваясь постучать в ставень, но заколебалась и отступила. Загорелый мясник, чей прилавок находился через дорогу, подошел к девушке, дружелюбно потрепал ее по плечу, а затем сам постучал в палатку перчаточника и прислушался. Изнутри не донеслось ни звука.

Увесистая ладонь с размаху хлопнула Кадфаэля по спине, и возле его уха зазвучал зычный голос Родри ап Хува:

– Надо же, здесь, кажись, что‑ то не ладно, – произнес тот по‑ валлийски. – Слыханное ли дело, чтобы мастер Эан вовремя не открыл палатку. Никогда бы не подумал, что он упустит хотя бы малейшую возможность поживиться.

– А может, он уже домой отправился, раз лавка закрыта, – предположил Кадфаэль.

– Ну уж нет! Сегодня после полуночи он был здесь – это точно. Я, знаешь ли, решил подышать свежим воздухом, перед тем как идти спать, и, проходя мимо, приметил, что у него в палатке горел свет.

Сейчас никакого света не было и в помине. Правда, ярким солнечным утром его можно и не заметить, но, приглядевшись к щелям между рамой и ставнями, монах убедился, что внутри совершенно темно. Не далее как вчера в такой же растерянности стоял у другой палатки Роджер Дод. Но та была изнутри закрыта на засов, который злоумышленнику удалось поднять, просунув в щель кинжал. Эта же палатка была заперта – неизвестно, изнутри или снаружи. Ключа нигде не было видно.

– Не нравится мне все это, – проворчал Родри ап Хув и, размашистым шагом подойдя к палатке, потрогал дверь. Как и ожидалось, она оказалась запертой. Прищурившись, валлиец заглянул в замочную скважину. – Ключа внутри нет, – бросил он Кадфаэлю через плечо, – и никакого движения не заметно.

К тому времени монах уже стоял у него за спиной, а сзади напирали трое или четверо торговцев.

– А ну‑ ка, отойдите в сторонку! – потребовал валлиец, и с этими словами вцепился руками в край двери, уперся ногой в дощатую стену и потянул дверь на себя с такой силой, что его могучие плечи вздулись от натуги. Дерево затрещало, полетели щепки, и дверь распахнулась. Родри покачнулся, но устоял на ногах и первым проскочил в дверной проем. Кадфаэль не мешкая ринулся за ним: он хотел быть уверенным в том, что валлиец ничего не тронет внутри. Монах и купец застыли бок о бок, напряженно всматриваясь в темноту.

В палатке перчаточника царил хаос: товары были сброшены с полок и раскиданы по полу, на соломенном тюфяке валялся скомканный плащ, рядом, на железном подсвечнике, стояла оплывшая, потухшая свеча. А на полу, среди разбросанных ремней, кошельков, уздечек и седельных сум, навзничь, с задранными вверх коленями лежал Эан из Шотвика. Его седеющая голова и худощавое лицо были наполовину скрыты под грубым холщовым мешком, но из‑ под края мешка виднелся открытый рот, обнаживший в страшном оскале крупные белые зубы. Голова купца была неестественно, будто у сломанной деревянной куклы, повернута в сторону, что наводило на мысль о непоправимой беде. Кадфаэль повернулся и поднял ставень, впустив в палатку солнечный свет. Затем он склонился и потрогал искривленную шею и впалую щеку.

– Холодный, – заявил стоявший позади него Родри, даже не потрудившись удостовериться в правильности своего заключения, которое, впрочем, полностью соответствовало действительности. – Он мертв, – произнес валлиец безо всякого выражения.

– Уже несколько часов, как мертв, – подтвердил Кадфаэль.

Закружившись в водовороте событий, монах совсем забыл об Эмме и вспомнил о ней, лишь когда услышал испуганный возглас. Монах обернулся и увидел, как девушка пытается заглянуть в палатку через плечи столпившихся перед дверью зевак. Глаза ее расширились от ужаса. Прижимая ко рту сжатые кулачки, Эмма шептала:

– Нет!.. Не может быть, чтобы и он…

Кадфаэль взял ее за руку и оттеснил двери палатки, растолкав локтями любопытствующих соседей.

– Возвращайся в аббатство, пока тебя не хватились, – быстро прошептал он ей на ухо. – Тебе нельзя тут оставаться. Я сам разберусь с тем, что здесь приключилось.

Однако монах не был уверен, что в таком состоянии девушка услышала и поняла его слова. Кадфаэль огляделся по сторонам в поисках кого‑ нибудь, на чье попечение он мог бы оставить Эмму, поскольку понимал, что ее не стоит отпускать одну. Сам же он хотел остаться на месте происшествия до прибытия Берингара или хотя бы одного из сержантов. И когда монах услышал встревоженный голос, выкликавший «Эмма! Эмма! », он вздохнул с облегчением.

Иво Корбьер бесцеремонно прокладывал себе путь сквозь толпу, охаживая зазевавшихся дубинкой. Заслышав свое имя, девушка обернулась, и лицо ее оживилось. Благодарный случаю, брат Кадфаэль подтолкнул Эмму к молодому человеку.

– Ради Бога, что здесь стряслось? Что с ней? – Корбьер перевел взгляд с ошеломленного лица девушки на взломанную дверь. Затем он глянул на Кадфаэля и неслышно, одними губами спросил: – Неужто снова? Еще один?

– Отведи ее обратно в обитель, – не вдаваясь в объяснения, попросил Кадфаэль. – Позаботься о ней да передай Хью Берингару, чтобы пришел сюда. Здесь для него найдется работа.

На обратном пути вдоль предместья Корбьер поддерживал девушку, стараясь подстроить свою размашистую походку к ее шагам, и нашептывал на ухо ободряющие слова. Эмма всю дорогу молчала. Она послушно шла рядом с ним, едва ли замечая ласковые прикосновения и утешительные речи. Лишь когда они подошли к западной двери церкви, девушка неожиданно произнесла:

– Он мертв! Я сама видела – он мертв!

– Но вы и видели‑ то его лишь краем глаза, – попытался возразить Иво, – возможно, что он жив.

– Нет! – воскликнула Эмма. – Он мертв, я знаю. Но почему? Как это могло произойти?

– Увы, время от времени случаются грабежи, убийства и прочие злодеяния. – Иво нежно пожал ей руку. – Но в этом нет вашей вины, и что тут поделаешь – так уж устроен мир. Я был бы рад помочь вам поскорее забыть о пережитом. Но ничего, рано или поздно все забудется.

– Нет, – промолвила Эмма, – этого я не забуду никогда.

Первоначально она намеревалась вернуться в аббатство через церковь, как и ушла, но теперь это уже не имело значения. В конце концов, если кто‑ то и поинтересуется, как Эмма попала на ярмарку, можно сказать, что она встала пораньше, чтобы присмотреть себе перчатки взамен украденных. Поэтому она вошла через ворота рядом с поддерживавшим ее под руку Иво.

К тому времени, когда они подошли к странноприимному дому, Эмма уже полностью овладела собой: щеки ее вновь окрасил легкий румянец, голос звучал бодрее, хотя в нем еще слышались нотки печали.

– Со мной все в порядке, Иво, – промолвила она. – Не стоит больше обо мне беспокоиться. Я сама скажу Хью Берингару, что он нужен на ярмарке.

– Брат Кадфаэль доверил вас мне, – мягко, но настойчиво возразил Корбьер, – и вы не отвергли мою помощь. Я намерен в точности выполнить возложенное на меня поручение. Кроме того, – добавил он с улыбкой, – я надеюсь, что смогу быть вам полезным и впредь.

Хью Берингар, прибывший на место происшествия в сопровождении четырех стражников, разогнал толпу праздных зевак, толпившихся вокруг палатки Эана из Шотвика, и выслушал все, что смогли сообщить ему торговавший по соседству мясник и Родри ап Хув. Последний неспешно излагал по‑ валлийски то, чему был свидетелем, а Кадфаэль обстоятельно, фразу за фразой переводил его рассказ. Валлиец никуда не спешил, ибо, по его словам, только что в Шрусбери из Бриджпорта вернулся на лодке его самый расторопный подручный, который сам в состоянии позаботиться о еще нераспроданных товарах. Однако, когда Берингар выслушал ап Хува и дал тому понять, что больше от него ничего не требуется, валлиец тут же невозмутимо зашагал прочь, не выказывая назойливого любопытства. В отличие от него, многие торговцы обступили палатку со всех сторон, рассчитывая вызнать что‑ нибудь новенькое, правда, стражники держали их в отдалении, так что они все равно ничего не могли расслышать. Берингар прикрыл дверь палатки. Сквозь открытые оконца в нее попадало достаточно света.

– Могу я верить показаниям этого человека? – спросил Хью, бросив взгляд вслед удалявшемуся Родри ап Хуву. Тот не оглядывался и, судя по всему, был полностью уверен в себе.

– Он говорит чистую правду, – ответил Кадфаэль, – во всяком случае, о том, чему я и сам был свидетелем. Глаз у этого малого востер – он все примечает и ни одной мелочи не упустит. Здесь, на ярмарке, он и в самом деле торгует, это вовсе не предлог. Но, сдается мне, есть у него тут и другие дела.

Сейчас в палатке они находились вдвоем, если не считать мертвеца. Хью и Кадфаэль стояли по обе стороны от тела, чуть отступив, чтобы не задеть покойного и ненароком не сдвинуть с места что‑ нибудь из разбросанных на полу товаров.

– Валлиец говорил, что ночью сквозь щели в досках пробивался свет, – сказал Берингар. – Но взгляни на эту свечу: она не выгорела до конца, ее погасили. И если Эан из Шотвика закрыл палатку на ночь и запер дверь на ключ…

– А он наверняка так и сделал, – подхватил Кадфаэль. – То, что рассказывал о нем Родри, похоже на правду. Эан был скрытен, никому не доверял и умел постоять за себя – во всяком случае, до этой ночи. Он не оставил бы дверь открытой.

– Выходит, он сам отпер ее и впустил убийцу. Замок не был поврежден, пока твой валлиец не сломал дверь, – ты сам это видел. Почему же такой осмотрительный человек позволил кому‑ то войти в палатку посреди ночи?

– А потому, – пояснил Кадфаэль, – что он кого‑ то ждал, хотя, разумеется, не того, кто к нему заявился. Я думаю, все эти три дня он с нетерпением дожидался какого‑ то посланца и, когда к нему наконец постучались, обрадовался.

– Настолько, что утратил бдительность? А ведь твой валлиец говорил, что перчаточник был опаслив и недоверчив, и у меня нет оснований в этом сомневаться.

– У меня тоже, – отозвался монах. – Вряд ли он открыл бы дверь, если бы не услышал какое‑ то условное слово – может быть, чье‑ то имя. Видишь ли, Хью, скорее всего, Эан уже знал, что тот, кто должен был доставить послание, сам к нему не придет.

– Ты имеешь в виду Томаса из Бристоля?

– Кого же еще? Как иначе объяснить столько странных совпадений? Убили купца, обыскали его баржу, его палатку, а потом – Боже праведный! – и его гроб. Да ты еще об этом не знаешь, у меня не было времени тебе рассказать.

И монах поведал другу о свершившемся святотатстве и показал ему лепесток розы, который держал за пазухой завернутым в полотняную тряпицу.

– Можешь не сомневаться: я знаю, что говорю, – убеждал он Берингара. – Эмма не обронила ни лепестка, когда несла цветок к гробу. Значит, он выпал оттуда позже. Ну а потом племянница убитого купца идет на всяческие ухищрения ради того, чтобы повидаться с перчаточником, а когда наконец приходит к нему, он тоже оказывается убитым. Ясно, что одно связано с другим. Некто предположил, что предмет его поисков спрятали в гробу, чтобы препроводить в Бристоль. Но поскольку и там ничего подобного найти не удалось, неизвестный направился сюда, ведь именно сюда Томас из Бристоля должен был отнести свое послание.

– Но выходит, злоумышленник знал об этом заранее.

– Или же догадался, сопоставив известные ему факты.

– Ты говоришь, – произнес Хью, размышляя вслух, – что гроб был вскрыт и закрыт снова между повечерием и полуночной службой – стало быть, до полуночи. А мог бы ты сказать мне, Кадфаэль, – ты ведь в таких делах смыслишь поболее меня, – когда именно был убит Эан из Шотвика?

– Скорее всего, пару часов спустя после полуночи он был уже мертв. Мне кажется, что после тщетного осмотра гроба неизвестный решил, что, хотя с мастера Томаса не спускали глаз с момента его прибытия в Шрусбери и избавились от него еще до открытия ярмарки, он все же ухитрился проскользнуть сквозь расставленные сети и сам или с чьей‑ то помощью успел выполнить свое поручение и передать перчаточнику то, что ему предназначалось. Ну а Эан, бедняга, конечно же, открыл ночью дверь только потому, что услышал условное слово. Он ждал посланца, а впустил своего убийцу.

– Получается, что даже теперь, совершив два убийства и взяв двойной грех на душу, злодеи своего не добились. Перчаточник решил, что они принесли ему долгожданное послание, они же думали, что оно находится у него, и все ошибались. – Хью задумался, подперев подбородок загорелым кулаком и насупив брови. – А Эмма пришла сюда… украдкой.

– Вот именно, – сказал Кадфаэль, – не каждый мужчина смотрит на женщин, как ты или я. Большинству и в голову не придет, что женщине может быть доверено что‑ то ценное и серьезное. А уж молоденькой девице тем паче. Но теперь, после того как все их поиски ничего не дали, они поневоле обратят внимание на Эмму. Поймут, что она‑ то им и нужна.

– Тем более что она себя выдала, – невесело заметил Хью. – Но что поделаешь – хорошо еще, что нашлось кому проводить ее в странноприимный дом. Сейчас она уже там, в безопасности, – спасибо Корбьеру. Бедняжка до сих пор переживает случившееся – это видно, несмотря на все ее самообладание. Я оставил ее на попечение Элин и заверяю тебя, что сегодня она и шагу не ступит без надзора. Ну ладно, об Эмме мы сумеем позаботиться. А сейчас давай осмотрим тело этого бедолаги, вдруг да углядим что‑ нибудь важное.

Хью наклонился и стянул грубый мешок, закрывавший наполовину лицо перчаточника – от брови с одной стороны до челюсти с другой. На голове, выше левого виска, виднелся кровоподтек. По всей вероятности, как только Эан открыл дверь, на него обрушился сильный удар справа. По‑ видимому, его собирались оглушить и связать, как Варина. На сей раз им не пришлось возиться с дверью, но зато и Эан, в отличие от Варина, не спал, а был начеку.

– Действовали они примерно так же, как и в прошлый раз, – промолвил Кадфаэль. – Навряд ли у них было намерение убить купца. Но справиться с ним оказалось не так просто, как с Варином: завязалась драка, а кончилось тем, что перчаточнику сломали шею. На мой взгляд, все происходило так: один из нападавших скользнул Эану за спину и сзади накинул ему на голову этот мешок. Однако перчаточник продолжал сопротивляться и его противник потянул за мешок, чтобы оттащить его назад, да, видать, слишком сильно. Мастер Эан был жилист и проворен, но уже не молод. Кости у него были хрупкие, вот и не выдержали. Но убийство это непреднамеренное. Ежели бы у них все вышло по‑ задуманному, мы нашли бы здесь этого беднягу связанным, но живым, как Варина. Ну, а когда они поняли, что хозяин палатки мертв, принялись в спешке шарить повсюду, потому здесь все и разбросано.

Берингар сгреб в сторону уздечки, перчатки, поводья и прочие изделия, раскиданные по полу и поверх мертвого тела. Правая рука убитого ниже локтя была прикрыта отвернутой полой его же кафтана. Видимо, когда убийцы обыскивали тело, полу откинули в сторону, чтобы не мешала поискам. Хью вернул полу на место и присвистнул – в руке мертвеца был зажат длинный кинжал. Обнаженный клинок с желобками и золотым узором возле рукоятки. Из‑ под правого бедра торчали пустые ножны.

– Он был вооружен! И глянь‑ ка, пометил одного из своих врагов!

Кончик кинжала был окрашен кровью. Алая, еще не успевшая потемнеть кровь стекла по желобкам двумя тоненькими полосками.

«Он нелюдим и никому не доверяет, сам себе носильщик и сторож, с оружием не расстается и умеет им пользоваться», – припомнил Кадфаэль слова Родри ап Хува. Монах опустился на колени возле тела, осмотрел и ощупал его с головы до пят.

– Я думаю, – сказал он Берингару, – его надо перенести в замок или в аббатство и там осмотреть более тщательно. Но и сейчас можно сказать, что, кроме кровоподтека на голове, ран на теле нет. На кинжале не его кровь.

– Если бы мы так же просто могли выяснить чья, – сухо промолвил Хью.

Он сидел на корточках, не испытывая ни малейшего неудобства. Кадфаэль не |без зависти посмотрел на молодого приятеля и поерзал по дощатому полу затекшими коленями, стараясь устроиться поудобнее.

Берингар поднял окоченевшую руку покойного и ощупал скрюченные пальцы.

– Как крепко вцепился! – подивился он.

Хью стоило усилий высвободить зажатый в руке мертвеца кинжал. И тут в падавших из окошка лучах утреннего солнца на кончике клинка что‑ то сверкнуло, подобно тому, как вспыхивают золотом и тут же пропадают из виду висящие в воздухе пылинки.

– Глянь, снова блестит, – промолвил Кадфаэль, когда Хью повернул в руке кинжал. Что‑ то присохло к запекшейся на кончике клинка крови. – Никак золотистый волосок… Нет, это не волос, а тоненькая ниточка, – уточнил, приглядевшись, монах. – Желтоватая льняная нить. Удар кинжала вырвал окровавленную полоску ткани. Она пристала к желобку, а потом и присохла. Гляди!

Кадфаэль потянул за кончик нити, и узкий, словно травинка, жгутик, прилепившийся к лезвию, растянулся на пядь. Материя пропиталась кровью, но с одного края лоскуток остался сухим, и можно было разглядеть его цвет – красновато‑ коричневый. А на самом конце лоскутка виднелась длинная и тонкая, закрученная, словно курчавый волос, льняная нить. Она‑ то и поблескивала, когда на нее падал солнечный свет.

– Лоскут длиной в пядь, – промолвил Кадфаэль. – Скорее всего, кинжал распорол рукав от самой кромки. Наверняка этой нитью был подшит край.

Монах прищурился, зримо представив себе ночную схватку. Вот Эан из Шотвика открывает дверь и тотчас получает сильный удар. Однако перчаточник устоял, мгновенно выхватил кинжал и ринулся на врага. Противники сошлись вплотную, лицом к лицу, а Эан умел обращаться с оружием.

– Он метил прямо в сердце, – со знанием дела рассудил Кадфаэль, – так поступил бы и я, конечно, в прежние времена, пока не принял обет. Так вот в это время второй противник проскользнул ему за спину и накинул на голову мешок. Потому удар перчаточника и не оказался смертельным. Но у кого‑ то теперь располосована туника. Скорее всего, левый рукав. Да, я думаю, нападавший хотел прикрыться от удара кинжалом и поднял левую руку. Удар пришелся по ней и распорол рукав от кромки, которая была подшита этой нитью, примерно до локтя.

Хью обдумал услышанное и не нашел в рассуждениях монаха никакого изъяна.

– Но рана, наверное, не слишком глубокая – простая царапина, как ты считаешь? На полу нет ни капли крови. Будь рана поглубже, кровь не удалось бы остановить.

– Я полагаю, рукав задержал кровь, но по существу ты прав. Порез не очень глубокий, но длинный. Во всяком случае, его можно заметить.

– Если бы еще знать, где искать, – с кислой усмешкой промолвил Хью, представив, как стражники шерифа расхаживают по ярмарке, заставляя всех подряд закатывать левый рукав. – Да, задачка – проще не придумаешь. Постой‑ ка; нам с тобой стоит поискать человека, у которого разорван или недавно зашит левый рукав. И попросить о том же тех, на кого мы можем положиться.

Он поднялся и подозвал через окно ближайшего стражника.

– Ладно, тело мы отсюда унесем и сделаем все, что нужно. А ты поговори еще разок с Родри ап Хувом – это не помешает. Ты валлиец, с тобой он небось будет поразговорчивее, не то что со мной. Похоже, он немало знал о покойном – подбей его на откровенность, а потом перескажи мне все, что узнаешь.

– Непременно, – отозвался Кадфаэль, с трудом распрямляя колени.

– Сперва мне нужно отправиться в замок и сообщить о случившемся шерифу, – сказал Хью. – На сей раз я от него не отстану. А то вчера он был не особо расположен прислушиваться к моим доводам. Ну да после того, что стряслось сегодня, ему придется отпустить молодого Корвизера под поручительство отца, как и всех прочих шалопаев. Пока паренек сидел в темнице, было совершено столько преступлений, что теперь только круглый дурак может поверить в то, что он причастен к первому убийству. Уж сегодня‑ то Филип будет обедать дома.

Родри ап Хув ничего не имел против того, чтобы блеснуть перед Кадфаэлем своей осведомленностью и проницательностью. Более того, похоже, он сам искал случая поговорить с монахом. Валлийский купец не был назойлив, но имел удивительный дар как бы невзначай оказываться в нужном месте в нужное время. Как только труп Эана из Шотвика унесли, а его палатку закрыли и выставили возле нее караульного, Кадфаэль приметил Родри ап Хува, который с беззаботным видом неспешно прогуливался вдоль торговых рядов.

– Похоже, ты распродал все, что привез с собой, – заметил монах.

– На хороший товар всегда есть спрос, – отвечал Родри, весело поблескивая хитрыми глазками. – Сейчас мои парни вычерпывают мед из последней бочки, ну а шерсть давно раскупили. И коли ты не против, могу предложить тебе посидеть со мной да распить чашу‑ другую. Есть у меня тут полбутыли. Меду, а не вина, но, думаю, он придется тебе по вкусу. Ты ведь как‑ никак валлиец.

Большинство мелких торговцев уже разъехалось, оставив после себя сложенные козлы и лотки. Монах и купец выбрали местечко поудобнее и уселись, поставив между собой бутыль.

– Скажи‑ ка, – промолвил Кадфаэль, кивнув головой в сторону охраняемой стражником палатки, – что ты думаешь о сегодняшнем происшествии? И обо всем, что случилось прежде? Ты не находишь, что в этом году на нашу ярмарку слетелось больше стервятников, чем обычно. Небось налетели сюда из тех графств, где еще пылает война. Понаделали здесь дел, а нам расхлебывать.

Родри покачал головой и ухмыльнулся, показывая большие белые зубы.

– Я бы сказал, что ярмарка прошла даже спокойнее, чем бывало, если не считать несчастья с двумя купцами. Конечно, сегодня, в последний вечер, многие перепьются и не избежать драк и скандалов, но это пустяки. А то, что случилось с Томасом из Бристоля, вовсе не случайность. Отроду не слыхивал, чтобы воры три дня кряду не оставляли в покое одного человека и его добро. Кругом сотни торговцев, но никого из них никто и пальцем не тронул.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒